- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.
«ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Главный инженер. Конкретные задачи |
| 06 Марта 2012 г. |
Главный инженер. Конкретные задачи
Меня вызвал директор Бобрицкий и сказал: - Володя, как хочешь, но соглашайся. Принимай должность главного инженера «Сосновгеологии». Надоел мне Гагарин со своими болячками после инфаркта. На инвалидность идти не хочет. То на профсоюзную работу соглашается, то директором нашего дома отдыха хочет быть, но работы никакой. Берись, Петрович. - Дима, это не по мне, - начал я. - По тебе, - перебил он меня, - по тебе. Методы поисков ты знаешь, буровые и горные работы у тебя в печенке сидят.… Не обижай меня. Невмоготу мне.… Всю дипломатию с местными и партийными органами и с Главком беру на себя. Твое дело – производство работ всех подразделений для обеспечения плана запасов урана… - И всего-то! – попробовал пошутить я, - ладно! Согласен. Кому передавать партию № 140? - А кому бы ты хотел? – спросил он меня. Я подумал и сказал: «Есть молодой и знающий условия разведки Горного месторождения – Сверкунов Валерий и толковый начальник отряда Ляшонок Игорь Георгиевич, ты его знаешь. Думай сам. Но учитывая невероятные трудности на долгие годы, и то, что зарождается в стране, может, пожалуй, вынести только Сверкунов – расчет на характер и молодость», - предложил я и насторожился, ожидая ответа. - Пожалуй, ты прав. Игорь, как и отец его, толковый человек, но работа на подземных выработках может его кончить…. Я и без вашей подземки иногда на грани срыва, а то-то еще будет…. Приказ я подпишу сегодня. Твою кандидатуру я согласовал уже с Карповым и Лапиным, но потребуется еще утверждение на коллегии МГ СССР. Сейчас поезжай в партию за семьей, передавай партию № 140 Сверкунову вместе с приказом о его назначении. И поздравь его от моего имени. Я что-то сегодня плохо себя чувствую. Давай, по глоточку и по домам. Позже мы с тобой отметим и поговорим по душам о делах нашей Сосновки. Через день я был в партии. По рации вызвал на базу Сверкунова и, вручая приказ, пожал ему руку. Он долго держал в руках приказ, перечитывал, а потом сказал: «Я не забуду Вашего доверия, и не подведу!».
Иркутск. Я уединился в своем новом большом кабинете и три дня изучал геологические и технические отчеты, чтобы определить свои основные направления и конкретные задачи.
Первое направление – Стрельцовское рудное поле. Продолжение поисково-разведочных работ в Стрельцовском рудном поле и, снова, в его обрамлении, так как партию № 98 влили в состав экспедиции № 324. Мелькнула мысль – работы на Досатуевском участке берет главный геолог экспедиции № 324 под личный контроль, и пожелал Лидии Петровне удачи. Себя же успокоил мыслью – Сергей Стремилов и Анатолий Семенов доведут дело до конца по оценке района аномалии № 4, радоновых зон и аэроповышений в Стрельцовском прогибе. За счет разведанных запасов урана комбинат голодать не будет. Работать можно спокойно. Второе направление – работы в МНР. Однако, памятуя эпизод зарождения этой экспедиции № 33, где-то в 1969 году в моем кабинете партии № 32, у меня отложился негативный осадок к этой затее. Доклад Славскому Ефиму Павловичу, министру Средмаша, сделали Лидия Петровна Ищукова и Юрий Гаврилович Рогов о геологических результатах на Стрельцовском рудном поле. Присутствующий бывший министр геологии СССР Петр Яковлевич Антропов задает вопрос: - А как по-Вашему, нет ли геологического сходства структур вашего района и МНР? Лидия Петровна, надо отдать ей должное, уверенно скороговоркой стала рассказывать о подобной геологии и возможных перспективах. Ефим Павлович вдруг делает предложение: - А что, Петр Яковлевич, - готовь правительственное решение о начале работ на уран в МНР. Все даже опешили…. Хорошо помню, я задал вопрос Славскому: - Ефим Павлович, разве не лучше нам, за эти же средства развернуть поиски урана на территории России, а конкретнее – в Сибири, а еще конкретнее – в Забайкалье. И комбинату и стране будет лучше?!.. Тишина… Славский не одернул меня. Он вообще ко мне хорошо относился, как я понимал, за Тулукуевское месторождение урана, которое он назвал «Урановой жемчужиной» - лучшей в СССР. Ефим Павлович вдумчиво посмотрел на меня и сказал: - Вопрос закономерный. Но если исходить из того, что Монголия столько нам задолжала за нашу помощь, что ей никогда не расплатиться! Поэтому – «с паршивой овцы, хоть шерсти клок!». И уже, обращаясь к Антропову, подтвердил: - Решение принято! Действуй, Петр Яковлевич! Этот эпизод и сохранившийся осадок, как казалось мне о неправильном решении уважаемого министра, никогда и до сих пор не выходил из моей памяти. Тогда интуитивно я думал иначе, но все больше приходил к правильности своего мнения, наблюдая за поведением «друзей» социалистического лагеря, которые устраивали протесты, а потом выстраивались в очередь на вступление в НАТО. Вывоз урана из этих стран в 40-е, 50-е годы был крайне необходим. Это спасло нашу страну. А теперь вкладывать деньги в чужие территории рискованно. Не найди мы уран на своей территории, а также нефть, газ и другие полезные ископаемые, чтобы было бы сегодня с Россией, с нами всеми, уважаемый Читатель? Ведь мы живем довольно прилично только потому, что распродаем свои природные ресурсы, не сохраняя их и не изыскивая новые.… Отвлекся, простите… Откровенно скажу, интереса большого и рвения к работам в МНР на посту главного инженера, я не проявлял. По долгу должен был, но необходимости не было. Руководители экспедиции № 33, начиная с Литвинцева Василия Федоровича, затем Юрченко Игоря Александровича, Попова Владимира Георгиевича, были толковые люди, которые хорошо делали свое дело. Особенно два, взаимозаменяемых друг друга, главных инженера – мой испытанный друг Виталий Гончаренко и прекрасный специалист бурового дела, представитель Кировской урановой экспедиции (Киев) Зимин Борис Викторович. Геологическую службу возглавляли испытанные сосновичи: Чирцов Л.Д., Горст В.Я., Киселев В.Я., Рогов Ю.Г., Шлейдер В.А.; во главе геофизической службы стояли: Злобин В.П., Шакин А.П., Овсов В.А., Дмитриев А.А. и мои друзья аэропоисковики – Борис Мельник, Саша Марков; геологи – Самович Дмитрий Аркадьевич и прирожденный наземный поисковик Сергей Мешалкин… Много в МНР было хороших ребят – кто по геологической идее, а многие чисто по житейской необходимости. Ведь часть зарплаты в Союзе сохраняется, а на монгольские тугрики в спецмагазинах можно было обзавестись заморскими товарами. Не сужу никого. Условия в стране такие были. Правители – говорить не хочется! В общем, не лежала у меня душа к монгольским работам. Хотя по долгу службы бывал в нужные моменты, но вкладом своим в МНР похвалиться не могу. Третье направление – Витимская урановая провинция. Это открытие аномалий, рудопроявлений и месторождений нового гидрогенного типа в Витимской, ныне урановорудной провинции. Руководителями партии № 130 были Казаринов Ефим Сергеевич, Пельменев Михаил Денисович, Медведев Всеволод Иванович, Бавлов Владимир Николаевич. Главным геологом был Коробенко Иван Руфанович, старшим геологом – Пешков Петр Александрович, главным инженером – Петрушев Владимир Николаевич. Добычу урана в порядке опыта по выщелачиванию урана скважинным методом успешно проводил Петр Савельевич Аксенов.
В МНР кураторами были два министра – сам Славский Е.П. и Козловский Е.А., соответственно, экспедиции № 33 помогали многие подразделения Приаргунского комбината и МГ СССР. Но партиям, работающим в северных морозных условиях, с новым типом оруденения, да и другим нашим поисковым партиям, требовалась централизованная техническая, организационная, если угодно, моральная и социально-бытовая помощь. Вот потому, на все годы моих работ в роли главного инженера, важных дел хватало с избытком – от необходимости совершенства автоматизированной обработки аэроданных до внедрения передовой технологии бурения, подземного выщелачивания урана и внедрения токарных станков с числовым программным управлением (ЧПУ) в механических мастерских Смехнова Н.И. и Шергина Ю.В. И конечно же, мое хобби – создание социально-бытовых комплексов на всех участках работ и оказание всяческой помощи хозяйственникам в обустройстве благоприятных для жилья базовых поселков и строительства в городе Иркутске микрорайона для геологов Сосновки. Но признаюсь, основной и тяжелой работой все мои годы в роли главного инженера, была технология бурения и ответственная проходка ствола шахты - для разведки алмазов на Северо-Западе страны и, проходки штольни – для разведки олова в гольцовом высокогорье Востока страны. Я кратко коснусь этого впереди… Диспетчерскую службу управления вели ответственные специалисты с большим опытом полевых работ – Иванцов Владимир Васильевич и Холкин Борис Михайлович. Заместителем по горным работам был мой спортивный друг, опытный горняк Виктор Иванович Круглов. Производственный отдел возглавлял Грысюк Леонтий Петрович. Это был крепкий красивый парень, деловой и особо аккуратный. Отвлекусь. Мы часто втроем – я, Сибиряков и Грысюк ездили по партиям на машине. Рулили попеременно, но порядок образцовый сохранял Леонтий Петрович. Бывало, он готовил баньку, будучи у меня на даче в гостях. Он быстро и как-то без суеты мыл всю баньку от полков до крыльца и смачно говорил: - Банька любит чистоту, особенно перед тем, как ее затопить. А потом она подарит чистоту, свежесть, жар и здоровье. Это поучительно и оправдано, советую вам, Читатель. Технологическую группу возглавляла, как ни странно, женщина-буровик Бронникова Тамара Петровна, отработавшая годы после окончания института в полевых партиях Сосновки старшим буровым мастером и прорабом буровых работ, а затем она - инженер-технолог и кандидат технических наук. Она была маяком и авторитетом в группе парней технологов. В группу технологов входили – Горянский Н.Г., Бруев В.Р., Федоров В.В., Гаврилов С.Н., Соколов Ю.Н., Патрушев Н.П., Ахмеров Р.З., Медведев В.М., Лухнев Н.И. Первой лаборанткой и на долгие годы «хозяйкой мужской семьи» становится Валюша Гаврилова. Параллельно с группой работали курсы по повышению квалификации буровиков. Их бессменно многие годы возглавлял Анатолий Лоншаков. Была создана конструкторская группа, которую на все последующие годы Сосновки возглавил Михаил Петрович Сосновских. С ним активно работали Соколов Ю.Н. и Жерлов В.Д. Подключались и инженеры полевых партий. Творческая работа этих специалистов позволила Сосновскому ПГО к 1985 году выйти на первое место в стране по скорости бурения в твердых породах. Средняя производительность поднялась до 1200 м на станок в месяц, тогда как средняя производительность по Мингео СССР достигала всего лишь 500-600 м. Конечно же, в последующие годы наши буровики бурили, переходя рубеж даже 2000 м на классическом алмазном бурении в твердых породах. Раньше наши буровики ездили учиться к знатным буровикам «Слюдяной Мамы», то теперь они стали нас навещать – это обоюдно полезно. Вкладом для повышения производительности на бурении служили и научно-практические работы главного инженера партии № 324 Квитка Василия Гавриловича. За всю историю Сосновской экспедиции было два главных инженера, кандидата наук – он и я. Возможно, это до сих пор нас сближает, как «искателей-ходоков». Правда, он в технических буровых делах сильнее меня. Мы оба на пенсии. Он умелец – капитально ремонтирует моторы автомобилей «Жигули», а я вспоминаю и пишу о таких толковых людях, как он. Честь им и хвала!
Но не забыть бы, что приближались разрушительные годы по вине таких, как лидер компартии Горбачев М.С. Я не забежал далеко вперед. Это было… Вспоминаю эпизод. Мы сидели поздно вечером у меня в баньке – я, Сергей Дорошков и наш однокашник, спортивный друг «дед Агей», а точнее, Гений Агеев, в то время – генерал-полковник, заместитель председателя КГБ СССР и, в то же время – секретарь парторганизации Управления КГБ СССР. Последнее важно для выводов исповеди. Попарились. Немножко выпили «на троих». Свою охрану он отпустил. Моя машина стояла под окном. Я спросил «деда», так мы его называли по спортивной кличке, как бессменного разумного капитана нашей баскетбольной команды: - Скажи, дед, кто такой Горбачев, и чего он хочет от страны? Сергей бросил реплику: - Петрович, нашел, кому задавать такой вопрос! Дед отделается, как всегда, анекдотом и уйдет от ответа. Но было не так. Внимание, Читатель! Геннадий (мы не называли его именем – Гений) посмотрел на меня очень серьезно и сказал: - Володя, это серьезный вопрос и ответ однозначно серьезный. Это мерзавец, каких свет не видел! И не задавай уточняющих вопросов. Благодаря Хрущеву, мы не можем контролировать высшую власть и принимать меры, хотя и знаем – кто есть кто! Время наступит – коммунисты кое-что поймут… - Потом добавил: - Я не зря приехал с вами попрощаться… А теперь пойдем еще попаримся… Пройдут годы. Он возглавит изоляцию Горбачева. Во времена ГКЧП будет арестован, затем выпущен, испытает операцию на сердце, позвонит мне весело, прочтя нашу с Сергеем телеграмму, отправленную ему: «Держись, знай у тебя в Сибири друзья и банька с вениками. Сергей, Зеня». Он попросил передать привет Сергею и, как потом я вычислил, внезапно умер, где-то рядом с телефоном. Сергей Дорошков, бывая в Москве, всегда останавливался у него на квартире. Позже он поделился со мной – вскрытие трупа было запрещено. Мне снова вспомнилось, как однажды в партии № 32 после посещения нашей барачной бытовки на шахте № 5, первый секретарь горкома партии Мищенко, заявил мне: - Вы барство развели на шахте – сауну устроили! Придется вами заняться! Или по поводу лозунга – «Спешите делать добро!» и памятника «геологам-работягам», он негодовал: - Почему не согласовали?! Партбилетом не дорожите и что-то еще… Все это помнится и хранится шрамом в душе и соответственное отношение к таким коммунистам. Паскуды! Помогли страну разрушить….
Главный инженер Главка Лапин Александр Леонидович, крупный, громкоголосый, любил говорить: «Мы инженеры» или – «инженеры человеческих душ!». Я всегда с уважением воспринимал эти слова. Может, потому, когда я узнал, что инженер Федоров Виктор Владимирович создал типовой проект вахтового поселка для горно-таежных условий Акиткана, я еще больше стал его уважать. Не зря он награжден тремя медалями ВДНХ СССР. Говорят, геологи неприхотливы. Это так. Но нельзя же вечно оправдывать трудности. Эта неприхотливость отражается на здоровье. Но тогда мы были веселы и радовались любой лачуге. Вспоминаю начальника партии № 324 Метцгера Константина Александровича. Он строил поселок Октябрьский в холмистой пустыне при нехватке строительных материалов, но поднимал настроение людей, поощряя спорт, самодеятельность, вывешивая лозунг – «Главное, ребята, сердцем не стареть!». На склоне высокой горы геолог Глеб Пакулов с помощью бинокля и рации диктовал и, руками молодых ребят и девчат, нарисовал голубя, которого можно было видеть за километр. Гора получила название «Голубь». Голубь – символ мира! Это он, Костя Метцгер – организатор жизни партии № 324! А жизнь шла своим чередом. Жили в трудностях, и не унывали.
Студент-дипломник Коля Слащев на практике сразу познал «ад» подземных работ, но не струсил. Через год, в январе 1966 года по обязательному в те времена направлению, он прибыл в партию № 324 и добровольно пошел геологом на подземное бурение – разведку урановых залежей. Пошел на годы!.. Общага. Работа. Познание геологии и методов разведки, условий труда и реальной жизни. Первые друзья на подземной документации – техники-геологи Гагарин Толя и Саша Ситников. По словам Николая, превосходные ребята. К сожалению, рано ушедшие из жизни… Это те, мой Читатель, которые относятся по року судьбы, к неизвестным урановым людям! Но, как видим, они живут в памяти друзей… «Вскоре, - как вспоминает Николай, - прибывает смелая казачка, моя девушка Валюша. Я видел в ней дар божий, который не продаст и не изменит! Я отдал ей всего себя. А где жить?! Привожу ее в тесную комнатушку к Василию Квитке, главному технологу бурения. Валя восклицает: «Как мне здесь нравится!». Василий проявил удивительную интеллигентность, сказав: - Ну и живите со мной. Попробуйте втиснуть кровать, чемоданы под кровать и живите – я вечерами по привычке ухожу к соседу, главному инженеру Гоше Гагарину… Карты, планерки, а вы живите… Жизнь была сказкой. А потом еще лучше – начальник партии Метцгер выделил нам отдельную комнатку в бараке, построенном для горноспасателей. Это был рай – через щели было видно зимнее небо. Но щели заделали и создали уют. Позже я катал Валюшу под землей на электровозе! Ей понравилось. По нашей свежей дружбе старший геолог по разведке Владимир Антонович Шлейдер преподал несколько уроков Вале по общей геологии и документации бурового керна. Проверил ее способности под землей и выдал незаконное, но авторитетное удостоверение младшего техника-геолога за своей подписью. Я определил ее в свою подземную бригаду документаторов. Начались трудовые будни… самовольные рацпредложения. Керн буровых скважин по традиции требовалось документировать в подземных камерах. Дикость – темно, грязь, вода, радиоактивность, радон, а потом керн для опробования на гора. Возникает вопрос: а почему не сделать все в обратном порядке – выдать керн на свет божий, и где-нибудь в тепле его документировать? У «мамы» Лиды не хватило ума облегчить труд своих младших помощников. С Василием Ивановичем Мещеряковым, в то время завбуром подземного участка, мы осуществили этот порядок, а затем сделали еще лучше. Наша группа была по составу дружной – Саша Томилов, Ваня Терехов, Валя Конных, Володя Марков, Валя Слащева… помогали и другие хорошие ребята. Мы опять же самовольно построили от домика документации до дробилки узкоколейную железную дорогу. Игорь Леонидович Вейс помог нам ее электрифицировать, и керн катался на тележке из-под вагонетки легко и весело. Не надо было больше детально документировать в подземной грязи и горб гнуть, перетаскивая лишние сотни метров ящики с керном. Почему не было заботы о младших геологах у главных руководителей – вопрос без ответа. Видимо, не царское это дело. Шли годы. Валюша подарила мне дочку Людочку, а потом Иляночку. Всякое приходилось, в том числе и принимать роды, когда везти в больницу за 70 км было уже поздно. Сам пуповину перевязывал!».
- «У одного из начальников партии Приленской урановой экспедиции Оглоблина Карла Демидовича жена должна была родить, но родовые схватки начались преждевременно, а до больницы в Алдане около сотни км, почти бездорожье! Оглоблин бегал по партии, выясняя, нет ли людей, знакомых с медициной. Среди «сброда бичей», так иногда называли поисковых рабочих на северах, нашелся один канавщик, который заявил: «Два литра спирта мне, какую-нибудь чистоплотную женщину в помощь – и все будет в порядке. Гарантия – мое слово!». Все было сделано в лучшем виде. Вечером «бичи» пили, а на завтра копали канавы, выгоняя хмель потом. Оглоблин с любовью смотрел на свою жену, которая, улыбаясь, кормила грудью здоровенького младенца». Представленные эпизоды, это не организационное разгильдяйство. Это сопровождающие работу и жизнь геологов трудности, а геологов-уранщиков – особо по причине необходимости создания и укрепления «атомного щита», ввиду агрессивных планов США против Советского Союза. К счастью, в народе мало знали об этом тогда, и мало знают сегодня.
- Почему отменили «атомный подземный взрыв» на Удоканском месторождении меди, когда уже были пройдены подземные выработки и камера для «ядерного изделия» была уже готова, а вы облетели местность на вертолете и наметили два наблюдательных пункта? Славский улыбнулся: - Откуда Вы это знаете? - Так это делали мои друзья. Валентин Зуев – лауреат Ленинской премии за разведку удоканской меди и Анатолий Тимофеевич Дербенев, который у меня в партии № 32 работает замом главного инженера по технике безопасности. Он сейчас рядом, где-то в трехстах метрах, - ответил я, ожидая его ответа на заданный вопрос. Ефим Павлович уже более серьезно ответил: - Да, это действительно так. Все было готово. Политбюро одобрило «ядерный взрыв» для вскрыши медного месторождения. Но резко выступил против взрыва министр иностранных дел Громыко. Политбюро, что бывало редко, уступило настоянию Громыко, и мы свернули завершающую стадию «взрыва». Позже я спрашивал у Громыко – какие причины были для Вашего категорического заявления. Он с горечью мне ответил: «Если я скажу все, что знаю – мир содрогнется!». В такие времена работали мы, геологи-уранщики.
Еще храню лозунг поисковиков – «Ищи руду возле руды!». «В 1969 году в Иркутск выехала группа ведущих специалистов во главе с главным геологом партии № 324 для завершения и защиты отчета по запасам перед комиссией ГКЗ. Старший геолог по разведке, заместитель главного геолога Шлейдер В.А. перед отъездом сказал Слащеву Н.Н.: «Ты остаешься старшим!». И никаких других указаний. Позже даже разницу в окладах выплатили. Геологические работы шли успешно. Более того, была выбурена богатая руда с процентным содержанием мощностью до 40 метров – восторг оставшихся в партии геологов и горняков, как награда за их каторжный труд». Подземные выработки посетили главный геолог комбината Хоментовский Б.Н. и главный геофизик Лобанов Л.Н. Они даже приглашали Н.Н. Слащева к себе на работу – он отказался. Посетил партию В.М. Степанов и предложил Н.Н. Слащеву составить рудные разрезы и привезти в Иркутск для комиссии ГКЗ. Как вспоминает Николай Николаевич: «Надо было знать «маму» Ищукову Л.П. Я позвонил ей в Иркутск и получил ответ – «Сама разберусь!». Далее Н.Н. Слащев продолжает: «К осени главные и старшие вернулись в партию. В камералке было сделано сообщение о результатах защиты, но меня почему-то не пригласили. Однако меня в этом 1969 году в Сосновке признали «Лучшим молодым специалистом года» и наградили фотоаппаратом. Обо всем этом я узнал случайно. Меня в кабинет пригласил Солодовников и, как бы из-под полы, подал мне фотоаппарат и объявил, что я лучший.… Как все это было понимать? Через пару месяцев меня вызывает Степанов В.М. и предлагает перевод в партию № 98 на рядовую работу с тем же окладом и обещает двухкомнатную квартиру в Иркутске, а если пожелаю – автомобиль по моим средствам – «Запорожец». Я согласился, чувствуя, что отказываться бессмысленно. О причинах моего срочного перевода из партии № 324 можно только догадываться. Позже я понял, что мне очень повезло работать с таким удивительно мудрым, жизнерадостным, обаятельным человеком, каким был главный геолог партии № 98 Юрий Игошин. Это был человек – озарение! Есть такие люди – войдут в дом, и становится светлее, уютнее. Через два года меня назначили старшим геологом по поискам. Скажу о Досатуевском месторождении урана – это много мелких рудопроявлений, в канавах встречается отенит, по скважинам – маломощные забалансовые руды, не представляющие практического интереса. Это касается и так называемой Гребневой зоны…». Для меня, Читатель, это заключение Николая Слащева было понятным, но довольно смелым. Однако годы поисково-разведочных работ должны были к этому подвести… У воспевающей Досатуевский участок Лидии Петровны – впереди еще десятки лет после вливания партии № 98 в экспедицию № 324, где она теперь полная хозяйка с огромными объемами работ и техническими возможностями. Однако за четверть века эпизодических работ по инициативе геолога Ищуковой Л.П. результаты на участке практически прежние… Но!.. На 40-летии Краснокаменска снова будут тосты в честь Лидии Петровны и ее обещаний о том, что там имеется месторождение урана с запасами, как провозглашалось на застольях – 50 тысяч тонн! Это крупнее, чем любое месторождение урана на уникальном Стрельцовском рудном поле! Я рад бы пожелать великой геологине и ее последователям удачи! Только не теряя разумных размеров своей мечты. Геологам комбината я желаю успеха в поисках дополнительных месторождений урана, но с обновленными геологическими понятиями о формировании месторождений в конкретных геологических условиях.
Продолжим - о дальнейшей судьбе Николая Николаевича Слащева 1972 год – он старший геолог по поискам доживающей партии № 98. Но его судьба уже в который раз кладет его под нож хирурга, испытывая и закаляя его характер. Он вспоминает: «Оперировала меня Хоментовская Нинель Николаевна. Тяжелая была операция. Но пошутим – кровь у меня голубая, резус отрицательный. Такой крови не оказалось. Благо, такая кровь значилась у главного геолога уранового комбината Бориса Николаевича Хоментовского. Он стал моим донором. С тех пор я считаю его своим старшим кровным братом!». Читаю воспоминания Николая Слащева и думаю: все в природе по своим законам – «подобное к подобному, лучшее к лучшему». Все это подтверждается дружеским окружением семьи Слащевых и взаимно их отношением к своим друзьям. Не будем продолжать о плохих вариантах. Продолжим о хорошем. С 1974 года Николай Слащев был назначен начальником партии № 139, ведущей поиски и оперативную, предварительную оценку открываемых месторождений урана, нового гидрогенного типа, пригодного во многих случаях для отработки методом подземного выщелачивания. В юбилейном докладе в честь 60-летия «Сосновгеологии» Д.А. Самовичем будет сказано: «Следует отметить ряд интересных открытий партии № 139 в Еравнинском и Южно-Витимском районах в 1975-1982 гг.». В этот результативный период партию № 139 возглавлял Николай Николаевич Слащев, главным геологом был Владимир Андреевич Кусов, а на завершающем этапе разведочных работ – главный инженер Василий Иванович Мещеряков. Партией № 139 были открыты урановые месторождения – Буяновское, Витлаусское, Талаканское и ряд перспективных объектов для будущих работ… Конечно же, начинали с малого – обустраивался поселок геологов Яндола, улучшался быт, росла производительность и эффективность геологических работ. В 1977 году Валюша подарила Николаю сына. Это было счастье! Но судьба снова попытала семью Слащевых. Очередная тяжелая хирургическая операция Николая. Это уже в Иркутске и снова приступ! Помню, заходит ко мне в кабинет Валя Слащева, уже в роли инспектора «первого отдела», заносит секретные бумаги, а сама, похоже, плачет. - Что с тобой, Валюша, - спрашиваю я. Полились слезы: - Коля в тяжелом состоянии… Врачи велели вынести койку вместе с ним в коридор.… Говорят, безнадежный. Я не знаю, что делать!.. - А я знаю, что делать, - сказал я, глядя в заплаканные глаза, - уноси свои бумаги…. Лидия Матвеевна потом занесет…. А ты не выходи из моего кабинета, пока не поверишь, что он будет жить!... Поверь! И сейчас же бросай работу, иди в больницу и неси эту веру ему. А вынесли его в коридор, так это на свежий воздух…. Так и скажи…. Главное, сама поверь, все будет хорошо… Валя ушла. Через пару дней она зашла ко мне с кипой бумаг, уже повеселевшая. Четверть века спустя, глядя на разливающего по рюмкам коньяк Николая, мы вспоминали эту трагическую сцену, а затем втроем выпили за здоровье друзей… Вот и сейчас я перечитываю Валину записку, приложенную ко многим листам воспоминаний Николая Слащева. Привожу ее дословно: «Владимир Петрович, о жизни геологов и, особенно о женщинах, которые были рядом с мужьями геологами, надо писать книги! Я все это испытала. Это очень тяжело. Работа, участие в спорте, общественные нагрузки, самодеятельность.… Прибегать на обед – успеть натаскать в бочку воды в непогоду и в мороз, накормить троих детей и… опять на работу. Ужас! Как мы выдерживали! Была какая-то одержимость. Мы верили в будущее. В нас жили идеалы… Но я не жалею. У нас с Колей была самая гостеприимная квартира – виднелось небо и большой теннисный стол. Я очень любила играть. А так как стол большой – все праздники у нас, у Слащевых! У нас был баян, аккордеон, гитара и, как всегда говорил Коля, - самая приветливая хозяйка – Валюша. Конечно, были трудности, Колины операции и моя боль в душе. Но хочу вам сказать откровенно – если бы я снова могла повторить жизнь, я выбрала бы ее – свою прошлую жизнь! Она была нелегкой, но прекрасной и нужной. Эту жизнь дал мне бог! Спасибо, богу!». Какие сильные, душевные слова! Спасибо, Валюша! Видимо, не зря я назвал свою повесть исповедью. Все это, Читатель, из моей жизни главного инженера, не забывающего человеческие души. Души, иногда разрываемые несчастными производственными случаями.
Анатолий Боровик подорвался в Чикойской горной местности при подготовке взрыва. Взрыв - и десятками осколков повреждены глаза! Кровавая масса лица! Бездорожье. Спасла рация, затем моя телефонная связь с директором Приаргунского комбината Покровским Сталем Сергеевичем и, конечно же, его связь с Москвой и спецмедслужбой Средмаша. Уже через 15 часов, после доставки Анатолия вертолетом до Читы и самолетом до Москвы, он находился на операционном столе. Ему грозила полная слепота. Врачи боролись за спасение хотя бы одного глаза! Телефонистки слышали все мои переговоры через Покровского с больницей в Москве и не могли не передать эту беду жене Анатолия, Людмиле. Вдумайтесь, Читатель, в то, о чем я скажу. Ночь. Телефонный звонок. Звонит Людмила. Надрывно плача, она просит: - Владимир Петрович, умоляю Вас, отправьте меня в Москву, чтобы взяли мой глаз на пересадку Толе! Может, поможет. Прошу! Пишу эти строки, и как тогда, чувствую боль в груди… Стыдно за мои стариковские слезы.… Однако восклицаю: - Можно ли забыть это? - И спрашиваю себя – кто в нашей жизни решается на подобное? Помню, я успокоил ее, как мог, словами надежды. А к утру набросал свое стихотворение, посвященное Людмиле Боровик. Вот его последние строчки: «…Такая работа, работа моя – Прошло четверть века с тех пор. Анатолий и Людмила живут дружно, подавая пример другим в геологическом поселке Усть-Куда, среди своих друзей геологов-работяг. Вот такие «геологини-декабристки» шли рядом с нами на пути к урану. Они работали наравне с мужчинами. Не меньше нас уставали на работе, но терпеливо несли домашнюю ношу. Они рожали и воспитывали детей в полевых условиях. Сколько инициатив исходило от них. Сколько дружеских застолий организовывали они с песнями и шутками. Какие они были веселые, славные! Женщины – рядовые геологини-поисковики, разведчицы почти неизвестны. Но и они создавали основу урановой промышленности. Поклон им низкий. Прошли годы. И очень жаль, что ни мы, ни наша социальная система великой страны, не смогли обеспечить им достойную жизнь на склоне их лет… Вернемся к первым годам моей деятельности в роли главного инженера. Дружная совместная работа с директором Сосновки Дмитрием Бобрицким и его замом Радием Панфиловым в содружестве с моими технарями позволяли производительно проводить работы и открывать все новые рудопроявления и месторождения урана. О Радике Панфилове. Это мой старый друг по институту, организатор и участник самодеятельности. Эту способность он сохранял всю свою, к сожалению, короткую, но светлую жизнь. Заходит он ко мне и восклицает: - Петрович! Как бы ты отреагировал на такую радиограмму Карпова, - и подает ее мне. Ее содержание: «Панфилову тчк радируйте состояние дел тчк Карпов». - Ну и что ты ответил? – в свою очередь спрашиваю я. Он подает мне лист для радиста, где написан ответ: «Карпову тчк Вашу р.д. отвечаю д.в.ч. Убитых раненых нет все живы тчк Панфилов». Мы оба хохочем… - Отправляй! – говорю я, - пусть похохочут в Главке. А там, будь что будет… Потом ребята из Главка рассказывали: «Карпов рассвирепел. Тыкал всем телеграмму и кричал – гнать надо таких руководителей Сосновки! А на второй день снова носил и показывал эту же телеграмму, громко хохотал, нахваливая находчивость и смелость руководителей Сосновки». Обид мы на Карпова не имели. Однажды, в отсутствие Бобрицкого, Панфилов предложил: - Как смотришь, если мы проложим через рощу километр асфальтовых и бетонных дорожек, а то люди, и наши в том числе, ходят по грязи, а сосновый бор красавец! Дышать хочется! - Добро, Радий, - говорю я, - бери любую технику, я подключусь со своими технарями – на пустыре сосенки досадим. Саженцы - за тобой. Бобрицкий согласится. Считай, решили. Решили и сделали. Радий в это дело душу вложил. Но кто-то, видимо, шепнул Карпову. Досталось и нам, и Бобрицкому. Если мы с Панфиловым довольно спокойно относились к хамоватым выпадам Карпова, то Дмитрий Петрович всегда их принимал близко к сердцу. У него даже давление артериальное бывало за двести зашкаливало. И так по многим вопросам. Если бывали разгоны по причинам производства - я все брал на себя. Если же разгоны были по линии отчетности или, не дай бог, с местными органами власти и касались Обкома партии – разгон Бобрицкому неминуем, и гипертонический криз у Дмитрия Петровича тоже неминуем! Однажды Дмитрий Петрович предложил пересмотреть порядковую очередь на квартиры, отменяя традиционную постановку на очередь по датам поданных заявлений. Многие не успеют оформиться на работу, а заявление на квартиру, на машину, холодильник уже подано. Они впереди! Другие отработали десятки лет, рассчитывая на справедливость, не догадавшись подать заявление – они в хвосте. Бобрицкий предложил, на мой взгляд, очень правильный порядок – установление очереди по трудовому общему стажу семьи в экспедиции, а размер площади квартиры – по количеству детей и всей семьи. Он согласовал это с комитетом профсоюза и внедрил в жизнь. Люди были довольны. Но, как всегда, находились жалобщики, что вызвало очередной гнев начальника Главка. Крик, оскорбление, команда – отменить! Но вмешался Земнухов, заведующий оборонным отделом Обкома партии и спокойно утихомирил ярого начальника Главка. Я уже не раз наблюдал его разговор с Обкомом или инструктором ЦК, даже по телефону – только стоя! Вскоре случился еще один позорный случай, характеризующий стиль нашего руководства. Один из чиновников Главка, побывав в партии № 324, увидел в туалете действие водопровода, не предполагая, что это только в гостинице для руководства! По возвращении в Москву он написал приказ об отмене десятипроцентной надбавки к зарплате всем работникам партии № 324, положенной по закону при работах в безводных степных районах. Карпов, не обдумывая своего поступка, подписал этот приказ. В ответ последовала коллективная жалоба с сотнями подписей министру геологии и в Обком. А затем прилет к нам Карпова – крик, хамство и видная трусость перед властью Обкома за свою должность. Он успокоился, когда куратор Читинского обкома партии довольно спокойно сказал: - Что нервничаете, Николай Фролыч, отменяйте свой приказ и не будоражьте коллектив партии! Карпов незамедлительно так и поступил, но шрамы у людей в памяти остались. А Бобрицкий снова получил гипертонический криз и слег в больницу. Вернулся мрачным. Мой уговор поехать в санаторий по путевке в Крым, предложенной директором комбината Сталем Покровским, не подействовал. Однажды Дмитрий Петрович пришел на работу в очень хорошем настроении, прошел по службам, здоровался, спрашивал о здоровье, желал удачи. Помню, мне он сказал: «Володя, спасибо за хлопоты с курортной путевкой.… Посидеть бы надо, поговорить по душам…»
Я узнал об этом, зайдя в приемную, от плачущей навзрыд секретарши Танечки. Забыв про машину у подъезда, я бегом в тир, но было поздно. Когда в кабинете Бобрицкого шло расследование причин смерти директора ордена Ленина «Сосновгеологии» прокурором области и начальником Управления КГБ, задавался вопрос мне и Пельменеву: - Что послужило причиной самоубийства? Михаил Денисович с волнением ответил: - Совсем непонятна причина для Бобрицкого. Вот если бы Владимир Петрович застрелился, он посмотрел в мою сторону, было бы многое понятно. Мне оставалось только ответить: - Спасибо, Михаил Денисович, за откровение - и, глядя на следователей сказать: - Не ищите криминала, Бобрицкий был честным и порядочным человеком. На мой взгляд, он не прошел нужной закалки на суровом производстве и не выдержал напряжения власти. Надо найти его записку, она должна быть. Он был ответственным человеком. И надо же такое, стук в дверь кабинета, появился директор «Изумруда» Фролов Николай: - Петрович, записку нашли в нагрудном кармане френча Дмитрия Петровича, - и подает мне записку… Я прочитал ее и передал прокурору. В ней было сказано: «Много причин бывает для самоубийства. Моя причина банальна – устал.… Люблю семью, друзей, Родину, Бобрицкий». На похоронах у многих на глазах были слезы…
Началась насыщенная драматизмом напряженная работа главного инженера по выполнению задач, как выражался Карпов, поставленных Партией и Правительством. Казалось бы, все ясно. Задача «Сосновгеологии» - прирост разведанных запасов урана и открытие новых месторождений с их разведкой. Так и делали. Но партии и правительству срочно требовалось решение других государственных задач. И вот тогда вспоминалась и нужна была «Сосновгеология» для выполнения внеплановых (!) оперативных задач на великих просторах страны. Это не отдельные дни – это нервные годы. Вначале это были наши скоростные проходки подземных выработок на Колыме – «помощь золотарям». Затем помощь нефтяникам на северной Ванаваре. И новые сверхсрочные работы, как выражался главный инженер Главка Лапин А.Л. – «под личную Вашу ответственность! Главного инженера Сосновки», - любил добавлять он. Это проходка шахты «Бокситовая» (по секретности); фактически, это шахта на месторождении алмазов у Полярного круга севернее Архангельска. А затем, также срочно – проходка штольни в высокогорье Восточного Приморья для разведки месторождения олова. Как видим, Читатель, дел было у меня невпроворот! Кончилась моя светлая жизнь в содружестве с Дмитрием Петровичем.
Новым директором «Сосновгеологии» был назначен мой старый друг, член клуба «Северных друзей», Василий Федорович Литвинцев, который долгие годы руководил экспедицией № 33 в МНР. Казалось бы, жизнь продолжается. Но что-то новое, незнакомое мне появилось в наших отношениях с первых дней. В прошлые времена по традиции у нас почти ежегодно проходили «сборища» клуба. Мы делились воспоминаниями о прошлой совместной работе, и на уровне руководителей партий и служб строили планы по улучшению работ и жизни в Сосновке. Иногда мы на свежем воздухе с бутылочкой водки могли просто отдохнуть, как говорилось, «повалять дурака». Все было хорошо. Ожидалось, что с приходом нашего друга к власти влияние дружеского «клуба» будет только на пользу нашей Сосновке. Но, все пошло - «не так как надо». Незабываемы до сих пор первые эпизоды нашей размолвки. Я организовал традиционное «сборище клуба» у себя в кабинете. Василий Федорович после первой чарки и нашего всегдашнего тоста – «За солидарность» - вдруг объявляет: - Клуб я закрываю! Послышалось в общей тишине: - А ты его открывал?! Василий вышел. Мы еще выпили по паре чарок и, с камнем в душах, разошлись после тоста - «За встречу». На следующий день новый директор по-хозяйски вошел ко мне в кабинет и, осмотрев карты и графики по стенам, глядя на портрет Курчатова, сказал: - Когда ты этого бородача заменишь на другой современный портрет? - На какой другой? – осведомился я. - Я предлагаю портрет генерального секретаря Горбачева, - ответил он. - Вася, - сказал я ему, нарушая этикет, - у тебя висит в кабинете портрет Горбачева, повесь второй.… Но у меня в кабинете, пока я здесь, всегда будет портрет Курчатова! На этом мы разошлись недовольные друг другом. Однако работа шла. Поднималась производительность. Решались задачи. Шли новые открытия месторождений. Шли годы… Однажды технический совет, как положено под моим председательством, присудил по итогам года рационализатору Бруеву премию в размере двух окладов. Все были единодушны. Но на второй день ко мне зашел директор и заявил: - Вчерашнее ваше решение о размере премии Бруеву надо отменить! Многовато больно! Это же больше моей месячной зарплаты!.. - Этого я делать не буду, - ответил я, - отменяй ты! Но помни, я поставлю вторую свою подпись под решением техсовета. Он получит премию! Я готов слушать твои добрые советы и решения принимать совместно, но не в таком тоне и стиле. На этом и разошлись. Премию Бруев получил. Узнавшие об этом «технари» были довольны. Но наши отношения с директором расширяли трещину во льду между нами. Годы шли, а лед не таял. Где-то через пару лет Василий Федорович, перед моей командировкой в Главк, в порядке дружеского совета предложил мне написать заявление об освобождении от должности главного инженера, мотивируя известными ему планами руководства Главка – уволить меня. При этом он, также по-дружески, обещал куда-нибудь пристроить меня в Сосновке. Ничего я ему не ответил, но в Главке задал вопрос Карпову и Лапину об их взглядах на мое увольнение. Они оба захохотали, а Карпов заявил: - Вкалывай и вкалывай на своем посту главного инженера, и помни: тебя утверждала Коллегия МГ СССР, а это уже Правительственный орган! А сейчас готовься к совещанию главных инженеров. Оно начнется после обеда. Тебе достанется от меня больше, чем кому-либо! Так и было. В своем докладе начальник Главка Карпов громил всех главных инженеров за «сверхнормативы», накопленные на складах экспедиций и объединений. И все это, к удивлению главных инженеров, понимающих, что эти «сверхнормативы» создаются за счет повышения производительности и запрещения их реализации «на сторону» со стороны Главка, того же Карпова. Постепенно он дошел в своей речи до угроз: - У Зенченко, в самом большом нашем объединении, самые большие «сверхнормативы»! Я не посмотрю, что у него самая высокая производительность. Я буду за «сверхнормативы» увольнять всех, начиная с Зенченко. Прошу всех уяснить это! Прерывая доклад Карпова, встает главный инженер Краснохолмского объединения Колмогоров Николай Михайлович и заявляет: - Если такое начнется и уволят Зенченко, я предлагаю всем уйти в отставку. Я первый подам заявление. Карпов закончил выступление, а потом в перерыве, будто ничего плохого не говорил, шутил, обнимал главных инженеров – и меня, и Колмогорова…
Николай Михайлович Колмогоров был не только смелым человеком. Это был самый приветливый добрый человек из всех нас, главных инженеров уранового Главка. Хорошо, если его последователи сохраняют в своей деятельности лучшие черты этого человека. Я желаю им удачи! О Карпове можно говорить разное, как о многих.… Но то, что он заслуженный человек – это бесспорно! Защитник города Ленинграда – всю блокаду! В первые послевоенные годы работы в геологии - он первооткрыватель месторождения урана Курдай, за что получает орден Ленина. Как отмечает заслуженный ветеран Главка Евгений Пятов, «пик расцвета эффективности работ Первого главка пришелся на время руководства этим человеком». Все, что я вспоминаю о Карпове – это приходится на период самой результативной работы нашей Сосновской экспедиции. Многие заряды его энергии отразились, к сожалению, на подчиненных. Простят ли они его, если живы? Я все прощаю ему за многие шрамы на моем сердце. Пусть спит спокойно. Он был сыном нашей многострадальной страны и все возможное делал, как мог, как умел. О Литвинцеве Василии Федоровиче можно тоже говорить разное. Но он, как многие из нас, был тружеником, которому поручалось многое. И это многое он выполнял добросовестно и с успехом. Я видел это с первых дней его работы на Крайнем Севере в партии № 327 при поисках месторождений урана. Затем он занимался поисками и разведкой урановых месторождений в Забайкалье в качестве начальника партии № 137, а пик его деятельности – это работа в МНР. Мне кажется, эта ответственная работа с почестями и наградами разбудила в нем худшие черты характера – гордыню и возросшее стремление к неограниченной власти. Труженик превратился в самодовольного человека. Он отторгал друзей прошлых лет, не приобретая новых и надежных. Он труженик и сегодня, но возможностей и прошлой власти нет. Я ценю его прошлое, прощаю его ошибки по отношению ко мне и желаю ему всего доброго в его жизни. Последний эпизод, который поставил точку на моей деятельности главного инженера «Сосновгеологии». Мне уже не много оставалось до выхода на пенсию по возрасту. Я считал – главное сделано. Задание по «алмазной» шахте завершилось успешно. Оставалась, как говорил Лапин, на моей совести и ответственности штольня в гольцах Приморья. Я уже побывал на месте зарезки штольни, налазился вместе с Сашей Рудченко, который в это время был представителем Главка по этому важному заданию, по заснеженным глыбам. Мы опробовали заезд по серпантину к нижней штольне «оловянщиков», а нам надо было пробить серпантин еще выше. Дело шло к «стрессу». Я отменил утвержденные Карповым план и схему расположения места жилья наших проходчиков и ежедневную смертельно опасную их доставку к будущей штольне и обратно. Я решил, что весь комплекс сооружений, включая бытовку и спальные домики, должны быть у штольни, на гольце. Так и сделали. Работа пошла успешно. «Алмазную» шахту и «Оловянную» штольню делала наша знаменитая бригада Виктора Байдюка под руководством, пожалуй, самого образованного горняка, Сергея Соколова. К удивлению, когда Карпов увидел новый план, фотографии условий дороги и горную картину с места штольни, он похвалил отмену его плана, сказав Рудченко Саше – «под ответственность Зенченко… и под твою тоже…». Итак, оставалось полгода до завершения ответственных работ и до возможного законного моего выхода на пенсию…
Особый случай. Я подсудный Прилетает в Иркутск Лапин А.Л. со своим кадровиком и секретарем парторганизации Управления Главка. Приглашают меня в кабинет директора. Там в сборе – директор и все его замы, председатель профкома и секретарь парторганизации нашей Сосновки. Захожу. Занимаю свое место, как на планерках, рядом с Михаилом Денисовичем Пельменевым. Лапин объявляет: - Наше совещание по поводу взаимоотношений главного инженера и директора. Прошу «по кругу» высказать свое мнение каждому из присутствующих. Мы с Пельменевым недоуменно переглянулись. Остальные без реакций. Все говорили «вокруг да около», но отмечали, что главный инженер не всегда выполняет указания директора. Секретарь нашей парторганизации Ильин, в отличие от других, заявил категорично: - Главный инженер – антипартийная личность, и не может продолжать важную для нашей страны работу в роли своей должности! Василий Федорович довольно любезно отметил хорошую работу главного инженера, но пожелал изменить ему отношение к его заместителям и быть исполнительней к его распоряжениям. Лапин и его «кадровик» сидели молча, ожидая завершения мнений. Последним свое мнение высказал Пельменев Михаил Денисович: - Я не понимаю, к чему это судилище, и кто все это затеял? – он посмотрел на Лапина и всех остальных, и продолжал. - Я, как главный геолог, ответственно заявляю – работа главного инженера нас устраивает по всем параметрам производительности и качества, обеспечивая опережающий прирост запасов к довольно жесткому плану. Безопасность на уровне, не хуже, чем в других объединениях. Считаю, совещание излишне. Надо прекратить этот, как мне показалось, он сказал, - «балаган»! Лапин немного побагровел и завершил: Я не спрашиваю мнения Владимира Петровича. Прав Пельменев. Работа главного инженера устраивает руководство Главка. Мы приехали, как всегда, ознакомиться с текущими делами и проблемами и попутно коснуться взаимоотношений в среде руководства вашего крупного объединения. Спасибо. Все свободны! Если я надоел Васе, скажи мне прямо: «Петрович, лучше будет, если ты доработаешь последние месяцы до пенсии и освободишь место другому, молодому. А сам отдыхай или подскажи, какую тебе дать работу для твоей души и полезную для дела». Зашел Лапин. Прошелся по кабинету и подвел итог:- На первый взгляд может показаться, что вокруг тебя «гадюшник», но это не так. Я думаю и вижу, что все выступающие ничего против тебя не имеют, но им неудобно из-за присутствия директора. А твой партийный босс – дерьмовый мужик. Не связывайся с ним. Даже наш секретарь, когда мы зашли в туалет помыть руки, сплюнул при упоминании его выступления. Давай работай главным инженером, пока душа желает, а если захочешь на пенсии поработать творчески, у меня уже давно крутится идея о создании истории жизни и результатов нашего Главка. Кандидатура на ответственного составителя у меня уже созрела – это ты! Для меня слова Лапина были неожиданными. Они снимали сомнение в порядочности окружающих соратников и заинтересовали меня исторической идеей. Я успокоился и ответил: - Спасибо за добрые слова, Александр Леонидович. Я понятливый. Я доведу дело до конца по проходке дальней штольни, а ликвидацию завершит сама экспедиция № 324. И, пожалуй, подамся на геологическую творческую работу – есть идеи по локализации площадей для поисков урана в Присаянье, а там видно будет. По Вашему предложению работу надо назвать «История создания сырьевой базы урана СССР». Как смотрите? - Лапин рассмеялся: - Я понял тебя, Петрович. Ты согласен на мое предложение, коли в твоей голове уже крутится план многотомной истории урана. Доводи свои служебные дела, прикидывай, кому передавать свое кресло.… И знай, все лучшие специалисты-уранщики со всех экспедиций и объединений должны быть под единым управлением и единой схемой составления региональных томов истории. Мы завтра улетаем в МНР, потом в Москву, а ты завершай намеченные дела и не паникуй.… А к истории созреем и вернемся. Он пожал мне руку своей здоровенной лапищей, что говорило о доверии и поддержке с его стороны. О таких людях, как он, можно говорить много и ярко. У нас еще будут встречи…
Перебирал в памяти своих соратников, но каждый раз возвращался к словам Пельменева на «черном» совещании. Я давно заметил в нем черты высокой нравственности. Сегодня они рубцами навсегда врезались в мою память. Михаил Денисович не только крупный геолог. Он редкий трудяга, пожалуй, как никто в Сосновке, работающий до изнеможения и с риском для здоровья на восьмом десятке своих лет. Я желаю ему долголетия. Кто и когда придет на смену таким, как он? Вот вопрос.
Геологические результаты – лучшие в России. Штольню для «Дальгеологии» закончили. Совесть моя была чиста. По закону, в 55 лет я имел право уйти на заслуженную пенсию. 55 лет! Смешно. Я был в этот год и несколько последующих лет чемпионом лыжного спорта Иркутской области по своей возрастной группе среди ветеранов. Мои проводины на пенсию отметили в конце рабочего дня простенько в кабинете с небольшим застольем. Как бывает на поминках – стоя. Василий Федорович пожелал мне творческих успехов на геологическом поприще. Леонтий Петрович Грысюк, бессменный при мне начальник производственного отдела, налил в стакан водки и сказал: - Петрович, не поминай лихом! Я, как никто другой, могу сказать – самая высокая производительность достигнута в годы твоей творческой деятельности на посту главного инженера. Будь здоров! Заходи к нам, технарям. Будем всегда рады видеть тебя. И твой любимый тост – «За встречу!». Утром я зашел в свой кабинет навести прощальный порядок. Зашел Литвинцев и спросил: «Кого рекомендуешь вместо себя?». Мать честная, - чуть не воскликнул я, - Василий Федорович просит совета.… Первый раз за долгие годы совместной работы. Значит, не все потеряно в наших отношениях добрых старых времен. - Ребята подготовлены толковые. Выбирай любого – Гончаренко, Грысюк, Федоров, Матвеев, Сосновских, Петрушев…. Мало? Еще назову, - ответил я. - Спасибо, Петрович, - попрощался он и вышел. Вот и все, подумал я, - инженерное дело сделано, семена посеяны. Жизнь продолжается. Я прибрал в кабинете. Осторожно снял портрет Игоря Васильевича Курчатова, обернул припасенной тряпицей, перевязал и пешком, не торопясь, пошел домой через сосновую рощу, по асфальтовой дорожке, вдыхая чистый сосновый воздух. Содержание:
|