Ночь с Вампиловым у печки

Его день рождения – на днях (19 августа). И хотя цифра 88 выглядит внушительно, он для всех и навсегда остался молодым…

• На снимке, подаренном мне 6 июня 1960 года, Саша написал иронично, видимо, имел в виду суровый взгляд на фото: «Что может сделать с человеком газета. Дарю в честь поступления в газету «Знамя Ленина». А. Вампилов». Фото предоставлено автором.

На сегодня об Александре Вампилове написано гораздо больше, чем написал он сам за свою короткую жизнь. Театроведы и вампиловеды искали и находили в его пьесах следы влияний драматургов всемирной известности. Они так увлеченно и искренне делали это, что порой забывали сказать главное: Вампилов был самим собой, он привнес в мир человеческих судеб, который хорошо знал, свое понятие доброты, достоинства и чести. И потому стал интересен как личность неповторимая, непохожая на других, и в то же время типичная для своего времени, в котором он жил и творил.

Истоки его творчества хорошо отследили мои товарищи – однокурсники Вампилова по Иркутскому университету Виталий Зоркин, Игорь Петров, Андрей Румянцев. Каждый из них вышел к читателям со своими книгами воспоминаний благодаря Фонду Вампилова, возглавляемого много лет Виталием Константиновичем Венгером, народным артистом СССР.

Читая великолепные страницы воспоминаний моих друзей-однокурсников, я был рад, что они смогли передать атмосферу тех наших студенческих лет, когда начиналось творчество Вампилова и – нас самих. Ведь все мы приобщались к великому миру литературы в университете, старались привнести в него что-то свое. Вампилов подсматривал и подслушивал сюжеты из жизни студентов, своих друзей и знакомых и выносил свои первые литературные опыты на суд литературного объединения университета, руководимого демократичным профессором Василием Прокопьевичем Трушкиным. Помнится мне, как красиво тот умел хохотнуть, слушая юмористические рассказы Вампилова в его исполнении, давая без лишних слов пояснений понять, что автор на верном пути. Не обходилось без замечаний, но часто следовал вердикт: «Можно печатать в нашей университетской многотиражке». Этой фразы ждал каждый из нас, но не всем удавалось ее услышать. Мне – тоже.

Может быть, поэтому я выбрал другой путь: стал чаще бывать в редакции газеты «Советская молодёжь», где работали, по моим тогдашним понятиям, небожители. Их фамилии были почти в каждом номере, а потому у всех на слуху – Юрий Балакирев, Леонид Ермолинский, Альберт Гурулев, Анатолий Шастин, Леонид Красовский, Людмила Иванова, Галина Клепцова (Шмулевская), Евгений Корякин, Грета Забелина, Иннокентий Сюрков, Сергей Иоффе, Елена Жилкина. А «главным дирижером» этого редакционного оркестра был рыжеволосый Леонид Чуркин. Сам он писал мало в свою газету, разве что передовицы. Но был хорошим организатором. Это он учредил в редакции «Школу юнкоров», в нее-то я и зачастил со своими первыми заметками. В этой школе я впервые узнал, что существуют не только «заметки», но и такие газетные жанры, как информация, зарисовка, очерк, фельетон, статья, корреспонденция и так далее. Писать их в университете, на филологическом факультете, нас не учили, а в области потребность в журналистах была, и потому первый набор на отделение журналистики нашего факультета был сделан лишь в 1961 году, когда мы (в том числе и Вампилов) уже получили дипломы, в которых о специальности было написано так: «Учитель русского языка и литературы средней школы. Филолог». Эту же специальность, кстати, получил Валентин Распутин, окончивший факультет в 1959 году, и сотни других выпускников филфака ИГУ.

Филологов в те годы охотно брали работать в редакции газет, на радио и телевидение потому, что все они, за редким исключением, могли писать, логично излагать свои мысли. Штатные сотрудники правили тексты и направляли нас, внештатников, на разные молодежные мероприятия. Распутина и Вампилова в редакции газеты «Советская молодёжь» заметили быстро и пригласили работать в штате, хотя и тот, и другой еще были студентами.

Что касается меня, то я поехал по окончании университета работать в Зиму, в районную газету, имея удостоверение слушателя «Школы юнкоров» газеты «Советская молодёжь» (кстати, храню его до сих пор).

Саша Вампилов, даря свой рассказ «Станция Тайшет», напечатанный в альманахе «Ангара», одному из своих однокурсников, приписал к нему от руки такую фразу, переделав окончание своего повествования: «Боря выругался. И мы стали работать в газете. Мы – сбежавшие от педагогики». А сбежали мы, как уже было сказано, в редакции разных газет. Меня приняла зиминская «Знамя труда», вскоре переименованная в «Ленинский путь» – с появлением новой структуры управления сельским хозяйством страны при Н. С. Хрущеве, объединившей колхозы и совхозы Иркутской области. Газета стала органом парткома этого управления, распространялась на пять территорий области – Куйтунский, Зиминский, Заларинский, Балаганский и Усть-Удинский районы. В других районах, кроме Зиминского, газеты были упразднены. А в Зиме, где базировалось управление, оставлена.

Начальник управления Н. П. Апрелков и секретарь парткома П. А. Мосягин стали летать на самолетах в дальние хозяйства. Нередко брали с собой в командировки сотрудников «Ленинского пути». Я не был исключением. Более того, познать «площадь Франции» в своей Иркутской области мне хотелось всегда. Но я по-доброму завидовал Вампилову и Распутину, которые под своими публикациями в газете подписывали места пребывания – Усть-Илимск, Невон, Седаново или Тофалария, Алыгджер (село в Нижнеудинском районе Иркутской области). В этих местах я тоже побываю, но позднее. А пока я работаю в «межрайонке». Поиск передового опыта сельхозпредприятий и показ его через людей – главная задача нашего редакционного коллектива.

…Продолжительный звонок нашего редакционного телефона подсказал, что это межгород.

– Виталик, это ты? Я тебя сразу узнал, когда ты сказал «Слушаю», – звонил Саня Вампилов. – Понимаешь, старик, у меня командировка в Зиминский район. Значит, скоро увидимся. Закажи, пожалуйста, мне место в гостинице…

– Ты меня, Саня, обижаешь… Какая гостиница?! Я живу с родителями, их дом – на две половины по Советской, 34 – это недалеко от Госбанка и вокзала. Вторая половина дома – моя. Да и вообще я тебя ни в какую гостиницу не отпущу – увидимся, надо поговорить…

– Хорошо! Адрес твой записал. Встречать не надо. Сам не знаю, каким поездом выезжаю. Но найду. В крайнем случае – в редакции.

В редакцию Саня пришел прямо с поезда. Его появление никого из моих коллег не удивило, – новые люди в редакцию приходят каждый день, – а вот меня обрадовало несказанно. Еще бы! Пять лет совместной учебы в Иркутске. Виделись каждый день. И вдруг на целых два года – разлука! Правда, разлука без скуки – газетная работа такая, что только успевай поворачиваться. Нынче здесь – завтра там. А потом садись и «выписывайся», ответственный секретарь уже ждет запланированный в номер материал. Зная эту редакционную суету, Саня сказал:

– Пойду в партком. Узнаю, где живет моя доярка, как к ней добраться. Заодно командировку отмечу.

– О какой доярке говоришь? – спрашиваю.

Саня называет фамилию, говорит, что она – комсомольского возраста. Скоро выборы в областной совет депутатов трудящихся. Собрание коллектива, где она работает, выдвинуло ее от Зиминского района – вот и задание молодежной газеты – написать о ней.

Сейчас уже не вспомню фамилию той доярки-комсомолки. Но хорошо помню, что, услышав о цели командировки Вампилова, я тут же решил:

– Поедем к ней вместе. Редактор меня отпустит.

Из парткома Вампилов позвонил мне:

– Оказывается, ехать к доярке надо в Новолетники. Автобус туда идет утром. Я возьму два билета. Ты со мной?

– Конечно. Жду тебя дома после работы. Не вздумай уйти в гостиницу!..

– Не уйду – как договорились.

Ужин в доме моих родителей был недолгим. Нам с Саней хотелось поговорить, и было о чем. Но мои родители, узнав от меня, что родители Сани – тоже учителя (сами они по многу лет отработали учителями начальной школы), стали расспрашивать его, что преподают его родители – Анастасия Прокопьевна и Валентин Никитович.

– Мама моя – математик. А отец был учителем русского языка и литературы.

– Почему был?

– Потому что взяли его под арест по лживому доносу в год топора, в 1937-м, а расстреляли в 38-м. Я родился в год его ареста. Это был год столетия смерти Пушкина. Поэтому меня назвали Александром.

Я знал и раньше о происхождении имени моего однокурсника. И бывало не раз, когда мы дружно студенческой компанией отмечали 6 июня, день рождения Александра Сергеевича Пушкина. Но мои родители слышали об этом впервые.

Тогда же, в этот вечер за ужином, мой отец рассказал Саше, что в том злосчастном году он, работая учителем в сельской школе, узнал, что его друг, тоже учитель, был арестован, но по дороге в милицию предложил сотруднику НКВД все деньги, которые взял из дому при аресте. Тот отпустил его за взятку, приказав молчать. Однако с другом – моим отцом он все же поделился своим «секретом».

– И тогда я зашил в полу своего пиджака несколько красных купюр на тот случай, если арестуют меня, – сказал отец.

Я сам впервые слушал это признание отца, ведь был уже февраль 1963 года, когда правда о сталинских репрессиях, еще не вся, но была сказана народу. Вот и отец мой осмелел и поделился с Саней этим фактом, о котором, видимо, никому до этого вечера не говорил. Даже мне.

После ужина и этого совсем невеселого разговора о далеком 37-м мы с Саней ушли на «мою половину» дома спать. Ведь назавтра автобус уходил рано. Значит, и встать нужно было еще раньше.

Мы не опоздали к первому и единственному в сутки рейсу автобуса в село Новолетники. Это нынешние пассажиры не знают, что такое ямы и колдобины на дороге в это село… Нам даже не удалось поговорить как следует за время этого рейса. Автобус то и дело бросало по сторонам начавшейся протаивать колеи. Однако нам с Вампиловым было не привыкать к таким дорогам. Их мы выбрали сами. «Трое суток шагать. Трое суток не спать, ради нескольких строчек в газете…»

А тут всего несколько часов, и мы уже в отделении совхоза «Зиминский» – селе Новолетники. Здесь я уже бывал не раз. Поэтому рассказал Сане, что в селе живут преимущественно чуваши, предки которых появились здесь в начале века, обжились, освоили местные земли вдоль Оки. Работают не хуже коренных сибиряков.

Я быстро нашел дом, в котором жил управляющий отделением совхоза Борис Трук. Директор совхоза Иван Катков по телефону сообщил ему о нашем приезде. Он вышел во двор, чтобы унять лай дворовой собаки и спрятать ее в будку. Собаку звали Трезор, меня она знала по прежним визитам, а лаяла на незнакомца – иркутского газетчика Вампилова.

Борис Трук предложил нам отобедать с ним. Однако мы решительно отказались, сославшись на то, что нам нужно обязательно побывать на ферме и встретиться с дояркой. Тут же расспросили о ней его самого. Он дал своей работнице хорошую характеристику и добавил с улыбкой:

– Только недавно замуж выскочила. Могла бы повременить, пока выборы не пройдут.

На что Вампилов заметил:

– Свадьба найдет рубашку…

Дескать, молодежь всегда спешит.

Молочно-товарную ферму на краю села мы тоже нашли быстро. Именно ту, где находилась героиня наших будущих очерков. Если не подводит меня память, – звали ее Надежда.

Саня расспрашивал Надежду о жизни в селе. Кто ее родители? Почему пошла работать на ферму? Сколько зарабатывает она и ее подруги? О чем мечтает? И спросил даже, что читает: какие книги и каких авторов?

Я почти не участвовал в разговоре. Однако попросил Надежду подсчитать, сколько коров у нее отелилось, сколько в запуске? Попросил показать, как же она обращается с животными, если они дают ей молока больше, чем коровы соседних групп доярок. Одним словом, выпытывал у доярки секреты ее профессионального мастерства.

Вампилова интересовала другая сторона жизни Надежды. Например, не завидуют ли ее успехам подруги? Бывают ли конфликты с руководством фермы? Со скотниками?

Теперь-то уж точно не вспомню все вопросы и ответы. Однако подумал, что дотошность всех вопросов моего друга была совсем не лишней…

С фермы мы с Саней пришли в село, когда уже начало темнеть – в зимнем феврале солнце рано уходит за горизонт. Зашли в сельмаг. Купили консервы, хлеба, каких-то пряников. А главное – наш, со студенческих лет уважаемый портвейн «Три семерки». Вот только присесть и поужинать было негде. Борис Трук знал, что в селе нет столовой и «заежки». Еще днем приглашал нас к себе поужинать. И даже намекнул, что до утра, до прихода автобуса, мог бы устроить нас на ночлег «у вдовствующей молодки», – нас это никак не устраивало. Нам хотелось разговаривать, общаться без свидетелей.

Пришли в контору отделения совхоза. В комнате – столы разместившейся здесь бухгалтерии, целых три.

Женщина-истопница принесла и бросила у печки целое беремя поленьев.

– Буду топить всю ночь, чтобы людям утром работать в тепле, – пояснила она.

Мое решение возникло мгновенно.

– Мы будем здесь до утра, пока не придет автобус. Протопим вашу печь. И вы можете не приходить, – предложил я.

– Подбрасывать полешки в печь мы умеем, – пошутил, улыбнувшись истопнице, Вампилов.

Мы остались вдвоем, как и хотелось обоим.

Трещали в печи поленья, но нам и без огня было тепло. Мы открыли «наш студенческий портвейн» – для разговора.

– В народе говорят: водка – для договора, а вино – для разговора, – заметил Саня.

Разговор шел медленно, но оживленно – согревал, конечно, портвейн. Но и сами воспоминания были горячи. Мы делились всем, что знали о наших однокурсниках. Саня, понятное дело, живя в Иркутске, встречался со многими.

Несколько наших девчат-однокурсниц с дипломами учителей уехали преподавать русский язык в школы Кара-Калпакии (таково было распоряжение Минобра). Однако, поработав год, сбежали: неласково встретили их там, не создали условий для жизни, маялись они по частным квартирам, а там досаждали им юноши с насваем за щеками (легким наркотиком).

Мне радостно было узнать от Сани, что наши однокурсницы, «уйдя в СМИ», работают прекрасно, на хорошем счету – это Лира Намсараева, Галя Травникова, они стали тележурналистами. Многие «не изменили» диплому и работают в школах области. Некоторых взяли на работу в Восточно-Сибирское книжное издательство, нашу Люду Васильеву там быстро и высоко оценили как редактора.

Вспомнили мы и наших уважаемых университетских преподавателей – Анну Петровну Селявскую, Анну Леонидовну Рубанович, Василия Прокопьевича Трушкина, Надежду Степановну Тендитник, Надежду Владимировну Ковригину. Это они сделали нам «филологическую прививку» на всю жизнь.

Вспомнил Саня, как мы волновались перед принятием присяги в воинской части под станцией Ага в Забайкалье, как впервые в жизни стреляли из пушек во время офицерских сборов по огневой подготовке. А стреляли мы все хорошо. Один из генералов, восхитившись точностью стрельбы однокурсника Игоря Петрова, пожал ему руку и объявил благодарность.

Помню, Саня сказал:

– Нам повезло. Ведь на военной кафедре университета нам преподавали артиллерию бывшие фронтовики Великой Отечественной – Акулов, Дураков, Казаков. Я даже стихи такие сочинил, экспромт:

«Наш полковник Дураков –
Умница – семи голов.
Нам достаточно одной,
Чтоб идти за нею в бой!»

Поделился Саня и планами творческими. Поездки на север области, на грандиозные стройки давали ему богатый материал для очерков и рассказов. О пьесах он говорил тогда, не знаю почему, очень мало. А вот о стихах Евтушенко, помню, сказал так:

– Историю страны когда-нибудь будут изучать и по стихам Евтушенко (он имел ввиду прежде всего нашумевшее его стихотворение «Наследники Сталина» и другие).

Я рассказал Саше, как во время отпуска «катанул» в Москву, чтобы там найти Евтушенко. Запасся письмом его дяди из Зимы к матери поэта, чтобы она помогла встрече. Все так и было – он дал мне через маму согласие на встречу. Я пришел по его домашнему адресу в Амбулаторном переулке Москвы. Евтушенко в первую минуту встречи спросил: нет ли у меня с собой серы? С удовольствием пожевал бы сейчас. Я ответил, что узнал от зиминской его родни, что он любит серу и специально для него привез (доставая) этот большой янтарного цвета кусок лиственничной смолы – серы, истомленной в русской печи…

Поэт отломил кусочек, стал жевать и прищелкивать серой во рту. Словом, тут же «поплыл» и стал по-сибирски щедро угощать меня на кухонном столе столичной снедью и разливать «Киндзмараули».

Я рассказал эту историю так ярко, что Вампилов не удержался сказать:

– Это, конечно, сюжет, но только уже большого рассказа – для Ираклия Андроникова.

Мы открыли дверцу печки, чтобы впустить в помещение конторы больше тепла. Нам самим было тепло даже от одних воспоминаний.

Портвейн из «огнетушителя» убывал медленно – спешить было некуда. Разговору и воспоминаниям, казалось, не будет конца. «А помнишь?.. – эти слова были прелюдией для новых и новых воспоминаний о нашей, казалось, такой далекой и близкой студенческой поре. Поре невозвратной, но дорогой нам.

… В дверь громко затарабанила истопница (мы накинули с вечера изнутри крючок):

– Вы что – не спите? Уже утро! Смотрю в окно: лампочка горит, дым из трубы прямо идет – сегодня морозец под 30. Ну, а вы молодцы – тепло к утру загнали…

Мы стали собираться к утреннему автобусу на Зиму.

* * *

Можно было на этом закончить рассказ о том, как мы провели ночь с Вампиловым у печки. Но, признаться, тогда я упущу самое существенное. Поэтому придется продолжить, прежде чем поставлю точку.

Вернувшись в Иркутск, Вампилов опубликовал свой очерк о новолетниковской доярке раньше, чем я в своей «межрайонке». Читал я его и радовался за друга. Он начал его с описания деревенской улицы, по которой Надежда каждый день по нескольку раз торопится на дойку. Автор как будто сам идет по этой улице и замечает все перемены на ней: у кого-то из селян новая крыша дома, у кого-то появились резные ставни и наличники на окнах, а вот у этого дома двое мужчин работают пилой «Дружба-2» так яростно, что вокруг сутунков образуются оранжевые, веером, брызги из опилок – эти чурки скоро превратятся в дрова и будет тепло в домах даже в самый лютый мороз. А теплое молоко на стол этим работникам добудут и поставят Надины руки. Каждый на селе занят вроде бы своим делом, но любой селянин добывает тепло и для себя, и для других.

Вампилов «перешагнул через факт» и философски рассказал о смысле существования человека на земле, добывающего людям пищу.

А я? Что написал я о доярке, проведя рядом с Вампиловым день и ночь?

Прочитав свою рукопись, я понял, что никаким мастерством и вдохновением здесь не пахнет. Я в первых строках своего очерка «нарисовал» свою доярку под коровьим выменем, затем дал ей возможность поделиться цифрами высоких надоев и как она их достигает… «Примитив районного масштаба» – так я обозвал свою рукопись. И решил ее не печатать! Стыдно стало.

Позвонил Вампилову в Иркутск, сказал ему свое мнение о его очерке, выразил восхищение стилем и формой изложения.

– Виталик, ты не должен долго задерживаться в районке. Почему? Я узнал, что в редакции ты единственный сотрудник с высшим образованием. Значит, учиться тебе не у кого. Держи курс хотя бы на нашу «Молодёжку». Сделай два-три добротных материала и тогда я пойду к редактору просить взять тебя в штат. Ты ведь еще и фотографируешь неплохо – это у нас ценится. Одному штатному фотокорреспонденту всюду не успеть – область большая, молодежи много, ударные стройки растут. Такие, как ты, нужны газете. Дерзай!

Я воспользовался этим советом и через два месяца, опубликовав в «Молодёжке» очерк о хирурге участковой больницы Леониде Соболеве, фоторепортаж о монтажниках контактной энергосети на ВСЖД и московские впечатления со съемок фильма Марлена Хуциева «Застава Ильича», был зачислен в штат. Так что можно сказать: Вампилов сосватал меня в областную журналистику, и я с гордостью говорю теперь, что на карте Иркутской области нет ни одного райцентра, города или большого села, где бы я не побывал за 50 лет работы. Правда, 43 из них уже с микрофоном областного радио.

• Расскажите об этом своим друзьям!