Девяностые. Начало (23)

Главы из книги Игоря Широбокова «С Ельциным и без него, или Политическая шизофрения». 2007 год.

• Девяностые. Начало
• Девяностые. Начало (2)
• Девяностые. Начало (3)
• Девяностые. Начало (4)
• Девяностые. Начало (5)
• Девяностые. Начало (6)
• Девяностые. Начало (7)
• Девяностые. Начало (8)
• Девяностые. Начало (9)
• Девяностые. Начало (10)
• Девяностые. Начало (11)
• Девяностые. Начало (12)
• Девяностые. Начало (13)
• Девяностые. Начало (14)
• Девяностые. Начало (15)
• Девяностые. Начало (16)
• Девяностые. Начало (17)
• Девяностые. Начало (18)
• Девяностые. Начало (19)
• Девяностые. Начало (20)
• Девяностые. Начало (21)
• Девяностые. Начало (22)

Ощущение было сродни тому, какое я испытывал, возвращаясь из тундры после «погружения» в профессию оленевода к привычной городской жизни и работе. Правда, на этот раз моя акция «журналист меняет профессию» затянулась на долгих семь лет, и возвращался я в другую действительность, где прежней моей профессии фактически не существовало.

Газеты изменились неузнаваемо. Если раньше над редакциями домокловым мечом висели обкомы, райкомы, парткомы и непреодолимая цензура, то теперь все средства массовой информации подсели на финансовую иглу. А эта зависимость беспощаднее и жестче партийной.

Поупражнявшись в словесности над клавиатурой компьютера, я отходил покурить к окну в кухне, откуда у нас открывается завораживающий вид на залив. Прежняя квартира была на первом этаже, там даже днем приходилось включать лампочки и пялиться из окна на стены соседних домов. А здесь – простор, свобода… На этом просторе постоянно наблюдаю самых свободных людей – бомжей. Пожалуй, у них свободы даже больше, чем у меня: свобода ночевать где угодно (на чердаках, в подвалах, в колодцах теплотрасс), а питаться – в любое время и в любом месте (если мусорные баки полны). Но, боже мой, какими тружениками им приходится быть! С раннего утра – тщательный обход и ревизия всех мусорных баков, проверка закутков и скамеек, где за ночь, как грибы, вырастают пустые бутылки. При этом соблюдается строгая иерархия, территориальная принадлежность и жесткое расписание. Изредка возникающие трудовые конфликты безжалостны и свирепы. Да, за все в этом мире надо платить, а разница в тарифах сути не меняет.

Чем же я отличаюсь от этих бродяг, чем моя свобода лучше? Нет у меня, как и у них, медицинского и пенсионного страхования, нет начальства и отчетности, нет и зарплаты. Но я занимаюсь творчеством! – пищит во мне интеллигентный протестант – я пишу для людей, я… А на кой ляд это твое творчество? – бесцеремонно обрывает оппонент. – Кто его заказывал, кто просил, кому от него жить будет лучше?.. Ты собираешь слова-объедки этой паскудной жизни, бродяги собирают объедки натуральные – какая, в сущности, разница?..

Я написал книгу о Байкале. И почувствовал полной мерой, что значит быть литератором в наше время. Рабы и крепостные находились в лучшем положении: за свой труд они получали хотя бы пищу. Невозможно представить, чтобы работник пришел и сказал: «Хозяин, я вам поле вспахал. Вот вам деньги за мою работу…» А писатель приходит к издателю и говорит: «Я тут год работал и книгу написал. Вот вам деньги за мою работу – печатайте, продавайте…» Чтобы писать книги, надо быть очень состоятельным человеком. Или стать машиной по производству сериалов, обзаведясь фирменным клеймом: Донцова, Маринина, Бушков, Фрай и т. д. В последнем случае даже гонорары появятся, но, увы, надо превратиться в пишущую машинку… Интеллектуальный труд, если он не направлен на куплю-продажу, потерял в России всякую ценность. Историю России можно рассматривать и как историю хронической болезни. У русского народа всегда хватало сил и воли отражать внешнюю агрессию, но не хватало иммунитета против внутренней хвори. Спроси американца про жизнь и дела – он ослепит торжествующей улыбкой: «Всё о’кей!» А мы в лучшем случае кисло ответим: «Ничего… Так себе… Спасибо, хреново…» или начнем ныть и жаловаться на судьбу: здоровье ни к чёрту, дети – паразиты, сослуживцы – сволочи, начальство – кретины, зарплата – нищенская, в правительстве – ворье… Этот стон у нас песней зовется, что-то вроде тысячелетнего национального гимна. Известно, когда ожидаешь только плохое – хорошего не получишь. Постоянное недовольство и напряжение приводит к смене элит и отторжению чужеродных клеток. Недовольство и напряжение формирует творческая интеллигенция – вот почему «поэт в России больше, чем поэт». Взрастив и взлелеяв раковую опухоль, творцы передают ее новой элите с отточенными скальпелями. И начинается: опричнина, семибоярщина, стрелецкие бунты, никонианские расколы, революционные и классовые зачистки. Кровь льется реками, хирурги режут решительно и с запасом. Так и жили – от операции до операции. Последняя смена элит, похоже, обойдется всего лишь химиотерапией, а хорошо ли это, мы еще не определились. Но уже слышны стоны: «нет порядка, нет политической воли, где решительные действия…» – привыкли к радикальному скальпелю. Опять повод для недовольства, опять стоны и жалобы. И нет конца кружению…

А может быть, потому и нет нынче спроса на побуждающее Слово, что нация устала побуждаться и возбуждаться, ей не нужны новые пророки? Время покажет…

После выхода «Урочища Енхок» меня тоже кое-кто начал называть писателем, с чем я решительно не согласен. Звание это надо заслужить. И вовсе не членством в каком-то союзе. И вовсе не выправкой в строю единомышленников. Возможно, я напишу еще несколько книг и не вляпаюсь в какой-то союз заклятых друзей, но вряд ли успею заслужить высокое звание. Времени маловато, и время чересчур сложное. Успеть бы хоть что-то понять для себя…

Как все устроено в этом мире?

Редкий человек не задавался этими загадками бытия. Согласно некоторым философским воззрениям, в основе всего лежат три простых вселенских закона. Вот они.

Верх равен низу. Правое равно левому. Внутреннее равно внешнему. Эта триада и есть истина. Или Бог. Или Пустота, из которой все рождается...

Верх равен низу. Избранные, так сказать, «внизу», на первых (и, возможно, последних) в истории России свободных демократических выборах, не замаранных грязными пиаровскими технологиями и подкупом, мы представляли из себя настоящий срез общества и не могли быть иными. В зале Большого Кремлевского дворца была сконцентрирована вся Россия, со всеми ее противоречиями, страстями, заблуждениями и достоинствами. Размытые на необъятных просторах, эти качества выпаривались в котле съезда до острой эссенции, до кристаллического состояния. Вытолкнутые «вверх», мы концентрированным осадком опускались «вниз» и пытались разогреть, распалить своих избирателей, привлечь на свою сторону, но российский народ оставался неизмеримо мудрее, чище, терпимее нас. Чем и спасся от неминуемой гражданской войны.

Правое равно левому. Назвавшись «демократами», часть депутатов считала себя «левыми» – согласно своему революционному самосознанию. Коммунистам, как правящему режиму, оставалась роль «правых». А вскоре все поменялось: коммунисты, как во всем мире, стали «левыми», а реформаторы «правыми». Какая, в сущности, разница? При этом некоторые одиозные фигуры из «демократов» стали рупорами «коммунистической оппозиции», а видные коммунистические деятели заняли ключевые посты в правительстве «реформаторов». Так мальчишки, играя в войну, попеременно называются то «красными», то «белыми», а суть игры от этого не меняется. Мы едины, мы часть целого – как бы себя не называли...

Внутреннее равно внешнему. Во внешнем мире мы видим и чувствуем только то, что есть внутри нас самих. Поэтому кто-то из нас в безобразном «копай-городе» у гостиницы «Россия» видел неприкрытую боль страны, а кто-то дешевый балаган. В сущности, это было и тем и другим одновременно.

Нетерпимость и нетерпение, вседозволенность и продажность, бурлившие на просторах России, были всего лишь отражением нас самих. Сужу по своей делегации. Обычные, неплохие ребята, поделившись на «красных» и «белых», «патриотов» и «западников», так увлеклись игрой, что изменились даже внешне. Тяжелая поступь, тяжелая набыченность, тяжелый, ненавидящий взгляд – тяжко им было нести этот груз ненависти и остервенелости на своих плечах. Но это были не просто искаженные физиономии отдельных людей – внутреннее равно внешнему! – это была физиономия народа. Напряжение в обществе все нарастало и грозило взрывом.

Взрыв произошел. И, слава богу, только вверху. Его организовал и устроил, сам не желая того, Борис Николаевич Ельцин. После августовского путча в 1991 году первый президент России стал подтягивать в свои структуры единомышленников из Верховного Совета. В массовом порядке депутаты назначались представителями президента на местах, главами администраций крупнейших регионов, им раздавались портфели в правительстве и в Администрации Президента. Опора на своих – привычное дело... Но это была опора на одну ногу. Это напоминало срочный отзыв дипломатического корпуса из соседней страны, когда все аргументы исчерпаны и неизбежна война. Аргументы в спорах с Верховным Советом далеко не исчерпаны, они были нормальным явлением, но все сторонники президента из Белого дома эвакуированы, как перед войной. Остались там далеко не сторонники и не соратники, причем жаждавшие реванша за недавние поражения. Равновесие нарушилось. Критическая масса на обоих полюсах исполнительной и законодательной власти достигла предела. По законам физики в таких случаях происходит ядерный взрыв. Он и произошел в верхах власти – российский парламент был расстрелян. Могло ли быть по-другому? Несомненно. Верховный Совет работал бы конструктивно и плодотворно, не соверши Ельцин эту стратегическую ошибку, а мы бы жили сейчас в другой стране. Я не верю, что Борис Николаевич предвидел такие последствия, организовав переток депутатов в исполнительную власть – всего лишь сказалась привычка к простым решениям и восприятие жизни как вечного боя. И это тоже наше исконное, российское...

Впрочем, в истории не существует сослагательного наклонения: гадать, что было бы, если бы… – бесполезно, поезд уже ушел. Но варианты развития необходимо проецировать в будущее, делать выбор, учиться на своих и чужих ошибках.

Но ладно бы только цензурные или мировоззренческие шоры, а то ведь еще липнет к глазам виртуальная теленапасть, заслоняя «голубым» экраном реальность. Телевизоры стали цветными, а их содержание – черным. Такое впечатление, что действует негласная цензура, не допускающая к телезрителям ничего светлого, доброго, человечного. Победителями различных шоу становятся самые подлые и жадные участники. Извращенцы с радостным ржанием хвалятся своими пристрастиями и ощущениями. И т. д., и т. п.

А еще лет пятнадцать назад было все наоборот. Только достижения. Никаких происшествий. «В СССР секса нет». В нынешнем разгуле чернухи можно искать чьи-то происки, кипеть праведным гневом. Но когда-то надо задуматься: а почему так происходит? Какие закономерности действуют?

Я могу легко спрогнозировать: нынешний чернушный перехлест скоро сменится «белым». Потому что в мире (а в России с особенной силой) действует Закон Маятника. Плюс меняется на минус, религиозность – на атеизм, диктатура – на разнузданную демократию, цензура – на вседозволенность… Чем дальше отклонен маятник в одну сторону, тем сильнее он качнется в противоположную. Своего пика цензура достигла в советские годы, сейчас мы наблюдаем пик вседозволенности. Значит, неизбежен возврат к недозволенности, правда, прежней силы он не достигнет – амплитуда маятника значительно сократится.

В устоявшихся цивилизациях маятник едва шевелится, как в массивных напольных часах. У нас же мотается, как в настенных ходиках с кукушкой. В чем тут дело? Национальный характер? Подростковый возраст социума? Географический размах и климатические условия? Устойчивость радикальных традиций? О загадках «русской души» написаны не тома, а целые библиотеки, поэтому и ответить односложно нельзя. Но такой феномен существует, и не считаться с ним невозможно. Особенно реформаторам, затевающим в исполинской стране любые перемены. Перед тем, как качнуть маятник, обязательно нужно заглянуть хотя бы в близкую историю, чтобы рассчитать траекторию последствий в будущем. Российский «маятник» имеет такой размах, что вполне может сдвинуть земную ось и целые континенты…

Искусство политики, искусство политика в том и заключаются, чтобы придать маятнику развития необходимую и скрупулезно выверенную амплитуду. Остановка – смерть, деградация, застой. Чрезмерный замах – разрушительные социальные катастрофы, бьющие по нескольким поколениям (мы сейчас испытываем на себе отголоски и последствия запредельного взмаха Октябрьской революции). Каждое явление, каждое действие несет в себе противоположное начало: женщина вынашивает мужчину, рождение несет в себе неизбежную смерть, всякая революция беременна контрреволюцией и т. д.

Внешний мир, страна в которой живем, показывают лишь то, что храним внутри, в душе и сердце. Принимая мир, Россию, людей, мы принимаем сами себя; отторгая – мы отторгаем часть себя, как руку или ногу, что неизбежно приносит боль, физическую или душевную. Прощая других, мы прощаемся с этими недостатками и пороками в самих себе… У прощения и прощания один корень.

Вот и мне пришла пора прощаться с читателями этих заметок. Прощать мне некого, никто передо мной ни в чем не виноват. Но, прощаясь, я прошу прощения у тех людей, кого, возможно, помянул здесь несправедливым или обидным словом. Простите, прощайте! Командировка во власть закончилась. Жизнь продолжается.

• Расскажите об этом своим друзьям!