«ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Секретная экспедиция. Уран Чары и медь Удокана

СЕКРЕТНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Человеческие пороки породили атомные бомбы и планы нападения на Советский Союз. Нужен был «атомный щит» в виде ответных атомных бомб. Отсюда – рождение «секретных экспедиций» для поисков урана. Все остальное – на потом…

Автор.

Фрагменты истории урана (до 1955 года)

Напрашиваются вопросы: Почему секретная? Куда держала путь эта экспедиция? Кто шел этим путем? Куда пришли? На эти вопросы, по ходу повести попробуем дать ответы.

Главная задача экспедиции – это поиск и открытие месторождений урана, как решение основной части возникшей «урановой проблемы». Урановый проект предусматривал в первую очередь создание атомных бомб - потому и секретно. Потому и путь к урану.

Ученые рассчитывали ядерную бомбу, а геологи-работяги были обязаны найти в земной природе уран. А затем почти вся страна, так или иначе, создавала боевые атомные бомбы.

За последние годы ХХ века многие грифы – «секретно», «совершенно секретно» - перечеркнуты. В печати стали появляться кое-какие данные по атомной энергетике и даже по ядерному оружию.

Однако о людях, посвятивших и отдавших почти всю свою жизнь поискам и разведке урана, кроме  легенд «об урановых рудниках» и мифах «о смертниках», широкому кругу читателей мало что известно. По официальным документам они остались людьми, неизвестно чем занимающимися в своей жизни. Сегодня, хотя бы в форме отдельных эпизодов, можно и нужно об этом рассказать.

Памятуя мнение великого атомщика Нильса Бора – «Никакой проблемы со звериной серьезностью не решить», продолжим нашу беседу с некоторыми отклонениями от «серьезности» - к интересным легендам  и фактам  урана.

Кто такой Уран – бог неба? И каковы его сыновья?

Одно из сказаний о происхождении мира и богов гласит: «Вначале существовал лишь вечный безграничный Хаос. Все возникло из безграничного Хаоса – весь мир и бессмертные боги. Из Хаоса произошла богиня Земли – Гея. Уран – бог неба воцарился в мире. Он взял в жены Гею. Уран и Гея породили множество чудо-детей-титанов и трех великанов-циклопов. Против их ужасной силы ничто не может устоять, их стихийная сила не знает предела. Возненавидел Уран своих детей-великанов, в недра Земли заключил он их в глубоком мраке». Как мы теперь знаем – «до поры до времени»…

Размышления приводят к сказочным версиям о том, что древние знали факты, предшествующие рождению мифов или унаследовали кое-что глубинное в понимании мироздания от погибших цивилизаций, или на основе сильнейшей интуиции строили воображаемый ими мир. Но в любом случае, предупреждали нас быть осторожней и почтительней с ураном. К детям Урана еще вернемся.

Что такое природный уран? Есть ли у него сыновья?

В определении названия и свойств урана много интересного и даже мифического. Открыт уран как химический элемент совсем недавно, в 1789 году немецким химиком М.Г. Клапротом. (Металлический уран получен французским химиком Е.М. Пелиго в 1841 году). Элемент уран свое название получил в честь седьмой по удаленности от Солнца гигантской планеты – Уран, открытой незадолго до этого в 1781 году В. Гершелем. Несмотря на удаленность от Солнца, планета Уран имеет самую высокую необъяснимую световую отражательную способность среди планет. При этом интересно то, что все эти открытия произошли много веков спустя после древнегреческих сказаний об Уране – Боге неба, но также связаны с небом.

Уран, в переводе с древнегреческого – небо. К этому следует заметить, великий геохимик В.И. Вернадский в 1888 году высказал мысль: «Происхождение элементов находится в связи с развитием Солнечной и Звездной систем. В этих условиях законы химии получают совершенно другую окраску». Создатель «Периодической системы элементов» Д.И. Менделеев в 1870 году написал: «Убежден в том, что исследование урана, начиная с природных источников, приведет еще ко многим новым открытиям. Я смело рекомендую тем, кто ищет предметы для новых исследований, особо тщательно заниматься урановыми соединениями».

Какое пророчество! Не это ли ответ на загадку: почему французский физик Анри Беккерель в 1896 году, изучая рентгеновские лучи, взял в руки урановое соединение и открыл естественную (!) радиоактивность     природного элемента без каких-либо внешних воздействий. Это же явление подтвердили супруги М. Кюри и П. Кюри, в 1898 году, детально исследуя эффект солей урана. Они же узаконили термин «радиоактивность». Они же придали урану значение родоначальника для последующих, в том числе первых по открытию, «дочерних» (правильнее было бы – «сыновних») продуктов радиоактивного распада – полония и радия. А потом были открыты и получены такие «дети урана», что мир содрогнулся. К этому мы подойдем. А пока об отце – природном уране. Уран - радиоактивный элемент (металл).

В природе известно более 150 урансодержащих минералов. Значительная часть урана в природе находится в рассеянном состоянии. Месторождения урана, пригодные для промышленного освоения, довольно редки и трудно открываемы. Бывают и народные названия – «вредный камень» и «волчий камень». Однако, один из сыновей урана – радий и внук урана – радон с давних времен используется в медицине. Некоторые соединения радиоактивных элементов использовались в приборостроении для изготовления светящихся красок для шкал приборов. Важным было предложение Дж. Джоли – использовать явление радиоактивного распада для определения геологического возраста минералов  и горных пород.

Однако, продолжим о детях Урана.

Природный уран состоит из смеси трех изотопов: уран-238, уран-235, уран-234. Уран-238 и уран-235 являются родоначальниками двух радиоактивных рядов – разновозрастных многочисленных «детей урана».

Главное, уран имеет трех сыновей, обладающих могучей ядерной энергией: уран-233 с примесью родословной тория, уран-235, а также получаемый при совместном превращении изотопов урана, неестественный плутоний-239. Вот она первая тройка «великанов-циклопов-детей Бога-Урана», рожденных древними мифами.

Забегая вперед, отметим, двое из них: плутоний-239 и уран-235 в качестве зарядов бомб – «Малыш» и «Толстяк», разрушили в 1945 году мирные города Японии Хиросиму и Нагасаки. И все это, как видим по названию бомб, с долей шутки – без «звериной серьезности». Интересно  то, что отец ядерной физики Э. Резерфорд не верил в реальность использования ядерной энергии в практических целях. Хотя сам он осуществил первую искусственную ядерную реакцию, превратив азот в кислород.

В противовес ему, на основании исследований первых двух десятилетий, В.И. Вернадский пророчески сказал: «Недалеко то время, когда человек получит в свои руки атомную энергию, такой источник силы, который даст ему возможность строить свою жизнь, как он захочет. Это может случиться через столетия. Но ясно, что это должно быть. Сумеет ли человек воспользоваться этой силой, направить ее на добро, а не на самоуничтожение? Дорос ли он до умения использовать силу, которую неизбежно должна дать ему наука?..».

Так и хочется воскликнуть: «Каким же славным человеком вы были, Владимир Иванович! Но все получилось не так, как надо».

О злых силах урана

В черный день 26 апреля 1939 год, первые в политике за мировое господство, немецкие ученые интеллигенты – профессор Гамбургского университета Пауль Гартек и его ассистент Вильгельм Грот направили военному руководству Третьего рейха свой вывод о том, что «Страна, которая первой поставит себе на службу достижения ядерной физики, обретет абсолютное превосходство над другими…». Это же бензин в костер фашизма!

В Германии появился гриф «секретно». Вот тогда, 2 августа 1939 года, по настоянию видных ученых-эмигрантов из Европы и поселившихся в США Сциларда и Ферми, родилось известное письмо А. Эйнштейна президенту США Рузвельту о намерениях Гитлера применить атомное оружие и необходимости опередить его в этом.

Шли напряженные месяцы. В сентябре 1939 года Германия напала на Польшу. Франция и Англия объявили войну Германии. Началась Вторая мировая война.

Рузвельт написал на послании Эйнштейна – «Это требует действий!». Подпись и число – 11 октября 1939 г. Однако гонка к атомной бомбе в США началась два года спустя после 7 декабря 1941 года, когда японцы разбомбили Пирл-Харбор и уничтожили основные силы Тихоокеанского флота США, т.е. по русской поговорке: «Когда жареный петух  клюнул». Мировой пожар войны разгорался. Рушилось все, в том числе и научные связи. Как будто и не было первых десятилетий содружества ученых многих стран, в том числе Франции, России, Англии, США, Германии. Трудно стало представить, что все работали вместе самозабвенно и открыто, а с точки зрения нравственной – на пользу человеческого общества. Даже школьники знали, что творится в атомном мире.

С началом войны дымный занавес с грифом «совершенно секретно» перекрыл научные связи. К созданию атомной бомбы с трудом, но продвигалась Германия. С 1942 года  целеустремились к атомной бомбе США. С 1943 года, после наметившегося перелома в войне, к решению урановой проблемы по возможности приступил Советский Союз. Но условия старта были разными. Оно и понятно. В 1940 году вся урановая руда, находившаяся на складах крупнейшего в мире африканского             месторождения Шинколобве, была перевезена в США. Ранее добытая  урановая руда этого месторождения была вывезена в Германию. Тем самым, по количеству накопленных концентратов урана, США и Германия были достаточно обеспечены для строительства первых реакторов и создания первых атомных бомб.

О рождении «урановой проблемы» в СССР

Советский Союз практически добытых и разведанных достаточных запасов урана не имел даже на первый промышленный реактор для наработки плутония – заряда атомной бомбы или для заводского производства оружейного урана-235, также для атомной бомбы.

По определению академика А.И. Александрова

– «важнейшей составной частью «урановой проблемы» был невероятно трудный план – начать усиленные поиски месторождений урана и организовать его добычу».

Первые шаги при поисках урана

8 апреля 1944 года Комитет обороны обязал Комитет по делам геологии при СНК СССР организовать поиски месторождений урана в районах Средней Азии, Казахстана, Эстонской и Карельской ССР, в Западной и Восточной Сибири.

Но опыта поисков месторождений урана еще не было. Отсутствовала возможность вооружать поисковиков портативными полевыми радиометрами. Приходилось довольствоваться замерами радиоактивности пород альфаэлектроскопами.

Поисковые работы везде начинались с массовых проверок радиоактивности образцов горных пород в музеях и хранилищах геологических организаций, взятых в разное время на самых различных месторождениях полезных ископаемых, в лучшем случае, с ранее выявленных рудопроявлений урана. Этим работам придавалось очень большое значение.

В последующем появилось официальное определение одной из форм организации поисков урана – «массовые поиски» («попутные поиски»). Был принят ряд правительственных постановлений и положений, обязывающих проведение поисков урана всеми геологоразведочными организациями СССР.

Для разработки научных основ и оказания научно-методической помощи организациям, проводящим поиски месторождений урана, подключались и специализировались на уран несколько научно-исследовательских институтов (НИИ), в том числе – ВИМС, ВИРГ,    ВСЕГЕИ.
Однако в 1943-1944 годах, когда наша страна одна несла на своих плечах всю тяжесть борьбы с немецко-фашистскими полчищами, геологи-поисковики, не имея полевых радиометров, не говоря обо всем другом необходимом, естественно не могли дать ощутимых результатов, хотя и старались.

Победа. Конец войне… И вот он – 1945 год! Взят Берлин! Капитуляция фашистской Германии! Долг союзника… и августовский штурм японских укреплений! Под грохот советских танков и залпов «Катюш» и ... американских атомных бомб на Хиросиму и Нагасаки – капитуляция Японии! Победа!  «Праздник со слезами на глазах».

Казалось бы, надо утереть слезы и строить радостную жизнь. Ведь четыре года войны! Это же более 30 миллионов убитых советских людей, сколько раненых и искалеченных,  сколько материнских слез пролито! Не зря в те дни появилась песня, где были заветные слова: «Лишь бы не было войны!». Но человеческое отродье в виде лицемерного союзника в прошлой войне мыслило и решало не так.

О планах новой войны

Новое руководство США (после смерти Рузвельта) тайно готовило планы нападения и уничтожения Советского Союза… «Первым документом, прямо нацеленным против СССР, сочиненным на второй день после окончания войны 4 сентября 1945 года – являлся «Меморандум № 329 объединенного разведывательного комитета, представленный 3 ноября 1945 года на рассмотрение Комитета начальников штабов США». В Меморандуме   ставилась   задача:   «Отобрать   приблизительно 20 наиболее важных целей, пригодных для атомной бомбардировки в СССР и на контролируемой им территории». Далее шло перечисление: «Москва, Горький, Куйбышев, Свердловск, Новосибирск, Омск, Саратов, Казать, Ленинград, Баку, Ташкент, Челябинск, Нижний Тагил, Магнитогорск, Тбилиси, Новокузнецк, Пермь, Грозный, Иркутск, Ярославль». На гибель обрекалось свыше 13 миллионов людей (Правда, 29.08.88 г.).

Отложите книжку, Читатель, вдумайтесь в смысл этих бредовых идей и представьте картину разрушений, крови и горя. Как до такого можно додуматься?! И это после дружеских встреч американских и советских солдат на Эльбе в дни завершения мировой войны, сгубившей полсотни миллионов жизней на Земле.

Сегодня мы кое-что знаем из того, что планировалось в те дни и осуществлялось в последующие годы. Вспомним хотя бы часть того, что было до середины пятидесятых годов.

4 апреля 1949 года было объявлено о создании организации Североатлантического договора (НАТО). Ее членами стали: США, Англия, Канада, Франция, Италия, Португалия, Дания, Норвегия, Бельгия, Голландия, Люксембург, Исландия. Затем к ним присоединились Турция, Греция, а несколько позднее Западная Германия (ФРГ).

«Подписав Североатлантический договор, мы создали военный союз, целью которого является война с Советской Россией» - комментировала газета «Нью-Йорк дейли ньюз».

По плану «Троян»  объектами атомного удара должны были стать уже не 20, а 70 советских городов. Начало военных действий было назначено на 1 января 1950 года». Прошу запомнить эту дату, Читатель.

В дальнейшем аппетиты росли, по мере накопления атомных бомб. По плану «дропшот» 18 января 1957 года планировалось сбросить на 100 советских городов уже 300 атомных бомб и дополнительно 29 тысяч тонн «обычных бомб», привязанных к 200 конкретным целям, с тем, чтобы за один прием превратить в пепел 85% советской промышленности. Прошу запомнить и эту дату. Эксперты Пентагона даже вычислили, что в первые полчаса войны должно быть «выведено из строя» - убито и искалечено 65 миллионов человек.  Затем с запада и юга на советскую территорию должны были вторгнуться 164 дивизии НАТО. Завершающий этап плана «дропшот» предусматривал оккупацию СССР («Известия», 23.07.88 г., «Правда», 29.08.88 г.). Могло ли Советское правительство не знать этого и, учитывая ошибки Отечественной войны – не действовать? Знало наверняка и действовало, мобилизуя народ на укрепление обороноспособности страны.

О темпах к атомной бомбе

Сразу после сброшенных на Хиросиму и Нагасаки американских атомных бомб, решением Государственного комитета обороны (ГКО) 20 августа 1945 года было организовано Первое главное управление (ПГУ) при СНК СССР (во главе с Б. Ванниковым), преобразованное в 1953 году в могущественное «Министерство среднего машиностроения», попросту назовем его «атомное министерство» (под руководством на долгие десятилетия – Е.П. Славского). Этим же решением Комитета обороны был создан  «специальный комитет», председателем которого был назначен Л.П. Берия.

После особого распоряжения Сталина ускорить работы по созданию атомной бомбы, сроки для исполнения работ ставились такие, что сегодня они кажутся фантастическими. Вот один пример: «Магадан, начальнику Дальстроя МВД, тов. Никишову. Необходимо принять меры к тому,      чтобы энергично развернуть поиски уранового сырья и уже в текущем году организовать добычу руды и выпуск концентратов урана. Прошу через каждые две недели сообщать о принимаемых мерах по выполнению задания. Лаврентий Берия».

Первый уран - на первую бомбу

Для первого исследовательского атомного реактора И.В. Курчатову требовалось 36 тонн урана, а добыча урана со всех рудников страны в 1945 году была около 14 тонн. Где брать уран?

На первых порах выручил немецкий уран около 100 тонн. Его нашли на тайных складах Германии, не успевшей использовать урановый концентрат по назначению. Этого хватило на первый и частично второй уже промышленный реактор для наработки плутония – заряда в первую атомную бомбу. Остальную часть для второго реактора  добыли по крохам на всех рудниках и старательских артелях, где было возможно.

Помог уран Европы

Несмотря на то, что поиски урана немецкими геологами на своей территории были безрезультатными, более того – давались отрицательные прогнозы,  в сентябре 1945 года 9-е управление МВД СССР организовало Саксонскую рудно-поисковую партию для проведения ревизионных работ по урану в «Рудных горах». Это было начало поисков и добычи урана в очень значимых количествах в странах социалистического    лагеря.

Вот несколько показателей добычи урана в тоннах по годам – в СССР и странах социалистического лагеря   (Германия, Чехословакия, Болгария, Польша):

1945 год – СССР – 14,6 т; соц. лагерь – 0;
1946 год – СССР – 50 т; соц. лагерь – 60 т;
1947 год – СССР – 129 т; соц. лагерь – 208 т;
1948 год – СССР – 182 т; соц. лагерь – 452 т;
1949 год – СССР – 278 т; соц. лагерь – 988 т;
1950 год – СССР – 417 т; соц. лагерь – 1640 т.

А дальше, в результате разворота поисков и добычи урана на территории СССР показатели значительно менялись. Геологи Советского Союза стали открывать месторождения не только за рубежом, но и в неизведанных просторах своей страны. Это был результат решительной политики советского руководства.

Создание Главка и «секретных экспедиций»

Уже через считанные дни после взрыва американских бомб и завершения мировой войны, а также с учетом создания планов нападения на Советский Союз, решением Правительства 16 октября 1945 года создается Первое главное геологическое управление – ПГГУ (в обычном употреблении геологами – «Главк»). В его подчинении ВИМС с 70%  научной урановой тематики и ВИРГ – 100% урановой направленности, в основном – создание новых полевых радиометров, крайне необходимых геологам поисковикам. Затем были подключены многие другие НИИ, в т.ч. ВСЕГЕИ, где был организован отдел спец. исследований по геологии урана. Главку была поставлена задача: к 1 апрелю 1946 года создать 270 геологических партий, в том числе – 158 поисковых, 28 геологоразведочных и 84 ревизионных, для работы в различных регионах страны. Более того, в непосредственное подчинение Главку, начиная с 1947 года, из территориальных геологических управлений были переданы все подразделения (экспедиции, партии, отряды, спецгруппы), проводившие поиски месторождений урана. На их основе приказом по министерству от 03.11.1947 по регионам страны были созданы специализированные на уран «секретные экспедиции»: Кировская (г. Киев), Шабровская (Зеленогорская - г. Свердловск), Октябрьская (Северная, Невская – г. Ленинград), Красногорская (г. Ленинабад), Волковская (г. Алма-Ата), Ермаковская (Горная – Тува), Калининская (Енисейстрой МВД – г. Красноярск), Березовская (г. Новосибирск), Сосновская (г. Иркутск).  Позднее, на востоке – Октябрьская (г. Уссурийск), Приленская (г. Алдан), Таежная (г. Хабаровск), Дальстрой МВД (Колыма)…, тем самым поиски урана начались по всей стране. Подобных темпов целевой организации в масштабах страны до этого и никогда потом геологическая служба не знала.

Результаты атомщиков

В 1946 году создано конструкторское бюро (КБ-II) – первый центр по разработке и созданию атомного оружия. В этом же 1946 году был запущен первый исследовательский атомный реактор. В 1948 году заработал промышленный реактор (завод «А») для получения плутония – заряда для  атомной бомбы. Требовался уран! Каковы же результаты «секретных экспедиций» до марта 1955 года? Справедливости ради, прекрасные результаты советских геологов были в странах социалистического  лагеря – открытие месторождений урана, разведка, добыча, вывоз в Советский Союз, и дальше по целевому назначению. Страны чужие, надо было торопиться. Сейчас ясно – правильно делали. В Советском Союзе лучшими  результатами геологических работ по урану можно считать – изучение и доразведка ряда мелких месторождений в Средней Азии: Тюя-Муюнское, Табашарское,  Майли-Суйское, Уйгурское, Адрасманское и ряд рудопроявлений. Все ранее известные и вновь выявленные месторождения и рудопроявления урана немедленно передавались в распоряжение ГУЛГМП (Главное управление лагерей горно-металлургической промышленности НКВД СССР).

Положительные результаты были получены в Южном Казахстане и Киргизии. Работы в этих районах начались в 1943 году с ревизий ранее известных  урановых рудопроявлений в виде скоплений ураноносных костей динозавров в песчаниках. А в 1951 году открыто месторождение Курдай. На Кавказе в 1944-45 годах вблизи перевала «Волчьи ворота», на горе Бештау, была зафиксирована урановая минерализация, а четыре года спустя месторождение Бештау было разведано и передано в промышленное освоение. В 1949 году открыто, разведано и передано в эксплуатацию месторождение на горе Бык. В 1954 году летная партия ВИМСа открыла месторождение урана «Меловое» вблизи побережья Каспийского моря. Аэроаномалии были связаны с ураноносными рыбными останками в глинах.

В южной части Енисейского кряжа в 1947 году найдено Усть-Ангарское урановое месторождение.

В Забайкалье в 1946 году старательским способом было отработано Заганское месторождение хлопинит-урановых руд, связанных с пегматитами.

В 1948 году в одном из ледниковых  каров хребта Кодар Сосновской экспедицией было выявлено и за два года отработано силами лагерей МВД месторождение «Мраморное» с контрастным урановым оруденением. В 1954 году в Забайкалье открыто месторождение урана «Дурулгуевское». В Алданском районе в сороковые годы были обнаружены, оценивались и частично отрабатывались россыпи моноцита, представлявшие интерес, как ториевое радиоактивное сырье. В 1947-48 годах организациями Дальстроя МВД на Чукотке было открыто небольшое месторождение «Северное», а на Колыме – мелкое «Бутугычанское» месторождение урана. Все, даже самые мелкие и труднодоступные месторождения урана незамедлительно отрабатывались горным или старательским способами организациями МВД, подведомственными лично Л. Берия. В самых разнообразных условиях находились и отрабатывались почти все рудные проявления урана. Страна по крохам собирала уран.

Подводя итоги поисков урана в 40-е годы и в начале 50-х годов, следует отметить, что лучшие результаты были получены в юго-западных районах страны. Первые крупные месторождения урана, хотя и с невысоким  средним содержанием, ставшие промышленными – это Первомайское и Желтореченское.

Главным результатом советских атомщиков и геологов уранщиков было отрезвившее на какое-то время американских агрессоров – успешное испытание 29 августа 1949 года первой советской атомной бомбы и вавгусте 1953 года – водородной бомбы.

Что руководило людьми, способными сотворить, казалось бы невероятное? Ответ дает академик Александров: «После испытания водородной бомбы ночью у Курчатова состоялось совещание. Перед началом он сказал: «Я поздравляю всех присутствующих, и от имени руководства страны хочу выразить благодарность за патриотический подвиг». Курчатов военные приложения атомной энергии считал вынужденными и временными. Вернувшись с испытания водородной бомбы, сказал мне: «Анатолиус! Это чудовищно! Не дай бог, если это применят против людей. Нельзя этого допустить!».

Как видим, прослеживается одна идея – патриотический долг, защита Родины, обеспечение мира. С этим жили. С этим работали. Помним слова Сталина:

«Если бы мы опоздали на один-полтора года с атомной бомбой, то, наверное, попробовали бы ее на себе».

Но не забыть бы даты атомных ударов по советским городам, намеченных на 1 января 1950 года и на 1 января 1957 года. Если первый удар был отведен неожиданным для США взрывом атомной советской бомбы, то второй, намеченный удар, был еще впереди. Вот почему Советскому Союзу были нужны не единицы бомб, а тысячи мощных бомб, чтобы охладить пыл США. Для этого нужен был уран. Много урана! Вот почему я снова вспоминаю колымский принцип: «Делай или умри!».

Здравствуй, «Сосновка»!

Принимай меня, урановая жизнь!

Солнечное утро первого мартовского дня в Иркутске обещало обязательные лужицы на солнцепеке в послеобеденное время. Я же – в меховой куртке, шапке-ушанке, в собачьих унтах, с рюкзаком за спиной и лыжами в руках, быстрым шагом топаю к автобусу, вызывая улыбки прохожих. Тороплюсь – надо успеть в общагу к Сергею Дорошкову – другого пристанища у меня не было. Только на автобусной остановке я опомнился:

- Ну, здравствуй, Иркутск! Здравствуй, «Сосновская экспедиция»!

В письме значился адрес: Глазково, ул. Касьянова, д.1, в горку от ангарского моста метров триста. Выйдя из автобуса, уже через несколько минут я открыл дверь в квартиру № 1. Каково же было мое удивление, когда посредине комнаты я увидел Сергея, держащего в руках кружку с чаем и белую сайку…

- Серега!..

- Петрович! Вот не ожидал от тебя такой прыти! Прибыл?! Давай сбрасывай с себя колымскую одежду, лыжи и рюкзак в угол, и к столу!

Затем он принялся меня тормошить, помог снять рюкзак и объявил присутствующим в комнате парням:

- Господа присяжные, это мой друг – Петрович! Он прибыл для продолжения своей геологической службы в нашей Сосновской экспедиции!

Все оживились. Стали знакомиться. Тут же предложили:

- Давай к столу! Сайки, чай без ограничений, а на десерт – прянички от Сережкиной мамочки.

Все засмеялись, а Сергей пододвинул мне тарелку с домашними пряниками.

- Серега! Те самые?! Студенческие?.. И те, что в тюрягу приносил?!..

- Те самые, Петрович. Семь лет уже по одному рецепту.

Никто не обратил внимания на мое восклицание, но мы с Серегой обменялись еще раз дружескими рукопожатиями…

- У вас что, обед?

- Обеденный перекус, а обед и ужин заодно будет вечером, как всегда, – информировал Сергей, - раскладушка тебе – в углу.

- Понял, - подытожил я, - ужин за мной. Отметим прописку в «сосновской» общаге, а прописку в Сосновской экспедиции обмоем после приказа о приеме. Я скину унты, приведу себя в порядок, и мы с тобой пойдем к вашему начальнику экспедиции Гарифулину.   

Так и сделали. Через час мы были уже в геологическом управлении,  где на третьем этаже размещалась секретная Сосновская экспедиция. Вахтер внизу. Вахтер с оружием на третьем этаже.

Анвар Габидулович Гарифулин встретил нас приветливой улыбкой:

- Что? Друг приехал? – он посмотрел на Сергея. – Ну, показывайте документы, дружки. По какой статье увольнение – с миром или с боем?.. И заявление о приеме к нам.

Я положил на стол паспорт и комсомольский билет с вложенным в него депутатским мандатом, трудовую книжку и заявление. Он внимательно все изучил и произнес:

- Это то, что надо! И особенно приятна запись в трудовой книжке  о поощрении за открытие золотой россыпи. Надеюсь на подобные записи после открытий месторождений урана…. Затем спросил:

- С чего бы хотел начинать? Я ответил:

- Посоветовавшись с Сергеем, полагаю начинать надо с простого геолога и, желательно, в летной партии.

- Очень хорошо, - сказал Анвар Габидулович, - нам нужны крепкие ребята для поверки аэроаномалий. Учтите, условия бывают очень трудные.… Однако, вы уже это прошли в Саянах и на Колыме. И так – геологом в отряд аэропоисковой партии № 325.

Он подписал заявление и, глядя на Сергея, сказал:

- Отдайте в кадры. Они знают, что делать дальше. А вы, Владимир Петрович, отдохните недельку-две, пока на вас «допуск к секретным работам» поступит к нам. Я проверял – все оформлено в «органах» и находится в деле. Свои личные дела утрясите, проведайте родственников, короче, отдохните. А затем, за месяц-полтора ознакомитесь с проектом работ на 1955 год, методическими пособиями, инструкциями и за дело! Не беспокойтесь, все будет надежно и хорошо.

Он пожал мне руку, и мы с Сергеем пошли в соседнюю комнату – отдел кадров и, на всякий случай, заглянули в первый отдел представить меня и убедиться, что все идет с полным пониманием моего трудоустройства.

Когда мы вышли из здания управления, я с каким-то особым облегчением сказал Сергею:

- Ты знаешь, Серега, я годы шел к этой цели, спасибо тебе за помощь. Я тебя не подведу…. А еще я тебе скажу:

- Какой приятный и деловой руководитель Гарифулин, и ребята-операторы в твоей общаге. У меня сегодня праздник. Уже конец рабочего дня, и нам не грех пойти в магазинчик «Узбеквино» и, как бывало, купить чего-нибудь выпить и закусить. Я, вообще, Серега, не пью, как и раньше, но сегодня – в меру не грех. И всем, кто сколько может! Повторяю:

- Я с «милого Севера» с полным карманом денег. Экономить не будем – гулять, так гулять!

Посмеялись и направились в «Узбеквино». Уговорили одну из  покупательниц продать нам большую сумку и набрали все необходимое для дружеского ужина. Я отметил то, что, как и раньше, на полках стояли пирамидой банки лосося, и на разновес продавалась икра. Сумка была полна. Но мы решили зайти на рынок – купить еще чего-нибудь. Так и сделали, а затем на трамвайчике  домой. Как это хорошо звучало – домой!

Как и в середине дня за столом сидел бортоператор Столяров Н.С. и занимался аппаратурой. По дороге с рынка Сергей о многих операторах кое-что рассказал мне, в том числе и о Столярове. Он охарактеризовал его как отличного радиста, знатока радиосхем и аппаратуры, большую часть времени проводящего за ремонтом и установкой летной аппаратуры в самолетах с выполнением рабочих и контрольных полетов.

- Ну что, Николай Семенович, - заявил Сергей, ставя тяжелую сумку на стол, - пора кончать рабочий день, будем ужин готовить. Столяров аккуратно собрал и сложил блоки аппаратуры в большой чемодан, сунул его под кровать и предложил свою помощь. Однако Сергей уговорил его пойти погулять. Я предложил Сергею план ужина: пригласить на его усмотрение бортоператоров и геологов по проверке аномалий, а разговор вести в виде моих вопросов и непринужденных ответов, начиная с него самого. Он согласился. После чего я попросил его дать мне вводные данные для беседы о жизни экспедиции за прошлые годы со дня ее организации.

- Попробую, - сказал он, - как получится, не забывая о накрытии стола. Я помогал ему по хозяйству, успевая кое-что записывать. Многое врезалось в память навсегда и, конечно же, уточнялось в последующие времена.

О первых тропах Сосновской экспедиции.
Уран Чары и медь Удокана. Открыватели и… заключенные

Первые сведения о находках урановых минералов в Восточной Сибири были опубликованы в «Горном журнале» в 1832 году. Указывалось о «слюдистом уране» в гранитах в окрестностях Слюдянки на озере Байкал. После открытия радиоактивных элементов, в том числе радия, и возрастающего на него спроса, в 1914 году Российская академия наук по инициативе В.И. Вернадского организует Забайкальский отдел московской экспедиции для поисков уран-радиевых руд в Прибайкалье и Бурятии. Поисковыми работами было установлено широкое распространение пегматитовых жил с редкоземельными и радиоактивными минералами. Некоторые из этих жил послужили объектами старательской отработки московской компании «Шмехт», а также ряда иностранных фирм.

В 1931 году П.М. Бутыриным на южных склонах Заганского хребта в Бурятии были установлены жилы с урансодержащим минералом хлопинитом. Работами по разведке руководил старейший ветеран будущей «Сосновки» Григорий Васильевич Тихомиров. Разведку вела организованная в 1944 году специализированная на уран Заганская экспедиция. В результате разведанные тела урансодержащих хлопинитовых руд уже в 1947 году были почти полностью отработаны старательским методом организацией МВД «Союзрудоскупка». (Об этом на ужине расскажет Василий Тертичный).

В конце 1945 года при ВСГУ была создана оперативная группа для руководства всеми ревизионными и поисковыми работами по урану (начальник П.Е. Луненок, технический руководитель Г.Н. Ляшенок). На основе этой группы позже была создана Центральная спецпартия, а затем Комплексная геофизическая экспедиция, специализированная на уран.

Результатом работ этих лет является открытие в 1946 году уникальной Алданской ториеносной провинции. С целью поисков и оценки на торий монацитовых россыпей была организована Таежная экспедиция, результаты работ которой явились значительным вкладом в открытие ряда крупных месторождений урана в последующие годы.

С целью концентрации сил для поисков и разведки урана на территории Восточной Сибири была выделена из ИГУ и, с 15 ноября 1947 года, создана наша Сосновская экспедиция с прямым подчинением Первому Главному Управлению МГ СССР (попросту – Урановому Главку). Отсюда начинается путь «Сосновки», хотя ее ветераны уже несколько лет торили тропы к урану в самых непроходимых местах (об этом позже расскажут сами ветераны). За годы деятельности Сосновской экспедиции с 1947 по 1955 годы были открыты: месторождение урана «Мраморное» на р. Чара и крупное Удоканское месторождение меди, а в Забайкалье – Дурулгуевское урановое месторождение, разведка которого намечена продолжаться в 1955-1957 годах.

Вот пока и все. Надо искать и находить! Уран нужен!

Приготовление ужина подходило к концу. Скоро должна собираться намеченная Сергеем компания. Однако я его уговорил кое-что дополнить:

- Ты мне, Серега, вкратце изложи структуру и методику поисков летной партии. Мне легче будет ориентироваться в компании.

- Максимально кратко, - сказал он.

В аэропартии структура и методика поисков тесно увязаны. Первое – намечается наиболее перспективная проектная площадь. И как всегда – организация базы и аэродрома. Затем пораньше по утрам (чтобы не болтало самолет в воздухе) – полеты на высотах 50-70 метров. Свыше 100 метров – брак. Понижение – это  опасно, но качество, то есть возможность открытия радиоактивной аномалии, конечно же,  выше. Вот и соображай: выше – брак и бесславие, а ниже – или грудь в крестах, или голова в кустах. Надеюсь, понятно?! Все дело в совести, отваге, умении пилота и содружестве экипажа. У нас пока все в порядке. Экипажи летные – бывшие фронтовики. Бортоператоры – выходцы из народа. Последовательность работ определилась опытом – выявление аномалии и закрепление на земле сбросом вымпела (обычно обрезками бумаги). Затем проверка наземной «группой посещения» (2 человека) или отрядом предварительной проверки. Если аномалия с оруденением – оценка отрядом детальной проверки. В этом случае с полным необходимым набором геолого-геофизических методов поисков и разведки.

Конечный результат – отбраковка или рекомендации для дальнейшей оценки рудопроявления и опоискование рекомендуемой площади. Жаль, что в поисковой партии не предусмотрены объемы буровых работ (бодливой корове бог рога не дал). Вся надежда на тех поисковиков и разведчиков, которые придут работать по нашим рекомендациям. Жаль, но не все доверяют результатам аэропоисков. Не всем дано понять, что аэрометод – это объемная беспристрастная информация с выделением наиболее интересных локальных (аномальных) участков радиоактивности. Пусть не всегда аномалия находится над рудой, но это ведь прямой признак наличия радиоактивных элементов и их «дочерних» продуктов. Руда, как понятие геолого-экономическое, может быть или не быть рядом с вымпелом, но искать ее в пределах «прямых признаков» разумнее, чем с молотком и умом бродить, стаптывая сапоги, по просторам Родины великой, рассчитывая на песенную удачу или на авось. Неверие и самонадеянность – пороки. К сожалению, нет ответственности у тех, кто небрежно «крестит» прямые признаки урана, прикрываясь фразой – «думать надо»! Так что, Петрович, впереди тебя ждет не только слава открытий, но и все «собаки, свешенные на тебя», если своевременно не докажешь перспективность аэроаномального рудопроявления. Как пионер – будь готов ко всему.


Знакомство с первопроходцами Сосновки

За дверью послышались громкие голоса и шарканье ног. Первыми пришли Саша Ленский, Алексей Тарасов и вернулся Николай Столяров. Вскоре подошли Вася Тертичный и Саша Долгих. Заглянули в комнату и были приятно удивлены – еще два крепких парня. Познакомились – Вадим Аминев и Вадим Перловский. Вокруг стола стало тесно. Спасла доска дополнительно к табуреткам. На столе полный порядок – водка, вино, колбаса, бутерброды с икрой, огурчики, картошка, зелень и стаканы разных калибров. А главное, шумное ожидание – когда начнем?! Начало положил Сергей. Он встал во весь свой баскетбольный рост. Поднял стакан с водкой, чуть не к потолку, и произнес:

- Мужики, аэропоисковики, сегодня в нашу летную партию прибыл с колымского края мой друг Зеня – Петрович. Он проверенный в студенчестве и на «чертовых тропах» в Саянах, надежный человек. Прошу любить и жаловать!

Он, казалось, одним глотком выпил полстакана водки и с улыбкой достал из банки соленый огурчик. Все последовали его примеру. Я поверил, что в этой компании обед и ужин совмещаются – все начали активно закусывать. Однако поднялся Вадим Перловский и глубокомысленно заявил:

- Чревоугодие опасно для здоровья.… Предлагаю налить и допросить нашего нового коллегу – чем бы он хотел на первом нашем застолье… закусить после длительного полета с Колымы!

Все одобрили предложение и начали разливать – каждый себе и соседу по столу.

Я добавил в свой стакан вина и поднялся для ответа на допрос.

- Серега, - начал я, - надеюсь, что ты и твои, и теперь мои друзья поймут мое состояние. Я два года «крюком» летел  через Колыму в «Сосновку», в вашу летную партию № 325. И сегодня… долетел. В первую открытую дверь этого дома я увидел своего друга – тебя, Серега! Во второй половине дня я без всякой канители получил утвердительную подпись на моем заявлении о приеме меня в долгожданную «Сосновку». И вечером я в кругу новых друзей! Чего еще желать?!

- А если ты, Вадим, - я обратился к Перловскому, - пытаешь меня, чем бы я закусил? Я отвечу:

- Лучшей закуской на первом нашем дружеском застолье я хотел бы услышать -  

коротенькие эпизоды из жизни присутствующих ветеранов,

чтобы мне поскорее влиться в вашу нужную рискованную жизнь.

- Поддерживаю оригинальное предложение Володи, - вставая, заявил Вадим Аминев. -  Давай, Серега, тамади и предлагай по порядку поделиться своими интересными случаями из геологической жизни. Я молодой специалист, но успел прочитать в отчетах о первой урановой руде в руках Василия Николаевича Тертичного. Пусть поделится впечатлениями. После него и очередной чарки послушаем Александра Викторовича Долгих,  артиллериста-зенитчика, ныне бортоператора летного отряда. Пусть расскажет о добыче тория на Алдане. Да пусть не услышат меня особисты первого отдела – нам ведь интересно послушать о первых рудах урана и тория для первых атомных бомб. Давай, Сергей, командуй!..

- Так, за что выпьем? – послышался голос Карла Шипунова, появившегося в дверях.

- За ту закуску, о которой расскажут ее авторы, - заключил Вадим.

Карл Михайлович втиснулся в ряды соратников, а Сергей Дорошков предложил:

- Предлагается выпить за творческий вечер в кругу ураново-ториевых друзей.… Да простит мне Всевышний и начальник первого отдела! - Он выпил снова широкий глоток из незаметно наполненного стакана. Остальные последовали его примеру.

- Ну, давай, Вася, - скомандовал Сергей, - докладывай о махинациях в «Рудоскупке».

- Не было махинаций, - начал Василий.- Я в 1945 году сразу после войны и девятого класса школы пошел на курсы операторов-радиометристов Сибирского филиала Всесоюзной «Спецрудоскупки». После окончания курсов в 1946 году в отделе кадров мне сказали: «Поедешь в город Улан-Удэ, там, на вокзале, найдешь товарища Иванова. Он будет одет в черное кожаное пальто. Ты поступишь в его распоряжение». Вот по такому адресу, с таким напутствием, с рейсовыми талонами на снабжение в кармане, я, в свои 19 лет, выехал к месту назначения. В Улан-Удэ, на вокзале меня встретил человек высокого роста, одетый в армейские хромовые сапоги и черное кожаное пальто. Это и был товарищ Иванов. После знакомства на базе я узнал, что мой начальник военный человек – майор Иванов Александр Васильевич. Он был начальником Восточно-Сибирского отделения Всесоюзной конторы «Спецрудоскупка», осуществляющей в то время старательскую добычу радиоактивной руды при МВД СССР. Штат нашего отделения конторы был немногочисленный: начальник, заместитель по хозчасти и я – оператор-радиометрист. Позднее появился кладовщик, шофер с автомашиной «ЗИС-5» и взрывник. Вскоре поступил первый полевой радиометр (ПР-5). Сразу же начались работы по добыче хлопинита (урановой руды) на Заганском месторождении. Численность артели  25 человек. Жили в бараке рядом с карьером в пади Байц-Кундуй. Все были предупреждены  «о не разглашении характера работ». Работы проводились самым примитивным способом: бурение шпуров велось вручную, затем взрывание, сбор и сортировка хлопинита - смоляно-черного минерала, обладающего высокой радиоактивностью. Взрывчаткой служили  антимагнитные противотанковые мины весом около 5 кг. Велась потачечная сортировка породы с постоянным радиометрическим контролем. В мою задачу входило и оконтуривание участков с высокой радиоактивностью для их отработки. Очищенные от породы куски хлопинита затаривались в бумажные мешки. Вместо зарплаты старатели (обычно староверы) получали продукты (мука, сахар, масло). Так продолжалось почти два года. В 1948 году, после отработки  богатых гнезд урановой руды, была команда свыше: организовать подобную добычу в районе Шерловой горы, где был найден радиоактивный урановый минерал торбернит совместно с касситеритом (оловянным камнем).

Рассчитались с артельщиками. Погрузили продукты, хозинвентарь и противотанковые мины в машину, а затем, перегрузив все это в вагон, подцепленный к пассажирскому поезду, мы отправились в район Борзи на Шерловую гору. Но дело приостановилось – началась северная Чарская эпопея. Майор Иванов, по-видимому, отбыл в Чару. Я тоже работал в тех северных краях уже в составе Сосновской экспедиции.

Старательские тропы кончились – начинается путь к большому   урану.

В степях Забайкалья открыт Дурулгуй, а там видно будет.

- Вот и все, - закончил Василий, - налейте стопочку!

Мне его рассказ показался в диковинку. Остальные прослушали с интересом и с предложением о стопочке согласились. Поднялся Леша Тарасов:

- Есть предложение послушать Сашу Долгих. У него тоже позади тропы – не дай бог повторять их.

Решили пригубить по чуть-чуть и дать слово Александру Долгих. Он встал, призадумался и не рассказывать стал, а как бы изливать душу:

- Мои молодые годы не по таежным тропам прошли, а по огненным тропам войны. Три контузии – на Курской дуге, под Киевом и в самой Германии. Отгремела война. Звон в ушах.… В 1947 году свела меня судьба с будущим начальником Таежной экспедиции Григорием Васильевичем Тихомировым и будущим главным инженером Сосновской экспедиции Анатолием Анатольевичем Семихатовым. Это и  определило мой жизненный путь. Многому научился в геологии – вместо хлеба печь лепешки и даже кипятить воду в брезентовой рукавице, и крепко заваривать чай. Под флагом Таежной, а затем и Сосновской экспедиций, я прошел с радиометром многие мерянные и немерянные версты по болотистым тропам и буреломам Хатыми, Тимптона, Чары, по осыпям и скалам Кодара и Удокана. Поездил по бездорожью и степям на автогаммасъемке и полетал на бреющих полетах над теми же степями, скалами и буреломами. Вспоминаю в 1947 году один такой случай: мой первый маршрут. Наш отряд отправился вниз по Большой Хатыми. Мне пришлось задержаться  для получения батарей для рации. Догонять отряд планировалось на резиновой лодке по схеме маршрута около 50 км. У меня – батареи, возовой брезент, топор с плохим топорищем, кирпич хлеба недельной выпечки, кулек сахара, по щепотке соли и чая  и горсть спичек с «чирикалкой». Утречком поудобнее уселся в лодке и, лихо размахивая веслом,  был готов покорить все реки мира. Однако уже через сотню метров лодка перевернулась, и я со всем своим скарбом очутился в воде. Требовался навык, а его не было. Хорошо в брезенте не намокли батареи. Упаковался и дальше. В очередной раз перевернулся вечером. Надо устраиваться на ночлег и обсушиться. Но! зажигалка трофейная утонула. Спички намокли. Случайно уцелели кремни для зажигалки, а в сумке нашелся напильник. Вату взял из телогрейки, бензин для зажигалки - в стеклянном пузырьке. Огонь состоялся. Просушился. Ожил. Через пять дней увидел на высоком берегу палатку и ждущих меня людей. На обрыве стояли Пат и Патошонок – Семихатов и Тихомиров.

Позже, в маршруте затрещал радиометр. Взяли пробу. Отмыли шлих. Первая же проба показала  много кристаллов монацита. Что такое монацит, кому и зачем он нужен – я понятия не имел. Моя радиосвязь работала безупречно. О монаците, как руде на радиоактивный торий для атомных бомб – молчок! Дальше была разведка этого монацита под руководством Дмитрия Ивановича Абалакова.

Заключённые на добыче тория. К декабрю 1948 года, когда мы завершили разведку на участке, к нам зачастили высокие гости из Министерства, Академии наук, генералы из МВД. Затем за несколько дней наш участок, полтора-два гектара, был огорожен колючей проволокой. По углам вышки. Зона, а в ней недавние защитники – спасители Родины. В тех же гимнастерках и мундирах только без погон и наград. Продолжалась «чистка» армии и флота от   неблагонадежных, вольнодумцев и запятнавших  свою честь пребыванием в плену или побывавших в окружении. Теперь их привезли сюда искупать свою «вину» новыми подвигами за колючей проволокой во славу Отечества.

В нашей геофизической лаборатории, которой руководил Барсуков Н.И., работали десять операторов. Определяли радиоактивность шлихов с монацитом радиометрами ВИРГ-46 и альфаэлектроскопами. Аппаратура по тем временам была последним словом техники и совершенно секретная. Догадывались – нужен торий для атомных бомб, так же как и уран… срочно!

Успехи в работе немедленно отразились и на снабжении экспедиции. На склад завозили деликатесы, каких мы раньше и в глаза не видали – от копченых колбас и окороков до шоколадных конфет, коньяков высших сортов и шампанского.

Но дни изобилия скоро кончились, как только иссякли запасы монацита последних россыпей. Органы МВД и зэки исчезли. Склад опустел. Тишина. Отряды снова перешли на «блокадную норму» - кружка муки и селедка. Рабочие уходили один за другим, не дожидаясь расчета. Пришла голодная снежная зима. Таежная экспедиция ждала весны и рассвета, натаптывая тропы в поисках тория.

Рассвет наступил западнее – в скалах Кодара нашли первое месторождение урана Сосновской экспедиции. Там расширялся фронт работ, протаптывались тропы к урану.

Как шли открытия на Чаре пусть расскажут другие, хлебнувшие радость открытий и горечь разочарований… Я же предлагаю тост:

«За мужественных людей, торивших ториевые и урановые тропы для первых советских атомных бомб!».

На этот раз почему-то все выпили молча. Николай Семенович Столяров извинился и пошел прогуляться. Он был старше всех, а может, решил побыть один на один со своими нелегкими воспоминаниями.

Об открытии «Мраморного» месторождения урана

Поднялся Саша Ленский.

- Ты, Петрович, не принимай близко к сердцу все сейчас рассказанное для тебя, - начал он, - это все в прошлом.… Все было – и вынужденные посадки на речные косы, и гибель экипажа, и риск ежедневный. Ты посмотри на парней за нашим столом – они хоть завтра готовы в полет, даже без похмелья!.. А летчики у нас!.. Асы! Фронтовики! Любого называй – Шмаков, Ананьев, Убеев, Гриша Гладий, в  этом году Фролов – бывший военный летчик-испытатель к нам оформляется. Кадры! И самолеты уже не «ПО-2», а «АН-2». Не самолеты, а работяги! Аппаратура стала совершеннее. И геологи для проверки аномалий подобраны толковые. Давай, подключайся – без страха и сомнений!..

- Правильно, Саша, - послышалось шумное одобрение за столом. А Ленский уже спокойно продолжил:

- Наше первое месторождение урана «Мраморное» в 1948 году открыто, без всяких кривотолков – аэрометодом! Будем грамотно искать - еще найдем…

Теперь об открытии. У нас даже на «ПО-2» было два прибора – радиометрический и ионизационный. Работалось сложно, почти все на глазок – и радиоактивность, и ионизация, и высота полета.… А рельеф – гольцы с отметками выше двух тысяч метров! Ущелья и кары!.. Приспосабливались. Старались как лучше – безопаснее, эффективнее. Например, летчик Шмаков предложил вести поиски урана в ущельях, цирковых карах и долинах с их верховьев. Вот наш рудный ледниковый кар был на высоте около 2000 метров. Размер его в диаметре где-то полтора километра. В 4 часа утра мы, взяв на борт начальника партии Токина, решили подтвердить аэроаномалию.

Поднялись на высоту 2800 метров и начали планировать в кар. На скальных стенках кара были видны красновато-желтые налеты. Ионизация росла молниеносно. Резко был зафиксирован очаг в каре и далее по ледниковой морене до крутого ее спуска в долину. Одновременно росла и радиоактивность.

Такие полеты были  проведены трижды. В последний полет был включен начальник наземного отряда геолог Тищенко. Разместившись вместо штурмана за спиной оператора Самсоненко, он визуально знакомился с местностью, рельефом и  подходами к аэроаномалии.

В конце августа 1948 года наземный отряд Тищенко был сформирован. В отряд попросился бортоператор  Самсоненко, так как он плохо чувствовал себя в сложных полетах. Это было на пользу ему и делу – проверке аэроаномалии. Как они добрались по глыбам за несколько дней до аномалии, и какая их встретила радиоактивность с видимой  минерализацией уранинита и уранофана – это особый разговор. Лучше всего, это расскажет Федор Федорович Тищенко. Побеседуй с ним, Петрович.

Я решился прервать Сашу вопросом: «Ваши полеты были в тяжелых условиях. А как ЧП?». Ленский призадумался… и продолжил:

- Наш путь к урану не мог быть без ЧП и жертв!.. Так, однажды летчик Убеев с оператором Тигунцевым совершили внезапную посадку, не дотянув до аэродрома – кончился бензин, но спасла случайная полянка на опушке леса…

По той же причине летчик Ананьев сделал вынужденную посадку в устье реки Бурхай. Хорошо, что на озере Ничатка была метеостанция. Пришлось 27 км по обрывистому берегу озера протопать до этой станции. Работники метеостанции помогли доставить на лодке 30 литров бензина. С большим риском взлетели. Из-за погодных условий пришлось до базы лететь большими крюками, обходя высокие вершины. Поздним вечером приземлились – в баке оставались не более пяти литров бензина.

Вскоре Ананьев попал в грозовые облака. Спасла намывная коса на реке Токко. Два дня шли проливные дожди. Пилот, штурман Чухлов и Вениамин Токин откатывали самолет от прибывающей воды. Только через четыре дня, дождавшись удобного встречного ветра, взлетели. Каково было нам – эти четыре дня в ожидании погоды и … пропавших друзей!

Хуже, когда не возвращаются и не находятся. Так, в один черный день, первый самолет «АН-2», который осваивал наш лучший пилот Штиллер, не долетел до посадочной полосы Куморы. Пропал в неизвестности. Поиски не увенчались успехом. Надежды на скорое внедрение «АН-2»  рухнули вместе с самолетом… «АН-2»  постепенно внедрили, а сгоревший самолет вместе с останками экипажа только через несколько лет был найден охотниками в отрогах Баргузинского хребта. Штиллер, наш командир летного звена, был первым в списке награжденных по указанию Сталина за открытие месторождения урана «Мраморное».

В те годы чтили летчиков и геологов, как равных в деле поисков и открытий урана. Люди работали на износ – ради дела!

Об открытии Удоканской меди

Сегодня март! Жаль, что в компании нашей нет женщин. Но следует не забывать о том, что Сосновка в Чарском районе открыла не только первое месторождение урана, но и крупнейшее в России месторождение меди «Удоканское». Первыми открывателями и разведчиками месторождения были наши женщины. Назову их с уважением по имени отчеству: Елизавета Ивановна Бурова, Клавдия Михайловна Тарасова и Юлия Тимофеевна Гребенникова. Если первые нашли в маршрутах образцы медной руды, то наша Юлия, молодая комсомолочка,  находила коренные выходы и документировала канавы, оставшись на разведку этого месторождения.

В предварительной разведке медного месторождения активно участвовали милые женщины – молодой специалист геолог  Тамара Николаевна Михайлова, коллекторы Маша Каморникова и Женя Никольская. Они же принимали участие в написании отчета по запасам месторождения. Будут ли помнить их будущие сосновичи – время покажет…

А перед очередным тостом я должен особо сказать о нашей единственной в мире славной женщине – бортоператоре на аэропоисках урана Евгении Ивановне Никольской!..

За столом возродилось оживление, послышался звон стаканов и бутылок, возгласы одобрения…

Саша продолжил:

- Женечка Никольская попала в состав бортоператоров по технической причине. Дело в том, что пилот Логин Убеев заявил:

«У меня на «ПО-2» двигатель тяжелый и на подъемах при полной загрузке не тянет. Мне нужен бортоператор весом не более 45 кг».

В партии с таким весом была только Женечка – коллектор наземного отряда.… После короткого инструктажа – пробный полет и… Женя Никольская на весь полевой сезон – бортоператор. И никакие перегрузки ей не страшны.

Доказательством тому – случай на подлете к аэродрому после завершения рабочего дня. Женя смотрела на речку Чара, по которой на плоту сплавлялись люди. И вдруг она услышала:

- Самолет-то, кажется, падает!

В это же время она услышала за спиной голос штурмана:

- Он, что уснул?.. Толкни его!

Женя посмотрела на склоненную голову пилота Убеева со съехавшими набок летными очками и спокойно, но громко сказала:

- Алексей, проснись! Земля под колесами!

Убеев встрепенулся, глянул за борт, чуть добавил газу и стал заходить на посадку. На земле – ни она, ни штурман не журили Алексея (так его называли иногда русским именем). Уставшие пошли на ужин и на камеральную обработку полета, чтобы рано утром - снова в полет.

Вот тебе и женщина – Женечка Никольская. Осенью она, сходя с весов, сказала: «Ровно 40 кг!».

А здоровые мужики – летуны подбодрили:

-Вы, Женечка, к осени еще стройнее и красивее стали. Так и украсть могут!

Потому и тост напрашивается:

-За нашу Евгению Ивановну, за образец бортоператора без усталости и страха  во имя дела! Предлагаю – за наших урановых женщин!

- А тебе, Петрович, - удачи в наших рядах! - Все встали. Лица просветлели. Одобрение переросло в рукопожатия Саше Ленскому за его теплые слова о рискованной работе летчиков и бортоператоров, о мужестве бесстрашных женщин и доброе напутствие в мой адрес. Все выпили до дна.

Я подумал:

- И в Сосновке живет колымский принцип – «Делай или умри». Кажется, меня приняли!..

Затем выпили «на посошок» и со словами «до встречи» стали расходиться.

Сергей положил на раскладушку спальный мешок, сунул в изголовье телогрейку и, положив сверху чистый белый вкладыш, сказал:

- Ох! И спать ты сегодня будешь как у Христа за пазухой!.. План действий – утром, а сейчас спать.

Я мгновенно уснул и спал беспробудно.

Утром я изложил программу действий Сергею: завтракаем. Ты на работу. Я в кассу аэрофлота за билетом в Ленинград на ближайшие дни, а сегодня – в Усолье к тетушке.

- Передавай Анне Ильиничне привет, - одобрил он программу. Так и сделали. Я купил билет на 4 марта в Ленинград и на поезде поехал в Усолье.

Теплая встреча дома в Усолье

Встреча была теплой со слезами у тетушки на глазах, а у меня – в душе.

- Ну, здравствуй, мамочка, - приветствовал я.

- Сынок, наконец-то!.. Дождалась.… Давай располагайся. Все у тебя в порядке лежит – и школьное, и студенческое. В столе и на полке – все на своих местах…

- Спасибо, мать, - похвалил я, - ты и меня к порядку приучила. Привык – порядок на столе и у костра…

- Правильно, сынок. Сколько пожаров то в лесу – и все от беспорядка, все от халатности со спичками и костром!.. Да, что я говорю-то, снимай куртку, садись к столу.… Ой, чем тебя и угощать то – не знаю. Сейчас сгоношу чего-нибудь… пока осваивайся, ведь домой приехал.… Надеюсь, сегодня не уедешь?.. - А в глазах и радость, и печаль, и слезы. Обнял я тетушку.

- Нет, мать, не уеду. Пару дней поживу. На тебя посмотрю.… Отвык от домашнего уюта.… А потом слетаю, Галю проведаю. Она диплом пишет. Кончает институт в этом году. В Сосновку ко мне приедет…

- Ой, да как она там, бедненькая с малышом-то  управляется. Молодчина, какая! Конечно, конечно, сынок, попроведуй. Деньжат-то, если на билет не хватит, то я сотенку подкину – в резерве лежит.… Вот оно, материнское сердце, - подумал я. Последнюю резервную сотню готова отдать приемному сыночку, а себе ничего. Русская рабочая женщина – по отцу своему Попова, а по давнишнему мужу – Калинина. Коренная сибирячка – вот кто войну выиграл! Не о себе такие думали – о Родине…. Я повесил куртку. Достал пакет с деньгами.

- Спасибо, мамка, - я обнял тетушку. - Я ведь теперь геолог-работяга и даже зарплату получаю. Вот тебе на мелкие расходы. Это пока, а там поживем – увидим. Билет я уже купил. Как видишь, хватило. Туда и обратно с открытой датой. Так что, бери и не отказывайся – на хлеб и молочишко…

Тетушка посмотрела на пачку крупных купюр и замахала руками:

«Что ты! Что ты, сынок! Я таких денег и не видывала, разве что до реформы. Не возьму – тебе нужнее».

Кое-как я успокоил Анну Ильиничну, заставил взять деньги. Она осторожно пересчитала.

- Две тысячи сто. Это в резерв – тебе пригодится. Разве, что по болезни расходую понемногу.

Кое-как убедил тетушку дать мне слово, что будет тратить и на себя, и своих заводских подружек угощать будет в мартовский день… И майские праздники впереди – День солидарности, а главное – День Победы! На том и порешили.

Я достал из сумки водку, вино и кое-какую закуску, а тетушка подогрела картошку, достала грибки-рыжики. Стол получился красивый. Сесть бы и пообедать, но Анна Ильинична не из тех – она сбегала на крыльцо, докричалась до тети Ани – Мишкиной матери. Позвала. Как же, праздник – сын приехал. Мишка, как я узнал, служит в армии. Тетя Аня, как зашла, сразу заголосила:

- Ой, Володечка! Сколько же я тебя не видела?! Ой, какой ты молодец, что мать навестить приехал.

Кое-как угомонил я Мишкину мать, усадил за стол и сказал тост:

- За вас, дорогие матери – за маму Аню и за маму Нюру! Пусть весенние мартовские дни принесут вам больше здоровья и долгих лет жизни! Вы, русские матери, заслужили это. А Мишке, в армию – мой привет, тетя Нюра. За теплую встречу! И спасибо вам за все: и за материнскую теплоту и заботу, и за веревки по нашим с Мишкой спинам, чтобы на фронт пацанами не бегали, как это было в 1944 году.… Спасибо, милые!

Я обнял их обеих, прослезившихся. И мы выпили по первой стопке с добрыми чувствами в душах наших. А потом были разговоры, воспоминания, в основном  о войне, о трудностях жизни, о бабьей доле вдов.… После пятой и шестой рюмки мои старенькие женщины пробовали петь песни - со слезами на глазах.

Я отпросился у них пойти прогуляться по улице Молотова до своей школы с надеждой кого-нибудь случайно встретить из своих одноклассников. Обратно шел по берегу Ангары, чтобы поглядеть на цеха завода горного оборудования, где я впервые работал с политическими зэками, проводя геодезическую привязку объектов.

Вечером с тетушкой вспоминали Спартака, его невесту Галю, которая всю войну его ждала, работая сутками на самолетостроительном заводе в Иркутске-II. Какая она милая. Вспоминали израненных, но вернувшихся с войны Виктора Попова – командира батареи «Катюш», Сашу Попова – летчика-истребителя, Анатолия Калинина – краснофлотца, Илью Шиянова – полкового разведчика, тетю Варю и дядю Архипа Николаевича – ветеранов станции Шуба, дядю Колю Попова – полного георгиевского кавалера  за Японскую и первую мировую войны.

Все это было мне интересно. Я знал все это, но теперь, после колымских лет, я многое воспринимал иначе, чем раньше.

Перед сном мы договорились с тетушкой на завтра сходить на кладбище, посетить заросшие могилы моей матери и отца. Проведать, так проведать отчий дом. Кто знает, когда это будет возможно еще?.. На завтра так и сделали. Грусть не стоит лить для читателя…

А через два дня я уже сидел в кресле самолета, летящего рейсом Иркутск-Ленинград.

Холодная встреча в Ленинграде

В Ленинграде я быстро добрался до общежития Горного института, где жила моя Галя. Я волновался – как-то встретит меня любимая?.. Я ее не предупредил – решил сделать сюрприз к 8 марта. Сюрприз вышел боком. В общежитии ее не оказалось. Она уехала на Урал, в Асбест к родителям – навестить нашего малыша Сережку. Ему уже годик! Все трудности в жизни от плохой организации, вспомнил я. Вспомнил и колымские термины в свой адрес, которые не вытерпит бумага!.. Ну что поделаешь, пошел, дал телеграмму в Асбест. Какая там была реакция, могу только догадываться. Кратко – дурак!Однако девчата по комнате встретили меня приветливо. Показали Галину койку. Предложили - быть как дома. Вечером я устроил коллективный ужин с разговорами о дипломных защитах и распределении после получения диплома. Узнал, что у Гали уже оформлен допуск в Иркутск, в Сосновскую экспедицию. Немножко полегчало. Два дня бродил по Ленинграду в пасмурном предчувствии. Купил подарки к 8 марту, вино и красивую закуску. Жду. И… дождался. Но прошлое не вернуть…

Утром вошла моя Галя. Это была уже не моя Галя. Взгляд обвинительный и чужой. Даже не помню, как обнялись и что говорили. Встреча не соответствовала моей фотографии, стоящей на тумбочке, с огромным количеством  черточек на обратной стороне – пометок со дня расставания после дружеской свадьбы. Значит, жила любовь… Жила, но где-то смертельно заболела.

Я попробовал взять себя в руки, каясь и предлагая:

- Галя! Сукин я сын! Грешен! Казни меня, но развей черные тучи над нами.… Давай, после твоей дороги напоим и накормим тебя отличным вином и вкусными закусками. И девчат твоих напоим! Ведь сегодня двойной праздник – женский День 8 марта и мой – какая ни есть, наша встреча. Обиды твои справедливые заживут. Я буду целителем, каким сумею. А сейчас приводи себя в порядок и к столу! Девчата, помогайте мне.

- Командуй, Галя! – предложил кто-то из девчат, - а может, ты с дороги устала?

- Я выспалась в поезде, - ответила Галя, раскрывая сумку и вынимая домашнюю провизию.

Все засуетились. Через минут двадцать стол был накрыт. Я открыл бутылки с вином, разлил по стаканам  и попросил слова для первого тоста. Дали слово.

- Девчатки, милые подружки Галины, Галя, сегодня традиционный женский праздник! С праздником вас всех! И с легкой защитой дипломов этим летом! Здоровья вам, радости… И пусть вас хорошие парни любят!.. А тебе, Галя, сил и бодрости! Обещаю отмолить  свои грехи и не повторять подобного.… С праздником, милые женщины!

Все посмеялись, выпили вино, снова пошутили и стали по-студенчески с аппетитом закусывать.

- А тебе, Вовчик, я встречно желаю, - вдруг с теплом и упреком заговорила Галя, - чтобы твои чувства, замороженные на Колыме, оттаяли когда-нибудь и чтобы ты не забывал о сыне, который уже пешком вокруг стола ходит…

- Принимаю пожелание, Галя. И предлагаю немедленно разлить и выпить за нашего Сережку, чтобы он рос добрым – в деда Андрея Петровича Ерема, и красивым – в свою маму Галю. И пусть его, когда вырастет, девчата и женщины любят! А с отцом он найдет взаимопонимание и простит отцу-геологу свою детскую безотцовщину…

Я подключился к разливу вина и все, улыбаясь, выпили.  Потом снова все заговорили о защите дипломов и направлениях на работу…. Галя вдруг встала, отошла в сторонку и, когда я к ней подошел, выдала судьбоносные слова:

- Помни, я в Сосновку приеду, а не к тебе.

- Приезжай, я буду ждать, - был мой ответ.

После кофе и сладостей я предложил Гале погулять по Ленинграду. Она охотно согласилась. Мы бродили по центру города. Она рассказывала со знанием дела о городе, заостряя мое внимание на истории и архитектуре величественных сооружений.

С учетом 8 марта и сырой прохладной погоды, ее легкой одежды, я предложил ей зайти в универмаг и купить на ее вкус какую-нибудь шубку – в порядке праздничного памятного подарка. Она согласилась, спросив:

- А хватит рассчитаться? - Оба засмеялись. Я ответил:

- В пределах денег в кармане… и с учетом того, чтобы тебе до диплома было подкрепление, и Сережке что-нибудь послать…

Она выбирала, любовалась перед зеркалом. Ей все шло, будто на нее пошито. Пробовали шутить. Наконец купили шубку и шапочку какую-то и еще что, не помню.

Вечером снова дружеский ужин. Примерка обнов, и чья-то команда: «Спать!». А как спать в женской комнате и душевной размолвке?
Галя принесла дополнительное одеяло.

- Это тебе, а мое – мне. Заворачивайся и спи под боком смирно, - предупредила она.

Эту ночь не забыть – нежность и отчуждение на лезвие бритвы, - так выразился бы Иван Ефремов. Я же слов не могу подобрать.

Утром я тихо встал раньше всех. Помылся, побрился и побродил по коридору общежития. Затем коллективный завтрак… и мы одни.

Я уложил в портфель свои вещички. Отдал Гале в пакете деньги, оставив себе на первое время, и стал прощаться. Для нее это было неожиданностью. Я пояснил, что у меня обратный билет, не говоря об открытой дате, и заключил:

- Я на Колыме не только мерз. Я выработал привычку – дело, прежде всего! Знаю, мне будет трудно в жизни, но уже ничего не изменить.… Провожать меня не надо. Я маршрут изучил по прибытии в Ленинград. Так что, Галя, защищай диплом и приезжай. Я буду ждать. Если мы не сможем,… наши судьбы распорядятся сами.

Она смотрела на меня глазами, присущими только ей в подобной ситуации – с глубинным пониманием и отчаянием!..

- До встречи, Галя, в Иркутске, - сказал я и открыл дверь.

- Я приеду, - вслед сказала она, не уточняя: ко мне или в Сосновскую   экспедицию…

В аэропорту мне повезло. Был ближайший рейс через пару часов на Иркутск и свободное место. Впереди длительный полет…

У меня было время подвести итог нескольких дней в начале марта 1955 года.

Первые встречи – в экспедиции, в дружном коллективе аэропартии и у тетушки – были проникнуты пониманием и любовью.

Встреча с женой была пронизана отчужденностью и безнадежностью. Что это? Я пробовал сформулировать свои мысли, представляя таежную глухомань.

Любовь к женщине – как тропа к цели.

Если тропа лесная подновляется ходом влюбленных зверей к водопою или идущими караванами к намеченной цели – тропа живет! Идти по такой тропе – одно удовольствие…

Если тропа в забытом одиночестве – она зарастает и … умирает.

Говорят: «Пути господни неисповедимы, - и добавляют, - новые поколения – новые идеи. Порой идеи и пути к цели противоречат законам природы. Где истина?..». В поисках истины – сколько людей сгорело на кострах! Совсем недавно, в ХХ веке прошли первые мировые войны и революции. Результат кровью не окупился.

А идеи о любви! После революции, при ликвидации безграмотности, да и нам в школьные годы внушали на уроках истории:

«Человечество идет к коммунизму,  где не будет семьи и сентиментальной любви. Все будет общее – даже жены! А дети будут воспитываться в детских домах. В основе взаимоотношений людей будет не любовь, а товарищество!»

Сегодня не верится в это. Но это было! Возможно, эта «густая муть» осела в моем сознании беспризорника – школьника первой половины ХХ века. Будучи уже взрослым парнем, я подсознательно проявлял бездушие там, где должна жить вечная любовь. Отсюда - «по грехам  и расплата»! Каяться поздно, самолет улетает…

В кресле самолета не спалось. Личная трагедия переплеталась с трагедиями в стране и мире. Пробовал искать корни причины «античеловеческой деятельности» - ради того же человечества.

За дни пребывания в Ленинграде я видел шедевры архитектуры. Один Зимний дворец чего стоит! А величественный памятник Петру I!.. Город - красавец! Город – герой! И опять пасмурные вопросы: чего добивались российские революционеры под флагами разномастных партий, разрушая красоту дворцов, памятники истории, а также традиционные устои жизни, добиваясь «всемирного объединения пролетариев», порой в гневе изрыгая недостойные слова – «…плевать на Россию!?». Добились ли они «равенства, братства и общежития»? А чего добивался вождь национал-социалистической партии (проще – паразитического фашизма), отдавая приказ – «Сравнять Ленинград с землей! Уничтожить вековую столицу России!». Плохо кончили те и другие – одни перебили и пересадили друг друга в тюрьмы или покончили с собой, других казнили по решению Нюрнбергского военного трибунала. По делам – и расплата. Что будет дальше? – задавался я итоговым вопросом. Ведь не зря же в СССР и в мире интенсивно ведутся поиски урана!.. Времени в полете для размышлений было достаточно. Пасмурное настроение рождало пасмурные мысли…

Однако я уже давненько заметил, что в моем характере выработался принцип: не хныкать, а действовать. Анализировать и принимать решение для пользы дела. Все по закону и по совести. И сразу возникали вопросы: кто должен создавать законы? Кто должен исполнять законы? Кто должен контролировать исполнение законов и дел?

Я пробовал найти ответы, увязывая свой поиск с созданием и исполнением законов в природе. Это и понятно – я геолог. Я уже тогда осознавал, что для успешного поиска месторождения полезного ископаемого, в том числе и урана, нужны признаки и критерии этого месторождения. И, конечно же, желательно представлять технологию образования искомого месторождения – это наметить площадь опоискования так, чтобы не пропустить месторождение и найти его с меньшими затратами. И снова природный вопрос: а как птицы, не сбиваясь, летят по верному курсу к своей цели? Знатоки отвечают – все зависит от лидера стаи. Наверное, не все, но надо согласиться – многое зависит от лидера! Отсюда напрашивается вывод:

1. В мире и в стране, как в самой природе, должна существовать и создаваться избранной властью  диктатура закона! Закона – однозначно понимаемого и обязательного для всех.

2. Технология создания структуры власти должна проводиться упрощенно с предварительной  выработкой критериев кандидатов во власть на деловой и нравственной основе.

3. На любой ступени власти (не претендуя на трон бога) должен быть лидер, избранный по высочайшим критериям. Лидер – это направляющий и лично ответственный вождь. Как видим, есть с кого спросить! Есть, кого казнить! Есть, кого славить в истории!

В самолете я еще не знал, что проблема разумного обустройства человечества на земле и в нашей стране для сохранения «человеческого вида» и благоприятных условий существования жизни на земле будет волновать меня всю мою последующую жизнь.

Но я четко осознавал, что моя страна Россия может жить в современных политических мировых катаклизмах только при создании «атомного щита Родины» и реально возможного ответного с нашей стороны термоядерного удара по агрессору.

Я верил, что настанет день, когда агрессор будет знать, невзирая на секретность, что его постигнет смертельная кара и, истекая слюной по нашим  земным богатствам, он не посмеет напасть на Советскую родину.

Ученые знали – уран будет источником мирного атомного тепла и света для людей. Подтверждением тому было известие о пуске в СССР первой в мире атомной электростанции в  1954 году.

Пришел 1955 год! Мне было ясно – уран нужен! Надо браться за урановое дело основательно и навсегда.… Изучать и делать!.. Личные дела – на потом.

Самолет приземлился и покатил меня по бетонной полосе, ближе к Сосновке, ближе к урановым делам.

Допуск к секретным работам получен!

Это был первый возглас Сергея Дорошкова при нашей встрече. Я предложил ему пойти сейчас же в нашу глазковскую баню. Отпариться, посидеть вечерком в общаге, а с утра в Сосновку, получить пропуск и – за дело! Сергей согласился. Так мы поступали всегда после приезда с практики, после прохождения около сотни  километров пути по «Таежной и Чертовой тропе» до поселка Инга, а далее, как придется, до институтской общаги в Иркутске. Банька всегда помогала снять стресс, подправить здоровье и настроиться на новый деловой лад.

Примите, Читатель, этот факт к сведению – пригодится!..

Вечером посидели. Поговорили о делах прошлых и будущих. Я передал ему привет от тетушки Анны Ильиничны и от Гали.… На его вопрос ответил: «Разберемся…».

Он рассказал о том, как для меня втиснул небольшой письменный стол в комнате, где  располагалась вся летная партия № 325, человек 15-20, включая начальника Дмитрия Ивановича Абалакова и весь ее инженерно-технический состав (ИТР).

- В тесноте, да не в обиде, - заключил он и посоветовал обратить внимание  завтра с утра  на проект работ 1955 года, а затем на подготовленные им для меня методические пособия, инструкции и памятки – для наземной проверки аэроаномалий и возможных рудопроявлений урана. Заходили парни. Здоровались. Говорили: «До завтра». Короче – я вошел в Сосновку. Надо обживаться.

- Вот тебе на ночлег, вместо телогрейки под голову, настоящая подушка. У семейных геологов излишки изъял, - заключил Сергей и бросил белую подушку на спальный мешок. Это был Сергей – настоящий друг!

Утром Сергей сбегал на третий этаж и вынес мне постоянный пропуск с пометкой «СЭ» (Сосновская экспедиция). В первом отделе мне дали расписаться в предписании о неразглашении государственной тайны, а в отделе кадров я расписался под приказом о моем приеме и назначении в аэропартию № 325 Сосновской экспедиции. Путь в Сосновку закончен.


Впереди – путь к урану. Первые познания. В комнату аэропартии я вошел в меховой канадской куртке, с фирменной геологической фуражкой в руке, оглядывая место, где повесить свою одежду. Место нашлось для куртки и для меня за столиком в углу у окна. Знакомство было шумным, доброжелательным, а с Дмитрием Ивановичем Абалаковым – продолжительным доверительным разговором о моем прошлом и моих обязанностях.… Казалось, что самые разные разговоры в тесной комнате никому не мешают – все заняты своим делом. Привыкли.

- Да, подумал я, - это не колымское геолбюро, где махровая тишина в пустующей барачной комнате.… Здесь все другое – и разговоры, и торопливость сборов, и обсуждение геологических и организационных вопросов. И никаких, казалось бы, привилегий уранщикам. Даже радиометры в ящиках на полу составлены до потолка, чтобы места не занимали.

Сергей подсунул мне прошнурованный проект работ. Я поудобнее примостился за своим столиком и погрузился в чтение.

Все было довольно ясно. В проекте определялась площадь залета в масштабе 1:25000, резерв часов на детализацию аэрорадиоактивных аномалий в масштабе 1:10000, сброс вымпела и на привязку аномалий на местности. Затем предварительная проверка аномалии или оценка рудопроявления отрядом детальной проверки. С выдачей рекомендации для последующих видов работ, уже силами отдельной специальной наземной партии.

В памятках и инструкциях кратко определялись методические приемы проверки и ограниченные объемы видов работ в зависимости от получаемых результатов. Это – геологические маршруты в сопровождении радиометриста, проведение эманационной съемки для установления природы радиоактивности и как глубинный метод поисков на задернованной поверхности, а также ряд геофизических методов для установления и прослеживания предполагаемых рудоносных зон в горных породах, как по простиранию, так и на глубину. И, конечно же, все виды опробования почвы, водотоков, опробование рудопроявлений, вскрытых канавами или в коренных обнажениях. Все расписано, даже дана расшифровка терминов…. Я не ожидал,  что так кратко и ясно получу свою первую информацию о методах и требованиях при проверке аэроаномалий.

Пробовал найти в проекте, но не встретил ничего об ионизационном приборе и об ионизационном методе при аэропоисках урана. Однажды в беседе на эту тему с бортоператором Алексеем Тарасовым я получил исчерпывающую информацию, которую он изложил в популярной форме: ион – это электрически заряженная частица. Ионизация – это образование ионов в какой-либо среде, называемое ионизацией газов. Это может быть и торон, и радон, попадающие в широкую ионизационную трубу, прикрепленную к самолету по ходу его полета, а может быть густой туман или действие грозовых разрядов. Все это действует на электрический ток ионизационного прибора и соответственно проявляется отклонением индикаторной стрелки – медленно или быстро. Фиксируй и записывай!.. Мы даже перед вылетом проверяли работу прибора, заставляя кого-нибудь из курильщиков выдохнуть табачный дым в ионизационную трубу. Если стрелка отклоняется – прибор готов к работе. Кстати, добавил он, аэроионизационный метод – это полная аналогия наземного эманационного метода поисков урана. Оператор фиксирует величину эманации по скорости отклонения стрелки эманометра, зависящей от количества и интенсивности распада торона или радона в ионизационной камере прибора СГ-11 (называемого операторами – ишаком, за его хрюкающий звук при закачке почвенного воздуха из бурки в камеру прибора). Доходчивее не расскажешь – толковый парень был Леша Тарасов. Вот также толково мы с ним пробовали потом, десятки лет спустя, бороться с приступами  инфаркта. Жаль, однажды помеха остановила его сердце…

Позже я узнал, что подобные приборы и  методы фиксации ионизации при аэропоисках по причине разных помех отменены и не применяются. Я впервые об этом призадумался и, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь…

Все последующие дни были заняты изучением методов поисков урана.

Особенно мне нравились научно-технические совещания (НТС). Обычно они происходили во второй половине дня, без ограничения рабочего времени, в аудитории № 23, по размерам чуть большей других комнат. Руководил ими начальник экспедиции Гарифулин – в роли председателя НТС, а ответственными докладчиками обычно были старшие геологи партий, защищающие проект или готовность партий и отрядов к полевому сезону. Кратко освещались работы по проекту, а затем велась дискуссия по основным положениям проекта – локализация площадей для поисков и методы поисков. Выступить предлагалось всем присутствующим. Дебаты на полной демократической основе велись по всем направлениям проектов с конечной целью – результативность работ.

При этом я заметил самый разный подход у членов НТС к эффективности аэрометода поисков урана.

Одни чуть ли не брезгливо говорили:

- А что он нам дал, этот ваш аэрометод?!

Другие обоснованно пробовали разъяснять, опираясь на открытие единственного объекта – «Мраморного» месторождения урана, ряда урановых рудопроявлений и фиксации аномалий в районе разведочных работ на Дурулгуе партии 117. Кроме этого назывались участки, где требовалось проведение наземных поисково-оценочных работ на площадях, выделенных в результате аэрометода. Я, конечно же, был сторонником первоочередного опоискования обширных территорий Сибири, в том числе Забайкалья, аэрометодом. Но, я, еще не имеющий опыта, не встревал в споры, иногда задавая интересующие меня вопросы.

Удивительно то, что на НТС почти никогда не затрагивались вопросы механизма и технологии образования месторождений урана. Одни общие теоретические рассуждения, полученные в вузах или техникумах из курса «Общей геологии». Была всеобщая уверенность, что главное направление – это поиски в гранитах, в зонах дробления и различных изменений пород. «Мраморное» месторождение, как бы не существовало – изучались основные примеры месторождений из практики мирового опыта. Хотя высказывались порой и другие мнения, но очень аккуратно и осторожно.

Я прислушивался к выступающим специалистам и непроизвольно выделял среди них наиболее сведущих в урановом деле людей. Это, конечно же, руководитель Сосновской экспедиции Гарифулин Анвар Габидулович. Он вел НТС целенаправленно на результат труда – открытие месторождений урана. При этом он всегда с улыбкой намекал, что мы «люди государевы» и не должны пропускать при наших работах признаки других рудопроявлений  и возможных месторождений полезных ископаемых, нужных стране. Он поддерживал на совещаниях атмосферу творчества и равноправия, но требовал конкретных предложений…

Я никогда не пропускал этих предполевых совещаний – Дмитрий Иванович Абалаков приветствовал мою любознательность. Из наиболее активных членов НТС выделялись несколько человек, почти всегда выступающих и выносящих свои предложения по ходу повестки дня совещания. Называю нескольких, только на момент весны 1955 года, с         которыми мне пришлось общаться и работать в последующие годы, а с некоторыми иметь добрые отношения до преклонных лет и последних дней.

Пишу, вспоминаю, уважаю, независимо от производственных разногласий и неприятностей на геологических тропах при долгой урановой жизни.

Луненок Петр Ефимович – первый главный геолог Сосновской экспедиции, ветеран урановых дел, в 1927 году начавший собирать каменный радиоактивный материал в районе Слюдянки по старым выработкам, так называемым «копям Вернадского», по заданию профессора Львова А.В. Петр Ефимович – обаятельный человек. Он знал лично первого уранового геолога, значимого в обеспечении страны урановым сырьем, академика Сергея Сергеевича Смирнова, Крейтера В.М.,  Билибина Ю.А., Лодочникова В.Н., Обручева Владимира Афанасьевича, Ферсмана А.Е. и даже встречался с Владимиром Ивановичем Вернадским. Это говорит об эрудиции и общительности Петра Ефимовича Луненка.

Ляшонок Георгий Николаевич – старейший ветеран Сосновской экспедиции, первый главный геофизик. Инициатор аэропоисков, и главное, - сторонник детальной проверки аэроаномалий на земле, включая оперативное бурение.

Меншин Владимир Александрович – старейший геофизик летного отряда, позже вспоминал о разногласиях в сроках проверки аэроаномалий. Он предлагал давать год на обработку аэроданных, а затем отдавать аэроаномалии наземным партиям для их оценки и проверки. В начале пятидесятых годов это даже опробовали на практике, но получили отрицательные геологические результаты и организационные трудности, а главное – недоверие к аэропоискам у многих геологов. Он признал свои ошибки – это редкий в геологии высоконравственный поступок инженера, специалиста. Вместе с Георгием Николаевичем они стали сторонниками оперативной проверки аэроаномалий на земле  в тот же полевой сезон поисков. Они предлагали передавать наземным специальным партиям материалы аэроработ, результаты проверки аномалий и рекомендации для более детальных работ с последующей отчетностью перед НТС экспедиции.

Мне повезло – в мой первый год работать на уран под руководством таких опытных геофизиков.

О первых разведчиках Удоканской меди

Многие знают первооткрывателя Удоканского месторождения меди - Бурову Елизавету Ивановну. Сосновичи помнят Клавдию Михайловну Тарасову. Их открытие – это находка в маршруте первых образцов медной руды.… Впереди – поиски, оценка, разведка.… Это делали другие.

Оригинален был ветеран Анатолий Анатольевич Семихатов – он бывал и начальником экспедиции и главным инженером, но его всегда тянуло, как мне показалось по геологическим отчетам, туда, где труднее и  где можно быстрее получить месторождение. Он был остер на слова и выражения без намеков на геологическую демагогию. За его спиной были месторождения тория на Алдане, урановые проявления на Чаре и предварительная разведка Удоканского месторождения меди. Дмитрий Сергеев  с уважением и любовью называл его Дон-Кихотом – тощего, длинного по росту, резкого и доброго. Именно Анатолий Анатольевич в 1950 году, сразу после находок образцов медной руды, по указанию Гарифулина А.Г. организовал поиски коренных выходов медистых песчаников и предварительную разведку медного месторождения. «Много раз в лето 1950 года прошел он по тропе от Чары до верховьев Наменги, чтобы осмотреть участок, где велась первая разведка, наметить  места отбора проб, задать новые выработки».

Особо интересно то, что проведение разведочных работ в отдаленной глуши осуществляла молодая девчонка коллектор (фактически участковый геолог) Гребенникова Юлия Тимофеевна и два ее помощника – прораб буровзрывных работ Высоких П.И. и топограф Кряукин Д.М., а рабочими были освободившиеся зэки и бесконвойные переселенцы из неблагонадежных граждан западных районов страны.

Работа сделана прекрасно – в самом кратком (за историю Сосновской экспедиции) отчете партии № 193 по результатам  1950 года записано:
«В 1950 году под руководством старшего геолога Семихатова А.А. на рудной  точке Наменгу проведены поисково-разведочные работы с полевыми маршрутами, проходкой горных выработок и бороздовым опробованием. Документацию выполняла коллектор Гребенникова Ю.Т..  Проведен подсчет запасов меди по участку I при среднем содержании 4% (это высокое промышленное содержание) в количестве равном 139,4 тысячи тонн меди!».

И всё это  - холод, непогода, палатки, и тысячи тонн ценного металла! Нет, не зря Семихатов называл  Юлю Гребенникову – «медная дама», а иногда – «хозяйка медной горы».

Позже второе определение будет пожизненно сопровождать Бурову Елизавету Ивановну – будущего Лауреата Ленинской премии.

Это справедливо и совпадает с пожеланием Юлии Гребенниковой – славной геологини далеких прошлых лет….

Совсем недавно, мне посчастливилось прочитать газетную статью – «Первый поиск. Секреты дневника Юлии Гребенниковой».

В статье есть слова:

«Честь открытия уникального месторождения меди принадлежит женщинам: Елизавете Ивановне Буровой и Юлии Тимофеевне Гребенниковой (Митиной), коллектору Сосновской экспедиции, секретарю комитета ВЛКСМ»

Есть замечание автора статьи:

«Не нашлось смельчаков, что-либо из этого дневника подтвердить или опровергнуть».

Мнение автора этой статьи: «Она не стремилась взять все на себя, - она просто искала справедливости. Увы!»

С благодарностью я подтверждаю теплые слова о Юлии Гребенниковой, которые с любовью сказал автор статьи – Анатолий Снегур

(Соб. Корр. Газеты «Забайкальский рабочий» 07.08. 2007).

Образцовым примером с тех далеких лет остается  объемный по результатам работ, рекордно кратчайший по написанию - в несколько десятков страниц, но в твердом вечном переплете отчет Семихатова Анатолия Анатольевича, старшего геолога партии № 193 за 1950 год. Это отчет о результатах первых целенаправленных поисков и первой предварительной разведки Удоканского медного рудопроявления, переведенного в считанные месяцы в разряд месторождений с обоснованным подсчетом запасов меди более сотни тысяч тонн с уникально высоким по мировым меркам содержанием меди в рудном пласте. В этом кратком отчете не опущены, как обычно бывает, фамилии рядовых исполнителей поисковиков и разведчиков уникального месторождения – природного медного чуда. В кратком отчете – живые люди, невероятно тяжелые условия Севера и  - прекрасный результат.

А характеристики, какие даны! К примеру, Юлии Гребенниковой – первой геологине-разведчице  Удокана: «медная дама», «хозяйка медной горы».

Где вы, люди, преклоните головы!

Памятник нужен этим, ныне забытым геологам-работягам,     известным и неизвестным – как пример тем, кто пойдет дальше…

Я принимаю любые нарекания за  сказанное, но от слов своих и душевных чувств не отрекусь!

Юля забыта. Но я в своей исповедальной повести не имею права не сказать добрых слов о первых разведчиках крупнейшего в России месторождения меди, открытого «попутно» при поисках урана.

Через два года работами Семихатова А.А., Русинова Г.А., Михайловой Т.Н., Бурехиной Г.М. и других сосновичей запасы меди будут значительно увеличены. Позже будет разведка меди  силами ЧГУ, подготовка к добыче меди… с помощью атомного взрыва. Об этом чуть позже.

А сейчас немножко о смешном эпизоде. Помню сообщение о научно-исследовательской работе геофизика Цветкова Я.Я.

Его научный эксперимент сводился к определению радона в воде. Забавно то, что он очень серьезно начал словами: «Для взятия радоновой воды берем сосуд, в народе называемый ведром…». Всеобщий смех и улыбки приостановили его речь, но не испортили его  интересного сообщения. Но выражение «сосуд, в народе называемый ведром», долго с веселой шуткой сопровождало Якова Яковлевича.

Если  серьезно, среди активных членов творческих совещаний особо привлекали мое внимание выступления геофизиков – женщин: Кручининой Любови Васильевны, которая делилась опытом полевых геофизических методов поисков с предложениями их лучшего использования, в том числе, эманационного метода поисков на задернованных площадях; и Решетниковой Клавдии Васильевны, которая обоснованно выступала в поддержку аэрогаммапоисков с увеличением объемов работ для  оперативной наземной проверки аэроаномалий, их оценке, а в случае прямых признаков урана – передачи материалов и рекомендаций наземным поисковым партиям, работающим в ближайших к аномалиям районах.

Я слушал с удовольствием такие предложения еще и потому, что уже знал, что Клавдия Васильевна намечена в отряд детальной проверки аэроаномалий геофизиком, а я в  тот же отряд – геологом, под общим руководством начальника отряда  Приймака Владимира Петровича. Смешно то, что нас двух  Владимиров Петровичей уже окрестили: начальник Петрович – старший, а геолог Петрович – младший. Фактически так и было.

У меня было время, и я запоем изучал проекты и отчеты. Не покидала меня навязчивая мысль: многие интересные результаты поисковых работ теряются в больших малозначительных текстах отчетов. Их порой трудно найти, они не бросаются в глаза и теряются надолго или навсегда. Результаты должны «кричать» жирным шрифтом, и рекомендации первооткрывателей тоже! В результатах поисков и рекомендациях последователям – суть отчетов. Я приходил к выводу, что  отчеты должны содержать:

- краткое геологическое строение района, предполагаемого рудного поля и рудоформирующих блоков;

- параметры рудных тел или месторождений;

- технологию образования руд, извлечения руд из недр и даже металла из руд.

Не одним днем живем. Геологические отчеты должны содержать:

- историю и методы открытий рудопроявлений и  месторождений, включая первых открывателей аномалий, рудопроявлений и разведчиков месторождений. Поименно, дополнительно в делах с грифом «хранить вечно»;

- признаки и критерии месторождений для более эффективных поисков в подобных природных условиях;

- рекомендации локализованных площадей и рациональный комплекс методов поисков, с учетом ошибок прошлого для удачи и успехов в будущем!

Полувековой опыт работы с отчетами говорит о том, что геологические отчеты перегружены общей геологией с немногими и незначительными данными о самом рудопроявлении или только что открытом месторождении. Не говоря уже об умалчивании о  геологах-работягах - открывателях рудопроявлений, переведенных позже в разряд месторождений.

Я понимал то, что в те сороковые-пятидесятые годы многие геологи пришли в специализированную на уран Сосновскую экспедицию после геолого-съемочных из других организаций – это их как-то оправдывает. Но заботу свою высказываю потому, что все последующие годы, более полувека, я наблюдаю ту же устоявшуюся неблаговидную картину при написании и оформлении геологических отчетов.

Чтобы правильно быть понятым, спустя многие годы, отмечу то, что геологические совещания-дискуссии на заре Сосновской экспедиции были творческими и очень полезными, особенно для геологов новичков, которых потом назовут «вторым поколением» ветеранов Сосновской ордена Ленина экспедиции. Это им от имени  ветеранов первого поколения геологов-уранщиков Федор Иосифович Вольфсон позже скажет:

«Мы шли от незнания к знаниям». Я подразумевал: перенимайте опыт, продолжайте путь к знаниям – и результаты порадуют вас.

За два месяца перед выездом в поле – на тропу урана, я познал многое. Спасибо ветеранам Сосновки!

Об истории и результативности аэропоисковых работ в дружеской беседе рассказал мне Вениамин Федотович Токин, первый организатор и начальник летной партии, сразу после войны, познавший беды и радость открытий урановых проявлений и «Мраморного» месторождения урана.
Многое запомнилось, а некоторые его суждения запали мне в душу – они требуют решений для повышения эффективности поисков урана.

Рождение метода поисков урана с воздуха. Вспоминает Токин:

«В конце 1946 года меня - геолога и геофизика Горбунова А.С. направили в Москву на курсы по изучению методики аэрорадиометрических поисков, которая разрабатывалась в ВИМСе. Курсы для первых трех геологических управлений: Северо-Западного (Ленинград), Уральского (Свердловск), Восточно-Сибирского (Иркутск) были проведены на высоком уровне с практической работой в полевых условиях с регулярными полетами и обработкой аэроданных. Лекционный день длился 8-10 часов, плюс практическая работа.

Время было такое. Все делалось оперативно. Закончили курсы. Группу пригласили в Министерство геологии, где мы сделали заявку на аппаратуру, батарейное питание, снаряжение, а в отделе аэрогеологии оставили заявку на три самолета «ПО-2». Министерство геологии в те годы имело свою авиацию и разрешение Генштаба Красной Армии на право базирования и работы спецпартий (на уран) с военных аэродромов.
С прибытием в Иркутск сразу же была создана летная партия № 25. Я был назначен начальником партии, а Горбунов А.С. – техруком. Операторский состав я отобрал на курсах, которые проходили в Восточно-Сибирском геологическом управлении (ВСГУ). В состав партии вошли бортоператоры: Ленский А.И., Тигунцев И.Ю., Самсоненко Н.И., Шаргаев М.А., Никольский Н.В. Из геологов в партию были включены: Гаврилова Н.П., Прутский Н.Н., коллектор Никольская Е.И., радист-оператор Столяров Н.С. В это же время была создана летная группа: командир звена Штыллер Е.И., летчики Шмаков Б.Л., Убеев Л.А., старшие штурманы – Чухлов Я.А., Иванов И.И., Сидоров М.И., авиамеханики – Аюпов, Камышев, Дидовкин. Сложился дружный коллектив летной партии.

О темпах работ. Экипажи незамедлительно приступили к установке аппаратуры и тренировочным полетам в районы Присаянья, на побережье Байкала, на отдельные участки Сибирской платформы. Согласно проекту аэропоиски начались в Восточном Забайкалье с частичным охватом рудных поясов, ранее выделенных академиком С.С. Смирновым, в районе Клички, Шерловой горы, Абагайтуя, Акатуя. Местом базирования были аэродромы: Борзя, Урулюнгуй, Газзавод и несколько внеаэродромных площадок.

Операторы работали в полете на двух приборах одновременно – аэрорадиометре и ионизационном приборе. Табло приборов было выведено в кабину оператора, отсчет велся минутный со снятием показаний и записью данных в борт-журнале. Велось и визуальное наблюдение высоты полета. Работали операторы по 5 часов, а после недолгого отдыха вели обработку материалов в камералке совместно со  штурманом.

Часть материалов по аномалиям  выдавалась в отряды наземной проверки, а часть передавалась начальникам наземных съемочных партий: Щербинину И.И., Бильтаеву А.М., Куликову Ю.А., Постникову А.Б. (ВИМС) и другим.

Однако следует отметить, что начальники наземных партий, имея в основном свои задания на геологическую съемку, к  переданным на проверку аномалиям  относились отрицательно, как к лишней обузе. Это объяснимо, но снижало эффективность аэроработ и даже подрывало значение аэрометода.

В 1948 году партию № 25 перевели в разряд экспедиций и назвали Снежинской. Начальником был назначен я -  Токин,  главным геологом – Шанюшкин О.Н., техруком – Горбунов А.С., геофизики – Комаров А.У., Решетникова К.В., Никольский Н.В., начальники наземных отрядов – Тищенко Ф.Ф., Прутский Н.Н., Гаврилова Н.П.

Экспедиция определилась в поселке Чара, откуда и название «Чарская урановая эпопея» – открытие месторождения урана «Мраморное»,  разворот работ по добыче урана силами МВД и разворот поисковых  работ на уран в течение одного сезона в количестве 13 поисковых партий…

И снова об открытии месторождения урана и темпах его освоения.

В нашей работе очень помогал нам ионизационный прибор, работающий в паре с радиометром. Мы заметили, что особо по ионизации резко выделялся ручей Укокан,  в его верхнем течении, почти в истоке в ледниковом каре с высотной отметкой вершин около 2400 метров. Размер кара 2,5 км на 1,5 км. Трудновато  пилотам – огромный риск!

Поэтому-то летчик Шмаков предложил облет вести сверху вниз по узкой долине – и самолету легче, и пилоту. После первой фиксации локальной интенсивной радиации мы в составе пилота Шмакова, бортоператора Ленского и меня вылетели в 3.30 утра на рекогносцировку – по методу Шмакова. Самолет набрал высоту 2800 метров - выше хребта, и  летчик начал планировать в первый кар.

На стенках кара были видны ярко-желтые и красноватые налеты. Ионизация росла молниеносно! Резко зафиксирован был очаг в каре и далее по ледниковой морене до крутого ее спуска в долину.

Одновременно росла и радиоактивность – это мы с Ленским Сашей заметили однозначно.

В последний полет был включен (вместо штурмана) начальник наземного отряда геолог Тищенко Федор Федорович, который был рекомендован для оценки этой аномалии. Он все видел с высоты 50-70 метров – и место радиоактивной аномалии, и пути подхода к ней.

Через несколько дней, в конце августа, отряд Тищенко Ф.Ф. через пустынные барханы, а затем по глыбовым россыпям направился к скалистым щекам р. Средний Укокан. Лошадей пришлось оставить, так как по глыбам и крутякам они не смогли идти. Снаряжение и продукты пришлось распределить на всех  членов отряда. Каково им было – они не забудут никогда.

Геолог Тищенко Ф.Ф. при  первом треске в наушниках радиометра нашел образцы пород с уранинитом и урановой смолкой. Радость открытия перекрывает все невзгоды.

Тищенко Ф.Ф. сделал свое заключение – документацию стенок кара нужно вести альпинистам-геологам. Но лазить пришлось самим.          Месторождение урана было названо «Мраморным».

После посещения участка главным геологом Шанюшкиным О.Н. и куратором от науки  Падалкой Г.Л. сложилось твердое убеждение, что участок заслуживает организации детальных разведочных работ с проходкой штольни и обязательным опоискованием всего бассейна р. Средний Укокан.

Уран нужен – темпы организации МВД

Срочно была составлена «записка» по участку и отправлена в Сосновскую экспедицию и далее в Главное управление в Москву. А далее – срочное прибытие в Чару представителей Главка и геологов из ведомства Л.Берия (МВД).

После короткого посещения объекта комиссия МВД решила: работы Снежинской, т.е. Сосновской экспедиции, прекратить. Участок принять для проведения разведочно-добычных работ!

Министр геологии Антропов П.Я. уведомил Сосновскую экспедицию, чтобы немедленно в Москву был направлен первооткрыватель с образцами руды для доклада об открытии месторождения Правительству (имелось в виду – лично Л.Берия, в руках которого находились все работы по урановой промышленности, а также все данные по наращиванию запасов урана в стране).

В Москву Тищенко Ф.Ф. повез глыбу с уранинитом весом около 40 кг. Ее радиоактивность достигала 10 тысяч гамм (микрорентген в час на современном языке).

В Кремле, в приемной Берия, была принята тяжелая радиоактивная глыба и правительственная справка. Одновременно помощник Берии подтвердил, что месторождение  берет в эксплуатацию МВД.

Был вопрос к министру геологии: что нужно, чтобы Сосновская экспедиция развернула работы с большим числом партий уже через несколько месяцев в сезон 1949 года? Здесь же от министра геологии была принята заявка на оборудование, снаряжение, транспорт – на все необходимое для разворота поисковых работ в районе Чары.

В считанные дни декабря 1948 года было создано Ермаковское рудопроявление с руководителем полковником МВД Мальцевым. К концу декабря началась заброска грузов и заключенных (более 6 тысяч человек).

В Читинском аэропорту было сосредоточено до 60 транспортных самолетов «ЛИ-2». Чарский аэродром жил в перенапряжении. Прибывающий в Чару контингент заключенных пешком около 20 км направлялся в район Чарских заснеженных песков, где развертывались  палаточные лагеря. А дальше эти люди следовали по заснеженным глыбам к скальным щекам в ледниковые кары, к объектам работ. И это в зимнюю стужу Крайнего Севера!

С августа – месяца открытия месторождения до декабря включительно – 5 месяцев! Таких темпов от открытия до начала добычи полезного ископаемого могла добиваться только страна, где была власть и которой угрожала смертельная опасность ядерного нападения!

Положительным примером оперативности является и то, что уже через несколько месяцев в 1949 году вышло Постановление Совета министров СССР, подписанное Сталиным – «О поощрении первооткрывателей Мраморного месторождения урана».

Премии получили: Тищенко Ф.Ф. - начальник отряда наземной проверки аэроаномалии, Самсоненко Н.И. – бортоператор, Токин В.Ф. – начальник летной партии № 25, Шанюшкин О.Н. – главный геолог Снежинской экспедиции, Горбунов А.С. – техрук летной партии № 25,  Шмаков Б.Л. – летчик, Штыллер Е.И. – командир звена летных экипажей. Как видим, летчики, геофизики и геологи в одном списке –   это справедливо и приятно!»

О добыче урана в скалах Кодара руками заключенных

Об этом мне неоднократно рассказывал и кратко написал в своих воспоминаниях мой добрый приятель и соратник по полувековой работе в Сосновке – первый горный мастер в штольнях по добыче урана Иван Емельянович Куделя, который  руководил бригадами заключенных.

Он был выпускником Щучинского горнометаллургического техникума города Щучинска Кокчетавской области. Этот техникум и специализированные курсы при нем выдавали «золотые» кадры – будущих умельцев и опытных практиков, многим из которых я доверял ответственные механические, электромеханические и подземные горно-буровые работы, порой, не осмеливаясь доверять  специалистам элитных вузов страны. Не зря это среднее учебное заведение получило в шутку и всерьез в нашей горнотехнической среде название «Щучинская академия», а выходцы из нее – «щучинские академики».

Как бывший главный инженер ордена Ленина Сосновской экспедиции, я ответственно об этом заявляю с благодарностью к руководителям прекрасного учебного заведения, являющегося примером для многих других.

Вот что вспоминает Иван Емельянович:

«В 1949 году, после окончания техникума, я был направлен для распределения в Москву в Министерство «Средмаша» в «хозяйство Л.Берия», а оттуда в Ермаковское «свинцовое» (по легенде КГБ – урановое) рудопроявление, все это было принято как должное. Ермаковское рудопроявление располагалось во временном палаточно-барачном поселке Сосновый, построенном руками тысячей заключенных, примерно в 18 км от поселка Чара. Я в должности горного мастера попал на объект  № 1, располагающийся в ущелье «Мраморном». Работали на объекте заключенные, как правило, с большими сроками заключения. Инженерно-технический персонал состоял из вольных. Мы, горные мастера, жили в палатках в условиях сурового Крайнего Севера два года до завершения работ.

Сам объект представлял собой два яруса штолен, врезанных в скальный трехсотметровый ледниковый кар, которым на высоте около двух тысяч метров заканчивалось ущелье. На первом ярусе было  две штольни, на втором – 4 штольни. Все штольни второго яруса были соединены штреком. Из выработок второго яруса проходили «восстающие» (вертикальные выработки вверх), из которых затем должны были проходить штольни 3-го яруса. Выработки проходились по рудным зонам. О радиоактивности и эманации радона не говорилось – работать надо! В 1950 году на противоположном склоне хребта был организован третий участок, в задачу которого входила проходка штольни на сбойку с участком № 1. Начальником этого участка был назначен я. Для связи между участками № 1 и № 3 альпинистами по стенке кара была проложена подвесная дорога, представляющая собой чередование веревочных лестниц и канатов, протянутых над уступами. Хотя  и трудно, но в хорошую погоду можно было по этой дороге переходить с участка на участок.  Одевали мы для таких переходов ботинки альпинистские, пояс с карабинами, ледоруб в руки - и  в путь. Не все могли одолеть эту дорогу.

Однажды, когда главный инженер объекта решил посетить участок, то смог одолеть только половину пути. Остальную часть мы поднимали его на руках, опутав веревками.

Работали мы, как и все, наверное, в то время очень напряженно. Дисциплина была жесткая. Мастера должны были находиться на смене до тех пор, пока не будет выполнено сменное задание. Часто приходилось работать по две, три, а иногда и 4 смены подряд. Дисциплина была для всех – не только для горных мастеров и зэков.

Вспоминается такой случай. В один из приездов генерала МВД по случаю невыполнения плана на участке № 2, начальник управления полковник Мальцев был отстранен от должности, переведен на участок № 2 и  работал там, в телогрейке, до тех пор, пока участок не стал выполнять плановые задания. Обязанности начальника рудопроявления все это время выполнял прикомандированный генерал по аналогичному распоряжению свыше.

Эти жесткие меры сверху и до самых низов как-то помогали, но были нервозными и мало эффективными. Дополнительно применялись среди  заключенных на основе организованного энтузиазма  Сталинские ударные вахты. Примером Сталинской вахты мог служить любой случай, когда смена заключенных, выпив по кружке чефира (густого, как деготь, чая), объявляла, что не выйдет из забоя «на гора» (на дневную поверхность), пока не обурит забой. Все это было эпизодами и не могло поднять общую производительность. Этого не надо забывать!..»

А сейчас, Читатель,  чуть-чуть отвлечемся от интересного и редкого по содержанию рассказа Ивана Емельяновича и зададимся вопросом:

- Что можно было бы сделать, чтобы поднять в тех жестких условиях производительность труда особого контингента - заключенных? Ответ труден, но он есть – надо применить существенные моральные и материальные стимулы! Я вам рассказывал о стимулах для колымских зэков и как результат – постоянная высокая производительность и качество труда. Так, когда же это начиналось? Начиналось это при Сталине, когда над страной висела угроза, и нужен был «атомный щит», а для этого был необходим  уран!

Вернемся к рассказу Ивана Емельяновича:

«Трудное положение с добычей урана из-за низкой производительности сохранялось до осени  1950 года – до перевода лагеря заключенных на хозрасчет. После этого многое изменилось в лучшую сторону.

Главным показателем  хозрасчета явилась сдельно-прогрессивная оплата труда заключенных с переводом зарплаты на их счет, а к этому – введение зачета по сокращению срока заключения в три раза, при условии выполнения норм выработки свыше 150%. Стимулы дали незамедлительный эффект, а именно, производительность труда заключенных резко возросла, и работать стало значительно легче. Соответственно увеличилась и добыча урановой руды».

Я не могу не вставить в такой аргументированный рассказ свое наболевшее восклицание:

- Надо было бы понять это правителям страны, пришедшим к власти после Сталина, и в конечном итоге развалившим великую советскую державу с вреднейшим введением повсеместной уравниловки с крикливым лозунгом – «Наше поколение будет жить при коммунизме!». Как известно, не получилось…

Материальные и моральные стимулы – вечная незыблемая основа роста благосостояния трудового человека и народа, и, как следствие, - могущества страны!

Как мы теперь знаем, даже заключенные преступники это понимают.

Пора понять это нашим законодателям и правителям страны!

Но продолжим интересный рассказ: «Производительность труда при хозрасчете заметно поднималась, хотя условия труда подземщиков были очень тяжелыми. Бурили всухую без респираторов, механизация минимальная – только перфоратор и вагонетка, погрузка и другие работы вручную без применения механизмов. Особенно плохой была вентиляция восстающих.

Был случай, когда в восстающем погиб от удушья заключенный. Это считалось  чрезвычайным происшествием (ЧП!).

Так что надуманные публикации в печати о сотнях и тысячах заключенных, погибших от радиации и подземных завалов, не имеют под собой оснований.

В конце 1951 года по завершению работ на «Мраморном» месторождении урана я вместе с выпускником Щучинского техникума Артимовичем И.И. был передан в Лесную (Сосновскую) экспедицию, в партию № 456, начальником которой был легендарный фронтовик, горный инженер-геолог первого ранга Константин Александрович Метцгер. С 1953 года мы работали в партии № 112 и № 117, напрямую подчиненных Сосновской экспедиции.

До 1955 года работать приходилось при значительном дефиците кадров горняков: нас двое и мастера Губанов и Созинов В.И.. Но вскоре пришла группа горных инженеров, молодых специалистов: Круглов В.И.,  Вахапов Г.Г., Голубев Ю.Ф., Единархов Е., Драговейко И.З., Радюк И.И., а затем новое пополнение. Можно считать, партия № 117 стала основательной кузницей горных мастеров и техруков подземных работ, через годы прославивших Сосновскую экспедицию на пути к большому урану».

Этой оценкой своего подземного труда в первые урановые годы экспедиции закончил свой рассказ И.Е. Куделя.

Мы более полувека поддерживаем дружеские отношения. Я считаю – это истинный ветеран Сосновки, торивший первые межскальные и подземные тропы к урану в высокогорье Кодара. Я желаю ему здоровья и долголетия!

О первых разведчиках урана – партии № 117

Интересно то, что мнение о партии № 117, как кузнице кадров, поддерживал ветеран буровых работ Сосновской экспедиции Борис Михайлович Холкин. Он вспоминает:

- В конце 1953 года я приехал в поселок Булуй, где разворачивала работы партия 117. В партии работало от 4 до 7 станков – такого еще не бывало! Скважины уже бурились до глубины 500 метров станками «КАМ-500». Впервые в экспедиции был смонтирован 4-х-ногий буровой копер. В этой партии приступили впервые к освоению буровых станков нового поколения марки «ЗИФ». Первыми моими наставниками были буровые мастера  Рыжков Н.Н. и Балагуров И.Н. Впервые перешли на бурение скважин, взамен чугунной дроби, на стальную дробь-сечку, что повысило производительность почти на 30%. Стальная дробь-сечка было большим дефицитом,  буровики ее хранили в своих брезентовых рукавицах и прятали друг от друга.

Оплачивали буровикам за проходку метров скважин по индивидуальной сдельщине. Возникала мысль: сдельщина – хорошо, а индивидуализм – плохо и вредно для всей бригады и в конечном итоге – для каждого члена бригады. Рождалась бригадная система оплаты и принцип: каждый работает на конечный результат бригады. Один за всех – все за одного. Это уменьшило аварийность, поднялась еще выше производительность, качество работ и зарплата! Мы учились – как работать, как жить!....

Завершим первый этап поисково-разведочных работ Сосновской экспедиции воспоминанием геолога Михаила Шумилина, который прибыл в Сосновку (в полевую партию № 117) так же, как и я, в марте 1955 года. Не вдаваясь в геологические детали поисков и разведки, он чисто по-человечески показывает условия, в которых создавалась кузница геологических кадров:

- Булуйский поселок… Он предстал перед нами (мной и моим однокашником по институту Валентином Горстом) сереньким мартовским утром: полдесятка рубленных и щитовых домиков, и как норы по склонам – землянки, землянки, землянки, а вокруг сопочки в редкой  щетине березово-сосновой мелочи… Булуйский поселок… Начало разведки первого в Забайкалье Дурулгуевского месторождения урана в гранитах. (Гранитный тип по тем временам представлялся как наиболее перспективный на урановое оруденение). Это был серьезный объект Сосновской экспедиции и геологическая школа.

Но вернемся к тому первому дню. К нам решительной походкой приближается человек в меховой куртке и форменной фуражке с молоточками. Подходит и, подавая руку, представляется: «Метцгер Константин Александрович – главный инженер». И тут же определяет нас, говоря Горсту: «Ну, Вы, конечно, Шумилин?.., - и мне – а Вы, Горст?». Парадокс ситуации в том, что Валька – голубоглазый блондин  арийского типа, а я в институте прозывался абреком. Недоразумение выясняется, и Константин Александрович заразительно хохочет над своей «проницательностью», уже правильно представляя нас подошедшему главному геологу.

- Клечковский Дмитрий Всеволодович, - отрекомендовался он нам.

Коротко о них. Метцгер К.А., 1918 года рождения, по национальности – поволжский немец, выпускник МГРИ 1941 года, добровольцем ушедший на фронт. В том же году он за успешную десантную операцию в фашистском тылу награждается орденом Ленина. Это в 1941 году, когда  наград почти не дают. Впрочем, этот орден не спасает его от демобилизации уже в 1942 году по известному Сталинскому приказу – как представителя вражеской национальности. Посадить орденоносца, видимо, постеснялись, но семью из Поволжья выселили… И «довоевывал» он на кузбасских шахтах, потом Крайний Север в районе Чары. И вот теперь – Булуй Забайкальского края. О будущем потом…

Клечковский Д.В. был моложе, но воевал на флоте, и уже после войны закончил тот же МГРИ. Теперь в Булуе. Он удивительно сочетал в себе высочайшую культуру (потомственный московский интеллигент) с     матросской лихостью (не она ли погубит его потом?). Как он умел доказывать свою точку зрения! Начальство перед ним нередко терялось, но не могло не ценить…

Вечером того же дня сидим у Метцгера, в его землянке – обычной землянке с железной печкой. Водку пьем, расспрашиваем и рассказываем…

Сейчас это не больно-то принято, чтобы главный инженер партии в первый же вечер звал на ужин молодых специалистов. Тогда как-то иначе относились к молодым, да и вообще  друг к другу. Теплее как-то.

На утро мы с Валентином получили по участку: у него – штольня, канавы и два буровых станка; у меня – две штольни и канавы. Получаем бригады – десятки разнообразных рабочих по специальностям, обликам и поведению.

В помощь нам: у него коллектор Коля Клеофастов, у меня Володя Ксенофонтов. У него радиометрист Вася Иванов, у меня Дима Осипов. Еще в партии: Володя Кожевин, Миша Кичигин, Герман Аршинский, да Веньямин Дьячков – каротажник. Вот едва ли и не весь наш техсостав. А какие ребята были! Все сибиряки, в большинстве фронтовики и потомственные таежники или старатели, окончившие после  демобилизации краткосрочные курсы при экспедиции. Прибор на шею, и пошли уран искать. Профессиональная подготовка была у них, конечно, слабоватая, но добросовестность в работе высочайшая – можно не проверять. И руки у всех золотые – привычные к топору и лопате и любому инструменту.

Жил геологический коллектив партии 117 необычайно дружно. И нас принял хорошо. Душой коллектива был Дмитрий Всеволодович, авторитет которого был непререкаем. Работать приходилось много. Вечера прихватывали нередко.

Но эту напряженную обстановку он умел разрядить. Так, по субботам (а суббота была тогда рабочим днем) вечерами работать запрещалось! Кончали даже чуть пораньше и шли в баню, после чего обычно организовывалось немудрящее застолье, нынче у одного, в следующий раз у другого. Ну, а в воскресенье, если нужно – работали. Делать приходилось все: документировать канавы и в штольне, быть за топографа и даже за маркшейдера, и разрезы строить, и запасы урана считать.

Отходя от  геологической темы, следует отметить, что уклад жизни, особая атмосфера отношений между людьми по принципу – один за всех и все за одного, романтические традиции и близость военных воспоминаний – сближали людей и рождали патриотические чувства и порывы. Интересный пример: после запуска в космос первого спутника буровой мастер Акулов, немолодой, малограмотный и многосемейный послал в космоцентр заявление - «готов пожертвовать жизнью, если требуются добровольцы для полета в космос». Интересно и то, что ему пришел ответ – благодарность за энтузиазм!

«Конечно, не все так гладко было, - вспоминает Михаил Владимирович.- Одно из малоприятных воспоминаний – замполиты наши. Я еще застал времена, когда замполит – была официальная должность в партии. Правда, вскоре их упразднили. Однако свято место пусто не бывает. Тут же появился некий ветеран из райкома партии, оформленный буровым мастером, чтобы, значит, направлять нас и бдить, ровно ничего не понимая в геологии». Но и это пережили.

В считанные годы поиски урана в районе и разведка четырех рудоносных участков были завершены. Утвержденные запасы легли «на полку страны». Нас в другие партии определили.

Где-то в архивных списках и стареющей памяти еще сохранились имена некоторых первооткрывателей рудных проявлений и рудоносных зон. Я помню геолога Марка Морозова и геофизика Александра Багидаева. Мы жили рядом и общались еще долгие годы до их смерти.

О геологической «кузнице кадров»

В результате успешной разведки Дурулгуевского месторождения урана можно и нужно отметить геологов и геофизиков, которые по мере открытий месторождений становились ответственными руководителями служб, главными геологами партий, экспедиций, объединений. Это: Метцгер К.А., Клечковский Д.В., Комаров А.У., Бильтаев А.М., Журавлев Б.М., Шлейдер В.А., Шанюшкин О.Н., Горст В.Я. А Шумилин Михаил Владимирович прошел путь от участкового геолога до главного геолога Уранового Главка МГ СССР, то есть стал главным «урановым геологом» страны. Так что термин «кузница кадров», отнесенный к партии №117 – справедлив.

При наших встречах, полвека спустя, Михаил Шумилин справляется о бывших геологах-работягах, с кем начинал работать. И как в  прошлые времена, выпив стопочку, желает удачи тем, кто пойдет дальше.
Посетил он и пос. Булуй. Вот его слова:

«Заросшие колеи дорог и ямки от бывших домов. Поселок растащили по бревнышку. Из устья бывшей штольни заяц выскочил. Метнулся от нас в кусты.… Над желтой осенней тайгой тянулись тучи и снежок сыпал…».

Говоря о партии №117 середины 50-х годов, как кузнице кадров Сосновской экспедиции, я не имею права не упомянуть о рядовых и славных женщинах, которые полвека верой и правдой служили делу  урановых поисков и разведки для «атомного щита» Родины и энергетики будущих  поколений. Это те, которые в снежную метель, укрывшись полушубком, документировали буровой керн, изыскивая с помощью радиометра и собственных глаз с заснеженными ресницами ничтожно маленькие урановые слюдки отенита.

Разговор с Валей Чернодедовой, когда нам уже - за 70 лет.

Она вспоминает: «В те 50-е годы, после окончания Киевского геологического техникума, я по обязательному направлению прибыла в зимнюю стужу в декабре 1956 года на какую-то станцию, где меня встретил шофер автомашины, груженной ящиками с водкой, предназначенной по лимиту местному ОРСу и поселку Булуй, где базировалась партия  №117 – место моего назначения. Доехали. Встретил меня геолог Шумилин Михаил Владимирович:

- Ты кто? Откуда такая?.. А я маленькая – 145 см роста, 38 кг веса. Тоненькая, в огромных валенках, в меховых штанах, в длинном пальто, с шалью на голове и концами шали, завязанными за спиной.… Отвечаю ему:

«К вам, по назначению».

А он кричит соседу по комнате, как я потом узнала, – Дмитрию Кряукину:

– Это к тебе!

Дмитрий только воскликнул:

- Да как же ты рейку носить будешь? Кстати, сколько тебе лет-то, девчонка?

- Я показываю паспорт и говорю:

«Я все могу - и рейки носить, и в маршруты ходить. Я техник-геолог, окончила с отличием… И даже кандидат в мастера спорта по конькам… И совершеннолетняя…»

Он кричит Шумилину: «Это к тебе!».

Такой была встреча, а потом совместная работа.

Помню, за мной закрепили коня для поездок на дальние буровые вышки. Но, чтобы сесть на коня, я привязывала его к забору, а по калитке взбиралась на седло. А потом и конь привык…

Однажды, когда на дальнем участке прихватил меня приступ аппендицита, я отвалялась на траве, а потом выбрала дерево с сучками и попросила коня подойти. Он все понял и подошел ко мне, подставляя спину. Он спас меня…

Его уже давно нет, но я помню его с благодарностью.

И порой думаю!

Вот, если бы люди так поступали, выручая друг друга в беде! Дальше была жизнь в Сосновке: работа, работа.… Вот и теперь, на восьмом десятке, дежурю в гаражном кооперативе, подрабатываю к пенсии. Чего сидеть-то, пока шевелюсь, работать надо.… Как в Сосновке, так и теперь».

Я вспоминаю наш разговор, а сам думаю:

«Какие же они славные – наши русские девчонки, наши постаревшие ныне – бабки»…

Есть, конечно, обида на страну, но не показывают виду, не хнычут.… Были они урановые – «секретные», так и остались неизвестными. Многих уж нет, но память моя о них светла!

Вернемся к партии № 325 и выезду в поле

Приближались праздничные майские дни 1955 года, после которых был намечен выезд аэропартии № 325 в степные районы Приаргунья. Сергей Дорошков, как геолог летного отряда, уже выехал в заброшенный поселок Ивановку для организации базы для самолетов и летного состава.
Я уже многократно пересматривал инструкции по аэрорадиометрии и геологические отчеты по району проектных работ. Старался общаться и беседовать с ветеранами Сосновки.

Запомнилась беседа с Вениамином Федотовичем Токиным, как напутствие ветерана молодому  аэропоисковику.

Я задавал вопросы. Он со знанием дела и опыта отвечал. Первое, что было не совсем ясным, но интересовало меня – это ионизационный прибор на самолете «ПО-2» и его эффективность при поисках урана методом фиксации радона (газообразного «внука» урана).

Я спросил Токина о недавно открытой аномалии и рудопроявлении на Качере (в Забайкалье) и его мнении о радоновых аномалиях в воздухе и в водных источниках на земле.

Он подробно, с некоторой долей душевной боли ответил:

«Зря сняли ионизационный прибор. Надо было доработать его, тем более, что самолеты «АН-2» (сменившие «ПО-2») по своей грузоподъемности позволяют увеличить объем и вес дополнительной новой аппаратуры на борту самолета.

Ушли в прошлое аэрорадиометры «СГ-10» и «СГ-10м», а также аэромагнитометры «АМ-9л». Они устарели. Заодно убрали и ионизационный прибор.

На борт самолета «АН-2» устанавливается комплексная станция «АСГМ-25», имеющая четырехканальные регистраторы для записи радиоактивности, магнитного поля, высоты полета и отметки ориентиров. При этом увеличена чувствительность аэрорадиометра. То-то еще будет! Жизнь не стоит на месте. Появляются в геологии вертолеты. И на них установят приборы. А наземные отряды проверки аэроаномалий получат оперативный транспорт…

Сегодня появились возможности более эффективно кое-какие интересные площади перезалетать.

О радоне Качеры – летчики до сих пор интересуются – что там нашли? … Ничего не нашли. Пошарили и ушли….  Ты спроси у Абалакова. Он подробнее тебе ответит».

Я уже знал мнение Абалакова Дмитрия Ивановича. Он рассказывал об этом пару дней назад:

- Некоторые аэроаномалии (кроме породных) наверняка фиксируют залегающие на глубине месторождения урана, которые могут быть выявлены бурением в последующие годы.

Говоря об открытиях, отмечая несомненные заслуги первооткрывателей разведчиков месторождений, нельзя забывать имена истинных первооткрывателей и первопроходцев, начиная с летного персонала, подготовивших почву для последующих открытий и  давших рекомендации – где эти месторождения находить и вскрывать!

Всегда интересно знать результаты своей жизни, а летчикам, аэропоисковикам урана – о результатах оценки редких радиоактивных аэроаномалий.

Поэтому, видимо, командир авиаотряда Кожарский В.М. и штурман Цыганков В., выполняющие съемочный полет в день находки Качерской аномалии, звонят по телефону, интересуются судьбой этих уникальных аномалий, первопричина которых, на мой взгляд, до сих пор не выяснена….

- «Конечно же, - продолжал Токин, - интересно было увидеть, как реагировал бы ионизационный прибор или его аналог при  полете над Качерской радиоактивной аномалией, где установлено наземной проверкой наличие на редкость высокого содержания радона в водных источниках…

Жаль, что предварительная разведка завершилась отрицательным результатом. При этом разведчики не дали какого-либо внятного объяснения наличию радоновых аномалий. К этому когда-нибудь придут другие. Пошли им, Всевышний, разума и удачи!».

Я полностью согласен с восклицанием Вениамина Федотовича.

Он помолчал, а потом продолжил:

- Ведь были же, на заре урановых поисков, первые смелые решения умных людей поставить радиометры и ионизационные трубы на маленькие самолеты «ПО-2» и на бреющих полетах ощупывать матушку Землю в поисках урана. Смелые люди садились на эти самолеты. Падали. Сгорали. А кто оставался жив, снова летали, прижимаясь к земле, чтобы найти уран для страны.

Я начинал с этого. Тебе продолжать. Новые самолеты и аппаратура, остальное, как прежде. Ты начинаешь с летных работ. И ты сам, несмотря на опасность при детализации аномалии, будешь просить пилота прижаться к земле, чтобы  проверку аэроаномалии уже на земле сделать качественно. Это ответственное дело.

Аэропоиски – перспективное направление, но опасное в деле и неблагодарное в жизни. Да, это так, пока у основной массы геологов не появится обоснованная вера в аэрорадиометрический метод поисков урана.

Это трудно ожидать, потому что вся слава  первооткрывателя месторождений и поднятие авторитета тем, кто при геологической власти оседлал найденную до них руду и разведанную при них руками геологов-работяг на канавах, на бурении, в штольнях и шахтах. Обычно слава тем, кто докладывает на «верха» о подготовленных запасах. Спасибо им, и  пусть будет им справедливая слава!

Но жаль и не справедливо то, что многие геологи-работяги и особенно те – первые, зачастую не вспоминаются.… Знай это. Будь готов ко всему этому, но иди вперед!

Сергей Дорошков говорил мне, что ты настырный, вот и действуй!

А я устал. Я снова вернусь к первым тропам – к массовым поискам, теперь уже на официально признанной основе. Общение с геологами, порой романтиками, работающими на обширных территориях Сибири, радует и обещает дать результаты.

Знал бы ты, Володя, как приятно видеть в глазах геологов (не уранщиков) разгорающийся интерес к поискам и открытию урана! В этом вижу смысл продолжения своей жизни.

Я мечтаю вернуться на любимые севера – на Алдан, в Чарские места, где мы ходили и летали, и где многое не проверили и оставили лежать в недрах земли до поры до времени. Возврат порой необходим - с новыми техническими возможностями и новыми разумными идеями.

Вот  и тебе   намечен путь в те места, где мы когда-то летали на стареньких самолетах при устаревшей аппаратуре с прошлыми геологическими представлениями. Набирайся знаний и терпения. Удачи тебе!

Он говорил вдохновенно, с болью в душе за прошлое и верой в будущее.

… Я навсегда запомнил его содержательные слова, идущие из глубины души, разума и практического опыта. Мы сохранили наши добрые отношения на долгие годы, до его смерти. Это был истинный ветеран первой аэропартии Сосновской экспедиции и организатор открытия первого (Мраморного) месторождения урана аэрометодом. Спасибо ему за доброе напутствие.

Выезд на полевые работы был намечен сразу после первомайских праздников. Первомай – это колонны со знаменами, флагами, лозунгами, портретами. Улицы Иркутска с высоты птичьего полета – пестро-красные. Одним словом – праздник! Сергей уже в поле. Мы с Вадимом Аминевым провели праздники вместе. В колонне во время остановок многие доставали из карманов плоские бутылочки с коньячком или вином и дружно со своими сосновичами выпивали, произнося великий тост – «За солидарность!». Мы были веселы, кто-то чуть пьян, но уж точно, все были солидарны… Короче, два дня погуляли в хороших компаниях своих и чужих, но все равно наших – советских.

3 мая – планерка. Дмитрий Иванович Абалаков еще раз объявил составы отрядов, сроки покупки билетов на поезд до Борзи и порядок прибытия на базу партии №325 в Ивановку. Две машины со снаряжением должны завтра загрузиться на базе экспедиции и пятого мая выехать до Ивановки. В первой машине «ЗИС-151» за рулем - начальник отряда Приймак и я, сопровождающий. Во второй машине «ЗИС-5» был водитель и Захар Игумнов – сопровождающий груз партии № 325.

Две машины – это залог успешного рейса, сохранности оборудования и взаимопомощи в дороге, - закончил краткое указание Абалаков.

- Помните, что впереди у вас тысяча километров, часть из которых по степным, безлюдным районам Приаргунья, - добавил он.

Мой первый авторейс к урану на грузовике «ЗИС-151». Этот первый рейс мне запомнился своей продолжительностью – более двух суток, обзором части территории для поисков урана силами Сосновской экспедиции и более близким знакомством с моим прямым начальником Приймаком  Владимиром Петровичем.

При выезде из Иркутска и первые полсотни километров мы ехали молча. Приймак начал с вопроса: «Почему, думаешь, я еду за рулем вместо шофера?». Я ответил:

- Не знаю, вам лучше знать, Владимир Петрович.

- Ты, вот что, - давай перейдем на ты. Нам в поле жить, в одной палатке ночевать, вместе вкалывать, уран искать и напрямую друг другу говорить о ладном и неладном. Всякое будет… Ты, надеюсь, согласен – он четко изложил свое мнение о наших производственных отношениях.

- Согласен, - ответил я и пожал его правую кисть руки, лежащую на руле. Так окончательно сложились наши взаимоотношения на последующую жизнь и полевой сезон 1955 года совместной работы. Его образ, несмотря на некоторые погрешности, заслуживает внимания и уважения.

- Так вот, - продолжил он, - я за рулем потому, что шофер Семен отпросился помочь своим старикам в деревне  вскопать лопатой огород и посадить картофель в мае месяце. Я же профессионал, фронтовой шофер, хвативший всякого на войне, не мог ему отказать. Более того, он работает со мной второй год, хорошо знающий машину парень, всегда желает  подработать на любых геологических работах дополнительно к шоферской ставке.

Я приветствую это – он и за машиной следит и ремонтирует ее, если нужно и подрабатывает немного, а я в свою очередь шоферский навык сохраняю. Ему хорошо и мне. И экономика отряда лучше, когда многие профессии можно совмещать. Не приветствует это начальство верховное, выговоры иногда подкидывает – чиновники и бюрократы от «Москвы до самых до окраин».

Он сплюнул через дверное окно. А мне так хотелось укрепить его мнение фразой колымского друга, Коли Бута – «суки не строевые», но я промолчал.

«Дорога у нас длинная, - продолжил он, - я и тебе кое-какие навыки водительские передам. Пригодится. А в степи, по ходу местных поездок, научу водить машину. Для дела надо – мало ли что!».

Вскоре случай представился. По дороге к Байкалу мы переваливали водораздел с крутыми подъемами, спусками и поворотами. Этот участок называется «Тещин язык». На примере он рассказывал и показывал технику вождения груженой машины при особой осторожности переключения скоростей и торможения, добавляя возможными вариантами гололеда и других различных непредвиденных препятствий. Эта, а затем степная школа теоретического и практического вождения автомобиля оставила на всю мою жизнь уроки и образ учителя – фронтового шофера и начальника геологического отряда Владимира Петровича Приймака. По байкальским обрывам ехали молча, любуясь красотой священного озера и окружающих его гор. После краткого отдыха и легкого обеда, уже по ровной дороге в сторону Улан-Удэ, Приймак сменил тему разговора на геологические возможности и стоящие перед нами задачи.

«Ты обрати внимание на горно-таежные просторы вокруг нас.  Сотни и даже тысячи километров непроходимая тайга. И все это, «где Макар телят не пас», как говорится, или «черт ногу сломит». А нам задача: найти уран!.. И срочно!.. Родина требует!

Вот и думай – с чего начать? Куда пойти? Где искать? Никаких признаков особых, кроме радиоактивности, нам неизвестно. Даже  образцов урановой руды на дневной поверхности в задернованных лесах, да и в нашей степи, куда мы едем, днем с огнем не найдешь. Значит, остается одна радиоактивность признаком возможного месторождения урана. И не просто радиоактивность, а повышенная, порой локальная и скрытая мхом и буреломом или степной пылью и высокой травой с бурьяном «перекати поле».  Вот потому аэропоиски урана – наиболее оперативный метод поисков.

И обидно то, что многие умники пренебрежительно относятся к аэрометоду, и особенно отвратительно, когда такое отрицательное отношение к найденным и даже проверенным и рекомендуемым радиоактивным аномалиям, и даже с проявлением урановой минерализации. Вот поэтому, Петрович, нам придется носом землю пахать на Арамогойтуйской аэроаномалии № 79, чтобы разобраться в ее перспективности. Скажу тебе, что я договорился детализацию аномалии с воздуха сделать в масштабе 1:10000. Сам полечу, хотя и плоховато переношу полеты, особенно деталку. Думаю, кое-что добавится к тому, чего мы имеем сегодня».

Так хотелось мне предложить свои услуги в полете, но сдержался на первый раз. Промолчал, затая мечту о полетах уже в свой первый год аэропоисков.

Затем Приймак перешел на организационные вопросы, и что было отрадным, дал хорошие характеристики всем членам отряда.

Рейс был длительный, утомительный, но удачный, без поломок и происшествий. Запомнился второй ночлег за Читой, где-то сразу после Атамановки. Приймак вел машину уверенно, но чувствовалась его усталость. Сигнал водителя «ЗИС-5» остановил нас где-то в полночь. Водитель взмолился – не могу, поспать бы надо. Я предложил заехать в сосновый бор среди редких деревьев и затабориться на видневшейся среди сосен небольшой полянке.

Приймак согласился. Заехали. Ужинать или чай пить не стали. Вытащили из-под брезента спальные мешки, и, подложив под них войлочные подстилки, влезли в мешки и уснули как убитые.

Удивительно то, что утреннее солнце разбудило нас веселыми лучами, а бодрость отдохнувшего тела я помню до сих пор. Я навсегда полюбил сосны за их вечнозеленую приветливость и ободряющее оздоровление. Советую, Читатель, полюбите сосновые рощи – будете здоровы!

Последний день мы ехали по степным просторам южного Забайкалья. Майское солнце, дорожная пыль и редкие высыпки пород из тарбаганьих нор. Приймак весело стал рассказывать о том, что в пользу работ на Арамогойтуйской аэроаномалии сработало то, что годом раньше при наземных маршрутах, якобы Бильтаевым Алексеем Михайловичем в одной из тарбаганьих высыпок была обнаружена чешуйка уранового минерала отенита. Вроде это и послужило основанием назвать аэроаномалию рудопроявлением урана.

Я слушал Петровича, прикидывая – не байка ли это, а затем высказал ему свое соображение по этому поводу: «Петрович, надо полагать, что тарбаганы – дети природы, они не умничают подолгу, как люди, им для жизни жилище необходимо, и глубже в земле, чтобы было теплее. И лопат у них нет, только лапки да коготки. Поэтому они роют себе норы там, где грунт рыхлый. А это может быть в зонах дробления горных пород, в геологических структурах, по которым могут циркулировать минерализованные растворы с образованием различных минералов, а в приповерхностной части вторичных минералов, в том числе и отенита.

Тем самым, тарбаган – это наш соратник и первооткрыватель урановых рудопроявлений. Отсюда и термин – «тарбаганий метод поисков урана».
Вот и нам при оценке радиоактивных аномалий следует уделять  внимание  закономерности расположения тарбаганьих нор и брать пробы высыпок из нор на минералогический анализ, даже если не фиксируется повышенная радиоактивность».

Приймак ухмылялся, довольный тем, что вызвал у меня интерес к тарбаганьим норам, как косвенному признаку ураноносных зон.

- Вот ты и займешься этим через несколько дней, а сейчас мы подъезжаем к нашей временной базе в поселке Ново-Ивановка, где я уже побывал в прошлом году. Посмотрим, что наши хозяйственники и твой друг Сергей натворили для начала работ. Завтра день Победы. А после праздника обычно прилетают съемочные борты, и начинается обычная работа. Вылеты пораньше, чтобы не было болтанки, днем – сон. Вечером обработка материалов полета,  выдача карт и схем места аномалий (если выявлены в полете) для их проверки и оценки наземными отрядами.

Центральная база урановой партии в 1955 году

При подъезде к базе партии я попросил Приймака приостановиться на бугорке, чтобы осмотреть местность и саму базу секретной партии.
То, что я увидел, я должен показать вам, мой Читатель, чтобы внести ясность в те ложные мнения, что геологи-уранщики жили и жировали по сравнению с другими геологами и трудящимися страны.

Машины остановились. Осела пыль. Вокруг нас и перед нами довольно унылая картина – пустынная долина Сухого Урулюнгуя. К югу – голые вершины Аргунского хребта, на ближних склонах которого видны заброшенные канавы с размытыми отвалами пород, коверкающие и без того безрадостную картину неугодной богу природы. На нижней части склона виднелся пяток обветшалых щитовых домиков, два двухэтажных – весьма постаревших дома, и на некотором удалении – огромная бетонная коробка бывшей электростанции. Как пояснил Приймак, - это наша база, бывшая когда-то база одной из партий Читинского геологического управления,  завершившего разведку, как оказалось, нескольких мелких бесперспективных рудопроявлений молибдена.

С некоторым подобием улыбки он добавил: «Здание электростанции хорошо тем, что в летнюю жару там будет всегда прохладно, а чтобы камеральщики не спали – под потолком всегда летают воробьи. И не думай, что здесь нет цивилизации. В поселке есть комнатка «Пос. совет» и электричество»!

Мне осталось только дополнить:

- Торжествует Ленинская формулировка: «Коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны». Приймак хихикнул, но улыбка быстро сошла с его лица. В общем, безрадостная картина открывалась перед нами.

В полутора километрах к востоку виднелась старая деревушка Ивановка, давшая  название геологическому поселку с приставкой Ново-Ивановка. Древняя деревушка – это десяток избушек-развалюх, крытых драньем, с промазанными глиной стенами. Ни кустика, ни деревца. По выражению геофизика летной партии Владимира Меншина (в будущих воспоминаниях): «На выгоне, за последним домом, наши самолеты, как нечто чужеродное окружающему пейзажу».

В поле нашей видимости пока не было самолетов. Виднелась летная полоса с белыми известковыми пятнами по створу и по углам. Рядом с полосой было множество бочек с авиабензином и авиамаслом. Это уже был результат работы хозяйственников партии № 325 Сосновской экспедиции. Чувствовалось, что жизнь поселка может закончиться после окончательного ухода геологов.

Но жить и работать надо. Такой поселок и такая база – лучше, чем ничего.

Встреча в Ивановке

Приймак посигналил, и мы тронулись в сторону деревянных домов, где, по его мнению, должны размещаться наши первопроходцы – хозяйственники и организаторы летных работ. По ходу приближения к базе Приймак успел предупредить:

- Завтра день Победы, не забудь поздравлять при знакомстве. Знай, никакого ОРСа, то есть отдела продовольственного снабжения, в Урановом главке не было, и нет. Мы побираемся в ОРСах разных геологических организаций. Таково руководство Главка – давай руду, но лишнего не просите. Мы в структуре Министерства геологии СССР. Однако помни, в кузове кое-что у нас есть, но это только в моем распоряжении. Гляди, уже встречают! Вот и твой Сергей!

Машины подошли к деревянным домам и вышедшим людям, двигатели заглушили. Послышались радостные возгласы:

- С приездом, земные первооткрыватели! Милости просим! Место найдем!

Я выскочил из кабины, и мы обнялись с Серегой. Все здоровались, пожимали руки, были рады друг другу. По ходу встречи я познакомился с Яковом Андреевичем Масленко, Николаем Ивановичем Хмелем и Некипеловым Леонидом Леонидовичем, с ними посчастливилось мне позже совместно поработать несколько лет…

Бразды правления взял на себя Яков Андреевич. Он скомандовал:

- Приезжим достать свои спальные  мешки и располагаться, где кто хочет. Места приготовлены для экипажей, которые ожидаются после дня Победы, для всех работников летного отряда и базы, а также места ночлега для полевиков. Вам места на выбор – вы первые! Машины загнать под навес, - он указал рукой. - Сегодня праздничный ужин в честь Великой Победы и отдых.… Десятого мая рабочий день и подготовка встречи всего состава партии, прибывающего в Борзю. Дальнейшие указания поступят от приезжающего начальника партии Абалакова. Надеюсь, всем ясно – полчаса на стряхивание дорожной пыли, мытье рук, и… за праздничный стол!

Все было ясно. Мы с Приймаком достали из кузова свои спальники и разостлали их на раскладушках. Он в комнате с Масленко, а я рядом с Сергеем Дорошковым. Нам было что вспомнить и душевно поговорить.

Две приятного вида поварихи из местных жителей довольно быстро сотворили праздничный стол в комнате-столовой для летных экипажей и бортоператоров (которым по распорядку работы – завтрак в четыре утра) – поэтому и отдельная комната. На столе чего только нет! Консервы рыбные, макароны с тушенкой, картошка с солеными огурчиками и бутылки с водкой. Неподалеку в щитовом домике уже гуляли поисковые рабочие и строители,  нанятые на месте из остатков ликвидированной геологической партии Читинского управления. Как их охарактеризовал Николай Хмель – есть и бичи, но все хорошие ребята.

Через час все были за столом. Ужин состоялся. Первое, что сказал Яков Андреевич:

- Сегодня еще не праздник. Победа будет завтра. Но, как говорится, кто празднику рад – накануне пьян. Потому предлагаю тост: «За приезд первых полевиков во главе с фронтовиком Петровичем Приймаком, в кузове машины которого почти полное снаряжение отряда. Он готов к трудовому бою. А бой наш – это борьба за уран. Природа прячет, а геолог ищет – кто кого?! За нашу геологическую победу в новом полевом         сезоне!».

Под веселые дополнения Николая Хмеля и Сергея все выпили и с удовольствием приступили к ужину.  Конечно же, говорили о войне и  победе, но по уговору тосты оставили на завтра…

Уже в спальных мешках мы с Сергеем долго говорили о предстоящих поисках, сетовали на малые объемы горных работ в отрядах и отсутствие бурения в партии. В результатах летных работ сомнений не было. Район интересный и доступный. Я поделился своими впечатлениями о геологических отчетах за прошлые годы, прочитанных мной с восторгом о результативных,  и недоумением о тех, которые излишне усиливают  геологические построения,  игнорируя цели и результаты поисков.

Сергей только и отреагировал:

- Ты еще не то узнаешь.… Помнишь, как наш коммунар Ванька Холодков по таким случаям восклицал, тряхнув своими белокурыми волосами:
«Не бери в голову и  не дрейфь – прорвемся! Давай спать. Ты ведь три дня спал урывками. Отсыпайся».

Проснулся я позже всех. Узнал, что праздничный обед назначен на три часа дня, а пока можно перекусить в столовке – котлопункте под «крестики» (под зарплату), как и вчерашний ужин и предстоящий обед – удобно и без канители. Я перекусил и, с позволения Приймака, пошел с Сергеем побродить по базе, а также прогуляться до поселка и  взлетно-посадочной полосы. Как говорится по-фронтовому, ознакомиться с местностью.

Я окончательно уяснил обязанности Сергея – это анализ полетов с учетом геологии и результатов аэрогаммасъемки с выдачей заданий отрядам предварительной проверки аномалий на земле. Предусматривались и личные детализационные  вылеты или посещения некоторых сомнительных аномалий на земле им лично или с геофизиком  Тредом Евгеньевичем Богомоловым, а также посещение отрядов проверки для увязки результатов аэропоисков и наземных работ. Все для качества работ.

Уважаемый Читатель, особенно если вы геолог, некоторые подробности о летных поисках урана и наземной проверке аномалий я затрагиваю и повторяю только потому, чтобы у вас не сложилось ошибочное мнение об аэрометоде поисков урана, как о чем-то поверхностном и не нужном для «мыслящих» (а точнее – самовлюбленных и зазнавшихся) геологов с претензией  на понимание глубинных процессов формирования месторождений. Всего этого мы еще коснемся. Потерпите – это важно для последующих выводов о методах поисков урана и человеческих взаимоотношениях – во вред  и на пользу.

Мое обращение к вам только потому, что мы сейчас коснемся самого ужасного явления в человеческих взаимоотношениях – мировых войн. Коснемся результатов трагических и радостных  «со слезами на глазах» - Дня Победы – 9 мая 1945 года.

Тосты в юбилей дня Победы

Когда мы возвращались к базе, нам уже махал фуражкой Николай Хмель, красивый рослый парень, поторапливая на праздничный обед.

Стол был как вчера, но украшен белой скатертью, дополнительными горками румяных пирожков, к водке добавлена бутылка коньяка и бутылка шампанского, а главное два букета – один букет вербы, другой – ароматной черемухи.

Во главе стола восседал Яков Андреевич. На нем был форменный костюм с погонами майора, а на костюме фронтовые награды – два ордена «Боевого Красного знамени», медаль «За отвагу», медали «За оборону» советских городов и медаль «За взятие Берлина» и «За победу над Германией». Это было красиво и торжественно. И первая мысль – с этим человеком мы придем к большому урану. Остальные были в обычной полевой одежде, но в прекрасном праздничном настроении. Украсили компанию и приглашенные Сергеем улыбчивые поварихи – они были в белых косыночках и разноцветных передниках. Как говорится, стол укомплектовался. Фронтовики: Яков Андреевич, Приймак, Некипелов; геологи – Сергей и  я; геофизики-операторы – Николай Хмель и Захар Игумнов; водитель Михаил  и две славные поварихи Тося и Таня.

Сергей дал слово Якову Андреевичу. Яков Андреевич встал, подтянув израненную ногу, поднял стакан с водкой, …помолчал и произнес тост:

- Сегодня юбилей нашей победы над Германией. Мы отмечаем первое десятилетие Победы. Я верю, пройдут еще десятилетия, уйдут из памяти старые и родятся новые праздники, но этот День Победы, пока жива память российская, будет жить века, как день уважения к сынам России, отдавшим свои жизни за счастье тех, кто остался жить и тех, кто родится жить на земле нашей. Я повидал столько истерзанных тел  и крови, испытал столько мук душевных от своеволия и несправедливости людской в годы войны друг к другу, не говоря о ненависти вражеской, что уму непостижимо. Зачем все это?! Почему такое несовершенство в человеческих отношениях?! Почему властолюбцы толкают народы друг против друга, рождая цинизм убийства и порочную гордыню за  масштабность убийств!?

Мне доводилось видеть приниженных, боящихся ответственности предателей Родины и разухабистых русских парней в День Победы в Берлине.
Я читал их надписи на колоннах и стенах Рейхстага.

Все знают надпись:

«Развалинами Берлина удовлетворен, Иванов».

Многое закрашено, как непристойное, а зря. Русский мат здесь, как нигде, уместен на стенах поверженного агрессора.

Я помню надпись:

«Вы хотели Москвы? Вот х… вам! Мы в Берлине! Костя».

Зря закрасили. Зря затенили исторический возглас души русской.

Злоба и русский мат потому, что каждый солдат и лейтенант, топающие в сапогах по крови своих собратьев, повидали сотни полуям, полумогил и братских могил – скоростных захоронений «неизвестных». Потому я предлагаю первый тост – «За светлую память о погибших - известных и неизвестных!».

Все встали и выпили до дна. Я с комом в горле впитывал слова Якова Андреевича. Они соответствовали моему духу и пониманию любой войны.
Закусывали молча.

Затем поднялся Владимир Петрович Приймак:

- Мой тост будет краток, - начал он. - Мне довелось проехать по многим трудным дорогам войны и повидать то, о чем рассказал Яков Андреевич. Вот и вчера, завершая рейс от Иркутска до Ивановки, могу отметить:

«По всей дороге, на окраинах или около поселковых советов стоят памятники погибшим в Великой Отечественной войне со столбиками фамилий, жильцов этих деревень. Число фамилий, порой, больше, чем домов в деревне, а  иногда фамилии одинаковые, только имена разные. Вот откуда, видимо, появилось название «Братская могила». Короче, не хочу братских могил, не хочу братских драк и войн. Хочу мира между людьми. Я коммунист и поддерживаю партийный лозунг: «Миру – мир!». Лично хочу мира во всем мире и в нашей партии. За это и предлагаю выпить.

Он выпил до дна, а я обратил внимание на оживление за столом. Себя же поймал на мысли, какой партии? Коммунистической или геологической партии № 325, то есть нашей? И вслух на свои вопросы ответил: «Между людьми нужен мир. Паскудства нельзя допускать!».

После второго тоста оживление возросло. Возникали примеры исторических нападений одних народов на другие и грязных, зачастую корыстных взаимоотношений между людьми, приносящих в итоге вред и тем и другим…

Когда шум за столом чуть увеличился, поднялся Леонид Леонидович Некипелов – третий фронтовик. Он попросил всех наполнить бокалы и помолчать. А затем начал издалека, подходя к тосту:

- Я отвоевал, не отходя от пушки. Я не знаю, сколько врагов летело вверх ногами. Но я устал от грохота орудий. Когда я приезжал за снарядами на артсклад (такое бывало редко), то наслаждался тишиной. Видимо, тогда у меня родилось желание – если останусь жив, пойду работать на тихий склад какой-нибудь  маленькой организации. Судьба услышала меня, и вот я кладовщик полевой геологической партии и не ищу другого места. Мне не нужно лишних кусков тряпок на портянки, я ношу носки в чистых сапогах и не нужен мне чудный запах тушенки в банках (он улыбнулся собственной шутке) – я храню тушенку в прохладном месте. А если короче, я предлагаю  сменить грустную сторону пластинки на более веселую. Сегодня не «День памяти жертв», хотя жертвы не восполнимы и не забываемы. Сегодня День Победы – праздник, хотя и со слезами на глазах, но торжественный, долгожданный когда-то и  радостный праздник. На то и Победа была нужна, чтобы жить! И жить с радостью, а не с уныньем и дрязгами.

Тост мой:

«За наш коллектив аэропоисковиков урана. Будем дружно работать - быстрее найдем месторождение. За находку, друзья!».

Все дружно выпили, а Коля Хмель, выпив свои полстакана, начал обнимать Леонидовича, приговаривая: «Друг ты мой ситный, Леонидович, хороший ты человек, я дружу с тобой. После твоих слов навсегда в хозяйственники пойду. И никогда портянки друг у друга подменять не будем, тем более, что ты носки носишь…». Все заметно повеселели. (Но что судьбоносно – Николай Хмель профессию оператора-радиометриста сменил на хозяйственную деятельность на всю оставшуюся жизнь и работал прекрасно).

- Вот что, - вставая и взяв бутылку  с шампанским, начал Сергей, - дружбу и  находку надо закрепить именно в победный день. Пусть нам на голову сыпят мусор, но мы аэропоисковики найдем и укажем, где урановая руда, а разведчики ее раскопают. А не захотят – их заставят! Наше дело правое – будем понемногу разливать…

Он не успел до конца вытащить пробку, как бутыль выстрелила в потолок пробкой и струей шампанского. Сергей торопливо разлил всем по глотку, женщинам по два, попутно обвиняя Приймака, что по ходу длительного рейса он разболтал шампанское, и закончил свой тост:

- С малого начинается все, как с глотка шампанского, путь к урану начинается с аэроаномалии, а ведет к месторождению. Мой тост:

«За дружную работу и  крупные находки в этом сезоне!».

Все дружно поддержали тост, проглотили  остатки пенистого вина и потянулись к бутылкам с водкой. Яков Андреевич раскупорил бутылку с коньяком и подошел к скромно сидящим поварихам, предлагая им коньяк, извиняясь за оплошность с шампанским. Они пробовали отказываться, приговаривая: «Да мы сроду коньяк не пили, и плохо бы не было, но, переглядываясь, согласились попробовать, но вдруг, спохватившись, побежали на кухню и тут же принесли сковородку с несколько пережаренным румяным луком и посыпали им остатки картошки по тарелкам на столе, приговаривая – будет красиво и вкусно…

- Особенно после глотка Серегиного шампанского, - добавил со смехом Приймак.

- Не грех под такую красивую закусочку водочки разлить, а то что-то шампанское все нам спутало, - подключился Захар.

Все разлили водку, а женщинам Яков Андреевич повелел взглядом взять в руки стаканы с коньяком и  предложил мне выступить с очередным тостом.

Я чувствовал, что компания понемногу пьянеет, да и сам я, хотя и не допивал свои порции, ощущал опьянение. Помню основные мысли и пожелания сказанного.

- Я рад, что вхожу в ваш дружный коллектив летной партии № 325 Сосновской экспедиции. Обязуюсь преданно служить делу и товарищеской солидарности. Как получится – время покажет. (Я почувствовал одобрение за столом). А тост свой я связываю с Днем Победы. Отметить его – это долг наш. Вспоминаю первую весть о победе:

- Утро, 9 мая 1945 года. Недалеко от заводских ворот в ближнем общежитии хлебный ларек. Небольшая очередь за хлебом – по хлебным карточкам. Рядом на столбе черный радиодинамик голосом Левитана оповещает: «Подписан акт безоговорочной капитуляции…. Война закончена…. Мы победили.… С Победой, товарищи!..». Я никогда не сверял эти пойманные на слух слова с официальным сообщением Правительства о Победе. Но они навсегда в моей памяти. В тот момент все очередники застыли в немом оцепенении.

Запомнилась одна крупная женщина в телогрейке. Она смотрела на динамик широко открытыми глазами. И вдруг разжала кулаки, растопырила пальцы и завыла… да, да! Завыла диким звуком, а из руки выпали хлебные карточки. Она подошла к столбу, ударилась лбом, обняла столб, обмякла и осела на колени… Бабы все были в ударе от радостной вести, но кто-то проговорил:

«Что с ней? Три похоронки получала, но карточки хлебные не теряла. Знала – пацаны дома голодные…».

Какая-то девочка подняла карточки и аккуратно поглубже засунула рыдающей женщине в карман телогрейки.

А потом почему-то все плакали, обнимались, плясали и снова плакали навзрыд. Нет, не зря кто-то метко назвал этот праздник «со слезами на глазах». Мне не дано забыть этот первый День Победы у заводского хлебного ларька!

Вот поэтому сегодня, десять лет спустя, я преклоняюсь перед вами – живыми, уцелевшими фронтовиками (я  поглядел поочередно на них) – победителями в страшной войне, защитниками нашей Родины. Желаю вам здоровья и долголетия – вы заслужили это! Заочно посылаю от всех нас такое же пожелание нашим летчикам-фронтовикам, которые на днях прилетят сюда и на бреющих полетах поведут самолеты на поиски урана. А уран нам нужен, чтобы никакая агрессивная сволочь не смела напасть на нашу Родину, чтобы не рыдали наши матери, в бесчувствии обнимая столб и теряя хлебные карточки…

Нашим славным женщинам желаю, чтобы их белые косыночки были не санитарно-военными, а поварскими мирными. И чтобы женихи у них были добрые, возможно наши из летной партии. Свой тост предлагаю: «За прошлую великую победу и за нашу солидарность в деле. Будет солидарность – будут находки!».

Все одобрительно стали чокаться стаканами, выпивать и закусывать  поджаренным луком.… Обменивались мнениями. Пробовали исполнять фронтовые песни, но что-то не получалось. Но к водке, заметил я, больше не тянулись. Кто-то попросил чаю. А Сергей, как всегда, бесцеремонно поднялся во весь рост, потянулся и объявил:

«Пожалуй, спать пора. Завтра начинаем реализовывать сегодняшние тосты…».

Я не торопился. Мне было хорошо среди новых добрых людей. Наши поварихи незаметно стали наводить порядок. Завтра рабочий день.

От тостов к делу

Утром после легкого завтрака Приймак отозвал меня и Захара в сторонку и определил план работ на целый день. Он сдает  груз партии на склад, оставляя отрядное имущество, уложенное еще в Иркутске, в своей машине. Получает все необходимое для работ в поле: лопаты, кирки, ломы, кувалды, топоры, пилу, гвозди, веревки, пригодные в хозяйстве, продукты, спецовку. Нам с Захаром – особое задание. Нужно обойти базу и окрестности, собрать в кучки любые жерди и колья для крепления палаток, любые доски, куски фанеры, ящики и все, что пригодится для обустройства палаточного табора и внутри палаток, а также все, что пойдет на дрова.

- Нам пригодится любая щепка в голой степи, понятно, - закончил он, и добавил: «Захар, ты ответственный. Петрович, вникай и приглядывайся к рабочим из Читинской партии, пригодным для канавных и шпуровых работ». Задание завершил словами: «Вечером объедем все ваши кучки и загрузим в машину. Исполнение директив Политбюро начинается вот с таких хозяйских сборов, а потом уже самолеты, аномалии и месторождения». Он усмехнулся и добавил: «Послезавтра нагрянут все отрядники. Наша задача – быть загруженными и увязанными. Я получу чемодан со спецдокументами на приехавших наших работников - и по машинам на участок работ. Приступаем к исполнению!».

Это был истинно творческий день (рассказать смог бы только Максим Горький). Весь хлам заброшенной базы был осмотрен, систематизирован и уложен по сортам (каких нет в нормативах). С рабочими было проще – открытые лица, худощавые, жилистые, не судимые, желающие заработать… Приймак одобрил мой выбор и  заявил мужикам: «Сегодня и завтра личные сборы, быть готовыми к утру 12 мая. Оформление за мной, спецодежду на вас получу сегодня».  Он оглядел их и добавил: «Все, мужики! На сборы сутки, аванс после первых дней работы, питание вместе со мной – «под кресты». Прием на работу состоялся. На второй день 11 мая все было собрано, загружено и увязано. Места для людей – на брезенте и под брезентом (на случай дождя) в машине Приймака. Вечером с Захаром померили спецодежду - хлопчатобумажная, черно-серая, просторная, сапоги не жмут.

- Всем все одинаково – «братство и равенство», - заключил я. - Ну, Петрович, не отряд у тебя, а бригада колымских зэков будет. А я как в доме родном!.. Сработаемся. - Шутки шутками, но сборы завершились к полному удовлетворению Приймака.

Вечером он приятно удивил нас с Захаром тем, что познакомил с нашей отрядной поварихой-таборщицей, нанятой в старом поселке по совету  поварих в партии. Характеристика была краткой: молодая, «рукастая», приятная, образование не высшее, но около шести классов есть. Варить макароны с тушенкой научится. Хорошо знает и умеет собирать сухой овечий аргал и пользоваться им вместо дров, как в печи, так и на костре. По всем баллам подходит.

11 мая отряд Приймака был в полном комплекте для начала работ.

С рассветом 12 мая дежурный автобус, предназначенный для летного состава, и бортовая машина со скамейками под брезентом ушли в Борзю за сотрудниками партии № 325, прибывающими поездом. Уже в два часа дня огромная ватага веселых людей с рюкзаками и чемоданами заполнила базу аэропартии. Приветы, рукопожатия, поздравления с прошедшим праздником Победы и стремление к общим сдвинутым столам с  той же консервированной и макаронной закуской и, чего греха таить, с русской водочкой. Прибывший начальник партии Абалаков Дмитрий Иванович не препятствовал этому, а наоборот, когда все плотно расселись и угомонились, произнес краткую речь:

«Вот мы и собрались в нашем «доме» - в поле, поздравляю! Зима и праздники позади. Впереди работа. Сегодня можно по чарочке за успех дела. Временно размещаться, а с завтрашнего дня комплектация и выезд на проектные участки работ, а затем будут новые аномалии, и, надеюсь, новые открытия!».

- А мы выезжаем сегодня, - выкрикнул Приймак!

- Передовикам всегда у нас почет, - одобрил Абалаков и добавил: «За находку, товарищи!».

Я не знаю, как в дальнейшем шли дела на базе. Приймак торопил. Он успел мне шепнуть:

«Чемодан со спецдокументами, наганом и подотчетными деньгами уже в кабине машины.… Поглядывай!..». Не успев порадоваться встрече с Вадимами, с Димой Сергеевым и другими моими приятелями, мы прощались с пожеланиями новых встреч. Сергей мне твердо пообещал – самые сложные и интересные аномалии пойдут в наш отряд (как отряд детальной проверки) и при первой необходимости он организует мои полеты для детализации аэроаномалий, выданных нашему отряду для наземной оценки. Приехавшие наши отрядники – Клавдия Васильевна Решетникова, Анна Петрова и Володя Верхотин, оперативно пообедали и уложили свои дорожные вещи в кузове под брезент, показывая готовность к отъезду на участок работ. Так и запомнились они мне навсегда в тот первый полевой походный день – приветливые, не суетливые, деловые, славные! Приймак распорядился:

«Клавдия Васильевна, со мной в кабину ЗИС-151, остальные в кузов. Усаживаться поудобнее, повариху не обижать». Затем он передал мне «спецчемодан», одновременно предупреждая и Володю Верхотина – «приглядывать!».

Он подал сигнал водителю машины «ЗИС-5» Михаилу, который должен был нас сопровождать до участка с полным кузовом «ценного хлама» для табора. С ним же в кабине была определена ехать Анна Петрова.

Приймак дал продолжительный сигнал, и машины тронулись под одобрительные возгласы, высыпавших людей из столовой. Выделялся на верхней ступеньке крыльца Коля Хмель, который высоко в руке держал бутылку, жестом большого пальца второй руки показывая и намекая вслед – «за удачу, за находку!».

Урановый Арамогойтуй – аэроаномалия № 79 в Приаргунье

Уже через два часа мы подъезжали к своему участку работ. Я заметил это по поведению Приймака – он стал часто притормаживать машину и осматривать местность. Вокруг нас была бескрайняя травянистая степь, над которой возвышались довольно высокие голые сопки с редкими каменистыми вершинами и небольшими вокруг них глыбовыми россыпями. Официально по проекту работ значилось: Арамогойтуйская площадная аэроаномалия располагается в Кличкинском хребте, в шести километрах к юго-востоку от станции Арамогойтуй на Урулюнгуевской узкоколейной железной дороге. Она обнаружена в  районе пади Арамогойтуй на площади 30 квадратных километров в виде ряда интенсивных радиоактивных гамма-полей, приурочившихся к массиву  варисских гранитов. В геологическом строении принимают участие палеозойские кристаллические известняки.

Я понял, перед нами падь Арамогойтуй. Вот в нее прямо по целику, протаривая первую дорогу, направил машину Приймак. Он на ходу выбрал ровную площадку в широкой долине, как мне показалось, с возможно меньшими ветродуями. Заглушили двигатели. Нас встретил предвечерний участок приветливо и безветренно.

Приймак по армейской привычке дал команду: «Захар и Крылов берите из кузова «ЗИС-5» четыре кола, любые горбыльки, из моей машины - лопаты, лом, гвозди и сварганьте метрах в сорока постоянный туалет. Срок вам – полчаса. Все остальные под моим руководством будут устанавливать палатки. Прочно и надолго. Светлого времени у нас более трех часов –  мы обязаны управиться. Ужин и прописка – потом!».

- А мы с тобой, Петрович, будем устанавливать двуместную палатку для нас, как образец для других, по прочности крепления от ветра. Такие же двуместные  - для Захара и Володи, для Клавдии Васильевны и Аннушки и еще три шестиместные – первая для поварихи Клавы и продовольственной продукции, вторая – для наших славных работяг, а третья, в виде гостиницы,  для ожидаемых студентов и гостей. Посредине установим десятиместную палатку, как кухню-столовую, она же подсобный склад и сушилка на случай дождя. На сегодняшней ударной стройке женщины подчиняются мужчинам, бригадир Володя Верхотин. Общее руководство оставляю за собой. Приступаем!..

Он влез на кузов машины и стал сбрасывать палатки, а мне поручил с помощью всех других растаскивать их по своим местам, которые он указывал, стоя в кузове  машины. Осмотрев линейность расположения, он дал команду Михаилу и шоферу «ЗИС-5» сбрасывать весь деревянный груз за десятиместной палаткой, а затем с общей помощью сгрузить пару бочек бензина и флягу с автомаслом – подальше от всего другого груза и отваливать на базу партии.

Работа закипела. Не верилось, но уже через час определились контуры поселка. Дальше была работа по укреплению палаток и наведению порядка в лагере.

Однако после отъезда «ЗИС-5» почувствовалось – отряд остался на самовыживании. Свою палатку мы установили с Приймаком первой, прочно и аккуратно. Для  меня, казалось бывалого геолога, такая прочная установка палатки была впервой – не на сезон, а на всю жизнь! Все делалось правильно. Последующие сильные пылевые бури подтвердили жесткую требовательность Приймака.

Завершение работ было намного позже намеченного срока. Уже в потемках, почти в полночь, мы уселись на скамейки за столом в десятиместной палатке.  Приймак, разлив на всех одну бутылку водки – грамм по пятьдесят, произнес:

- Спасибо, парни  и наши хорошие женщины, за ваш героизм в построении нашего безымянного поселка в невиданно короткий вечерний срок. Может быть, когда-нибудь здесь будет благоустроенный поселок горняков. Наша задача – содействовать этому, открывая рудные залежи, начиная с завтрашнего утра. Тост – за доброе начало и  первую Клавину закуску – традиционные макароны с тушенкой. Ура!

Все оживились – и уставшие женщины, и только что принятые в геологическую семью работяги. Клавиным ужином все остались довольны и вскоре разошлись по своим спальным местам.

А потом был тот редкий сон, про который говорят: «Спал как убитый».

Первые находки урана

Маршруты, намеченные Приймаком, должны были пересечь основные радиоактивные площадные повышения прошлого года аэропоисков. Обычно маршруты предусматривались парные: геолог и радиометрист-оператор. Мы вышли тремя парами: Приймак – геолог и Клавдия Васильевна – геофизик; Анна Петрова – техник-геолог и Захар Игумнов – радиометрист; я – геолог и Володя Верхотин – геофизик-радиометрист.
Наш маршрут с Володей был самым протяженным по вершинам и седловинам. По ходу всего маршрута прослеживалась дресва и мелкие образчики гранитов с довольно ровной радиоактивностью, но с повышением на гребешках водоразделов в глыбах  крупнозернистых гранитов до 30-40 гамм. Следует пояснить – позже понятие «гамм» было заменено  «микрорентгеном в час», но суть одна. Это была несколько повышенная радиоактивность, но довольно обычная для гранитов.

А вот  повышения в седловинах вызывали у нас особый интерес. Владимир шарил гильзой прибора, а я молотком углублялся в дресву рыхлых пород. При увеличении радиоактивности до 50-70 гамм мы выкладывали пирамидки из камней, чтобы потом легче найти и задать канаву. Почти в конце дня в одной седловине, разгребая высыпки из тарбаганьей норы, я на ладони в гранитной дресве с повышенной радиоактивностью увидел мелкие чешуйки отенита (урановой слюдки).

Первый день, и такая удача!

Мы с Володей Верхотиным обследовали местность и взяли несколько металлометрических проб в шламовые мешочки для отправки в лабораторию.

Вечером все с восторгом делились результатами маршрутов, нахождением радиоактивных повышений и особенно маленьких чешуек отенита. Приймак заключил:

- Не случайно когда-то Бильтаев в этих местах нашел чешуйку отенита. То-то еще будет. Завтра зададим канаву, а после детализации с воздуха развернемся. На тарбаганьи норы  обращать особое внимание!

Утром я высказал Приймаку свое мнение о том, что ходить парами (геолог и  геофизик) в открытых степных и безопасных по рельефу районах нецелесообразно, хотя и  положено методикой работ. Достаточно одного геолога с радиометром на груди, но тогда придется вести два дневника: геофизический для учета и привязки показаний прибора и геологический для геологических записей с указанием радиоактивности по ходу маршрута, что требовалось инструкцией. Я попросил его закрепить за мной радиометр «ПР-6» (ласково называемый шестерка) и провести  на мне эксперимент на протяжении всего полевого сезона. Я убедил его фразой: «Это будет выгодно для экономики отряда и страны (он был ярый коммунист), и, конечно же, для повышения качества и результативности работ. Геолог в маршруте, - усиливал я обоснование, - должен жить с природой, слушая ее дыхание через наушники радиометра и видя реакцию стрелки прибора на любые повышения радиоактивности».

Приймак согласился: - Ладно, попробуй.… Но чтобы документация была по инструкции!

Впоследствии многие дотошные геологи в маршруты ходили только с радиометром на груди.

Отвлекусь, говорят геологу нужно немного знаний и здоровья и много счастья для удачи. Отчасти это весело и справедливо, но я считаю, что радость удачи геолога – это результат его познания, трудолюбия и добросовестности. Последнее особенно важно, ведь  геолог в маршруте один на один со своей совестью. Контролером его деятельности служит она же – его совесть. И никто больше!

Планерка была четкой. Мне поручался очередной рекогносцировочный маршрут, Верхотину с Крыловым – зарезка канавы. Захар Игумнов с рабочим должен пройти эманационные профили в районе первой канавы. Анне Петровой надо взять металлометрические пробы на этом же участке для отправки в лабораторию с целью определения элементов-спутников в месте проявления урановой минерализации. Приймак и Клавдия Васильевна – геолого-геофизические маршруты в районе точки минерализации. Так намечался второй лень работ отряда, согласно методике оценочных работ.

День прошел удачно. Канава вскрыла зону дробления в гранитах с точечной минерализацией отенита. Приймак наметил работы по ее простиранию на ближайшие дни.

Я в своем десятикилометровом маршруте пробовал увязать контуры прошлогодних площадных аэроповышений. Пространственная связь радиоактивно повышенных полей совпадала с картой летчиков, а площадная разрывность радиоактивных повышенных полей объяснялась промежуточными седловинами. Но что было  интересным – в седловинах я наблюдал незначительные локальные повышения радиоактивности, большее количество тарбаганьих нор с высыпками гранитной дресвы, и тоже с чуть заметными повышениями радиоактивности. Все это позволяло мне предполагать наличие в седловинах зон дробления с возможной концентрацией урановой минерализации.

Интересным был эпизод встречи  с человеком, на котором было привязано множество разноцветных тряпочек. Это был охотник за тарбаганами. Он пояснил, тарбаганы очень любопытны. Они доверчиво становятся на задние лапки и рассматривают редкое существо в их владениях. Охотник спокойно прицеливается и стреляет из малокалиберной винтовки, убивая любознательного зверька. Он охотник, человек государственный  по договору – «борец с разносчиками чумы» и одновременно заготовитель целебного тарбаганьего жира и шкурок. Его оплата – по количеству сданного жира, шкурок и отрубленных голов (для последующих анализов).

Я спросил его: - Есть ли чумные тарбаганы? Он ответил: - Я никогда об этом не слышал. Да мы едим их. Вкусное мясо и полезное. Ведь тарбаган ест только свежие зеленые побеги травы и пьет чистую росу по утрам на траве.

Я до сих пор помню этот разговор, но так и не смог уточнить – существовала ли опасность чумы в Приаргунье или это была теоретическая профилактика, надуманная чиновниками от науки.

Мне было жаль симпатичных зверьков – наших помощников при поисках урана. Их заросшие норы могут и в ХХI веке еще послужить геологам при поисках урана в Забайкальском Приаргунье.

Вечером к нам завернула машина «ГАЗ-63» с отрядом Аминева, следующего по заданию на свой участок работ. Вадим выскочил из кабины почти на ходу машины, мы обнялись, тормоша друг друга.

- Привет, Вовка! Как ты тут?!

- Здорово, Вадим, все в порядке. Интересный участок.

Он передал Приймаку записку от Сергея Дорошкова, и, отказавшись от ужина, покатил дальше, как оказалось, без встреч до самой осени.

В записке значилось – «прибыть Приймаку к утру завтрашнего дня для полета над участком с целью детализации в масштабе 1:10000». Это же здорово! Время в обрез. Приймак быстро доел свой ужин  и распорядился:

- Продолжайте работы в том же духе. Я вернусь завтра вечером. Самолет разбудит вас рано утром.

Он забрал металлометрические пробы в мешочках и поехал на базу. Утром рано самолет своим ревом двигателя и ветром, ударившим по палаткам, поднял всех на ноги. Мы выскакивали из палаток, одеваясь на ходу, и стали наблюдать за бреющими полетами самолета «АН-2» над нашим участком. Я смотрел и думал: как это удается штурману отмечать свои профили без явных ориентиров в холмистой степи. Видимо, сказывался опыт – каждый хребтик и ложбинка учитывались и сверялись с планшетами. Самолет как бы «облизывал» рельеф, сгущая сеть то на одном, то на другом участке. Мы даже увидели, как в районе нашей первой канавы из самолета вылетел клуб разных бумаг и бумажных лент – вымпел. Затем «АН-2» пролетел низко над табором, заставив затрепетать палатки,  а нас закрыть глаза от резкого ветра и пыли. Мы видели лица экипажа и Приймака, показывающего нам большой палец руки, что означало – «все прекрасно, ребята! Работы – море!».

Вечером Приймак вернулся в отряд и сразу же показал нам результаты детализации аэропоисков, накладывая кальку с изолиниями радиоактивности и штурманскими пометками, в том числе места падения вымпелов. «Работы интересной по горло, - заключил он. - Завтра начнем с топоработ, намечая магистрали  и профиля. Хорошо, что студенты на днях подъедут, да рабочих надо еще парочку подыскать».

Как было намечено, со следующего утра все началось по плану – рабочие будни без выходных, с утра до вечера. Отдых только ночью или в дождливый день. Впереди недели и месяцы.

Новое пополнение отряда – геологи-работяги

Вскоре прибыли с базы студент геолог (дипломник) Саша Летов и школьник после девятого класса Игорь Ляшонок. На станции Арамогойтуй при поездке за питьевой водой были случайно встречены и приняты на полевой сезон два бывших зэка с паспортами, выданными на основании справки об освобождении. С такими паспортами не рекомендовалось принимать рабочих в Сосновскую экспедицию, но я убедил Приймака, а он убедил Абалакова  временно принять их до конца полевого сезона.

Тот, что с первого взгляда понравился мне, был Николай Голубев. Крепкий, жилистый, с открытым  добрым лицом, по его словам, опытный канавщик и шурфовщик с колымских приисков. Земляк, - подумал я. Это и определило его судьбу на полвека работ в Сосновской экспедиции и нашу личную дружбу.

Второй зэк тоже был колымчанин, худощавый, жилистый, чернявый с фамилией подстать его виду – Костя Чернов. Он отработал недолго, но проявил себя как классный канавщик.

Кто же они – геологи-работяги? Саша Летов промелькнул в моей жизни, как яркая легенда, оставив в памяти образец порядочности, доброты и мужества. Это был небольшого роста крепыш, перворазрядник по штанге. Лицо широкое, мускулистое, а глаза с небольшим прищуром, мягкие и приветливые, но с какой-то глубинной грустинкой. Он сразу начал работать, как он сам выражался, по примеру старших, - ходить в маршрут в одиночку с радиометром на груди. Два дневника (геологический и геофизический), которые согласно инструкции надо было заполнять, были, порой, не обузой, а нашими спасителями от кары небесной. Это было в нестерпимо жаркие дни, когда металлический прибор обжигал голую грудь. Вот тогда-то, при заполнении одного дневника, второй подкладывался между прибором и грудью, а по ходу маршрута сдвоенные дневники надежно спасали от возможных ожогов.

Саша работал на совесть. Я видел в нем настоящего геолога. Вечерами, бывало, он доставал свой баян и пел шуточные и студенческие современные песни. А иногда он грустил и, склоняя голову на баян, исполнял одну и ту же особо грустную песню о больном отце, возлагающего надежду на единственного сына… Я помню последние слова этой песни:

«…Прощай, мой сын!

… Ведь ты же у меня один».

Звук голоса и баяна на слове «один» заканчивались какой-то особенно грустной обрывистой нотой. Что-то пророческое вплеталось в эту ноту.

С грустью загляну в предрешение Сашиной судьбы. Это свершилось тогда, когда Александр Летов уже, будучи начальником одной из урановых партий на Алдане, завершил свой путь благородным подвигом во имя жизни вверенных ему людей. Это был один  трагический эпизод, связанный с полевой геологической жизнью, рассказанный мне очевидцем.

Один из бывших зэков, разбушевавшийся в диком опьянении, начал стрельбу из двуствольного ружья по палаткам, домикам и тем, кто попадался на глаза.

Саша, услышав выстрелы, выбежал из своего домика, оценил обстановку и пошел к стрелявшему. Он шел на убийцу с открытой душой и грудью, пробуя убедить доверительными словами:

- Гришка, ты, что перепил немного? Кончай пальбу. Хватит пугать людей. Давай ружьишко и ложись спать.… Проспись… Дел много. Все будет хорошо.

- Не подходи, начальник! Не подходи, Сашка! Убью! – в беспамятстве в ответ кричал тот. Однако Саша подходил, дружелюбно уговаривая безумного стрелка, пытаясь правой рукой уже взяться за ствол ружья…

Выстрелы из двух стволов разом разорвали грудь и Сашино сердце. Оборвалась недопетая песня. Выскочили с гневом рабочие, скрутили убийцу. А что толку?! Увезли в милицию. По закону получил неоднократный убийца очередной свой срок – десять лет лишения свободы.

А что потом? Новое убийство? По выражению самих колымских   зэков - узаконенный беспредел.

Представляю лениво голосующих правозащитников за отмену смертной казни убийцам. Не прощаю! Ненавижу!

Но все это будет потом. А пока шла работа в маленьком геологическом отряде на благо большой страны советов.

Однако и наш дружный отряд не был исключением в геологической бедовой жизни.

Всякое бывало, один случай интересен - с ножом у горла.

Это было после первой зарплаты, выданной сезонным рабочим по их просьбе. Видимо, захотелось купить на станции водки и выпить, так как «под кресты» Приймак выпивку не позволял. Водитель Семен, прибывший недавно, попутно с водой привез им водку. Выпили они так, что не смогли на следующий день работать. Приймак не стал скандалить – все хорошо работали, и выгонять кого-либо не имело смысла.

Вечером следующего дня я заметил, что Коля Голубев что-то жжет в костре. Я подошел и увидел, что он сжигает бумажные деньги. Я спросил шутливо:

- Что, Коля, излишки ликвидируешь, чтобы не украли?

Он рассудительно ответил:

- Старший Петрович сказал, что канавы рудные, надо работать, а ты угощаешь своих друзей канавщиков. Нехорошо, Коля. А как я могу не угостить, если у меня еще деньги есть? Вот сожгу, и совесть чиста будет. Купить будет не на что. Чифирку попьем и вкалывать будем.

- Правильно, Коля, - поддержал я его идею, - сжигай и за работу.

В это время к костру подошла таборщица Клава, со слезами уговаривая Николая не жечь деньги. Тут же появился Костя Чернов и резко   отдернул Клаву за руку. Она упала на землю. Я не выдержал и двинул Костю в грудь, предупреждая:

- Не тронь повариху, пьянь!

От неожиданности и похмелья, он тоже упал на землю. Не торопясь, он поднялся и зло сказал мне в лицо:

- Я приду к тебе ночью.… Поговорим за жизнь. - И ушел.

Николай дожег свои деньги и ушел в палатку вслед за Костей. О чем они говорили, я не знаю, но выяснение отношений было однозначно.

Приймак уже спал. Я подобрал среди кайл и лопат одностороннюю кайлушку без черенка и тоже пошел спать. Сон не приходил. Я чувствовал, что разговор пьяный состоится. Поэтому примерил кайло в правой руке, с учетом высоты низенькой палатки и предполагаемой головы моего гостя. Главное, понимал я – это упредить его замах с ножом. Хуже будет, если он пырнет снизу – могу не успеть.

Я уже потерял надежду на встречу, но он пришел.

- Я обещал поговорить, - начал он, - и кое-что принес для верности с собой, можешь проверить, - и стал мне подсовывать в левую руку, лежащую на спальнике, нож.

Я сжал кайлушку правой рукой, примериваясь к его левому виску, и вроде нехотя потрогал его нож.

- Хорош финарь, особенно ручка наборная из коры березовой, - похвалил я его нож, но сам уже определился, что дрейфит Костя.

- Знаешь, Петрович, я ведь по пьяной лавочке и в порыве гнева за твой толчок решил замочить тебя. Но Коля отрезвил меня тем, что ты тоже колымчанин и «человек». (Напомню, Читатель, человек - это высшая оценка чего-либо или кого-либо на Колыме. К примеру: костер – человек, чифир – человек, гражданин начальник, если не злой, тоже  человек). Поэтому «мокруха» (убийство, обычно ножом) не состоится, а чтобы не помнить «черноты», возьми нож на память.

Я взял нож, подержал его в руке и, отдавая его обратно, сказал как можно дружелюбней:

- Костя, нож я твой не возьму, чтобы не бередить память, лучше забыть «потеху» и кончить «базар». Ты ведь толковый парень, не фраер какой-нибудь, забудем и «заметано». А Клаве завтра добрые слова скажи. Она ведь в жизни, может, и не слышала добрых мужских слов, да и не ела досыта, может быть, никогда. Чего же мы, живя в бараке одном, бузу затевать будем?! И не вздумай отваливать из отряда – дел много. Обещай…, и спать пора.

Он тихо проговорил:

- Прав  Коля. Человек ты, Петрович. Обещаю…, и по-тихому сматываюсь.

Он аккуратно, отогнув полог палатки, исчез.

Я разжал правую затекшую руку на холодном кайло и поудобнее разместился в спальном мешке. Сон был крепким и безмятежным.

Утром, как всегда, Приймак встал, надев свои болотные сапоги и собирая утреннюю росу, стал подавать шумными шагами сигнал к подъему на работу. Так я никогда не узнал, слышал ли он ночной разговор или нет. (А ведь у него под подушкой всегда лежал заряженный наган – это была его военная слабость и требование «режима»).

Коснусь четвертого прибывшего «специалиста». Это был школьник, рослый крепкий паренек, Игорь Ляшонок, сын техрука нашей партии Георгия Николаевича. Он мог быть принят рабочим-оператором, радиометристом – это допускалось. Но он был направлен как поисковый рабочий, в основном на эманационные поиски. А это для рабочего тяжелая работа – бить бурки, чтобы  взять почвенный воздух для определения количества радона или торона. Это с утра и до вечера забивать стальной лом в землю почти на метр кувалдой весом восемь килограммов, а затем ключом вытащить этот лом и вставить плотно ногой металлическую воронку со шлангом к прибору «СГ-11» («ишаку»).

Вот и прикиньте, Читатель, если 200 бурок по десять ударов, это две тысячи ударов кувалдой полпуда весом! Каково школьнику!

Я понял – это отцовское воспитание человека, специалиста.

Снова забегаю вперед – так оно и вышло. Игорь Георгиевич через годы стал специалистом геологом – начальником отряда. Я бывал у него в отряде – образцовый порядок! Сегодня, полвека спустя, в возрасте семи десятков лет, он, как его отец в прошлом, продолжает работать ведущим специалистом на поисках урана. Это один из ярких образцов геологов-работяг, о которых слагаются песни, о которых я в откровении пробую рассказать в своей исповедальной повести. Я дорожу нашей дружбой.

Но сейчас о развороте работ на участке. Пока готовился завтрак, вчерашние пьяницы трезвыми молодцами появились на таборе, докладывая, что по дневной норме проходки канав с рассвета до завтрака уже выполнили, после завтрака будет к концу дня выполнено еще по норме. Приймак пожурил мужиков и одобрил лихость в работе. Колю Голубева он предупредил, чтобы к вечеру подровняли стенки канав – была намечена люминесцентная документация рудных канав.

Отработав день, поужинав и дождавшись темноты, все инженерно-технические работники (ИТР) отряда, взяв с собой Николая Голубева и Игоря Ляшонка, направились в гору для документации горных выработок с отенитовой (урановой) минерализацией. Клавдия Васильевна руководила, Анна зарисовывала контуры яркого свечения скоплений отенита в журнал. Захар и Володя Верхотин занимались передвижением оборудования и датчика ультрафиолетового свечения, попросту называемого «утюгом».

Изумрудно-зеленое яркое свечение стенок канав в ночной темноте завораживало. Четко были видны контуры ураново-рудной зоны. Днем с обычным радиометром такой точности  контуров оруденения не определить. Создавалось впечатление значимости и масштабности уранового оруденения. Мы уже знали по результатам радиометрических замеров, что содержание урана невысокое – сотые, редко десятая процента, но эффект был неизгладимый. Подобная картина повторялась еще в нескольких канавах. Эта ночь мне навсегда запомнилась, как Арамогойтуйская ночь с чудесным урановым свечением!

Первые результаты на пути к урану

В конечном итоге отряд Приймака выполнил на этом Арамогойтуйском участке чуть не половину всех объемов наземных работ партии № 325. Детально были опоискованы более шести квадратных километров наиболее перспективной площади, более 18 тысяч замеров эманации радона, более полутысячи металлометрических проб, как оказалось, с        наличием вольфрама, свинца и цинка, более тысячи кубометров канав с полусотней метров бороздового опробования. В голой степи нашли и опробовали три водных источника с содержанием радона до 660 эман. И, конечно же, на мой взгляд, зафиксировали важнейший факт в пользу возможного глубинного оруденения – это в канаве № 101, при наличии всего-то 0,01% урана значение эманации радона до 4000 эман!

Все это позволяло в отчете по результатам работ рекомендовать Арамогойтуйский участок для поисково-разведочных работ на уран.

Обидно, что полвека к участку относились геологи небрежно. Отрадно, что в ХХI веке толковые геологи пришли на этот участок. Я желаю моим добрым приятелям Анатолию Кондратюкину и Владимиру Деревенцу, а также соратникам открыть в районе Арамогойтуйского рудопроявления  месторождение урана, с возможной его последующей отработкой методом подземного выщелачивания.

Содержание:

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Слово к читателю. Прощай, Колыма. Прощай, прошлое

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Секретная экспедиция. Уран Чары и медь Удокана

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Секретная экспедиция. Мой путь к урану в Стрельцовском прогибе

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Секретная экспедиция. Чёрные кресты на урановой Стрельцовке

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». О геологах-работягах ... и несправедливости Родины

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Стрельцовка. Сентябрь 1962. Шаги к месторождению урана

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Новые «кресты» на стрельцовском уране

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». О рождении Краснокаменска и "урановой жемчужины" России

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Главный инженер. Конкретные задачи

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Я урановый пенсионер. Я готов к исповеди. Эпопея урана

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». О методах поисков урана - на опыте прошлых лет. Эпилог урановой эпопеи

• «ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ». Приложения и фото-факты

• Расскажите об этом своим друзьям!

• «…Я знаю о своем невероятном совершенстве»: памяти Владимира Набокова
  
  Владимир Набоков родился в Петербурге 22 апреля (10 апреля по старому стилю) 1899 года, однако отмечал свой день рождения 23-го числа. Такая путаница произошла из-за расхождения между датами старого и нового стиля – в начале XX века разница была не 12, а 13 дней.
• «Помогите!». Рассказ Андрея Хромовских
  
  Пассажирка стрекочет неумолчно, словно кузнечик на лугу:
• «Он, наверное, и сам кот»: Юрий Куклачев
  
  Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола (1980).
• Эпоха Жилкиной
  
  Елена Викторовна Жилкина родилась в селе Лиственичное (пос. Листвянка) в 1902 г. Окончила Иркутский государственный университет, работала учителем в с. Хилок Читинской области, затем в Иркутске.
• «Открывала, окрыляла, поддерживала»: памяти Натальи Крымовой
  
  Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
• Казалось бы, мелочь – всего один день
  
  Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой год.
• Так что же мы строим? Будущее невозможно без осмысления настоящего
  
  В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за строй?
• Первый фантаст России Александр Беляев
  
  16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
• «Необычный актёрский дар…»: вспомним Виктора Павлова
  
  Выдающийся актер России, сыгравший и в театре, и в кино много замечательных и запоминающихся образов Виктор Павлов. Его нет с нами уже 18 лет. Зрителю он запомнился ролью студента, пришедшего сдавать экзамен со скрытой рацией в фильме «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика».
• Последняя звезда серебряного века Александр Вертинский
  
  Александр Вертинский родился 21 марта 1889 года в Киеве. Он был вторым ребенком Николая Вертинского и Евгении Скалацкой. Его отец работал частным поверенным и журналистом. В семье был еще один ребенок – сестра Надежда, которая была старше брата на пять лет. Дети рано лишились родителей. Когда младшему Александру было три года, умерла мать, а спустя два года погиб от скоротечной чахотки отец. Брата и сестру взяли на воспитание сестры матери в разные семьи.
• Николай Бердяев: предвидевший судьбы мира
  
  Выдающийся философ своего времени Николай Александрович Бердяев мечтал о духовном преображении «падшего» мира. Он тонко чувствовал «пульс времени», многое видел и предвидел. «Революционер духа», творец, одержимый идеей улучшить мир, оратор, способный зажечь любую аудиторию, был ярким порождением творческой атмосферы «серебряного века».
• Единственная…
  
  О ней написано тысячи статей, стихов, поэм. Для каждого она своя, неповторимая – любимая женщина, жена, мать… Именно о такой мечтает каждый мужчина. И дело не во внешней красоте.
• Живописец русских сказок Виктор Васнецов
  
  Виктор Васнецов – прославленный русский художник, архитектор. Основоположник «неорусского стиля», в основе которого лежат романтические тенденции, исторический жанр, фольклор и символизм.
• Изба на отшибе. Култукские истории (часть 3)
  
  Продолжаем публикацию книги Василия Козлова «Изба на отшибе. Култукские истории».
• Где начинаются реки (фрагменты книги «Сказание о медведе»)
  
  Василию Владимировичу в феврале исполнилось 95 лет. Уже первые рассказы и повести этого влюблённого в природу человека, опубликованные в 70-­е годы, были высоко оценены и читателями, и литературной критикой.
• Ночь слагает сонеты...
  
  Постоянные читатели газеты знакомы с творчеством Ирины Лебедевой и, наверное, многие запомнили это имя. Ей не чужда тонкая ирония, но, в основном, можно отметить гармоничное сочетание любовной и философской лирики, порой по принципу «два в одном».
• Композитор из детства Евгений Крылатов
  
  Трудно найти человека, рожденного в СССР, кто не знал бы композитора Евгения Крылатова. Его песни звучали на радио и с экранов телевизоров, их распевали на школьных концертах и творческих вечерах.
• Изба на отшибе. Култукские истории (часть 2)
  
  Было странно, что он не повысил голос, не выматерился, спокойно докурил сигарету, щелчком отправил её в сторону костра и полез в зимовьё.
• Из полыньи да в пламя…
  
  120 лет назад в Иркутске обвенчались Александр Колчак и Софья Омирова.
• Лесной волшебник Виталий Бианки
  
  На произведениях Виталия Валентиновича выросло не одно поколение людей, способных чувствовать красоту мира природы, наблюдать за жизнью животных и получать от этого удовольствие.