«ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Секретная экспедиция. Чёрные кресты на урановой Стрельцовке

 

 

Черные кресты на урановой Стрельцовке

С моим выходом на камеральные работы был главный вопрос:

- Какие результаты у партии № 102? Что там на Стрельцовке?

Но никто из работников партии № 102 не поддерживал разговора о проведенных там поисково-разведочных работ. Ответы на вопросы были уклончивые – напишется отчет, на защите узнаете…. Я пытал Юру Кормильцева, старшего геофизика партии № 102, моего соседа по дому. Но и он уклонялся.… Но однажды откровенно сказал:

- Не приставай, Петрович. Заезжали мы как-то на вашу  Тулукуевскую аномалию, и даже слюдки урановые видели  в вашей канаве. Но не работали мы на ваших аномалиях. На Екатериненском месторождении урана мы насмотрелись на них и … закрестили. И на вашем Арамогойтуйском рудопроявлении видели их, и тоже закрестили. В общем, геологи давали направление, а мы работали. Защита покажет…

Свои отрядные материалы за полевой сезон партии № 326 я подготовил довольно быстро, хотя остался один. Сергей Дорошков был направлен старшим геологом в аэропартию № 325, где начальника, по фамилии Махно, заменил Приймак. Их партия работала результативно. На их аэроаномалиях было открыто, а затем за считанные годы разведано довольно крупное Оловское месторождение урана.

Я же в свободное, от своих прямых работ, время решил подробнее изучить геологические соображения уже опытных геологов в отчетах за прошлые годы по Приаргунью, и в том числе, по Стрельцовке.

Меня более всего просветил отчет партии № 109 за 1954 год. Не ожидал, но там я много почерпнул интересного по оценке радиоактивных аномалий на Стрельцовском рудопроявлении флюорита.

В отчете указывается: «Стрельцовское месторождение флюорита находится на правом склоне пади Малый Тулукуй». Это западная граница площади работ партии № 109 в 1954 году, поиски направлены на восток.

В главе «Ревизионные работы» дана характеристика радиоактивных аномалий, выявленных геологами Читинского управления. Прилагается листик – план Стрельцовского флюоритового месторождения (составленный Ищуковой Л.П. и Литвинцевым А.П.), где на протяжении одного километра по зоне флюоритизации в шурфах и канавах отмечены радиоактивные аномалии от 40 до 335 гамм», «в шурфах от 150-335 гамм», «эманация смешанная, при этом радон – 25 эман». Радиоактивность приурочена к скоплениям марганца (стр. 226, 227). Вывод авторов:

«Таким образом, повышенная радиоактивность связана со скоплением гидроокислов марганца, обогащенных ураном. В дальнейшем изучение месторождения по отношению  к урану следует вести на значительных глубинах путем гамма-каротажа вновь пробуренных скважин, в случае дальнейшей разведки на флюорит».

В заключении (п.11) по дальнейшим работам предлагается – «Обязать ЧГУ по линии массовых поисков проводить гамма-каротаж…». И все. Вроде, прекрасно и ясно!

Прекрасно потому, что радиоактивность прослеживается почти на километр. Где еще такая удача! Вопрос:

Зачем создана Сосновская экспедиция, специализированная на уран?

Ясно и то, что руководители партии № 109 «умывают руки», не желая мараться «ураном на марганце». Более того, «аномалии» даже не включаются в каталог радиоактивных аномалий, не говоря ужео каталоге рудопроявлений.

Я почувствовал первый черный крест на Стрельцовке. Возникает вопрос: а где же рекомендации?

Они есть и проводятся настоятельно в жизнь. В заключении (п.9) сказано: «Находки рудопроявлений позволяют в пределах Аргунского хребта выдвигать район в число перспективных».

Противников у Ищуковой Л.П. нет! Более того, в «рецензии» на отчет  за 1954 год сказано:

п.1. «Работы доказали перспективы Приаргунья на уран».

п.2. «Согласиться с выводами авторов о необходимости продолжения работ в Аргунском хребте к югу от площади 1947-54 годов, но и к северу на стыке с Кличкинским рудным узлом». Оценка работы «отлично» (Бильтаев А.М. стр. 284).

Стратегия продвижения партии № 109 (Ищукова, Денисов) четко звучит в заключении отчета партии за 1955 год (стр. 252) –

«Площадные поисковые работы на уран следует продолжать к востоку вдоль полосы между Аргунским и Урулюнгуевским разломами».

Возможно, это и правильно, если имеются конкретные лучшие результаты, чем «неизученные радиоактивные аномалии» в Стрельцовке.

Возможно, вера в восточное направление и неверие в Стрельцовское аномальное поле заставили руководителей партии № 109 отказаться от приглашения посетить аэроаномалию № 4, переведенную в урановое рудопроявление в том, 1955 году.

В свежем отчете за 1956 год подтверждается эта восточная стратегия (подальше от Стрельцовки). В заключении отчета (Ищукова, Захаров) сказано: «Партия № 105 в 1956 году занималась детальными поисками в центральной части Аргунского хребта. Выявлено большое количество радиоактивных зон… Промышленной ценности они не представляют…. Начаты работы на Досатуевском (самом восточном) участке с ноября 1956 года…».

Начинался закат работ Сосновской экспедиции вблизи Стрельцовки – геологический крест на ее аномалиях укреплялся…

Однако вернемся к долгожданным результатам партии № 102 в 1956 году, работавшей по рекомендациям аэропартии № 325.

Заседание НТС проходило в обычном порядке. Только председателем НТС уже не Гарифулин А.Г., утвердивший проект работ на Стрельцовке, а новый начальник Сосновской экспедиции Антипов Г.И., впервые начавший работу на уран. Попробую осветить ход совещания и некоторые факты по докладу, заключению, отзыву, выступлениям и окончательному решению (фонды, протокол НТС, 4 V 1957 г., по отч. п. 102 за 1956 г.).

В докладе главного геолога партии № 102 Михайловой Т.Н. было сказано:

- «На опоискованной площади были выявлены многочисленные проявления урановой минерализации, связанные с зонами дробления в гранитах. Ни одно из выявленных рудопроявлений не имеет практического значения». (О поисках на Стрельцовке ни слова).

- «Екатериненское рудопроявление, в целом,  непромышленное».

- «Также не представляет практического интереса рудопроявление Арамогойтуй».

- «Вследствие отрицательных результатов работ, проведенных в 1956 году, аэроаномалия № 4 (Тулукуевское рудопроявление) не заслуживает интереса. Постановка детальных разведочных работ на участке не целесообразна». (По ходу доклада дана краткая характеристика Тулукуевской аномалии № 4, взятой из прошлогоднего, 1955 года, отчета партии № 325!.. В отчете партии № 102 никаких работ по аэроаномалиям № 4 и № 29 не значится. Фактически на них работы не производились!).

Выводы по докладу:

- «Поэтому дальнейшие работы решено было направить не на разведку известных зон, а на опоискование разлома к северо-востоку и юго-западу от них. Работы дали отрицательный результат. Аномалий для канав не обнаружено».

- «В дальнейшем рекомендуется для изучения площади развития эффузивов в окрестностях аномалий и к северо-западу от рудника Абагайтуй». Вот и весь доклад.

И тогда и сегодня, полвека спустя, возникают вопросы к некоторым геологическим руководителям и их сообщникам:

- Что вас заставляло, не имея за душой никаких геологических результатов, патологически отвергать рекомендованные объективные аэроданные  высокой и даже аномальной радиоактивности, подтвержденной на земле горными выработками и установленной урановой минерализацией?

- Кто вам давал право уходить от проектных заданий по оценке или разведке конкретных урановых объектов на оконтуренной для поисков площади с известными радиоактивными аномалиями и рудопроявлениями в Стрельцовском прогибе – на полсотни верст  на восток к Досатую или на полсотни верст на запад – за рудник Абагайтуй? Это ведь крест на Стрельцовке!..

Следует заметить, касаемо отчета партии № 102, что хранится в документах «хороший отзыв» на рекомендацию партии № 325 – работать на аномалиях № 4 и № 29. Поиски вести в контуре площади Стрельцовского прогиба, который давала главный геолог партии № 102. Вопрос: или она ошибалась, или чье-то влияние сказывалось на принятии неверных решений? (Полвека спустя в откровенной беседе Тамара Николаевна подтвердила то, что они не работали на аномалиях, и, похоже, сожалела об этом. Я полагаю, что признание ошибок – это уже высоконравственный поступок, тем более в геологии. Это вызывает уважение).

Но вот зачитан «непростительный отзыв» на работу партии № 102. Автор официального отзыва – наш главный геолог партии № 325. Он подписал рекомендации на обязательные разведочные работы на Тулукуевской аэроаномалии № 4, на оценку аномалии № 29, на буровые работы на Арамогойтуе, а также на проведение поисковых работ в пределах оконтуренных площадей Стрельцовского прогиба – Рожок Н.С.

Отзыв был краток. Вот его основные фрагменты:

- Оценка обследованных партией № 102 рудопроявлений урана во всех случаях сделана обоснованно, доказательством этому – убедительные данные в отчете.

- Отчет принять как окончательный, с оценкой «хорошо». (Рожок Н.С.).

Абалаков Д.И. тихо сказал, глядя на Рожка: «Ни вашим, ни нашим».

В комнате воцарилась особая тишина. Это же окончательный крест на Стрельцовке. Вопрос: почему «оценка сделана обоснованно» - хотя никаких работ на Стрельцовских аномалиях не проводилось!

Как это понимать?

Я глянул на Сергея. Он повертел указательным пальцем у виска.

Начальник экспедиции предложил членам НТС задавать вопросы и высказать свои соображения. Вопросы крутились и в моей голове:

- Как это «обследованных» во всех случаях и обоснованно, если работы не проводились?

- И как понять – «окончательный»? Это что, убежденность? А если убежденность, то откуда она взялась? Я вспомнил недовольство в прошлом году, когда наш главный геолог ни  разу не посетил ни одну нашу аномалию и даже рудопроявление. Также нельзя работать и … жить! – Негодовал я, понимая – это крест на наших результатах.

Первый вопрос задал Г.Н. Ляшонок, обращаясь к главному геологу партии № 102:

- «Скажите, за пределами аэроаномалий были найдены рудопроявления урана?». Ответ был однозначным: «Нет! Не было».

Вопрос и ответ дали понять - за пределами аномалии пусто, а аномалии не оценивались! Вопросов больше не было. Кратко высказались члены НТС.

Гладких И.Ф.: «Работа проведена при полном игнорировании аэроданных. Следует отметить, что подобное и в других партиях Сосновской экспедиции. Игнорирование аэроработ – минус в работе партии № 102».

Ляшонок Г.Н.: «Работы партии № 102 методически проведены неправильно! Добавочных работ не проведено и данных не получено. Спрашивается – зачем ставились работы партии № 102?».

Бильтаев А.М.: «Следует согласиться с Ляшонком – игнорирование аэроаномалий неправильно! Вменить в обязанность – поставить на учет аномалии».

Тищенко Ф.Ф.: «Рецензии нельзя считать удовлетворительными. Необходимо было сгустить сеть на аэроаномалиях! Аномалии фактически остались непроверенными! Партия № 102 работала плохо! Методически неправильно!».

Бобрицкий Д.П.: «Поддерживаю выступление Тищенко и других выступающих. Партия № 102 плохо использовала аэроданные…. Следует концентрировать поиски на выявленных  аэроаномальных полях, которые в условиях Забайкалья пространственно связаны с рудопроявлениями урана».

Славуцкий Ю.А.: «Поиски следует считать не достоверными!».

Сказано конкретно, и с этим надо согласиться, подумал я. Казалось бы, критика отчета и замечания членов НТС послужат основанием для решения о продолжении поисков и детальной разведки всех радиоактивных аномалий в Стрельцовском прогибе, а не где-то на западе или востоке.

Но в поддержку авторов отчета и рецензентов, давших хорошую оценку, практически «бракованным работам» партии № 102, а точнее – отсутствию работ на аномалиях в Стрельцовском прогибе, выступила Ищукова Л.П.:

«Безапелляционные заявления о том, что методика работ партии № 102 неправильна – без оснований. Партия, наверное, оценила все имеющиеся на площади аномалии. И если она решила, что не все их было необходимо вскрывать, то для этого очевидно были какие-нибудь основания. «Мы не можем проводить горные работы на всякой аномалии, для этого у нас есть голова»! «Думать надо!..».

Сергей Дорошков бросил ядовитую реплику: «Может, и радиометры выбросить, и аномалии не выявлять, а ковырять в носу и думать…». Но реплику превратили в шутку и в протокол не внесли, а зря.

Напрашивается вопрос: как понимать слова Лидии Петровны – «наверное оценили» или «очевидно были какие-нибудь основания»?

Это же крест на Стрельцовке и без всяких оснований – по личному убеждению!

Подвел итог начальник экспедиции Антипов Гурий Иванович: «Критику работ партии № 102 признать справедливой. Нам не следует забывать, что мы производим не геологическую съемку, а поиски урановых месторождений. Оценка – работа посредственная!». Он предложил решение:

1. Считать неправильным проведение наземных поисковых работ без учета результатов аэропоисков.

2.  Признать правильными отмеченные недостатки в работе партии № 102.

3. Принять работу партии № 102 с оценкой «удовлетворительно». Председатель: Антипов Г.И.

Я подвел свой итог: большинство – за Стрельцовку, но есть противники, которые пока победили.… Расходились молча. Многие негодовали.  Это же крест на возможных месторождениях и перспективных геологических площадях. И всех это должно «удовлетворять»!? Кого удовлетворять? Это же – крест на Стрельцовке!

Сергей только и сказал мне: « Чего ты от Гурия  хочешь? Помнишь, как из Лены он предлагал взять валовую пробу воды и дать оценку ураноносности Ленского бассейна, а опробование малых рек отменить…. Пойдем-ка, зайдем к нам  в общагу, да дернем за «упокой Стрельцовки».

Я согласился с предложением Сергея – выпить, но тайно поклялся: «Я еще вернусь на Стрельцовку «за подснежниками»!..». На всех северах я эту клятву повторял.

 

Сегодня полвека спустя я невольно возвращаюсь к вопросу:

- Почему при  поисках урана некоторые геологи  уходили от аэроаномалий? - И не нахожу ответа. Ведь это было на грани преступности.

Давайте вспомним, Читатель, какое это было время!

Противостояние США – СССР. Мощность испытанных в 1955-56 годах термоядерных зарядов составляла более миллиона тонн тротила (Ю.Б. Харитон, «Мифы и реальность советского атомного проекта»).

Известные и неизвестные - правители и ученые, военные строители и лагерные зэки, труженики почти всей страны – создавали атомный щит Родины!

В самых первых рядах, решая урановую проблему, трудились геологи. В скалистых горах и знойных пустынях, в северной тайге и болотах, ломая технику и замерзая на тракторных санях, они искали уран. И, прежде всего, по прямым признакам – по радиоактивности, по радиоактивным аномалиям.

Многие геологи Сосновской экспедиции испытали на себе трудности северных условий и незаменимость радиометра.

Так почему в доступных степных краях Приаргунья некоторые очень опытные геологи неторопливо, раздумывая и работая без азарта, порой уходили от радиоактивных аэроаномалий (от манны небесной!), затыкая уши от крика урана: «Вот я!.. Разведайте меня!.. Берите меня!.. Я вам сгожусь!..».

Свидетели этому – документы спецфондов и любознательные тарбаганы, доживающие в Приаргунской степи в своих уютных урановых норах.

Вот как оценил недоверчивое отношение к аэроданным при поисках урана ветеран Сосновской экспедиции, специалист по аэропоискам Владимир Александрович Меншин в своих воспоминаниях: «… На аномалиях Тулукуевская № 4 и Аргунская № 29 сразу, в 1955 году, требовалось бурение. Помню, старший геофизик Г.Н. Ляшонок говорил: «Дайте мне буровой станок, я сам стану сменным мастером и докажу, что там есть руда!». Никто, конечно, никакого станка нам не дал. Мы ограничивались выделением перспективных аномалий и рекомендациями по их проверке. Кроме аномалий была выделена площадь около 200 кв. км для постановки детальных поисков работ. Больше сделать мы ничего не могли.

Материалы аэропоисков были переданы партии № 102. (Без выполнения рекомендованных работ  им была дана отрицательная оценка.). С течением времени наши рекомендации были забыты.

А ведь история Сосновской экспедиции могла быть совсем иной, если бы в 1956 году партия № 102 выполнила наши рекомендации (Путь к урану, стр. 118).

На этом можно было бы закончить повесть о прошлых днях, как о заросших тропах. Но я продолжу свою исповедь о днях подъема и духовных падениях.

 

1957 год. Торий на Ольхоне. Железо в Саянах

Проект партии № 326 утвержден – Прибайкалье и Присаянье. Где он, уран?  Первой базой с посадочной полосой для самолетов «АН-2» был поселок Манзурка.

И сразу ЧП. В самые первые дни аэропоисков недалеко от Байкала не вытянул на подъем и упал наш самолет.

К счастью, помог густой стланик, смягчивший удар. Все остались живы, хотя без медицинской помощи не обошлось. Бортоператор Володя Чикичев, с улыбкой между бинтами на лице сообщил:

- Наша аппаратура цела и даже работает. Хорошо, что самолет не загорелся. Вывезем аппаратуру вертолетом и установим ее на новый АН-2. Авиаторы уже связались с командованием – выделяют новый борт.

Весь в этом – Фрунз Яковлевич (Володя) Чикичев! Он уже падал…, но он рожденный быть «летуном». Через месяц он уже летал с прежним экипажем в горах Присаянья.  Прибайкалье залетали другие.

Аэроаномалии в Прибайкалье проверяли другие отряды партии № 326.

Мой отряд был направлен на проверку аномалий на остров Ольхон. Юг острова – степь. Север – лес и прохлада. По моей просьбе командир «МИ-4» высадил нас на западном побережье Ольхона, у самого берега. Стояли жаркие дни, но от байкальской воды веяло холодом. Мы в степи, а вокруг море!

- Красота-то, какая! – восклицали мы, любуясь на противоположные горы, за далью водяной глади…

Однако, дело. Пока ребята  устанавливали палатки, я с радиометром на груди сходил до первого вымпела аномалии и даже определил ее радиоактивный центр. Утром на проверку аномалии пошли всем отрядом – я, Володя Верхотин, Юра Пономарев, Коля Голубев. Аномалия представлялась породной – гребешок пегматитовой жилы на фоне степной почвы, заросшей травой с трескотней кузнечиков.

Но вдруг Володя Верхотин, замеряя эманацию в бурках, которые пробивал стальным ломом и кувалдой Коля Голубев, закричал:

- Петрович, эманация тысячи эман!!! Я такой еще не встречал! - а сам смотрит в окуляр прибора «СГ-II» и на секундомер в руке, определяя скорость распада газа в камере прибора. А потом добавил – кажется, торон.

Я попросил Николая пробить небольшой шурфик, благо коренные породы чувствовались на глубине меньше метра.… Пока мы прощупывали радиометрами окружающую местность, Николай вскрыл канавой разрушенные верхи пегматитовой породы, а лом, как оказалось, вошел в гнездо скопления радиоактивногомонацита – торийсодержащего минерала. Вот такая редкая случайность!

Что поделаешь! Первый день – находка, но не та!.. И с этого пошло – аномалии почти повсеместно по острову Ольхон были породными или с повышенным гнездовым характером ториевого оруденения. Что касается пегматитовой породы, как руды на торий, то явно не получалось.… Да оно и к лучшему… Меньше радиоактивности – больше здоровья.

Я снова забегаю вперед в своих воспоминаниях, представляя эпизод защиты проекта – поисков урана на западном побережье Байкала годами позже.

Докладывал старший геолог партии Сергей Мешалкин  главному геологу Первого (уранового) Главка Михаилу Владимировичу Шумилину.…  В итоге было сказано:

«Проект составлен хорошо, обоснованно. Месторождение, пусть небольшое, но вполне возможно. Но, учитывая, что сырьевая база  урана для промышленности (по тем временам) фактически создана, надо ли «рубить лес» на побережье Байкала и мутить чистую воду, которая может пригодиться потомкам?.. Давайте поступим так, заключил Михаил Владимирович, - вы мне эту часть проекта не докладывали. Я этого не слышал.… И перейдем к рассмотрению других объектов. А пока, перерыв!».

Я был и остаюсь в восторге – это было разумно, а главное, смело (по тем временам)! Это был образец истинно государственного подхода к делу, оберегая природу, без оглядки на органы КГБ. Что запомнилось и сохранилось в памяти – это реакция автора проекта Сергея Мешалкина. Он глубоко вздохнул, как бы сняв груз с плеч и души своей, полностью соглашаясь с принятым решением. У того и другого, и у всех присутствующих – это было проявление высокой нравственности. И никто не «стукнул» в органы КГБ.

Я все это помню, Читатель, и делюсь с вами, надеясь, что кто-то найдется на самой вершине власти и родится закон «О сбережении Байкала», как ценнейшего резерва чистейшей воды для человечества!..

Возвращаюсь к тому жаркому лету на острове Ольхон. Когда мы после рабочего дня, потные, спешили к себе в табор, чтобы поскорей окунуться в прохладную воду, наше желание пропадало. К вечеру уже хотелось накинуть телогрейку на плечи и слушать шум моря.

Вот тогда в стихотворной форме я обратился к Байкалу:

«Я не люблю тебя, шумный Байкал.
Ты надоедлив, как пьяный товарищ.
Ты и пустынный, как после пожарищ,
Ты и опасный, как пьяный бокал.

Есть только прелесть в тебе неживая,
Только ее не забыть никогда –
Это прохлада в груди ножевая,
Это прозрачная смертью вода.

Если бы ты был послушный и тихий,
Я бы тебе ничего не сказал…
Вот потому, разбушуйся, великий –
Славное море, священный Байкал!».

Это чувство к Байкалу осталось навсегда. Есть, конечно, теплые заливы и Малое море. Купаются люди два месяца в году. И курортная зона здесь не нужна. Пусть Байкал останется чистым!

Не бойтесь, Читатель, радиоактивности на Байкале. Приезжайте полюбоваться природой и пейте чистую байкальскую воду.

Не слушайте некоторых дипломированных «ученых», предупреждающих о вреде байкальской воды и пропагандирующих «постоянное питье жесткой и минеральной» воды.

Более того, высказываются идеи «ученых советников» о необходимости бурения глубоких скважин для получения минерализованных «рассолов» и разбавления чистой питьевой воды в водопроводной сети этими «рассолами». Это же дикость!

Прости  мне, Всевышний, за оскорбление диких животных. Они грамотнее некоторых «ученых» - они не пьют воду минеральных источников, они предпочитают чистую воду.

Пользуясь случаем, прошу вас, Читатель, будьте осторожны к проповедникам пользы минерализованных вод, не ускоряйте процесс засорения своих кровеносных сосудов и формирование инфарктов и инсультов. Пейте чистую воду. Я желаю вам здоровья и долголетия.

Ольхон в моей жизни – это очередной пройденный этап при поисках урана. Я не жалею и не каюсь, что там, на Байкале, не удалось открыть месторождений урана. Много мест, где уран надо искать и находить.… А Байкал – один.

Саянские тропы к железу

Путь в Саяны для моего отряда определялся  открытием бортоператором  Сергеем Серегиным аэромагнитной аномалии в междуречье Урика и Оки. Привлекало и то, что на участке рек Белой и Правой Тагны совместно с магнитной аномалией была зафиксирована повышенная радиоактивность. Это наводило на мысль о возможности месторождения железисто-урановой рудной формации. В это уже осеннее время по телеграммам о штормовом предупреждении выходили с полевых работ из Саян геологи Иркутского управления.

Руководство нашей партии  № 326 решило с ними посоветоваться по этому вопросу. Совет был однозначным: «Ожидается снежный шторм, заходить в Саяны небезопасно».  А по аномалии магнитной профессор Додин А.Л. высказал свое мнение, - это не что иное, как известный всем геологам-съемщикам, горизонт метаморфических пород, несколько обогащенных магнетитом, тем самым – обычная породная аномалия, не представляющая практического интереса».

Но все-таки решили мой отряд забросить вертолетом, пока позволяет погода. При этом начальник партии Абалаков Дмитрий Иванович меня спросил:

- Справишься с заданием? Сергей Дорошков рассказывал о твоих снежных походах в этих краях.… Не запаникуешь, если завалит снегом? И вертолет задержится из-за непогоды?

Я ответил ему просто и уверенно:

- Места, в общем, знакомые. Даже, если долго не будет хорошей погоды, не беспокойтесь. Палатка, спички есть, дров в тайге много, продукты возьмем с запасом.… А понадобится, выйдем сами до ближайшего жилого поселка, всего-то меньше ста верст! Дойдем, не заблудимся. Помощи никакой не надо.

Короче, успокоил Дмитрия Ивановича.

Время – деньги, надо действовать! Первым рейсом вертолета «МИ-1» лечу я, чтобы выбрать площадку для высадки отряда. Попутно – залететь в отряд Олега Никифорова, передать продукты и предупредить о вылете, начиная с завтрашнего дня, с одновременным завозом моего отряда. Уже в полете навязчивая мысль – а что, если залететь и навестить попутно «Чертовы ворота» и Кольку Иванова. Ведь когда еще такое будет? Пилот  Кулинченко согласился на посадку сразу – дружба должна цениться.

Прощай Колька. Подсели на знакомую мне площадку. К вертолету подбежали те, кто остался на зиму, кому некуда уходить, такие, как Колька Иванов. Лопасти вращаются. Спрыгиваю. Здороваюсь. И сразу спрашиваю:
- Где Колька Иванов?

Один, придерживая ушанку на голове, спрашивает меня: «А вы, случайно, не Петрович? - Я отвечаю:

- Да. Откуда знаешь?

И он поведал… (лучше бы я не залетал. Лучше бы надеялся – залететь!..).

- Колька нам всегда рассказывал, что у него большой друг есть – Петрович, который говорил ему, что литий – металл будущего. Сейчас он ищет другой металл. Знаю какой, но не скажу. Он верил, что Петрович обязательно прилетит когда-нибудь…

- Где сейчас Колька? Где? – добиваюсь я.

- Кольки больше нет. Колька провалился под весенний ледоход. Простудился. Доставить в больницу не смогли. Вот в этой баньке он в горячке умирал.… Бредил.… Звал кого-то…

В горле моем – ком, а в сердце – боль давящая. Молча попрощался я со всеми за руку, влез в вертолет, а при отрыве вертолета от земли, машинально, открыв дверцу, вытолкнул на лужайку  мешок хлеба, предназначенного отряду Никифорова. Взлетели. Развернулись. Летим мимо табора оставшихся геологов. Они машут руками. Отламывают куски свежего хлеба. Жуют и снова машут руками… Боль этой встречи долго жила в моей душе. Да и сейчас пишу эти строки, а боль возвращается. Кто вспомнит о таких неизвестных?

Небось, и креста уже нет на Колькиной могиле. Он бывший зэк – заключенный за ведро совхозной картошки в голодные годы, фактически – высоконравственный человек. Он называл меня большим другом. Я помню его также – другом, с которым пошел бы в любую разведку…

Мы подсели в табор к Олегу. Сбросили немного продуктов и остатки хлеба в отдельном мешочке. Я сообщил ему о вывозке, намеченной на завтра. Его на базу,  меня - на точку. Работа вертолета плотная – погода портится. Вот и вся информация – раций у нас не было. Запрещались из-за секретности, а точнее – глупость непросветная, чиновничья.

На обратном пути мы наметили вертолетную площадку, пригодную и для «МИ-4». Но надо срубить два дерева. Поэтому мы наметили в двух километрах временную площадку.

С утра пораньше повезло. Два вертолета «МИ-1» и «МИ-4» обеспечили высадку на временную площадку моего отряда и вывоз отряда Олега Никифорова.

Ночью началась снежная пурга. Одна надежда – середина сентября, должна  еще быть хорошая погода. Так и случилось. Метель к утру стихла. Мы разгребли ногами и лопатами сугробы от двух палаток и наметили распорядок дня: я с магнитометром «М-8» на груди и Юра Пономарев с радиометром двигаем по снегу в сторону постоянного табора и намеченных аномалий. Остальные наводят порядок и распределяют груз для переноса на основной табор. Коля и Аркадий с топором и пилой после обеда догоняют нас по нашим снежным следам.

Первые шаги по железу

При подходе к месту аномалий заработал интенсивно мой магнитометр. Прохожу вперед. Возвращаюсь назад. Ищу максимум.

- Юра! – кричу я, - разрывай сапогами снег, ищи тяжелые образцы! Кажется, магнетитовая железная руда – тысячи магнитных гамм! (Как потом будет указано в акте – «интенсивность аномалии достигает 7000 миллиэрстед»). И вот она – находка!  Я с магнитометром – на максимуме, а Юра из-под снега достает и показывает тяжелый образец железной руды. Несомненно – руды!..

А потом мы целый день, как навьюченные лошади, перетаскивались по сугробам на свой «рудный участок», устанавливали покрепче палатки, предварительно расчищая снег лопатами и самодельными метлами. Делали лежанки из веток лиственниц прямо на каменистой земле.

Почти к ночи при большом костре нарисовался наш табор: одна палатка – камералка и барская спальня для меня и жены моей Гали Ерема. Она геолого-минералогический талант, она и ответственная за всю документацию и камеральную обработку, и качественную графику.

Другая палатка – для аппаратуры и геофизиков. И тоже с общей «периной» из веток на той же грешной земле.

Третья палатка – для горняков, горного и хозяйственного инструмента и всякого другого инвентаря. И, конечно же, палатка для продовольствия, и она же – столовая, но без повара-таборщицы. Кто свободнее, тот и повар!  Обходились.

Незабываемый дружный коллектив: я с Галиной Ерема, Володя Верхотин, Юра Пономарев, Витя Калиновский, Аркаша Шимов, Коля Голубев – «великолепная семерка»! Дружная семья с общим котлопунктом. А ночью снова снежная метель…

- День, как украли, - смеялись мы, - теперь не пропадем!

Жаль только, печек не было. Выручал костер. Я часто вспоминал Колымское определение костра: - Костер – человек.

Были и хорошие дни.  От солнца и снега слезились глаза. Пробовали даже берестяные очки с узкими прорезями – щелями. Помогало. Позже привыкли. С утра и до позднего вечера одна работа. В первые дни разобрались с радиоактивностью. Аномалия оказалась породной – глыбовая осыпь гранитов с обычной радиоактивностью на фоне менее радиоактивных пород. Тем самым, наше желание найти железисто-урановое месторождение осталось неосуществимой мечтой. Но месторождение железа для Страны Советов открыто и послужит, надеюсь, на благо людям.  В первые же дни мы дали месторождению название «Кедровый байц», помня, что в Саянах уже есть месторождение «Сосновый байц».

Конечно же, подготовили вертолетную площадку для большого вертолета «МИ-4». И не зря. Первым рейсом через десять дней нам прислали одну железную печь с трубой и продукты. Мы заказали побольше мешков для проб и немного водки, но водки напрасно. Начальству было не до водки.

В партии случилась беда. Из лучших побуждений к нам был направлен небольшой конный караван – продукты, конюх-проводник и четыре лошади.

Проходя по броду реки Белой в снежный паводок, связанные единой веревкой все лошади и завхоз Петр Лапутский утонули.

Конюх еле спасся. Мокрый, трясущийся от страха, он сообщил о трагедии. В поисках трупа и доставке его на резиновой лодке до первого поселка помог инженер-геофизик ИГУ Суворов Александр Васильевич, который сам сплавлялся на лодке по бурной реке и наткнулся на наших поисковиков. Дмитрий Иванович говорил мне позже о Суворове всегда с особой теплотой о его доброте и смелости. Однофамилец он знаменитому полководцу или, может, корни и гены увязываются?.. Кто знает? Такие люди редко, но бывают. Это истинно русские люди!

Я же, слушая рассказы о трагедии, и тогда, и сегодня с болью сожалею о связанных и невинно погибших лошадях… Глупость людская даже в добрых намерениях наказуема. А кони, кони, почему погибли?! Грешен. Каюсь. Но такие мысли в голове бродят.

Все больше осознаю, что легких открытий месторождений не получается. За них приходится платить нервами, здоровьем, а иногда и жизнью.  Виновники в грехах – мы, люди! Почему?.. Сложный поиск ответа. Мы еще не раз коснемся этой темы.

Так что же мы сделали в осенний снежный месяц в Саянах? Передо мной - Акт передачи железорудного месторождения «Кедровый байц» (ныне «Таежное») от Сосновской экспедиции Иркутскому геологическому управлению для дальнейшей разведки. Подписи руководителей - Антипов Г.И. и Минеев И.К., заверенные гербовыми печатями. (Один подлинный экземпляр – мне лично. Спасибо).

Вот его основные фрагменты: «Акт о том, что аэропартия № 326 (бортоператор Серегин С.Н.) обнаружила и проследила от реки Оки до реки Урик аэромагнитную аномалию протяженностью около 40 км. Ее интенсивность достигает 7000 миллиэрстед. Ширина  порядка 1 км».

В период с 15 сентября по 15 октября 1957 года отряд партии № 326 (начальник отряда геолог Зенченко В.П.) на участке рек Белой и Правой Тагны на площади в 10-12 кв. км провел наземные поисковые работы в масштабе 1:10000 с магнитометрией, металлометрией, горными работами, бороздовым и штуфным опробованием. Переданы первичные документы:

1. Геологическая карта, охватывающая полосу длиной 7 км на водоразделе р. Правая и Белая Тагна.
2. Карта изодинам магнитной съемки.
3. Обзорная карта расположения оси аэромагнитной аномалии.
4. Записка с характеристикой месторождения.
На основе сообщения геолога Зенченко В.П., НТС ИГУ признало целесообразным дальнейшее изучение месторождения проводить совместными силами в 1958 году.
Материалы по месторождению сдали: технорук Меншин В.А., ст. геолог Рожок Н.С., начальник отряда Зенченко В.П.
Материалы по месторождению приняли: начальник геологического отдела Галабурда С.Г. и ст. инженер Перелетов П.Д.

Вот и все о незабываемом открытии железа в Саянах в снежную осень 1957 года. За три рейса вертолета «МИ-4» мы вывезли все пробы, аппаратуру и снаряжение. С последним рейсом мы улетали с Юрой Пономаревым. Вспоминали, как  заходили по сугробам на участок аномалии, как лазили мы по водоразделам и почему-то смеялись, вспоминая слова задорной песни:

«В края далекие, гольцы высокие,
По тропам тем, где дохнут ишаки…».

Вечером на базе в теплой лётной столовой наш отряд последним отмечал завершение  полевого сезона. Остальные отряды и летчики-поисковики уже отбыли на зимние квартиры в Иркутск. Но с нами был Яков Андреевич Масленко. Он похваливал нас и шутливо подзадоривал:

- Сегодня можно и по стопке выпить.

Как всегда, были тосты «За находку», «За страну», а завершил последний тост, крепко опьяневший и опустивший голову на стол Аркаша Шимов:

- И за то, что мы не утонули… и не сдохли на тропах тех, где дохнут ишаки.

Позже был сон – на кроватях, в тепле! Красота! Через день после укладки проб и снаряжения в кузов машины, прикрываясь брезентом, все ехали в Иркутск к своим квартирам.… И мы с Галиной и Колей Голубевым в свою общагу, на Касьяновский проезд.

…Пройдут годы. Месторождение «Таежное» будет разведано. На полку страны положены сотни миллионов тонн железа. Но никто из моих отрядников никогда не познал слов благодарности от любимой Родины.

Только однажды при встрече с моим приятелем по институту, профессором Михаилом Учителем, который руководил в давние годы разведкой нашего месторождения, я услышал добрые слова:

-Хотел давно тебе сказать, Володя, - месторождение то, которое вы в молодости открыли, почти под миллиард тонн может потянуть. Это же здорово! Это хорошо!

Конечно, хорошо. Только большинству своих отрядников я уже не смогу этого сказать – «заросли их прошлые тропы и позарастали могилы…». А живым пишу эти строки с чувством доброты и пожеланием здоровья. Это все, что я могу. А Родине – простим.

 

Снова в Забайкалье

Год 1958 для Сосновской экспедиции был результативным и напряженным. Шел разворот разведочных работ на Оловском месторождении, открытом аэрометодом поисков. Также аэропоисками была открыта Могочинская группа месторождений урана, разведка которых начиналась в 1958 году. Казалось, бессменный начальник партии № 326 Абалаков Д.И., но он был переведен на разведочные работы. Это сказалось на организации работ нашей партии в Улетовском районе.

Начало полевых работ и… первое ЧП

На горно-таежном перевале разбился и сгорел наш съемочный «АН-2». Это представить трудно. Вот как это запомнил все тот же Володя Чикичев:

- Было ясно – двигатель не вытянет на перевал. Послышались хлесткие удары по фюзеляжу самолета вершинами деревьев. Я понял – это конец! Вскочил из кресла и открыл ручку двери самолета, чтобы не заклинило при падении. Затем сложил «секретный» планшет, сунул его в карман пиджака, который перебросил через левую руку, и примостился за своим креслом бортоператора…

Треск!.. Удар!.. Всё срывается с мест. Я выпрыгиваю в открывшуюся дверь и бегу от самолета. Следом выпрыгивает бортмеханик и кричит:

-Бежим вперед! Туда выбросило командира со штурманом.

Самолет охватывает огнем. Но!.. – это хорошее но. Навстречу им бегут, прикрывая лицо от огня, командир и штурман в сторону двери фюзеляжа с явным намерением помочь бортоператору и бортмеханику, если что-то… Они встретились и отбежали от горящего самолета. Только после стали осматривать свои и чужие раны и, глядя на Чикичева, рассмеялись. Он, как всегда, настоящий курортник в босоножках, с пиджачком через руку и в белой рубашке.

А потом они, прихрамывая, ходили вокруг горящего самолета и тушили ветками, туфлями и … босоножками распространяющийся по лесу пал, спасая лес от пожара.

В такое трудно поверить, но такое бывает. Вот почему наравне с геологами-уранщиками я называю своих друзей пилотов-аэросъемщиков  также - «урановые люди»…

Они спустились с перевала. Вышли на дорогу и, конечно же, первая машина их подвезла до базы партии. Начальник предлагал быстренько оформить водителю спецрейс и оплатить, но тот, сказав, что торопится, уехал. Типичная широкая русская натура! И, конечно же, не расскажешь – видеть надо этих «урановых людей» - побитых, оборванных, обгоревших, а Володю Чикачева еще и в разорванных босоножках.  А потом лечение ушибов и ожогов и  авиационные формальности. Но главное – и на этот раз все живы… Полеты других бортов и проверки аномалий продолжались.

Но вскоре новое ЧП - мой грех. Грех и покаяние.…

В распоряжении отряда  была машина «ГАЗ-63» - проходимая, но неустойчивая. При подъезде к очередной аномалии, водитель, тоже Володя, по прозвищу Мустафа, вылез из-за руля и сказал:

-Дальше не поеду, опасно, перевернемся… надо что-то делать.

Я внимательно посмотрел на заросшую дорогу, по уклону вправо понял, что машины когда-то проходили. Значит, и мы пройдем. Только надо аккуратно.… В этом была моя непростительная ошибка! Я помнил все уроки Приймака по вождению в экстремальных условиях, но «ЗИС-151» устойчив, как утюг, чего не имеет «ГАЗ-63». Понимая и это, я попросил всех пересесть ближе к левому борту. Как я мог такое – это же живые люди!

Машина шла равномерно, и казалось,  скоро пройдет опасный уклон. Но этого не случилось.

Я почувствовал, что правые колеса пробуксовывают, врезаются в рыхлый грунт и машина кренится сильнее направо. Остановиться бы мне, но уроки опытного учителя настойчиво подсказывали  - добавь газу и поверни вправо, чтобы направить нос автомобиля под уклон. Но природа сложней, чем предполагаем. Колеса пробуксовали, и нужный поворот не получился. Машина, как мне казалось, очень медленно начала переворачиваться под уклон…

И вот я уже головой внизу на потолке кабины, а туловище, превращаясь в неуправляемый живой комок, само поудобней располагается в перевернутой кабине…. Хорошо, что стекла дверей кабины были открыты. Я вылез в одно окно, а Володя – Мустафа – в другое. Первая мысль – как отрядники?!

Все, что было в кузове, разбросано по траве, ребята и повариха-таборщица на ногах, только бегает и повизгивает собака…

Но где Юра Пономарев?! Взгляд под машину – Юра лежит под решетчатым бортом кузова, тянет руки и спокойно говорит:

- Помогай, Петрович, что-то у меня не получается.

Вот она минута самопроклятия! … И мысль – неужели перебит позвоночник?! Но утопающий ищет соломинку, чтобы спастись!.. Вот так и я, увидев под бортом рядом с Юрой ящик с прибором СГ-II, не давший убить или покалечить его, с отчаянной надеждой начал тянуть за руки, приговаривая:

- Помогай ногами. - Я видел, ноги помогают, работают! Значит, мы еще поживем!!! Юра встал, отряхнулся, а я чуть не заплакал от радости, проклиная себя и благодаря судьбу свою и судьбу Юрия за спасение, и роковой урок на всю мою оставшуюся жизнь. Привел меня в чувство спокойный с легким юмором голос Володи Верхотина:

- Вы посмотрите, Петрович, Юру спас «гроб» с прибором «СГ-II». Умеют же в нашей стране делать крепкие ящики для приборов, надо это где-то отметить. Я понял, все обошлось, и взял себя в руки, давая указания:

- Ребята, пока масло и бензин не вытекли, давайте разом под уклон перевернем машину!..

Так и сделали. Машина перевернулась, подпрыгнула на четырех колесах и приготовилась к техосмотру и техремонту. Водитель залез под капот, затем пролез под машиной, осмотрел кабину и  сообщил: «Масло подольем, в запасе есть. Бензобак в порядке. Ходовая – советская, крепкая. А вот с крышей кабины придется повозиться до приезда на базу. Хорошо, что лобовое стекло уцелело». Главное, аппаратура вся уцелела, даже стеклянные банки с консервами. Помогло то, что содержимое кузова вылетело в густой кустарник, а ящик – «гроб» с геофизическим прибором лег поперек борта, и, рискуя своей жизнью, спас геофизика Юру Пономарева.

Пока ребята с помощью домкрата и разных хитростей выправляли кабину, я обошел местность вдоль дороги и наметил уверенный проезд. И снова неоднократно  ругал себя за непростительную, преступную самонадеянность. Я ругал себя и клялся – никогда не рисковать людьми, не проверив их безопасность на себе!

Впереди, мой Читатель, будут рискованные северные походы, а затем эксперименты самоисцеления. Я никогда не изменял своей клятве.

Тогда в 1958 году все обошлось. Машину подлатали. Она служила нам исправно до конца полевого сезона. Однако, как ни печально, результатов геологических получено не было. Сменились два начальника партии № 326. В партии назревала необходимость изменения стиля руководства. А где-то в Иркутске другие геологи готовили нам новые площади на Крайнем Севере и сочиняли новый проект работ.

По возвращении в Иркутск я занялся изучением геологии согласно проекту, а в свободное время - усиленными тренировками и организацией лыжных соревнований, этим снимая пережитый стресс.

В спортивной деятельности наступило оживление с приходом в Сосновскую экспедицию Владимира Кашкина, хорошего лыжника и организатора многих спортивных секций: лыжной, шахматной, стрелковой, баскетбольной, волейбольной, а потом и других видов спорта в соответствии с программами соревнований между партиями, геологическими организациями Главка и Министерства геологии СССР.

В этом году я выиграл лыжную гонку на 10 км и стал чемпионом Иркутска, но в дальнейших соревнованиях принимать участие не мог по причине организации работ в отдаленных северных районах.

 

Снова на север. Открытие ураново-рудного узла

Удивительно то, что, начиная с детства, моя судьба определила мне зимний вид спорта, но все мои последующие производственные назначения были в начале зимы, навстречу морозу. Тут уж не до спорта. Вот и на этот раз в декабре вызывает меня начальник экспедиции и говорит:

- Есть мнение назначить тебя начальником новой аэропартии № 327 для работы на Крайнем Севере. Если согласен, приказ будет в первых числах января, а сейчас думай о составе партии и организации работ согласно утвержденному проекту. Времени для раздумий нет.

Мне понравились слова – думай о составе.  И я согласился, уточнив, что кадровый костяк партии № 326 остается, а подбор руководства и основных полевых исполнителей  доверяется мне. Гурий Иванович улыбнулся и решительно пообещал помогать. У меня мелькнула мысль – лишь бы никто не мешал.

Путь к урану - в Березовский прогиб

Главное – где искать уран? Район работ по проекту не принимала душа. А вот район к востоку – «Березовский прогиб» и его обрамление, это интересный гигантский «Корейский лоток», где могут концентрироваться месторождения урана, и не только урана. Эта идея обуревала меня и не дает мне покоя до моих старческих лет. Но сначала – кадры. Кто поддержит идею?

На должность главного геолога был предложен Всеволод Иванович Медведев, аэропоисковик, первооткрыватель Оловского месторождения урана, молодой парень с умным прищуром глаз. Чего еще желать?! На должность старшего геофизика был предложен Борис Ефимов. Спокойный, рассудительный парень, к тому же еще и лыжник – тоже хорошо! Старший геофизик летного отряда - это проверенный Вадим Перловский – отлично! Старший геолог летного отряда Виктор Усманов (Акрям Ибрагимович), педантичный волевой парень, и тоже лыжник. Это то, что надо. Бортоператоры – золотые испытанные кадры: Саша Ленский, Алексей Тарасов, Юрий Сафонов, Кеша Герасимов и бесстрашный Володя Чикичев (Фрунз Яковлевич). С такими – море по колено. Начальники отрядов проверки аэроаномалий – это особый подбор. Конечно же, уже испытанные люди – Олег Никифоров; Галина Андреевна Ерема (испытана в Саянах, в пургу – на железе). Борис Кобычев - геолог (саянщик), лыжник, прыгун с трамплина – готовый начальник рекогносцировочного отряда.  Эдик Саклешин (Эдуард Федорович) - системный парень, перворазрядник, стрелок, волевой со смеющимися глазами. Игорь Поздеев - геолог аккуратный; Василий Федорович Литвинцев, хозяйственный парень, член КПСС. Хороший парень, геолог Борис Пеньков; Валентин Иноземцев – поет, играет на гитаре, талант. Без таких  геология не геология. Но главное, что мне понравилось в нем – это случайная, но глубокая его фраза:

«Если геолога не трогает музыка, он не может быть хорошим геологом».

Значит, он причисляет себя к хорошим геологам. Так и быть посему!

Вскоре в круг геологов партии и моих друзей вошел Борис Власов. Геофизиками отрядов были проверенные парни – Юра Пономарев, Володя Верхотин, Витя Калиновский, а чуть позже стали прибывать молодые специалисты – хорошие ребята. Заводилой в коллективе уже тогда был техник-геолог Вадим Алсаев с лукавинкой в разрезе азиатских глаз и философским оттенком в характере. Была укомплектована и полевая лаборатория для оперативного анализа различных проб, образцов пород и минералов: спектрометрия – Володя Гребенщиков, радиометрия – Тамара Державина, химия – Валя Белобородова, минералогия – Адель Гребенникова.

Обработку аэрографических материалов вели опытные Анна Веньгина, Нина Бенедиктович, Надя Соловарева, Инна Ефимова, Нина Нецветаева. Женщины уже работали в полевых отрядах и были готовы работать на Крайнем Севере. Это Надя Солдатова, Лида Чикичева (Шершнева), Неля Баландина. Старшим бухгалтером (со времен открытия «Мраморного») остается Нина Ленская.

Экономистом партии стал молодой специалист Виталий Кузнецов, рыбак, таежник и надежный друг. Зам. начальника партии Яков Андреевич Масленко – как всегда, душевный человек!

Первым буровиком нашей аэропартии был доброволец на Крайний Север Виктор Гудков. Горняки и поисковые рабочие на полевой сезон обычно набираются по необходимости, но кадровые и надежные – это Коля Голубев, Леня Середин и Аркадий Шимов. Водитель, он же будущий головной северных завозов, отважный Петр Малков.

По ходу повести мы встретимся и с другими именами. Но эти уже названные, в будущем  известные и неизвестные – костяк партии № 327, открыватели в Восточной Сибири новой урановой провинции и месторождений урана. Они заслуживают доброй памяти.

Сожалею, что многих не могу назвать – они останутся навсегда «неизвестными урановыми людьми».

Первое: я предложил геологу летного отряда Усманову добавить к заявке необходимое количество топопланшетов на площадь «Березовского прогиба» и его обрамления, что он и сделал.

Второе – это выбор места базирования партии с аэродромной полосой «АН-2». Подходящим был поселок Светлый севернее Бодайбо.

Для оперативной связи и обеспечения партии нужно было направить в Светлый хотя бы пару грузовых машин. Но как? Зима. Ждать вскрытия рек и начала навигации – это сорвать летные работы.

Решение – Масленко, Усманов и Литвинцев должны полететь в Бодайбо и решить в администрации города и в тресте «Лензолото» возможность аренды базы и получения авиагорючего в Бодайбинском аэропорту.

Я с машинами должен пройти рейс Иркутск – река Лена – по льду до Витима и по льду реки Витим до Бодайбо и далее до Светлого. Так и сделали.

Посланцы в Бодайбо все вопросы решили оперативно. Масленко запросил  направить самолетом Голубева, Середина и Шимова для обустройства базы.

Первый северный поход

Моя колонна из трех машин: «ГАЗ-69» (водитель Малков, геолог Валерий Панов, спортсмен по стрельбе и я) с необходимым дорожным снаряжением; два «ГАЗ-63» - одна с бензином, другая с полевым            снаряжением (водители Царев и Коваленко), вышла в конце января, чтобы по льду Лены и Витима дойти до Бодайбо.

Вы помните, Читатель, о моей клятве и личной ответственности при сложных бездорожных условиях за жизнь вверенных мне людей. И не зря. «Путь к урану» до реки Лены прошел как обычно. Рейс по льду Лены требовал бдительности – начинались прорывы воды и большие наледи.

Первое ЧП подготовила не природа, а обычные грабители. Мы на «ГАЗ-69» задержались в поселке где-то ниже Жигалово и догоняли свои «ГАЗ-63». Догнали. Они стояли, вроде нас поджидая. Но что это?

В кузове на бочках с бензином какой-то детина пробует развязать веревки, стягивающие борта. Наши водители, молодые худощавые ребята сидят в одной кабине, а на ступенях с двух сторон еще два крепких мужика что-то требуют. Петро Малков выскакивает с монтировкой, подбегает к тому, что в кузове, бьет по ногам и кричит:

- Спрыгивай, скотина, и папиросу изо рта выплюнь, а то вышибу вместе с зубами! Не видишь – бензин!

Двое  других, видимо, не ожидали такого напора, тем более, видя, что я подхожу и расстегиваю кобуру пистолета, а Валерий у «ГАЗ-69» передернул затвор карабина и дослал патрон в ствол. Они стали объяснять, что им нужен бензин и что они готовы заплатить… Я понял, что надо переходить на колымский жаргон – подействовало мгновенно. Особенно слова:

- У нас нет времени оформлять вас на 15 лет у вашего деревенского уполномоченного! Проще шлепнуть вас и в первую прорубь – концы в воду!

- Вы, что, мужики? Вы, что? – И они стали отходить по льду к берегу. Я заметил злой блеск в глазах у того, что держал топор, но все обошлось.

Мы сели по кабинам и продолжили путь, перебирая варианты того, что могло бы случиться в случае возгорания бензина или  обоюдной потасовки с обязательной стрельбой.  А затем посмеялись, обсуждая злой блеск в глазах того – с топором:

- Нет! Наших сибирских мужиков никто не завоюет. Отступили пока, а ночью… Лучше подальше отъезжать.

Мы практически не спали, не ночевали. Мы останавливались в полночь, когда совсем невмочь, где-нибудь в затишье у береговой скалы. Водители дремали за рулем, а мы с Валерием поочередно дежурили, прислушиваясь к треску речного льда.

Но вот и «щеки». Но что это? На всю ширину реки сплошная вода, течет по ходу с нами. И конца и края не видно. Наезженная перед нами колея от  местных машин уходит под воду… Что дальше? Остановка. Раздумье. Вода в такое время где-то рвет лед и течет по ходу реки, пока сама превратится в замерзшую наледь. Значит, огромная трещина уже где-то позади. Мы ее миновали. Но какова глубина потока?

Принимаю решение: грузовики ждут на месте нашего сигнала – звукового или выстрела. После чего с интервалом 50-100 метров идут, всматриваясь через чистую воду и не теряя наезженной ранее колеи. А мы трогаемся, открыв дверцы и сняв ремень вентилятора, чтобы не забросало водой электросистему.

Я уже в те молодые годы, будучи антихристом некрещеным, в подобных случаях вспоминал добрым чувством Всевышнего…

Мы ехали на первой скорости, но глубина воды постепенно увеличивалась, и казалось, что если заглушить мотор, то нас вода будет тащить по своему течению.

Я и в те времена, и сегодня, полвека спустя, не нахожу слов, чтобы передать то ощущение, которое я испытывал. Нет, не страх давил.

Я не мог допустить мысли, что наш рейс может сорваться, и какие могут быть последствия. Разум говорил – все правильно. Раз идет глубина воды, значит, трещины поперек пути не должно быть. Но вода уже в кабине. Мы приподнимаем ноги, Петр, не бросая руля, придерживается колеи.

И тут глубина паводка начала снижаться. Верно говорят: «Бог не выдаст, свинья не съест».

Все обошлось, но машин не видно. Если не услышат выстрела, надо идти по берегу, по сугробам до них.… Но услышали. Подъехали с раскрытыми дверями, вышли из кабин, и первый вопрос:

- Петрович, впереди еще такие наледи могут быть? –  Что я мог ответить? Только и сказал:

- Не дрейфь, ребята, гляньте - у вас даже ноги сухие.

Поехали. Объезжали торосы. Пробивали сугробы, но ехали. В жилых местах не останавливались, помня нелепый термин – «человеческий    фактор».

Зато после Усть-Кута до Витима мы ехали, как по асфальту.

Дело в том, что наш «автопробег» совпал с зимним автозавозом для освоения недавно открытых алмазных месторождений. Для большегрузных машин была  налажена целая дорожная служба с бульдозерами и грейдерами. Но и на этой дороге пришлось снизить скорость после того, как мы чуть не въехали в ледяной провал, из которого торчал буфер провалившейся чешской «Татры».

Пока мы обследовали место провала, подъехала «дорожная служба» алмазников для вытаскивания грузовика на берег в пробитом ледяном коридоре.  Это сложная работа, и нашей помощи не требовалось. К счастью, узнали, что водитель успел выпрыгнуть на лед и остался жив, что не всегда было в дорожной алмазной эпопее.

Хуже было продвигаться по заснеженному с ледяными торосами Витиму до Мамы, а потом легче – до Бодайбо. Морозная романтика нашего похода продолжалась больше недели.

В Бодайбо мы нашли Якова Андреевича. Он устроил нам баньку с парилкой. Это было спасение. А когда в тепле мы залезли в спальные мешки, нам не нужны были снотворные таблетки. Помню ласковые облака и падение в нежность…

Дальше была дорога до старого почти заброшенного прииска «Светлый». Но это уже была обжитая дорога, как позже выражался Петр Малков: «Всего-то с сорока четырьмя бродами…».

Поселок Светлый – это сказка в сосновом бору на берегу реки Жуи. Бывшее помещение управления прииска ныне пустое – для камеральных работ и летного состава. Пустые, почти жилые бараки – для общежития всех людей партии. Приветливые люди – пенсионеры, золотари, которым судьба приготовила этот поселок для доживания в объятиях чудной природы.

Прилетевшие самолетом и прибывшие машинами ребята взялись за благоустройство, а я с чистой совестью вылетел в Иркутск для решения геологических  и организационных задач. Они были решены.

После Дня Победы вся партия № 327 вылетела в поселок Светлый. Начинался «светлый» путь к урану. Где ты уран? Откликнись радиоактивностью!

Первые полеты и новые решения

Летный состав и все полевики были довольны благоустроенной базой. На размеченной полосе садились и взлетали самолеты «АН-2». На расширенном от соснячка участке разместились вертолеты «МИ-4» и «МИ-1». После первого коллективного обеда было проведено общее собрание, на котором было утверждено решение:

Первое – это выявление радиоактивных аномалий; проверка аномалий, но при этом не объяснение причин аномалий, а поиск дополнительных признаков урана, стремление выявить рудопроявление, как первый шаг к возможному месторождению урана. Это и считать путем к урану!

Организационное решение – это выделение аномалий группами – кустами для каждого отряда, чтобы не тратить время на лишние перелеты и перебазировки, а использовать и пешие переходы. Принцип: на каждой группе аномалий – один хозяин, начальник отряда. Он ответственный за людей, за познание геологии, за отчет по результатам работ и за рекомендации дальнейших работ на его обширном геологическом участке.

Напутствие пилотам и бортоператорам: прижиматься к земле для выявления аномалий. Но! (дальше в веселом тоне) – не цеплять вершины деревьев. Береженного – бог бережет! И еще: «На бога надейся, но сам не плошай!».

Порядок работы: ежемесячный сбор (по возможности летной погоды) для отчета, получения заданий и хозяйственной продукции, а дальше – по настроению.… В любом случае, с утра следующего дня – готовность к вылету!

Результаты первых полетов – район не «тот»… Это не было неожиданностью. Те, кто проектировал работы, по-видимому, не опирались на факты, а прижимались зачем-то к Бодайбинскому золоту, возможно, по аналогии с некоторыми зарубежными месторождениями урана. Радиоактивных, тем более урановых, аномалий не появлялось.

Напрашивался предусмотренный вариант – переместить площадь поисков на восток – в «Березовский прогиб» и на его обрамление.

Для принятия решения, конечно же, требовалось согласие главного геолога партии № 327 Медведева В.И.. Я задал ему вопрос без всяких вступлений:

- Ну что, Всеволод Иванович, принимаем решение изменить проект и начать поиски урана в «Березовском прогибе»? Берем ответственность обоюдно или я принимаю грех на душу и всю ответственность на себя?

Мы уже касались с ним этого вопроса, но на этот раз наши глаза встретились для окончательного решения. Он довольно спокойно ответил:

«Для получения положительных результатов работ нет другого пути. Район наиболее перспективен. А насчет ответственности – поделим поровну. Когда начнем?».

Его ответ определил нашу геологическую деятельность и дружеские отношения на всю оставшуюся жизнь.

- Ну что ж, Сева, вылетаем уже с утра вместе с тобой и бортоператором Сашей Ленским на первую рекогносцировку рабочим полетом через  Лонгдорское поднятие к намеченной цели. Витя Усманов уже вписал нас в летное задание. Для верности предлагаю вылет всеми бортами «АН-2». Начинай командовать по выделению участков залетов. Геолог летного отряда уже разложил планшеты, ждет тебя и твоих указаний.

Первые полёты – первые находки урана

Наметили три борта по левобережью реки Чары, а один еще дальше на восток, к гольцу Мурун. Я смотрел на обзорную карту и прикидывал – далее на восток – это в сторону алданских  монацитово-ториевых россыпей, добываемых в конце сороковых годов зэками Лаврентия Берия, и недавно открытых урановых рудопроявлений, такой  же, как мы, секретной Октябрьской экспедицией. И нам должна светить удача. Но гнездилась в голове тайная мысль: что будет, если наши прогнозы не оправдаются?.. В душе был уже готов ответ:

«Будем делать по совести, а там, что будет!».

Вылетели, как всегда, ранним утром. Гольцы Лонгдора встретили нас снежными шапками и покровами снега на северных склонах. Когда же мы спустились в долину Чары, первые лучи солнца освещали холмистую, относительно приветливую местность, и вселяли надежду…

А вот и первый звуковой сигнал бортоператора для штурмана – аномалия! Фиксируй! Отбивай ориентир и разворачивай обратно. Повтор аномалии!.. Дальше детализация маршрута через сто метров между условными профилями. Я сажусь на ременное сидение между пилотом и штурманом, а Всеволод Иванович прижимается к бортоператору, смотря то на самописец радиоактивности, то в иллюминатор – на земную поверхность. Аномалия повторяется…

- Давай, Саша, сигнализируй повысотную съемку! С высотой аномалия исчезает – это же хорошо! Это значит – урановая природа!

- Давай, Саша, сигнализируй  - прижаться к земле! – Прижимаемся. Аномалия четкая! Прекрасно! В то время еще не было спектрометрических радиометров для определения природы радиоактивности. Но практика и знание свойств радиоактивности давали свои обнадеживающие результаты. Затем штурман сделал отметку на планшете, сбросил вымпел, и дальше.

В этот светлый день на базу «Светлый» все четыре борта принесли на своих крыльях интересные аномалии для обязательной наземной проверки. Начался трудный, но азартный полевой сезон 1959 года. Как метко однажды выразился Всеволод Иванович:

«Это была юность нашей аэропартии!».

Уже в первые дни проверки аэроаномалий на аномалии № 8 отряд Игоря Поздеева вскрыл урановое рудопроявление. Вертолетом «МИ-4» был заброшен буровой станок «ГП-1», и Виктор Гудков выбурил в известняках первую минерализацию «Березовского прогиба». Содержание  было невысоким, но говорило о наличии рудного процесса. В глубине прогиба на аномалиях  №№ 5, 20 и других отрядом Олега Семеновича Никифорова был открыт уже ряд рудопроявлений, в т. ч. Александровское с более высоким содержанием урана. Все это говорило о  масштабности проявлений ураноносных растворов из гранитных пород обрамления прогиба.

Напрашивался вывод: прижиматься к югу в сторону озера Ничатка, где более локальное замыкание Березовского прогиба…. Олег Семенович Никифоров, к тому времени опытный геолог, подметил значимую закономерность: в известняках и других осадочных породах урановые проявления с более высоким содержанием урана там, где проявились молодые верхнемезозойские интрузии  лейкократовых гранитов и сиенитов.

Я, в свою очередь, не исключал, а сейчас уверен в положительной роли горячих молодых интрузий различного, а лучше кислого состава, для выщелачивания урана из вмещающих более древних гранито-гнейсовых пород, подогретыми подземными водами, переноса его и осаждения, тем самым - концентрации до объема месторождений на геохимических барьерах, коими в данном случае являются известняки. Все это в какой-то мере может быть принято во внимание при будущих поисках урана в «Березовском прогибе»  или в аналогичных геологических обстановках – вблизи экзоконтактов древних пород, молодых интрузий и осадочных пород. Ныне подобное называют месторождениями «несогласий». Пусть будет так – лишь бы быстрее и дешевле находились месторождения.

Подтверждением сказанному является рудопроявление урана «Восточное» в косослоистых песчаниках и конгломератах в области развития архейских мигматитов Чарской глыбы. И здесь все начиналось с аэроаномалии № 16 (бортоператор Герасимов И.П.). Отряд Галины Андреевны Ерема образцово провел предварительную оценку этой аномалии, переведя ее в разряд перспективных рудопроявлений урана. Так, например, зона № 2 протяженностью до 200 метров в песчаниках имеет радиоактивность 300-3000 гамм (микрорентген в час). При этом эманация до 2700 эман, в том числе до 900 эман радона, остальное – торон.

Напомню вам, Читатель, что торон – родственник тория, а радон – сын радия, родной внук урана. Это же прямой признак урана! Более того, в песчаниках было установлено содержание урана 0,16% и около 3% тория. Тот и другой радиоактивный элемент необходимы для атомной       промышленности. Сегодня к урану интерес больший, а завтра, также как вчера, потребуется торий. И если ХХ век можно назвать «урановым веком», то, возможно, ХХI век станет «ториевым веком».

Замечательно то, что вопреки мнениям  противников практического значения эманаций - как глубинного поиска месторождений урана - Галя выдала рекомендацию: вскрыть зоны эманации в местах повышенного содержания урана и радона с надеждой вскрытия урановых рудных залежей. По тем временам это было творчески смело. Следует отметить и то, что по итогам нескольких лет работ в этом районе ведущий геолог экспедиции Бильтаев А.М. признает: «Следует согласиться с  рекомендациями геологов партии № 327 – разбурить зоны эманаций рудопроявления «Восточное» (Бильтаев А.М. геологический очерк 1964 г. Фонды).

В середине лета после дождливых дней и отсутствия продуктов в отрядах (по причине нелетной погоды) с первым вертолетом приходит из отряда Саклешина Эдуарда Федоровича восторженная записка:

«Петрович, тысячи гамм!.. (одиннадцать восклицательных знаков). Вскрываем руду! Эдик». Я храню в своих архивах эту записку – она незабываема! Это – «находка», за которую геологи произносят тосты. Это радость открытий, а по тем и нынешним временам – это могущество Родины! Это цель нашей урановой жизни!..

И нет намека на то, что отрядники уже две недели без хлеба, как говорят – на лесном и  «подножном» корму. Голодные и холодные продолжают работать, открывая и вскрывая лопатами урановую руду. Кто после этого смеет с пренебрежением говорить об аэроаномалиях – «всякие»!..

Это аэроаномалия № 38 (бортоператор Сафонов Юрий Михайлович), это рудопроявление «Молодежное». Это северо-восточнее гольца Мурун – протяженные зоны № 1 и № 2, где содержание урана доходит до четверти процента на мощность более двух метров!.. Да, есть там и много тория – процент и более, но есть и «редкие земли»… В целом, это ценное урановое и комплексное оруденение, требующее оценки и разведки!

Вскоре новая радостная весть: среди радиоактивных повышений аэроаномалии № 42 в первом маршруте открыта ураноносная зона с явно промышленным содержанием. Это сделали гидрогеолог Слава Лихачев и рабочий оператор Леша Середин.

Забегая вперед, скажу, что при завершении отчета по результатам работ партии № 327, и в связи с датой 8 марта 1960 г., это рудопроявление будет названо «Мартовским» - как подарок нашим женщинам – геологам, а рудная зона будет названа «Серединской» в честь Леши Середина. В «Заключении» отчета будет сказано: «Рудопроявление «Мартовское» можно рекомендовать под тяжелые разведочные работы с применением бурения и проходки подземных горных выработок». Ответственные подписи: Зенченко, Медведев, Ефимов. 8 марта 1960 г. (Фонды. Отч. п. 327 за 1959 г. стр. 173). По этой рекомендации, незамедлительно пришедшие на рудопроявление разведчики, назовут месторождение урана «Торгойское» (по названию реки Торгой).

Крайний Север.… И такая оперативность!

И все тот же вопрос: почему в солнечном Приаргунье  по утвержденным  НТС  и руководством Сосновской экспедиции нашим рекомендациям долгие годы никто не работает на Тулукуевской аэроаномалии № 4, переведенной на земле в разряд рудопроявлений с видимой урановой минерализацией и двумя протяженными эманационными зонами? (Спустя четверть века, там будет открыто крупное месторождение урана «Аргунское», а вблизи – еще ряд месторождений).

Тогда, в сезон 1959 года, на далеком Севере мы радовались любой урановой находке – вскрывали, прослеживали, изучали, рекомендовали!

Почти в конце сезона мне удалось собрать начальников и геофизиков отрядов на базе для сдачи геологических отчетов, выдачи завершающих заданий, дополнительного осеннего снаряжения и необходимого продовольствия, а еще и для дружеского общения и снятия стрессовых напряжений в полевой работе.

День был радостный, но плотно загруженный.  Все знали, что с утра вылеты вертолетами обратно в отряды – готовность к утру «номер один»!

В конце дня – коллективный общий ужин с чаркой по вкусу разведенного спирта и без ограничения мускатного шампанского. Оно было обнаружено, как неликвидное, когда мы помогали пенсионерам выгружать прибывшую по большой воде плоскодонную баржу и размещать продовольствие по опустевшим полкам обветшалого склада бывшего прииска.

Под такие напитки и приготовленную с любовью закуску, конечно же, тосты: «За удачу», «За находку», «За атомный щит Родины», «За дружбу», «За солидарность»!

О «клубе десяти минералов» или «Клубе Северных друзей». Вот тогда-то родилась у меня идея создания «клуба друзей и товарищей» с целью познания урановой геологии и рациональных методов поисков. А чтобы мы не забывали урановую минералогию, включить в устав клуба познание десяти новых урановых минералов в преддверии заседаний клуба. Ребята шутили: «А что будет, если всего девять изучим?». В ответ я тоже шутил: «У нас не будет формализма!». Обязанность по уставу клуба – дело совести члена клуба!

Все это из первых шуток традиционно оформилось в «клуб северных друзей» с названием – «клуб десяти минералов» с обязательным первым приветственным тостом: «За солидарность»! Более того, я, никогда не курящий, купил в магазинчике поселка Светлый трубку и пачку тоже неликвидного табака «Золотое руно». Так, на всякий случай. Много позже, мы, оставшиеся в живых члены клуба, раскуривая эту трубку и вдыхая аромат табака, будем удивляться его качеству: «Жизнь к концу, а запах табака сохраняет аромат нашей молодости».

Вот и в тот день мы были молодыми, счастливыми и  даже пьяными. Шутили, пели песни, и что запомнилось: по-якутски, собравшись в ленточный круг, положив руки друг другу на плечи, и ребята, и девчата, отплясывали и кружили якутский «ёхор» посреди поселка. Постаревшие приискатели, глядя на нас, улыбались и одобрительно говорили: «Геологи – летуны гуляют…. Тяжелая у них работа…. Пусть погуляют…».

Ранним утром подъем. Все к вертолетам на террасе реки Жуи. Первые рейсы в полете. Через час-другой лететь остальным. Улетают на поиски аномалий и самолеты «АН-2».

Но где-то потерялся главный плясун и герой дня Эдик Саклешин. Отрядники и груз уже на вертолетной площадке, а его нигде нет. Кто-то шутит:

«Ищи этого симпатягу где-нибудь у приисковых молодух».

Другие парируют:

- Он идеалист. Этого не позволит. Где-то в другом месте заспался.

Я подключаю к поиску Юру Пономарева, который уже навсегда сдружился с местной учительницей Тамарой.

Мы быстро проходим по узенькой улочке, и вдруг одна из подгнивших досок забора снизу отодвигается, и над нижней перекладиной появляется веселое лицо Эдуарда Федоровича. И он, глядя на нас, громко запевает:
«Сердце! Тебе не хочется покоя… Сердце! Как хорошо на свете жить!».

Эта картина незабываема. Мы, конечно, быстро его мобилизовали к холодной реке и к ожидающему вертолету. Но и тогда, когда вертолет «МИ-2» уже отрывался от земли, он приоткрыл дверцу и прокричал нам:

«Как хорошо-то, ребята!».

 

О черной туче из Москвы

Завершающий месяц сезона был особенно напряженным. И не в плане дело. Объемы были уже выполнены. Хотелось завершить начатую проверку аэроаномалий, и хотя бы посетить наиболее интересные из вновь открываемых для планирования работ на следующий 1960 год.

В один из таких напряженных дней к нам прилетел из Москвы главный геолог Первого (уранового) главка Николай Исидорович Королев. Как показалось, сердитый от усталости перелетов, он требовательно сказал:

«Показывайте ваше жилище, камералку и докладывайте о результатах работ. Сначала вопросы мои, а потом ваши». На предложение отдохнуть, как отрезал: «Действуйте, как я сказал! Все бы отдыхали».

Я пересилил себя и стерпел последние его слова. Я, Медведев и Масленко пошли с главным геологом Главка мимо комнаты для пилотов и бортоператоров в камеральное помещение, где обычно работали штурманы, бортоператоры, начальник летного отряда Усманов, геофизики Ефимов и Перловский. Они следовали за нами. И вдруг Королев остановился у открытой двери комнаты, в которой после полетов спали летчики, штурманы и бортоператоры…

- Это что такое? Почему дрыхнут в середине дня, а не работают? С похмелья, небось?!

Яков Андреевич успокаивающим тоном попробовал объяснить причину сна летного состава. Николай Исидорович испытывающее оглядывал Якова Андреевича, который расслабился  и накренился на свою раненую на фронте ногу, и вдруг командным голосом закричал:

- Как стоишь?! С кем разговариваешь?!

Полвека прошло с тех минут, но я так и не смог найти ответа на причину хамского поведения крупного руководителя по отношению к своему подчиненному, тем более старшему по возрасту, искалеченному войной. Возможно, тоже сказывалась война и усталость перелета на грузовом «АН-2». Но факт ответного  хамства состоялся:

- Сопляк, ты! Сопляк, а не руководитель, - жестко произнес Яков Андреевич прямо в лицо Королеву.

Я заметил, что бортоператор Кеша Герасимов, сидевший на подоконнике, вывалился за окно на улицу, а все мои ребята застыли в ожидании – что будет? Главный геолог Главка опешил, а затем, обращаясь ко мне, гневно воскликнул:

- Где вы взяли  этого хулигана – зам. начальника?! Я поставлю вопрос об его увольнении! Ведите меня в свою камералку и докладывайте о ваших результатах – чего вы там наоткрывали!

Мы все прошли в комнату, где на столе уже лежали подготовленные карты и оперативный отчет о результатах работ за последний месяц и за сезон.

Я видел, как Яков Андреевич достал из кармана носовой платок, сплюнул в него и вышел на улицу.

Обстоятельный доклад по результатам работ сделал Всеволод Иванович, а Вадим Перловский добавил немного о методах аэропоисков. Похоже, Королев несколько успокоился, но вдруг сказал: - Вы сможете меня сегодня отправить в Бодайбо, где мой номер в гостинице порта еще не занят?

Я понял, что это лучший вариант исхода дня и подтвердил, сказав, что можем. Предложил ему пообедать, на что он отказался. Однако чай с пряниками попил и стал нас поторапливать.  Грузовой рейсовый самолет «АН-2» стоял в плане и был готов к отлету. Для порядка я попросил Виктора Усманова сопроводить его в Бодайбо до номера в гостинице, и по мере возможности, смягчить нервный стресс Королева от слов Масленко. При посадке в самолет «АН-2» Королев снова вскипел:

- Опять в этом тарантасе лететь?! У вас же вертолет, я вижу, стоит! - Что я мог ответить? Но ответил:

- Борт «АН-2» летит по плану пустой за грузом, а пилот вертолета дневную саннорму уже вылетал. Ему нельзя лететь, тем более в аэропорт.

Расстались холодно, хотя результатами наших работ, как мне показалось, он остался доволен.

В целом же, это была моя первая встреча с крупным руководителем поисков урана в стране, которая оставила очередной шрам на сердце. Я уже встречал подобное в жизни, но стал глубже понимать, что впереди еще будет много черных дней и соответствующих неверных и несправедливых решений. Их надо терпеливо переносить, как сердечные приступы – для жизни и пользы дела, или сгоришь раньше времени. Судьба открывала вопрос: выдержит ли моя натура?

О передаче Торгойского урана в руки разведчика

Напряжение в работе нарастало. Приближались осенние пасмурные дни. Но уже чувствовалось – успеваем! Съемочные борты завершили работу и улетели в Иркутск вместе с бортоператорами. Вертолеты работали исправно. Мы в первую очередь вывозили отобранные металлометрические и бороздовые пробы, каменный материал и лишнюю аппаратуру. Отрядники смеялись: «Чуть чего, выберемся пешком и на четвереньках». Всем хотелось на «зимние квартиры». Совесть каждого за результаты работ сезона была чиста.

И вот такой редкий случай, когда, не дожидаясь утверждения отчета поисковиков и проекта работ на разведочные работы, с очередным рейсом появился начальник партии № 101 или еще неофициальной партии № 97, Казаринов Ефим Сергеевич. Это бывалый фронтовик с боевыми наградами и опытный хозяйственный руководитель работ в северных условиях. Мы встретили его с радостью и восторгом. За ужином с небольшой чаркой и тостом:

-Даешь месторождение! - мы оговорили одновременный план вывоза с участков работ моих поисковиков и завоз на Серединский участок прибывающих первых строителей землянок и домиков для последующих разведчиков – геологов-работяг.

Запомнилось то, что он достал из внутреннего кармана и восторженно показал мне обычный стеклорез с возгласом:

- Вот оно, первое «средство производства» для окон домиков, камералки, лаборатории и зимних палаток со стеклянными окнами!

Мы наговорили ему добрых слов и пожеланий успехов, а с утра начали реально ему помогать. В первый же день на вертолете «МИ-2» с пилотом Геной Егоровым мы полетели на облет участка его разведочных работ и выбора места для поселка и возможного строительства посадочной площадки для вертолетов, а затем и для грузовых  «АН-2». Геннадий был летчик – ас. За время сезона он стал понимать мой любой жест и слово для оперативного просмотра местности. Казаринов удивлялся его умению управлять вертолетом так, чтобы ему были видны все детали местности – ведь от  этого полета зависела судьба будущего поселка, условия жизни и работы людей. Затем мы пролетели над вариантом дороги к реке Чара с большой галечной косой, куда по большой воде могут дойти плоскодонные баржи с оборудованием, тракторами и главное – бульдозерами для пробивки таежной дороги до места поселка и работ. При малой воде коса будет пригодна для взлета «МИ-4» с грузом по «самолетному».

По прилету в  поселок Светлый я вынес все варианты наметок на копию планшета и подарил ее Ефиму. Он был страшно доволен, аккуратно сложив и спрятав кальку во внутренний карман, переложив стеклорез в другой карман.

На следующий день все пошло по уплотненному плану. Разведчики с палатками, снаряжением, инструментом и продовольствием прилетали самолетами из Бодайбо в пос. Светлый, и далее вертолетами на участок Серединский, где порой над маленькой вертолетной площадкой (среди рудных отвалов канав), пока разгружался один вертолет, два других кружили в воздухе, ожидая своей очереди для посадки и разгрузки.

Вертолеты залетали на участки наших отрядов, забирали груз, людей и вывозили в Светлый, а самолетами «АН-2» в Бодайбо, и дальше рейсовыми «ЛИ-2» домой в Иркутск.

В плане была завязана ликвидация партии № 327 в поселке Светлый с переброской имущества партии еще дальше на север в поселок Олекминск. Там уже  производилась разметка территории под нашу новую базу рядом с аэропортом. Руководил работами Яков Андреевич, а первыми помощниками были, как всегда, Коля Голубев, Леня Середин и Петр Малков. В помощь им была переброшена вертолетом «МИ-4» автомашина «ГАЗ-69». Грузовики планировалось перегнать зимой по льду Жуи, Чары и Лены. Короче, все по плану.

Последний день в поселке Светлый. Тишина. Нет вертолетов и самолетов, лишь один борт «АН-2», запланированный на Олекминск. Последние сборы. Загрузка. Прощание с жильцами поселка, которым мы, по их словам, приносили оживление. Светлая грусть и взлет над песчаной полосой и сосновым лесом. В самолете – экипаж, последнее складское имущество, наши рюкзаки, и нас трое – я, заведующий складом Леонидыч и доброволец – неунывающий Вадим Алсаев. А за бортом самолета – светлое прошлое, юность нашей партии.… И снова грусть. Помню сказанные слова Вадима под гул двигателей самолета:

- Не грусти, Петрович. В Светлый возврата нет. Зажжем свет над Олекминской землей…

Дальше на север. Олекминск

После посадки в Олекминске по моей просьбе пилот подрулил к самой кромке аэродрома, откуда была видна первая наша палатка на новой базе партии № 327. А вот и машина «ГАЗ-69», за рулем которой Петр, рядом Яков Андреевич, а с ними мои верные геологи-работяги Коля Голубев и Леня Середин. Встреча. Разгрузка самолета. Прощание с экипажем. Перевозка на портовском грузовичке имущества в наш палаточный склад. Размещение в палатке.… И дружеский ужин на новой земле.

На следующий день, как было положено, мы с Яковом Андреевичем подъехали на «ГАЗ-69» к райисполкому, чем удивили местного инспектора ГАИ, и представились местной власти, а затем партийному райкому. Встретили нас дружелюбно – это был приземленный уровень власти. Мы, в меру секретности, рассказали о наших работах на следующий год. Руководители района пожелали нам успехов.

С хорошим настроением мы вернулись в аэропорт. Яков Андреевич представил меня командиру Олекминского авиаотряда Лебедеву. Мы оговорили условия договора на следующий год и оперативно подписали задание пилоту Хоркину на вылет (после обеда) для подбора площадки временного базирования или дозаправки самолетов и вертолетов в районе аэроработ. Тут же познакомились с Львом Хоркиным и наметили схему полета и пробных посадок. Бортмеханику он крикнул: «Половину заправки!». Мне он пояснил – для облегчения самолета при полете с «подбором посадочно-взлетной полосы с воздуха». Права на это он имел. Прогноз погоды был благоприятным.

После обеда мы вылетели. Первый намеченный пункт – якутский поселок Тяня. Хоркин снизился, дал круг для обзора мест базирования вертолетов и полосы для «АН-2», где могут приземляться и взлетать пилоты-аэросъемщики, которые все имеют  «права подбора места посадки с воздуха».

Садиться не стоит. Здесь все ясно, пояснил он. Я сделал пометку на планшете. Мы взяли курс на восток к реке Олекме, а потом вверх по течению с просмотром береговых галечных кос. По ходу полета нам понравился остров Итыллах,  но посадка на нем была невозможной из-за больших деревьев при подлетах с той и другой стороны.

- Это на потом, - подумал я, и предложил продолжить поиск по берегам. Вскоре Лев сам предложил косу для обследования. Она отвечала требованиям по размеру, но только в малую воду. Однако он решил пойти на посадку, не зря же летели. Он развернул самолет и пошел на первую примерку…

Но что это? Посредине косы мы увидели крупного медведя, который что-то рыл под валуном. Пилоты засмеялись: «Полосу расчищает!». Развернулись на новый заход, и, снизившись почти до пяти метров от земли, пошли на медведя. Он нехотя повернул голову в сторону самолета, затем быстро встал на задние лапы, поднял передние в сторону приближающегося чудовища «АН-2» и раскрыл широко зубастую пасть…

Я, сидя на месте бортмеханика между первым и вторым пилотом, смотрел на хозяина тайги.

- Не хочет отдавать свои владения! – проговорил Лев Хоркин и направил самолет, как мне показалось, на голову медведя – в раскрытую пасть. И медведь не выдержал напора «воздушной махины» с человеческими глазами азартно смотрящими на него. Он с поворотом приземлился на четыре лапы и прыжками бросился по косе и обрыву берега в тайгу, в гору… Лев добавил газ, поднял самолет и пошел на очередной разворот для посадки, приговаривая:

«Он теперь долго не появится на косе. Перепугался мишка».

Я к тому времени уже летал на бреющих полетах с другими пилотами-съемщиками, но Лев Хоркин был тоже ас! Самолет задрожал, коснувшись галечной косы, послышались удары о днище фюзеляжа, а затем остановился у кромки воды около огромного куста осенней черемухи. Мы спрыгнули на землю. Хоркин пошел к черемухе поесть спелых ягод, а мы трое – я, второй пилот и бортмеханик начали осматривать низ самолета. С сожалением и хозяйским беспокойством ощупывал вмятины на днище фюзеляжа бортмеханик, а колеса, поглаживая рукой, осматривал второй пилот. Вроде все обошлось. Вмятины исправимы. А потом, как могли, мы немного развернули самолет, походили по берегу, прикидывая возможность расчистки от валунов для регулярных посадок. Я осмотрел  береговые отметины наводнений и понял – не подходит!

В то же время, представляя остров Итыллах и небольшие  работы для создания аэродрома на нем, я уже представлял себе будущую базу партии.

С букетом ветвей черемухи со спелой ягодой подошел Хоркин и заключил: «Как резерв площадка подходит, но для подбазы нежелательна».

Я успокоил его своими вариантами:  на 1960 год подбаза будет в поселке Тяня, а в будущем вернемся к острову Итыллах. Довольные друг другом и результатами полета мы решили возвращаться в Олекминск.

Хоркин, хорошенько погазовав двигатель, и, направляя самолет по самой кромке косы, где мельче галечник, пошел на взлет. Прощальные брызги воды,  и мы  в спокойном полете. Я понял, в Олекминске  мужики – приличный народ, работать с ними будет нормально.

Утром, дав последние советы по строительству базы, я был уже в самолете «ЛИ-2» с конечным пунктом назначения Иркутск. Впереди отчет по результатам работ 1959 года, проект на 1960 год и спортивная зима. Так захотелось походить на лыжах!..

На зимних квартирах

По прилету в Иркутск мне не надо было искать квартиру. Мы уже привыкли к общаге на Касьяновском проезде. Но, на пятый год мы с Мишей Кондратьевым на две семьи получили одну двухкомнатную квартиру 28 кв. метров. Он  со своей женой Зоей – 12 кв. м, а я с Галей и сыном Сережей – 16 кв. метров, проходную. Плюс кухня 4 кв. м с кирпичной печкой и общей печкой для отопления. В кухне кран с холодной водой и для полной цивилизации – туалет с прямым холодным колодцем в выгребную яму. Так что, «урановые» люди стали жить с полным комфортом.

При получении квартиры радость била ключом. Сами покрасили пол, купили кровати, полки и столы. «Обмыли» квартиру огромной дружной компанией с песнями и плясками, ничего не оставив на полу от свежей краски. Но снова покрасили пол и стали жить, как при коммунизме – все общее. Все свободное время у меня – тренировки, соревнования. У других самодеятельность, кино, театры. А главное – это работа по написанию отчета и проекта на 1960 год.

Защита отчета. Признание открытий и заслуг

При первой встрече с начальником экспедиции Антиповым Г.И. мне был задан вопрос:

- Ты своего хулигана Масленко Якова привез или уволил?

Я ответил:

- Не уволил. Не имею права и не считаю необходимым. Он остался в поле на организации базы для будущих работ.

- Ладно, - сказал Гурий Иванович, - Королев все рассказал мне, но не настаивает на его увольнении. Ваши результаты спасли его. А так, намотай себе на ус – не всегда результаты спасают.… Готовься к отчету. Да, знай – за III квартал вам присуждено Знамя экспедиции.

У меня гора с плеч – скандальная история была закрыта. А Знамя – это хорошо, приятно будет ребятам.

Наступило время отчета. Научно-технический совет – НТС был в составе:

Королев Н.И. – главный геолог 1 ГГРУ МГ СССР;
Рогожин А.П.– начальник геологического отдела 1 ГГРУ МГ СССР;
Розенцвит А.О. – старший научный сотрудник ВСЕГЕИ;
Антипов Г.И. – начальник Сосновской экспедиции;
Шанюшкин О.Н. – главный геолог;
Дзядок В.П. – главный инженер;
Бобрицкий Д.П. – главный геофизик;
Ищукова Л.П. – начальник геологического отдела;
Гарифулин А.Г. , Луненок П.Е., Бильтаев А.М., Степанов В.М., Семихатов А.А., Тищенко Ф.Ф., Рожок Н.С., Комаров А.У., Дорошков С.А., Юрченко И.А., Калабин А.И. и авторы отчета – Зенченко В.П., Медведев В.И.

Доклад сделал Медведев В.И., который в заключении рекомендовал (вопреки некоторым из присутствующих): «Проверка всех, даже сомнительных аэрорадиоактивных аномалий обязательна и желательно – наиболее квалифицированными работниками». В выводах было сказано: «В результате работ партии № 327 выявлено два перспективных типа урановых рудопроявлений – гидротермальный (месторождение Торгойское) и осадочный (ряд рудопроявлений в платформенных образованиях). Доклад был скромным, четким, ясным, похоже, всем понравился.

В протокольной части НТС было записано:

- «Открыто два крупных рудных узла (Торгойский и Березовый)»; [Королев Н.И.]
- «Открыт новый геологический тип в известняках»;
- «Была проявлена здоровая инициатива по переносу проектной площади на восток. Открытие рудного района – не случайность». [Антипов Г.И.]- «Партии присвоено звание – «Лучшей поисковой партии». Более сорока работникам партии № 327 открыты лицевые счета» [Фонды С.Э., отчет п. 327 за 1959 г., Протокол, 7 апр.1960 г.]

В порядке примечания, поясню вам, Читатель, - «лицевой счет» - это не денежный документ. Это книжечка, как удостоверение, где написано: «Лицевой счет поисковика (геолога, коллектора, оператора и др.) Ф.И.О., должность». Это духовный счет.

Приведу пример записи из собственной книжки – «лицевой счет»:

1. «Присвоить звание лучшего поисковика 1959 года за выдвижение площади под аэроаномалии, на которой выявлен рудный район, и за участие в оценке рудного района».

2. «Присвоить звание «лучшего поисковика 1960 г.». Первооткрыватель перспективного рудного узла». [Печати экспедиции и разведкома, подписи руководителей].

Это ценное начинание вскоре было заброшено и забыто, а зря! (Может быть, отмена подобных начинаний тоже как-то послужила «началу конца» добрых дел в стране). Конечно же, успешная, даже триумфальная защита отчета была отмечена по геологической традиции коллективным ужином в ближайшей столовой – с поздравлениями и тостами!

О забытых аномалиях. Порой я возвращался к мучительному вопросу: почему моим ребятам и девчатам приходилось в поисках урана бродить, лазить, карабкаться, пробираться через холодные броды в горах, в тайге, в болотной грязи Крайнего Севера, тратить на вертолеты государственные деньги, чтобы найти аномалии?

А где-то в солнечном Приаргунье, в «Стрельцовском прогибе» находятся и остаются без оценки радиоактивные аномалии и даже рудопроявления урана. А также  вскрытые скважиной  рудные интервалы с промышленным содержанием урана с 1950, 1955 и 1957 годов (скв. № 21а), к которым можно подъехать на легковой автомашине или в удобных кедах с радиометром на груди, без всяких трудностей подойти легким шагом… Кто они? Где они – опытные, думающие руководители геологических направлений и работ?

Ведь большинство геологов понимают необходимость обязательной проверки всех, особенно рудных аномалий. Так в чем же дело? Я успокаивал себя все той же мечтой – «мы еще вернемся на Стрельцовку за подснежниками!..».

 

Защита проекта прошла спокойно, как нужное дело. Наш круг северных друзей креп и расширялся. Мы были готовы к новым испытаниям, зная – Север тоже надо осваивать. Уран нужен стране. Будем искать, где прикажет Родина…

Успехи и удары судьбы неисповедимы. Выражаясь геологическим языком, в моей семье произошел глубинный тектонический разлом. Моя жена Галина решила покинуть меня и Сосновку, и со своим новым другом уехать в Приленскую, такую же урановую экспедицию, которая разворачивала свои работы на Алдане. А затем, как она призналась мне, уехать навсегда в свой полюбившийся Ленинград. Судьба есть судьба. Сам виноват. Где-то не рассчитал свои способности и возможности. Мы расстались, не хлопая дверью. Провожая влюбленных на вокзале, я с горькой улыбкой подумал: «Выходит, и Галя Ерема причастна к открытию Серединской зоны Торгойского месторождения урана». Ведь именно к ней шел в гости влюбленный гидрогеолог с радиометристом Леней Серединым, когда интенсивно заработал радиометр на груди у Лени над богатой урановой рудой…

На прощание она сказала: «О Сереже не думай. Это мой сын».

Я ответил: «Хорошо. Разберемся». Упреков и обид никто не высказал ни тогда, ни позже. Я пожелал им счастья…

И сейчас желаю ей всего доброго. С сыном Сережей мы не порвали отношений. Он в большей мере воспитывался у деда Андрея Петровича. Наши отношения с Андреем Петровичем оставались, как и прежде, добрыми. По договоренности (без огласки для Гали) я эпизодически помогал ему материально, но как теперь понимаю, не так, как хотелось бы. Каюсь, но что толку – все в прошлом. С Сергеем мы уран искали вместе и жили рядом, и сегодня сохраняем добрые чувства отца и сына. Он и сам уже давно отец и дедом ни сегодня, так завтра станет. Я желаю ему и матери его Галине Андреевне здоровья и долгих лет жизни.

База в Олёкминске. А тогда, в 1960 году боль утраты лечила работа – азартная, нужная, результативная. Полевой сезон начинали в конце мая – Север есть Север. База партии в Олекминске была образцовой. На чистом пригорке у порта огороженные покрашенным штакетником в ряд стоят десятиместные палатки с печами и деревянными полами, с кроватями, столиками, полочками, а рядом с палатками – умывальники. В линейку стоят дощатые, но покрашенные домики: склад-столовая, комната летного состава - камералка, лаборатория - аппаратурная. Вниз по склону в зеленых кустах – симпатичные туалеты. В углу ограды навес для машин. Посредине ограды клумбы с первыми высаженными цветами.

- Ну, Яков Андреевич, молодец! Уважил. Воинский порядок. Спасибо тебе, спасибо! - Все были довольны. А я, пожалуй, больше всех, понимая, что хорошее настроение – это залог успешных поисков урана…     Летный состав был прежний, иркутский, а вертолеты были якутские, алданского отряда. В поселке Тяня вертолетную подбазу приготовил толковый хозяйственный парень Борис Елизаров.

 

Открытие «Звёздного»

В июне начались полеты и первые аномалии. Часть отрядов были посланы на оценку аномалий прошлого года. К сожалению, на высокогорном обрамлении платформы снег держался  почти до конца июня. Но поиски развернулись полным ходом. Осложнения начались с появления большого количества радиоактивных аномалий на гранитном обрамлении, называемых «породными», то есть не связанными с наложенными урановыми процессами. Это осложняло работу бортоператоров и всех геологов при наземной проверке.

Что поделаешь – проект под давлением Главка был составлен с учетом открываемых в Алданском районе рудопроявлений. Традиция сохранялась – ищи по аналогии с ранее открытыми месторождениями, порой, без представления о технологии рудоформирования (да простят меня ученые мужи).

Приходилось не читать отчеты отрядников, а вчитываться, более того – внимательно просматривать все данные полевой лаборатории.

Однажды я обратил внимание на результаты анализа металлометрических проб из отряда Бориса Пенькова. Казалось бы, ничтожные содержания урана при высокой радиоактивности горных пород ничего не могут обещать. Но пара проб имела содержание сотые процента – это мизер, но по сравнению с другими пробами – это аномалия. Контрольный анализ подтвердил эти мизерные сотки.

Посоветовался с главным геологом Севой Медведевым.

-А что, если слетать на проверку этих мизерных повышений урана в почвенных пробах в районе аэроаномалии № 102, выделенной бортоператором Алексеем Тарасовым. Он вдумчивый, толковый и везучий оператор. Это его аномалия № 4 висит на совести НТС Сосновской экспедиции и закрестивших ее «спецов» без необходимого объема работ.

Почему я настойчиво проповедую аэрометод поисков урана? Да потому, чтобы вселить веру тем, кто не верит в аэрометод, и вернуть веру тем, кто разуверился в аэрометоде. Короче, сказано – сделано. Решили лететь вдвоем: Медведев В.И. и я. Два радиометра, два  геологических молотка, два рюкзака с плащами  и продовольствием (на всякий случай), полевые сумки с дневниками и пистолетами, и с утра в вертолет «МИ-1». Подлеты на высокогорье отличные.

Высадились прямо на «вымпел». Летчику наказ – прилетай вечером. И за дело…- допроверку аэроаномалии. Совместили  кроки бортоператора Леши Тарасова, геологическую схему начальника отряда наземной проверки Бориса Пенькова, определились на местности и неторопливо пошли искать профиль, по которому отбирались почвенные пробы. Радиометры включены. Наушники одеты и (пошутим) глаза протерты. Начинаем поиски «закопушек», из которых брались пробы.

Извините, Читатель, надо принять нитроглицерин, а затем продолжим воспоминания событий полувековой давности (сердечный приступ, видимо, от волнений). И чтобы вы думали?! Кто ищет, тот найдет!

Я увидел среди  каменных глыб на рыхлой влажной земле четкий след резинового сапога, конечно же, Аркадия Шимова – нашего кадрового поискового рабочего-оператора. А вот и первые «закопушки». Дальше дело техники. Мы нашли места взятия тех двух проб, в которых было то самое (сотые процента) повышение содержания урана. Но повышения радиоактивности почти не чувствуется. Это нормально. Значит, чисто урановая природа. Шарим вокруг гильзами радиометров. Повышение радиоактивности, на которое любой оператор обычно не обратит внимания. Роем ямки молотками. В других местах радиоактивность еще более низкая. Что делать? Берем дубликат пробы из закопушки с незначительным повышением радиоактивности. Все!..

Но не зря же летели! Принимаем решение: я иду влево по предполагаемой геологической структуре, а Сева – вправо для обследования зоны измененных (метасоматических) пород с целью поисков причин аэроаномалии. Не зря же аномалия фиксировалась, и Леша давал сигнал на сброс вымпела!.. А может быть, эти древние  метасоматиты ураноносные?..

Иду, ощупываю каждую глыбу. Час проходит…, другой… и вдруг! – Мой радиометр затрещал! Сильно затрещал! «Зашкал»! Переключаю радиометр на другую шкалу – «зашкал»! На третьей шкале спокойнее. Продолжаю ощупывать глыбы, не теряя из виду те, что радиоактивны. И вот «зашкал» на третьей шкале – более тысячи гамм! (Микрорентген в час). Отбиваю молотком образцы… Явный отенит! Урановая минерализация! Да что там минерализация.… Это же урановая руда!!!

Вот это, Читатель, и есть находка, за которую предлагают геологи тост! Я с азартом наколотил рудных образцов, вложил их в мешочки и уложил в рюкзак. Затем сложил пирамиду из подручных глыб и закрепил в ее вершине большой корень сухого стланика. Посидел. Подумал. И начал неторопливо, ощупывая снова каждую глыбу, прослеживать урановое оруденение по простиранию. Время потянулось к вечеру. Пора подавать сигнал Севе для сближения.

Начинаю стрелять и подыскивать вертолетную площадку, не теряя из виду свою урановую пирамиду. Вот и сближение с Всеволодом Ивановичем. Он тоже несколько раз выстрелил в воздух, подходит, улыбаясь, ко мне:
- Хочешь посмотреть урановую минерализацию? – спрашивает, - могу показать.… И достает из кармана рюкзака образец с видимым отенитом.

- Вот это здорово, Сева! – говорю я, - значит, не зря полетели конторские бюрократы начальники лично на поиск урана. Не зря получаем зарплату!

Он азартно рассказывает о находке, о планах высадки отряда, предлагая разные варианты, а затем спрашивает:

- А что у тебя новенького? - Я, пересиливая себя, равнодушно отвечаю:

- Тоже кое-какие зацепки для начала работ  есть. Интересно, твой радиометр отличает мой рюкзак от обычных глыб? Пробуй!

Он, приятно догадываясь, подносит гильзу своего радиометра к моему рюкзаку, и как закричит:

- Петрович! Это же месторождение! Раскрывай рюкзак.… Как назовем? Предлагаю – «конторским»! - Я тут же подхватываю инициативу – «Бюрократка»! - Хохочем…. Разглядываем образцы из рюкзаков.… Успокаиваемся…. И решаем - в честь начала освоения космоса, назвать рудопроявление… да чего там! – месторождение – «Звездное». Так и закрепили. Так и утвердилось это название. Жаль, бутылки и чарок с собой не было. Про еду забыли. А вот и вертолет за нами. Пора возвращаться на базу. Дело сделано. Очередное месторождение наметилось.

Уже вечером, после радостного сообщения о переводе аномалии № 102 в перспективное рудопроявление урана, мы наметили план его детальной наземной проверки.

Наиболее опытным начальником отряда проверок аномалий был Олег Семенович Никифоров. С утра 6 августа вертолетом «МИ-4» началась переброска его отряда в район рудопроявления № 102 и аэроаномалий №№ 132 и 133. Отряд работал до появления осенних снеговых предупреждений, до 25 сентября. Это был подвиг – открыты и прослежены по простиранию несколько ураноносных зон, в общей сложности более 10 километров. Это говорило о масштабности рудного процесса. Наши летные экипажи завершали поиски новых аномалий, способных увеличить масштабы выявленного уранового оруденения.

 

Снова о трагических случаях при аэропоисках

Мне сообщили: в аэропорту Олекминска приземлился «ИЛ-14», на борту которого в тяжелом состоянии бортоператор из Приленской        экспедиции Федор Поплавухин. Его после падения съемочного борта «АН-2» везут в московскую больницу.

Я быстро – в этот самолет. Вижу, на разложенном сидении весь в белых бинтах красивый парень с усталыми глазами. Здороваюсь, отыскивая его кисть руки для пожатия. Представляюсь. Его глаза оживают. Мы начинаем тяжелый разговор с вопроса: чем ему помочь? Ответ: «Спасибо. Меня сопровождают. В Москве встретит санитарка. Все необходимое есть».

С сожалением, спрашиваю:

- Как это случилось? - Он неторопливо, пересиливая боль, рассказывает:

- Мы летели, как обычно, на рабочей высоте, прижимаясь к  земле…. Главная причина катастрофы в том, что при затяжном подъеме и критически низкой высоте не выдержала воля пилота, и он принял неверное решение – пойти на разворот и зацепился крылом…. Удар. Пожар. Я выбрался в дверь и пополз от самолета…. Кругом горело…. И я горел. Одна мысль – в сырой мох зарыться, и к воде. Пилот и бортмеханик погибли сразу. Штурман, которого выбросило далеко вперед, был жив, но не дождался помощи…, умер у ручья, куда мы доползли вместе с ним. Меня нашли геологи наземной проверки аномалий, заброшенные  вертолетом в район падения самолета для поисков уцелевших при падении…. Как видите, я уцелел…. Больно. Бинты прилипают. Но думаю, выжить, если врачи московские помогут, и вернуться в аэропартию № 35.

Что я мог сделать для него? Он был в руках судьбы. Она сберегла его – одного из экипажа искателей урана. Я внушал ему:

– Теперь все обойдется, все будет хорошо. Не теряй веры! - Еще раз пожал его забинтованную руку с пожеланием выздоровления.

Позже я узнал от главного геолога партии № 35 Николая Глушакова, что он вернулся, но держал ручку, когда писал, не обгорелыми пальцами, а в кулаке.

Я желаю ему долгих лет жизни, если он жив сегодня, полвека спустя. Жаль, что его имя и трагедия – в графе «неизвестных».

Я вернулся в свою палатку. На вопросы ответил: - Потом. Хочу побыть один.

Я снова вспомнил недавний подобный случай со мной, когда пилот Убеев, напрягая волю и жилы, вытягивал «АН-2» через пологий затяжной перевал. Я, глядя на планшет штурмана, громко и ободряюще на ухо пилоту проговорил:

- Логин Александрович, впереди перевал – последняя изолиния.

Он, видимо, понял меня: не отвернуть ли?! И твердо, однозначно с типичным бурятским акцентом ответил:

- Поз-з-дно!

Вершины сосен начали похлестывать по фюзеляжу. Газ на пределе! Осторожно выпускаются закрылки.… Какое-то чудо подхватывает и переносит нас через перевал. Самолет облегченно вздохнул и вольно полетел вниз по рельефу…. Поиски урана продолжались…

Убеев, опытный фронтовик и поисковик урана никогда не паниковал в полете. Примером этому служит одно из воспоминаний Меншина Вл.А. о первых полетах с Убеевым Л.А.:

- Это было на Севере в устье реки Калакан. Посадочная площадка 50 на 200 метров  одним концом упиралась в гору. Взлет и посадка в одну сторону. При сильном боковом ветре  не сядешь. Летали без всяких заявок и разрешений на вылет, без радиосвязи и прогнозов погоды. Случись в полете вынужденная посадка или авария, и никто, вероятно, не нашел бы этот деревянно-перкалевый самолетик в безбрежных просторах сибирской тайги. Помню один случай, который мог привести к гибели самолета. Мы полетели вдвоем без штурмана на детализацию аномалий. На вираже пилот громко крикнул мне:

- Руль поворота заклинило, смотри тросики под ногами!

В пассажирской кабине «ПО-2» под  полом расположено коромысло, от которого тросики протянуты к рулю управления. Я сорвал фанерную крышку люка и увидел, что петля фидера от радиовысотомера охватила коромысло, не позволяя ему двигаться, быстро сдернул петлю кабеля и подергал тросики. В каком-то десятке метров от залесенного склона пилот Убеев выровнял самолет и повернул к посадочной площадке.

После посадки я исправил неполадки конструкции, прикрепил к лонжеронам все кабели. Полеты – поиски урана продолжались…

При всем этом стоит вспомнить сцену: на одном из совещаний зашел разговор о повышении качества аэроработ – о составлении сводной карты изогамм. Начальник экспедиции Коренев Н.А. оборвал меня словами:

«Зачем нам ваша карта, давайте месторождение!..».

Сегодня я, анализируя эту фразу безграмотного руководителя тех первых времен поисков урана, не могу не возмущаться – до сих пор поносится опасный и унижается результативный труд аэропоисковиков, ведущих  поиски на грани жизни и смерти, пренебрежительным определением – «всякие аномалии» и нежеланием их изучать и оценивать.

И это, порой, проповедуется «ведущими специалистами» и «заслуженными геологами»! В этом трагедия наших геологических взаимопониманий…

Конечно же, мной не забывались неоцененные и «брошенные» аэроаномалии 1955 года в «Стрельцовском прогибе». Новые открытия должны были бы отвлечь от прошлых переживаний.… Но, радуясь «звездным» успехам, мы с Севой Медведевым понимали – это здорово! Это нужно! Это будем оценивать и предварительно разведывать! Но это Север! Это не сегодня уран для страны. И мы поклялись:

«Мы еще вернемся на Стрельцовку – за подснежниками!..». Это не шутка, Читатель, это было мечтой и твердым намерением – вернуться в места, перспективные на уран и доступные для его разведки и добычи. А пока мы радовались тому, что есть. «Звездный» - звучало красиво!

О полете в Заполярье

Поиски урана на Крайнем Севере говорили – уран нужен стране! Примером тому – срочное задание Главка: провести в районе устья Лены рекогносцировочные маршруты аэропоисков на предмет выявления повышенно радиоактивных площадей и аномалий в связи с найденными образцами тухолита – углеподобного углеводорода, в золе которого высокие содержания тория и урана. Находки были по линии «массовых поисков». Более того, в задании было сказано:

«Изыскать площадку для аэродрома и базирования поисковой партии». Это говорило о важности задания.

Вылетели в июле. Пилотирование взял на себя командир авиаотряда Лебедев, оператор – Ленский, штурман, бортмеханик, главный геолог Медведев В.И. и я – начальник партии № 327.

Сразу полетели рабочим ходом до Якутска, а затем после дозаправки до Тикси. Недалеко от Тикси, на берегу Лены, около поселка Булун мы облюбовали площадку, пригодную для аэродрома и базы партии. Часть задания выполнили.

В Тикси военные летчики встретили нас приветливо, предложили гостиницу и офицерскую столовую. Посмотрели наш план залетов и указали участки, куда нежелательно залетать.… Сами понимаете,- ракетные установки.

Полеты проводили дважды в день, ограничиваясь лишь саннормой для пилота. На низких бреющих полетах видна каждая точка тундры, следы гусеничных  военных вездеходов и … белый медведь – недалеко от берега океана, а еще огромное количество стандартного леса (бревен), выброшенного прибоями океана на прибрежные скалы.… Вот и все! Повышенных радиоактивных полей не оказалось. В целом радиоактивный фон был низким.

Была и опасная неприятность. Перед обратным полетом бортмеханик обнаружил трещину на лопасти винта. В Тикси таких винтов для замены не оказалось. Посоветовались. Решили. Бортмеханик под присмотром командира  обмотал лопасть изолентой, и полетели домой в Олекминск. Летели над руслом Лены – на случай аварии и вынужденной посадки. Но долетели. Бывает…

С месячным отчетом ушла в Главк «Докладная записка» о выполнении задания. О нем никто больше не вспоминал.

Однако Север не оставался без внимания  к урану. Колымские геологи по приказу Лаврентия Берия и личной убежденности искали и находили даже в Заполярье, пусть не крупные месторождения урана, но своевременно – по необходимости для защиты Родины. Березовская экспедиция высаживала десанты отважных геологов на Анабарский массив.    И наш полет в Заполярье, это не чья-то прихоть. Это были трудные, воздушные и наземные «тропы» в северных глухоманях страны.

Укрепление «клуба друзей»!

За годы северных трудных и успешных работ сформировался прекрасный коллектив партии № 327, способный решать любые геологические задачи. На итоговом совещании я повторил: «Геологи и геофизики нашей партии наверняка пойдут на  ответственные должности, но пока мы вместе, давайте внедрять НОТ (научную организацию труда). Это входило тогда в хорошую полезную моду. Наша Олекминская база была образцом НОТ – аккуратность планировки, чистота, клумбы цветов.

Однажды один представитель райкома бросил на территории окурок от сигареты. Так Яков Андреевич ему заметил: «Это первый окурок за лето на нашей базе…». Пришлось представителю руководящей партии поднять окурок и спрятать в свой спичечный коробок.

А когда один из представителей Главного управления закурил в нашей полевой камералке с дощатым полом и щелями, я показал ему на плакат, висевший на стене: «В нашей камералке курит только сволочь!». Он смутился, затем похвалил нас и прекратил курение, погасив папиросу, и также спрятал ее в спичечный коробок. Смешно, но факты.

Азарт, отчаянные порывы в труде и аккуратность прививались и приживались в нашей партии. К концу 1960 года сформировался северный круг друзей – «Клуб 10-ти минералов»  на долгие годы, за некоторым исключением – на всю нашу жизнь. Я тогда еще не предполагал, что «клубом» займутся представители КГБ, хотя дело закончится без проволочек к чести руководителей КГБ. К тому времени члены клуба станут  руководителями партий и ведущими специалистами.

Были и смешные случаи в нашей молодой жизни. Однажды после приезда в Иркутск на камеральные работы мы, члены «Клуба 10-ти минералов» - Сева Медведев, Сергей Дорошков, Олег Никифоров, Борис Власов, Борис Кобычев, Вадим Перловский, Виталий Кузнецов, Василий Литвинцев, Игорь Козырев и я – собрались в ресторане «Сибирь» отметить прием в члены клуба Валентина Горста. Он еще не работал с нами, но пожелал быть в «Клубе», хотя бы по совместительству. Мы смеялись и решили принять «почетным членом клуба» хорошего парня, геолога, москвича. Говорили тосты, шутили с официантками.

И вдруг, кто-то из нас заметил наших молодых жен, тайно размещающихся в дальнем углу ресторана. Мы оживились и через официантку направили им бутылку шампанского! Конспиративная слежка за нами наших девчат провалилась! Но они, отрицая слежку, как низменное явление, гордо заявили: «Вы - друзья, мы - подружки!»  У вас «Клуб 10-ти минералов», а у нас – «Клуб 10-ти проституток!».

Надо же додуматься! Мы все хохотали. Затем пересели за соседние столики. Завершили «клубный» ужин, как всегда, с тостами, в том числе «За женский клуб подружек»! А затем дружной толпой – на трамвай и в Глазково, где мы почти все проживали. Эта была молодость нашей партии и Сосновской экспедиции.

О разведке «Звездного» - решение Главка

Внезапно вызов в Москву: Прибыть мне и Медведеву  к начальнику  Главка Кузьменко В.И.  с докладом о результатах по «Звездному». Прибыли. Доложили. Василий Иванович – руководитель, на котором лежала вся ответственность за создание сырьевой базы урана в стране, очень внимательно выслушал нас и спросил:

- Сможете организовать работы уже в этом году, чтобы пробурить за 1961 год первые тысячи метров скважин, и к концу года дать предварительную оценку объекта?

Такого заключения мы не ожидали.… Ведь  это – завоз оборудования, ГСМ, материалов, снаряжения по нехоженым тропам в зимние морозы, да и оборудования нет.

Он, как бы почувствовав наше сомнение, добавил: «Наша промышленность стала выпускать новые буровые станки «БСК-100» для             отдаленных и трудных условий работы, приспособленных перевозиться по «узлам» даже конным вьючным транспортом. Один станок стоит на ВДНХ, посмотрите его, а еще три получите прямо с завода. Ну а трактора, вездеходные машины, материалы получите по заявке незамедлительно. Желаю успеха!».

Такая оперативность решения и сжатые сроки исполнения удивили нас. Значит, нужен стране уран, несмотря на открытия в Средней Азии, на Украине и добычу урана в странах соцлагеря!..

Конечно же, станок на ВДНХ мы посмотрели – миниатюрный, туго ему будет в мерзлоте и глыбовых россыпях! И глубина маловатая – не получить нам глубинной оценки.… Но бедность не порок. Будем пробовать. Будь, что будет!.. Одно было ясным – работа будет плотной и под прицелом Главного управления!.. Прощай, лыжные тренировки и соревнования. И лыжи будут нужны не гоночные, а широкие охотничьи, якутские, подбитые лосиной шкурой, чтобы идти впереди колонны по сугробам – дорогу выбирать наиболее проходимую. Нашли месторождение – запрягайся потуже…

А пока мысль: «А не махнуть ли нам, Сева, на субботу и воскресенье к Черному морю в Сочи, где наша дружная геологическая братия № 327 весело отдыхает после северных сквозняков!?». Мысль подхвачена, и мы в ноябрьском еще теплом море!.. А вечером ресторан, музыка и фурор, когда по просьбе отдыхающих играет на гитаре и поет наш Валентин Иноземцев, и грациозно танцует Валя Медведева, а все остальные дружно подпевают и прихлопывают в такт музыке.… Это был тот радостный миг нашей незабываемой геологической молодости  - редкий аномальный миг!.. А потом снова работа, работа. Север и путь к урану…

Северный поход к «Звездному»

Подготовленное оборудование и необходимый груз направлялся железной дорогой Иркутск-Могоча, где я услышал емкую фразу: «Бог создал Сочи, а черт – Могочу». Конец декабря. Мороз.… А дальше трудный путь зимником через Тупик и Удокан на Чару, где была намечена комплектация колонны.

Поселок Чара. Вверх по реке в нескольких десятках километров – знаменитое по тем временам «Мраморное» месторождение урана. Вниз по реке сотня километров, и направо еще сотня километров – путь до «Звездного». Поселок Чара – это последний жилой пункт к нашей цели. Здесь две недели мы готовили санную колонну. Из местного леса делали сани, подгоняя металлические водила, изготовленные в мастерских Сосновской экспедиции. Ставили и крепили на сани 10-кубовые емкости под бензин. Горючее возили из Могочи бензовозами, оборудованными под будущие водовозки для буровых работ. Загружали и увязывали оборудование и снаряжение. Еще раз уплотняли груз в машинах. Готовили санный поезд.

И вот все готово. Январь. Новый год. Его не отмечали – решили отметить по приходу в «Звездный». Настроение бодрое, несмотря на мороз. Взревели двигатели тракторов, вездеходов и машин.

Первыми тронулись тракторы,  и … тут случилось то, что называют основой сердечных приступов и мозговых инсультов – разорвались почти все санно-тракторные водила, продукт центральных мастерских. Не выдержала перекаленная сталь мороза и ударной тяги. Сани стоят на месте. И это первые метры на ровном пути! А впереди сотни километров горно-таежного и скального бездорожья! Впереди наледи, брод и возможные  пустолед и проталины! Жутко вспоминать…

Пригодился опыт тракторно-санного колымского Севера. Использовали в достатке запасенную катаную проволоку шести миллиметров и различный металл. Обварили места лопнувших труб металлическими пластинами и плотными нитями нарубленных проволок.… И, с богом, вперед!

Все описывать – бумаги не хватит. Река. Торосы. Наледи. Пустолед – провалы. Глыбовые россыпи. Косогоры. Крутые подъемы и спуски. Непроходимый лес или непролазная чаща. Впереди бульдозер. Затем трактора с санями, вездеходные машины, а замыкают – походная мастерская, оперативный тягач («АТЛ-5») и сани с фанерно-каркасной теплушкой, с печкой и аварийным инструментом, прицепленные за трактором. В теплушке Коля Голубев, Леня Середин и кузнец-сварщик Гриша Лебедев – аварийная команда.

Мне приходилось на якутских спецлыжах торить след для бульдозериста. Иногда я садился в бульдозер рядом с бульдозеристом Иваном Левинковым, показывая направление пути.

Непрактичными оказались и местные проводники – якуты со своими оленями. Через полсотни километров я попрощался с ними. Олени  не ходоки по льду и глыбовым россыпям. Им нужна узенькая натоптанная тропа. Ее не было.

На каждом агрегате был водитель и никого лишнего. Отдыхали водители в кабине  при досмотре постоянных дежурных.

Забавный случай. После возврата якутов проводников под брезентом одной автомашины были обнаружены, под смех и хлопанье рукавиц всех присутствующих, две славные девчонки - добровольцы из жителей Чары, которых припрятали мои механизаторы для поварских дел.… Не отправлять же их пешком назад. Так они надолго приобщились к партии № 327. И питание в колонне явно упорядочилось и улучшилось. Все бы хорошо, но Север и трудный путь давали о себе знать!

Очередное ЧП. Как обычно мы продвигались ночью, пока сон не сваливал первых уставших водителей. При свете фар мы спускали по крутому склону к реке груженые автомашины и сани, придерживая их на тросах страхующим трактором. Все шло нормально.

И вдруг ко мне подбегает водитель второго трактора и кричит: «Бульдозер провалился! Утонул! Бульдозерист Ваня выбрался, мокрый на льду прыгает! До места провала около километра чистый лед! Нужна помощь! Замерзнет!».

В таких случаях каждая минута дорога. Представил Ваню, прыгающего, обледеневшего… Мороз под 50 градусов. Решение одно:

- Все трактора, машины и трактор с будкой и печкой на полной скорости по следу на льду – вперед! Остальным продолжать спуск! Сохранять спокойствие и осторожность!..

Сам с Колей Биином – в вездеход «АТЛ-5». Фары с трудом пробивают морозную ночную мглу. Вот и черная полынья. Подкатываем к краю полыньи. В свете фар прыгающий, закуржавевший Ваня Левинков… Дальше легче… Главное, жив! Обнимаем, тормошим, накидываем телогрейку.… А вот и тепляк, а в нем горящая печь,  и в нем спасение! Перекрывая рев двигателей,  кричу Елизарову: - Боря, Ивана в тепляк! Раздеть догола! Одень в любое сухое, и к печке! Натереть спиртом и стакан спирта внутрь! Отвечаешь за жизнь Ваньки! - Ребята подхватили Левинкова… и в тепляк. Стало веселее. Сам Ваня приговаривал:

- Петрович, лишь бы руки оттерли… Рычаги холодные…

- Ототрут, Ваня, - уговаривал я, - ты сам грейся, шевелись, но после спирта не бузатерь!..
А Ваня опять мне:

- Петрович, стакан спирта мне многовато, распорядись – на потом!.. Мне ведь бульдозер, как достанем, протянуть надо и масло сменить…
Говорит, а замороженные губы не слушаются…

- А вам, парни, - обращаюсь я к бригаде Коли Голубева, - выбирать сушины в округе, валить и тракторами подтаскивать к полынье – делать два больших костра! А между ними будет наша работа по спасению бульдозера и его восстановлению. Трактористам – светить фарами и подтаскивать сушины!

Развели огромные костры, и за дело. Бульдозер на дне. До форкопа два метра. Нужно зацепить сложенный для прочности вчетверо трос, раздолбить лед до берега метров двадцать, и всеми тракторами попытаться вытащить его на берег, не повредив двигатель и кабину.

Мороз! Вода в реке черная, ночная, неприветливая. Течение возле бульдозера спокойное, зловещее, а к берегу – быстрое.

Стою у пролома, соображаю, как лучше трос зацепить.… Чувствую, на плечо рука легла. Миша Гавриков:

- Петрович, не раздумывай, ты колонне нужнее, чем я. Чуть-чего, не дойдем без тебя до «Звездного». Так что, позволь уж мне трос зацепить. Я лучше разберусь, как это сделать. Только ты лично веревкой подстрахуй – течение под лед тянет…

Славный был парень. Где он теперь? Жив ли? Так хотелось бы еще раз сказать ему: - Спасибо, Миша! Спасибо, «урановый» человек! Спасибо, геолог-работяга!

Телогрейку он скинул, а штаны, рубаху и сапоги меховые снимать не стал. Только обвязал сапоги веревкой потуже. Опытный был парень. Обвязали мы его веревкой вокруг пояса, и он, поймавшись за тракторную кабину, ушел под воду. Вскоре выныривает и с выдохом просит:

- Кувалдочку дайте! Стопорный шкворень чуть погнут, не могу вытащить.

Кувалду «киянку» быстро принесли, успели и наказов ему надавать:

- Ты, Миша, не спеши, в воде то теплее, погрейся, да трактор  не переверни!..

Шутили. Паники не было. Со второго погружения он зацепил трос, вынырнул, и как огромный тюлень стал выползать на лед, все вокруг заливая водой. Его сразу в тепляк к печке – переодевать. И, конечно же, не обошлось без согревающего спирта, от полной кружки которого он не отказался. Для этого и спирт брали в дорогу, вместо лекаря.

В общем, бульдозер вытащили. Пользуясь тем, что он хорошо промылся, дружно сделали ему профилактическую протяжку узлов и башмаков и сменили масло. Ваня Левинков остался доволен, - «не было бы счастья, да несчастье помогло», улыбаясь, приговаривал он, похлопывая отогретыми руками по леденеющей стали бульдозера. После сытного завтрака, который приготовили наши «зайчихи-поварихи», поход продолжился…

А вот и февраль. Все реки, речушки и перевалы позади. Перед нами последний подъем на «Звездное» плоскогорье. Прикидываю варианты подъема – или по спускающимся наледям, или ломать лес и пробиваться косогорами?

И вдруг!... Рокот вертолета. Над нами «МИ-4». По легкости и манере полета предполагаю классного летчика Эрика Иванова. Так и есть, вижу его лицо. Он выбирает площадку. Выбегаю на плоскую наледь по центру долины и даю знак – здесь! «МИ-4» садится. Выпрыгивает Эрик. Здороваемся, обнимаемся.

Выходят двое – главный инженер нашей Сосновки Василий Поликарпович Дзядок и начальник производственного отдела Гагарин Георгий Петрович. Первые их слова:

- Уже два месяца, как мы вас потеряли! - Что я мог им ответить, кроме слов:

- Хорошо, что нашли… Что хорошего? Что привезли?

Заглядываю в вертолет – пустой!.. И продолжаю:

- А что в цивилизации уже нет хлебных магазинов? У нас в колонне давно мерзлый хлеб кончился. Сухари экономим. Хорошо запаслись консервами и макаронами – не пропадем. А вот стальной трос нам бы не помешал, пятьсот метров изорвали,  последние метры бережем…

- Мы как-то не подумали, - был ответ. - А вот тебе телеграмма от Гурия Ивановича.… Прочти, что пишет начальник Сосновской экспедиции из столицы. Он сейчас в Главке.

Читаю телеграмму: «Зенченко тчк. Знатоки говорят – путь непроходим тчк Антипов тчк».

Как вам, Читатель, нравится смысл этой телеграммы, полученной после двух месяцев похода перед штурмом последнего подъема к цели – «Звездному»?.. Спрашиваю прибывших вертолетом руководителей:

- Как надо понимать эту телеграмму? Идти вперед и нести ответственность или поворачивать назад и тоже нести ответственность?.. Поглядите на нашу колонну, за ней поваленный лес «пиками» на нас смотрит. Никакая техника навстречу этим пикам не пройдет. Смотрите лучше – справа скальные прижимы, а по долине крупноглыбовые россыпи. Пройденный путь выбран нервами всех участников утвержденного задания. Как говорят на Колыме зэкам: «Шаг влево – стреляю! Шаг вправо – стреляю!». Куда прикажите идти, вы – руководители Сосновки? И куда идти нам – исполнителям воли Главка? Поворачивать… или идти вперед – на ура?

Серьезные и ответственные руководители Сосновки  ответить ничего вразумительного не могли…. Я предложил им попить чай с сухарями, а сам обратился к командиру «МИ-4»:

- Выручай, Эрик! Давай пролетим над тремя ледниковыми долинами в их верховья и обследуем лесной косогор на предмет крупноглыбовых россыпей. Мне нужен лучший вариант, чтобы ходовая тракторов и машин уцелела. Эрик сразу все понял  и знаком дал мне понять – летим!

Мы облетели, казалось бы, прекрасные ледниковые ленты дорог, но непригодные и смертельно опасные в случае, когда десятитонный трактор, как на коньках, скользнет под уклон, а затем под обрыв, или, повернув боком,  молнией скользнет по собственным машинам и … людям!

Нам повезло. Мы нашли вариант «косогора», который можно реально расчистить бульдозером и серпантином забраться на высотное снежное плоскогорье. А там, считай дома – до «Звездного» полсотни километров!

Когда мы приземлились, я торжественно заявил Борису Елизарову: «Боря! При первой встрече с Эриком в Олекминске, чарка с нас! Это под твой особый контроль!».

Все наши походники, почувствовали хороший результат полета на «МИ-4», оживились и повеселели.

А нашим авторитетным руководителям я пожелал хорошего полета и сказал:

«Спасибо, что нас не забыли. А ответственность за поход я беру на себя. И Гурию Ивановичу передайте – пусть не беспокоится.… Всего вам хорошего».

После того, как улетает «МИ-4», у геологов наступает обычная грустная тишина. Но в нашем случае этого не было. Стоял привычный гул от  беспрерывно работающих двигателей, и не было сожаления, что улетели такие заботливые о нашей судьбе ответственные люди. Остался вопрос: зачем прилетали? И было ли угрызение совести?.. А ведь в памяти многих – это крупные руководители…

После отлета «МИ-4» состоялась планерка и решение:

сегодня днем профилактика, ужин и долгий  сон всем, кроме дежурных по лагерю с присмотром за работой двигателей. А сейчас мы с Иваном Левинковым пробиваемся на плоскогорье по намеченному мной маршруту и сверху начинаем расчистку дороги для последнего штурма высоты. Возможно, к утру управимся…

Все пошло по плану. Описывать страшилки – терять время.

Но один случай незабываем. За дневное время мы проломились наверх. Начали уже в потемках расчистку. Иван работал всегда стоя. Рост его – чуть больше 150 см, позволял это. Работая, он жил с бульдозером, как единый организм. Я иногда шел впереди, показывая на спрятанную глыбу или другое препятствие. А иногда садился слева в кабину и также наблюдал за препятствиями и подавал нужные сигналы.

Но однажды, оглянувшись назад, я увидел, как из огромного завала, созданного бульдозером, появляется огромный ствол лиственницы, не торопясь, разворачивается,  и как могучий замах руки начинает перерастать в целенаправленный удар по нашей тракторной кабине. Сейчас снесет кабину и нас с Иваном…

- Ваня! Тормоз! – кричу я и толкаю рычаг сцепления…. Бульдозер остановился как вкопанный, но удар состоялся по углу кабины с моей стороны. Казалось, я оглох от удара. Иван присел, обхвативши голову руками. Пришли в себя…. Занялись обследованием.

Ножом бульдозера был зацеплен могучий корень лесины. Он стал по ходу поворачиваться, а лесина – выворачиваться из завала и с ускорением пошла на удар кабины. Спасла реакция Ивана, и в какой-то мере моя, и прочность железной российской кабины.

Судьба уже давно учила нас быть бдительными. Учила и оберегала, спасибо ей! Иван сдал назад. Отпихнул подальше ножом лесину и мы продолжили ночную работу. Сонное состояние пропало. К утру мы были в таборе…. Планерка. Завтрак… и штурм высоты!

Двое суток без сна. И вот он безлесный простор снежного плоскогорья. Всем отдых.

И начало нового непредвиденного нами пути по снежной высокогорной равнине.

Я шел, не торопясь, на якутских лыжах, стараясь выбирать самый краткий путь. Бульдозер стал отставать, а затем совсем пропал из вида, как бы пропал в снегу. Порой уже в сумерках мне казались огни фар колонны, как это часто раньше бывало, но потом все исчезало…. Легкая поземка заметала мои следы. Звезд, похоже, не будет. Надежда на один компас – вернуться к колонне.

Я заметил прутик в снегу, а на нем намотанную рыболовную леску. Долго пробовал безуспешно, но вертикально вытащил удилище длиной чуть больше двух метров, каким пользовались наши ребята после работы на «Звездном». Вот почему отстал бульдозер – плотный снег, где-то два метра глубиной. Видимо, не хватает мощности протолкнуть и разгрести. Когда я увидел реальные огни колонны и подошел к работающему бульдозеру, то увидел картину:

Иван работает особо. Он не пробует пробиться вперед по ходу маршруту к цели, а уминает, уплотняет стенки сугроба для продвижения колонны в снежном коридоре. Это мог терпеливо делать только Иван Левинков! Так и двигались, терпеливо создавая траншею и путь для всей колонны.

Вам, Читатель, не приходилось бывать в снежной глубокой траншее, особенно в ночную метель, когда внезапно гаснут над головой низкие звезды, а колючий снег начинает  вас засыпать с желанием – заглушить двигатели и похоронить вас в готовой братской могиле, как незваных завоевателей Севера? Мне и моим соратникам приходилось испытывать  это и не рассчитывать на терпение судьбы, а действовать.

Все знали о значении и сохранении пустот в потолочном сугробе для выхлопа газов работающих двигателей и требование: постоянно отгребать снег от дверей тракторов, машин, походной мастерской (ПРМ) и санной будки, чтобы однажды выбраться на свободу. Так осуществлялся на практике закон природы – «Борьба за существование». Неисполнение закона – смерть! Мы свято соблюдали этот закон, как пелось в геологической песне: «…и в снег, и в ветер…». И, конечно же, в мороз!

Вспоминаются и чудесные минуты, когда мы выползали из сугроба на твердую кромку заснеженной траншеи, как медведи из заснеженной берлоги, а сверху – чистое небо и февральское яркое солнце, и … цель близка. Первый «медведь» - это бульдозер, который начинает расталкивать сугроб, создавая новую траншею – новый путь. У всех в руках лопаты для освобождения машин и тракторных саней из снежного плена. И только потом – коллективный обед.… И снова в непрестанный путь, и, к счастью, по меньшему снегу.

Мы на «Звездном»

Все когда-то кончается. Дошли мы до «Звездного». Сразу расчистка места под палатки и под баньку, почти три месяца не мылись.

Подтянули весь караван. Двадцатиместная палатка с железными печами и длинным наскоро сколоченным столом и сиденьями была готова. И ужин готов – середина ночи. А какой ужин, Читатель! Все горячее – тушенка, макароны с тушенкой, рыба жаренная, котлеты из последнего НЗ и… рыба – расколотка с перцем.… И спирт! Сегодня можно. И тосты: «Наша взяла! Дошли всем ветрам назло!.. За атомный щит Родины!».

И мой тост: «За вас, ребята! Спасибо, геологи-работяги, спасибо, водители-механизаторы! Дошли! Ни одного тракторного башмака не потеряли! Никакой геологии без вас быть не может! За вас, друзья мои! Спасибо!».

Разговоры, рукопожатия, объятия и еще много тостов.… Про Новый год забыли. К утру уснули.… В спальных мешках! На раскладушках! В тепле!

Первый раз двигатели заглушили, воду слили. Можно спать спокойно. В ушах звон от тишины. В небе звезды большие, лохматые, приветливые… Я спал, как всегда, в будке походной мастерской (ПРМ), на лежанке за токарным станком. Ваня Левинков примостился на ящике около печурки. Благодать! Вот оно счастье человеческое – достижение цели, физическое расслабление и духовное удовлетворение.… Спасибо тебе, судьба моя!

Содержание:

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Слово к читателю. Прощай, Колыма. Прощай, прошлое

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Секретная экспедиция. Уран Чары и медь Удокана

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Секретная экспедиция. Мой путь к урану в Стрельцовском прогибе

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Секретная экспедиция. Чёрные кресты на урановой Стрельцовке

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». О геологах-работягах ... и несправедливости Родины

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Стрельцовка. Сентябрь 1962. Шаги к месторождению урана

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Новые «кресты» на стрельцовском уране

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». О рождении Краснокаменска и "урановой жемчужины" России

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Главный инженер. Конкретные задачи

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Я урановый пенсионер. Я готов к исповеди. Эпопея урана

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». О методах поисков урана - на опыте прошлых лет. Эпилог урановой эпопеи

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Приложения и фото-факты

• Расскажите об этом своим друзьям!

• «Помогите!». Рассказ Андрея Хромовских
  
  Пассажирка стрекочет неумолчно, словно кузнечик на лугу:
• «Он, наверное, и сам кот»: Юрий Куклачев
  
  Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола (1980).
• Эпоха Жилкиной
  
  Елена Викторовна Жилкина родилась в селе Лиственичное (пос. Листвянка) в 1902 г. Окончила Иркутский государственный университет, работала учителем в с. Хилок Читинской области, затем в Иркутске.
• «Открывала, окрыляла, поддерживала»: памяти Натальи Крымовой
  
  Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
• Казалось бы, мелочь – всего один день
  
  Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой год.
• Так что же мы строим? Будущее невозможно без осмысления настоящего
  
  В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за строй?
• Первый фантаст России Александр Беляев
  
  16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
• «Необычный актёрский дар…»: вспомним Виктора Павлова
  
  Выдающийся актер России, сыгравший и в театре, и в кино много замечательных и запоминающихся образов Виктор Павлов. Его нет с нами уже 18 лет. Зрителю он запомнился ролью студента, пришедшего сдавать экзамен со скрытой рацией в фильме «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика».
• Последняя звезда серебряного века Александр Вертинский
  
  Александр Вертинский родился 21 марта 1889 года в Киеве. Он был вторым ребенком Николая Вертинского и Евгении Скалацкой. Его отец работал частным поверенным и журналистом. В семье был еще один ребенок – сестра Надежда, которая была старше брата на пять лет. Дети рано лишились родителей. Когда младшему Александру было три года, умерла мать, а спустя два года погиб от скоротечной чахотки отец. Брата и сестру взяли на воспитание сестры матери в разные семьи.
• Николай Бердяев: предвидевший судьбы мира
  
  Выдающийся философ своего времени Николай Александрович Бердяев мечтал о духовном преображении «падшего» мира. Он тонко чувствовал «пульс времени», многое видел и предвидел. «Революционер духа», творец, одержимый идеей улучшить мир, оратор, способный зажечь любую аудиторию, был ярким порождением творческой атмосферы «серебряного века».
• Единственная…
  
  О ней написано тысячи статей, стихов, поэм. Для каждого она своя, неповторимая – любимая женщина, жена, мать… Именно о такой мечтает каждый мужчина. И дело не во внешней красоте.
• Живописец русских сказок Виктор Васнецов
  
  Виктор Васнецов – прославленный русский художник, архитектор. Основоположник «неорусского стиля», в основе которого лежат романтические тенденции, исторический жанр, фольклор и символизм.
• Изба на отшибе. Култукские истории (часть 3)
  
  Продолжаем публикацию книги Василия Козлова «Изба на отшибе. Култукские истории».
• Где начинаются реки (фрагменты книги «Сказание о медведе»)
  
  Василию Владимировичу в феврале исполнилось 95 лет. Уже первые рассказы и повести этого влюблённого в природу человека, опубликованные в 70-­е годы, были высоко оценены и читателями, и литературной критикой.
• Ночь слагает сонеты...
  
  Постоянные читатели газеты знакомы с творчеством Ирины Лебедевой и, наверное, многие запомнили это имя. Ей не чужда тонкая ирония, но, в основном, можно отметить гармоничное сочетание любовной и философской лирики, порой по принципу «два в одном».
• Композитор из детства Евгений Крылатов
  
  Трудно найти человека, рожденного в СССР, кто не знал бы композитора Евгения Крылатова. Его песни звучали на радио и с экранов телевизоров, их распевали на школьных концертах и творческих вечерах.
• Изба на отшибе. Култукские истории (часть 2)
  
  Было странно, что он не повысил голос, не выматерился, спокойно докурил сигарету, щелчком отправил её в сторону костра и полез в зимовьё.
• Из полыньи да в пламя…
  
  120 лет назад в Иркутске обвенчались Александр Колчак и Софья Омирова.
• Лесной волшебник Виталий Бианки
  
  На произведениях Виталия Валентиновича выросло не одно поколение людей, способных чувствовать красоту мира природы, наблюдать за жизнью животных и получать от этого удовольствие.
• Записки андрагога. Из дневника «Союза неугомонных»
  
  С 2009 года в Иркутске действует добровольческий образовательный проект «Высшая народная школа (ВНШ) для людей пенсионного возраста», девиз которой «Не доживать, а жить!» В этом году школке исполняется 15 лет…