Юркина любовь (Рассказ)

С этим нашим автором – Виктором Калинкиным наш читатель уже знаком (его рассказ «Сирота» был опубликован в апрельском номере «Перевала»). Виктор Николаевич родился в 1950 году в Забайкалье, окончил отделение журналистики ИГУ в 1978 году, работал в районных, городских и областных газетах. С 1982 по 2002 год был собственным корреспондентом центральной газеты «Лесная промышленность» по Иркутской области. Виктор Николаевич – автор документальных книг «Гигант на Ангаре», «Помним Братск», многих очерков, опубликованных в журналах и коллективных сборниках. Его рассказы печатались в газетах и в литературно-художественных изданиях, в том числе и в альманахе «Сибирь» в 80-е годы. Позже в разные годы выходят сборники его рассказов: «Колокола», «Случайный прохожий» и сборник стихов «Возвращение в деревню». Сегодня мы познакомим вас с новым его рассказом «Юркина любовь».

***

Загуляла жена Юрки Горелкина – Анна. Свихнулась в сорок пять лет, ухватилась за женатого парня, Серегу Махова, который еще недавно мальчонкой бегал с ним, с Юркой, на рыбалку, а жену его звал не иначе, как тетей Аней. На двадцать лет младше парнишка! Детей двое, жена красавица. Нет! Без стыда берут друг друга за руки и идут по деревне – или в лес, или за речку, или к одной из Анькиных подружек.

Слабенький, пропивший уже полжизни Юрка рвал на себе волосы, молил бога, чтобы помог ему сдохнуть быстрее, – сил не было терпеть боль. Любил он Анну, сам не зная за что. Много лет – с юности – как привел ее в дом, так хоть бы раз услышал от нее ласковое слово. Сварит, постирает, погладит. Скажет вечером: «Иди за стол!» Утром – та же команда. Как собаке.

– Ух, Аннушка, ну и борщ сегодня! – похвалит, бывало, Юрка жену. И ни слова в ответ. Налила в тарелку и ушла в спальню. И попробуй, побеспокой.

Даже теперь, когда горе и позор обрушились на него, Юрка и слова в упрек не сказал и не усовестил – нельзя. Только глянула на мужа сурово, и понял Юрка, что стоит ему лишь заикнуться о происходящем – уйдет Анна из дома. Хоть и некуда ей уходить. Родню свою, что в их селе и в соседних селах, Анна не признает, всю жизнь особняком была.

И все же – уйдет! Выйдет за село и пойдет по пыльной степной дороге к горизонту и будет идти, пока судьба не подхватит – или на выручку, или на погибель. Ей все равно. Она свою судьбу сама в себе носит, и никто ей не нужен.

Да самое-то интересное, думал Юрка – и не только он, вся деревня об этом судачила, – никогда не давала Анна повода для сплетен, не водилось за ней ничего такого, что стала она творить на виду у всех с Серегой. И попробуй кто-нибудь скажи: что ж, мол, ты, Анна, позоришься, Юру не жалеешь? Подойдет и ударить может. И спуску не даст.

Вот и идут они, Анна с Серегой, за ручку, как мамаша с сыном, мимо лавочек по вечерам, и все, кто на лавочках, только шипят. Поздоровается Анна – в ответ кивнут на всякий случай.

И при всей этой деревенской картине упал бы Юрка и умер, наверное, если б не друг его, Гавря, – двухметровый сухожильный мужик, весь седой, но крепкий, как корень какого-то большого дерева.

Стонет, стонет Юрка с утра, глядя из окна Гавриного дома, как Анна с Серегой уходят куда-то, и – в слезы.

– Ну что ты ждешь-то от нее? Все. Песня спета, – прохрипит через утренний кашель Гавря.

– Заткнись! – кричит Юрка, бросаясь на друга. Но тот только схватит его за шкирку, посадит рядом, винца стакан нальет и, чокнувшись, скажет:

– Будь здоров, Юра! Тяжелое тебе выпало детство, проголодал всю войну, так радуйся вину и хлебу, что господь нам с тобой, дуракам, посылает. Пей!

Выпьет Юрка, слезу удержать не может.

– Давай водки? – сочувственно спросит Гавря. Юрка кивнет.

Наливает Гавря по стакану с бугром. Хлоп! Сам только крякнет да корочкой занюхает. А Юрка – сразу носом об стол.

Как ребенка берет его Гавря, положит на кровать, что тут же, на кухне за печкой. Закурит и уходит в раздумья. О чем думает, кто бы знал.

Гавря этот всю жизнь одинокий. Соскучится по женским ласкам – идет к чабанам пасти овец. Там всегда найдется или вдова, или какая-то одинокая женщина с опаленным степными ветрами скуластым лицом. Поживет с ней Гавря, порадуют люди друг друга, и возвращается Гавря в село. То на ремонте контор поработает, то на маслозаводе, то в гараже, то на торговых складах – во всех тех местах, где можно что-нибудь спереть. Больной человек. Военное детство сдвинуло его разум в сторону воровства, может, потому и выжил. А теперь воровать нужды нет, а ворует.

Единственный вор не только в селе – на весь район. Где что пропадет, сразу спрашивают: а Гавря тут был? Если был, значит, он и стащил. Больше некому. Отсидит полгода-год, возвращается – и по новой.

А Юрка – человек маленький, слабый, но добрый. Никогда никому плохого не сделает и слова нехорошего ни о ком не скажет.

И не пил ведь по молодости! По-человечески хотел: чтоб детишки были, чтобы Анну радовать чем только сможет. И рыбачил, и на стройках добросовестно работал, и копейка в копейку домой приносил.

Анна, правда, денег у него из рук никогда не брала, кивнет только: положи, мол, в комод. Юра все до рубля положит. А если купить что-то нужно, то Анне скажет. Та пожмет плечами: твои деньги, делай что хочешь! А наряды какие если себе берет, то Юру спросит – можно ли кофточку купить? Юрка от этой ее царской скромности до потолка подпрыгивает. Задыхается от такой чести.

– Да что ты, Аннушка! Все твое!

– Спасибо, – скажет Анна. Купит кофточку и никогда не позволит себе лишних трат.

Покажет Юре:

– Вот такая кофточка. Спасибо, Юра.

А все Юркины восторги Анна уже не слушает.

Так, день за днем, год за годом горечь от нелюбви копилась в Юрке, копилась, и стал он приходить со стройки изредка пьяненький. Потом каждый день. У пьяного поначалу какая-то смелость прорвалась – обиды выскочили! Но получил оплеуху, а назавтра Анна сказала так, что и повторять не пришлось.

– Пьешь? И пей! Это твоя жизнь. Я в нее не лезу. А еще раз заговоришь, – уйду!

Юрка – в ноги:

– Аня, все! Не уходи! Умру...

– Ну вот и хорошо. Хочешь жить так, чтобы я рядом была, держи все в себе!

Много лет прошло, а подобного разговора меж ними больше не было. Были и светлые дни, в гости по праздникам вместе ходили. Анна гладила Юрке рубашки, сама наряжалась, сидели рядом...

Но и этому пришел конец, потому что в любой компании Юрка сразу напивался.

– Я трезвый, Аня, – уговаривал Юрка. – Сегодня кино хорошее. Сходим?

– Нет! – раз и навсегда отрезала Анна.

Обида захлестывала Юрку, и он уходил к Гавре, прихватив два-три рубля в комоде. На стройке он неплохо зарабатывал. Анна трудилась время от времени. То за прилавком постоит в хлебном магазине, если попросят, то в пекарне месяц-два поработает. Ее стращали: а пенсию как заработаешь? На что она отвечала всегда:

– Кто знает, что будет.

Правда, по дому у Анны забот и так хватало. Горелкины держали поросенка, корову, кур. Был и огородик – лучок, укропчик, огурчики.

Вот эта зелень и стала причиной Юркиного горя. Юрка сам привел в дом беду – пригласил Серегу с дружками. Пойдем, мол, ко мне, у меня огурчики поспели, Аня картошечки пожарит.

Юрка поставил посреди двора журнальный столик, сбегал в огород за огурчиками. Подтащили столик к бревну, сели. Вышла Анна, глянула на компанию. Ребята знакомые, выгонять неудобно.

– Аня, пожарь картошечки, – попросил Юрка.

– Ладно, пожарю, – отозвалась она. – Соседей только не пугайте.

Серега и его друзья ради выходного дня крепленого вина целую сетку взяли. Пока по паре стопок выпили, поговорили, Анна сковородку принесла с картошкой. Мужики радостно загудели.

– Анна Сергеевна, – обратился к хозяйке Серега, – чокнитесь с нами!

Анна не отказалась, выпила стопку и ушла, погрозив пальцем.

Юрка быстро набрал свою мерку. Мужики потащили его к крыльцу, открыли дверь. Юрка кое-как добрался до спальни и плюхнулся на кровать в одежде, в туфлях.

Анна махнула рукой:

– Идите, ребята, сама разберусь.

– Мы посидим еще во дворе? – спросил Серега.

– Посидите, – разрешила Анна. – Только не до такого состояния, как хозяин.

Ребята хохотнули и ушли. Сидели тихо до позднего вечера.

Юрка проснулся под утро. Но не в спальне, а на кухонной лежанке. Горел свет. За столом сидели Анна и Серега. Видно было, что выпивали, – рюмки, закуска, початая бутылка вина. На Анне халатик, наполовину распахнутый.

Серега покуривал, на Юрку не смотрел.

И Юрка все понял. Сел, обхватил голову, закачался и застонал, как от удара. Потом встал, накинул телогрейку и едва выдавил:

– Я к Гавре.

– Возьми вот, – Анна протянула ему три рубля. Юрка подумал, взял деньги и ушел.

Так отметил он урожай первых огурчиков.

А Серега не пошел домой. Весь день они с Анной просидели во дворе, выпивали, а вечером ушли в избу. И так – несколько дней! Анна знала, что Юрка не придет.

И началась эта срамная для Юрки, да и для Анны, любовь у всех на виду. Так до осени проходили за руку взрослая женщина и молодой мужик, почти парень.

А в сентябре веселились они у одной из подружек Анны. И что-то случилось. Скорее всего, просто почувствовал Серега свою безграничную власть над влюбленной женщиной.

Юрка к вечеру забежал домой на минуту взять вещи, чтобы после вернуться к Гавре, у которого так и прожил все лето. А тут – Анна. Синячище под глазом. Слезы и вой бабий.

– Аня, все! Погуляли – и хватит! Иди в спальню. Всему есть предел! – и выскочил на улицу.

Анна бросилась было удержать, сказать, что побьет его Серега, но только ткнулась в дверь и, шатаясь, обессиленная, вернулась в спальню, упала, рыдая, на кровать.

Через час вернулся Юрка. Глаз затек, рубашка в крови.

Анна подскочила, смотрела, ошеломленная, на побитого мужа.

– Теперь, – бодро сказал Юрка, – буду бить его каждый день, пока не попросит у тебя, Аннушка, прощения!

Анна впервые за всю их совместную жизнь подошла к Юрке, обняла его, прижалась... Рыдания сотрясали ее.

Юрка повел жену в спальню, она села на кровать и, не выпуская его из объятий, долго плакала. Наконец подняла голову, посмотрела Юрке в глаза и стала целовать его побитую физиономию. Она гладила его рано поседевшую голову, взяла платок и осторожно, чтобы не трогать раненый глаз, вытирала слезы, бежавшие у Юрки в три ручья.

– Аня, я не от синяка, – оправдывался Юрка.

– Я знаю, – тихо сказала она.

А когда оба чуть успокоились, Анна, промывая глаз Юрке, вздохнула, сбрасывая вместе с этим вздохом все плохое, что было с ней и с Юркой, и тихо произнесла такое, чего от нее никто никогда не слышал:

– Прости, Юра!

Юрка сжался, собрался с силами и дрожащим голосом, но, как ему показалось, твердо сказал:

– Ничего, Аня!

И впервые за лето Юрка ночевал дома в постели со своей любимой женой.

Гавря ждал его вечером, не дождался и ограничился куревом.

Через пару дней зашел к Юрке и сообщил, что приезжали от Даримы – просит почабанить вдвоем, одной тяжело.

– Поеду к Дариме! Может, у нее и перезимую. Надо помочь.

Напоследок глянул на Юрку с Аней:

– Ну, а вы-то как?

– Как жили, так и будем жить, – ответил Юрка. – Святых в деревне нет. Я пропойца. Ты вор. Если бы я был человеком, то и у Анны ничего плохого бы не было. Так что все праведники пусть заткнутся. А кто про мораль заговорит – по соплям!

– Ты, Аня, – усмехнулся Гавря, – придержи лихого. А то вся деревня разбежится.

– Счастливой дороги тебе, Гавря! Заходи, если приедешь.

Проводили гостя. И Анна вздохнула:

– Не могу я остаться, Юра! Уеду. У тебя дом. Одиноких баб в деревне много. Найдется и для тебя. Не будет мучить, как я. Веселее тебе станет!

– Нет, Аня! – Юрка не уговаривал ее, просто сказал: – Нет! Хочешь уехать – я с тобой!

– А дом?

– Продадим. Все брошу, Аня! Только с тобой! А самое верное, как я сказал сразу, – живи как жила! Я знаю тебя. Ты Серегу и близко не подпустишь. Да и он, наверное, это понимает. А остальным какое дело? У всех свои причуды. Я в деревне всех знаю. Могу о каждом что-то сказать. Вот у нас есть семья учителей уважаемая – Тарасовы. А ведь Вера Захаровна что натворила лет десять назад! Связалась с десятиклассником – за уши не оттащишь! Чуть не засудили. Семья мальчишку забрала и уехала. Муж год с опущенной головой ходил. Ничего, рассосалось. Теперь посмотри на Веру – так по селу идет, будто все кланяться ей должны! А мы кто такие?! И не вспомнят через пару месяцев о твоих подвигах. А мне ты хоть еще в дом приведи. Сожму зубы – и все!

Анна обняла Юрку. Помолчала.

– Я понимаю, Юра. Ты сирота. Я у тебя и за жену, и за мать, и за всю родню. А насчет отъезда подумаю. Видно будет. Только ты к этому парню не лезь. У него семья. Пусть живет себе. Ты у меня один! И от выпивки, Юра, отходи потихоньку, – добавила Анна. – Любить буду. Я это чувствую…

• Расскажите об этом своим друзьям!