Девяностые. Начало (15)

Главы из книги Игоря Широбокова «С Ельциным и без него, или Политическая шизофрения». 2007 год

• Девяностые. Начало
• Девяностые. Начало (2)
• Девяностые. Начало (3)
• Девяностые. Начало (4)
• Девяностые. Начало (5)
• Девяностые. Начало (6)
• Девяностые. Начало (7)
• Девяностые. Начало (8)
• Девяностые. Начало (9)
• Девяностые. Начало (10)
• Девяностые. Начало (11)
• Девяностые. Начало (12)
• Девяностые. Начало (13)
• Девяностые. Начало (14)

В предыдущем отрывке не совсем внятно рассказано о московском противостоянии, чуть было не окончившимся трагедией. Горбачеву тогда сообщили, что демократы собираются... штурмовать Кремль. Как в средние века. Зачем?! Да, был заявлен митинг в поддержку демократических реформ, но не более того. Кремль окружили бронированной техникой и войсками. Мне довелось быть на Калининском проспекте, где складывалась самая опасная ситуация. Десятки тысяч людей втягиваются в проспект, надеясь пройти шествием на Манежную площадь, но проспект превращен в мешок: боковые улочки перекрыты автобусами с автоматчиками, а выход на Манежную перегорожен военными тягачами. Мы стоим цепочкой возле этих тягачей, сдерживая все усиливающийся напор. Прекрасно сознаем, что качнись многотысячная масса вперед (а для этого достаточно одного провокационного выкрика) – и сотни людей будут размазаны о грузовики, как масло о хлеб. Спасло то, что депутаты от «Демократической России» пользовались тогда в Москве непререкаемым авторитетом. Мы разделились: часть товарищей бегом кинулась в «хвост» манифестации и им удалось убедить, увлечь за собой людскую массу. «Хвост» превратился в «голову», и людской поток повернул к площади Маяковского... Михаил Полторанин, ставший тогда министром печати и шедший со мной рядом, поделился последней новостью: в Кремле обсуждают план, как сбить российский искусственный спутник, транслировавший «Радио России»... Война?

Еще та манифестация запомнилась многотысячным скандированием: «Горбачев – уходи! Горбачев – уходи!..» Я молчал. Было стыдно подхватывать это ликование, шагать в этой толпе. Когда стало ясно, что столкновений и кровопролития удалось избежать, я, улучив момент, выбрался из разгоряченного столпотворения и отправился в гостиницу. На душе было муторно...

Память действует избирательно, но трудно понять, почему в непрерывном потоке жизни она высвечивает одни эпизоды и затушевывает другие, не менее значимые.

Запомнился Жириновский – тогда еще худощавый и никому не известный лидер неизвестной партии. Он был гостем съезда, но в зале почти не появлялся, развлекая журналистов в фойе. Для пишущей и снимающей братии он был находкой: слушать многочасовые рутинные дебаты было настоящей пыткой, а тут Владимир Вольфович дает бесплатное представление... Либеральный лидер нашел самый короткий путь к известности: журналисты буквально корчились и плакали от смеха вокруг него, а что-то из перлов потешного гостя съезда стало попадать в ежедневные телевизионные и газетные обзоры. Так начал лепиться нынешний образ самого экзотического российского политика...

Врезался в память депутат Челноков. Он был из московской команды «Дем. России» и выделялся из всех выбритым дынеобразным черепом, а также необузданным темпераментом и настырностью. Как только в зале начинало попахивать скандалом или возможностью его, агрессивный череп выпрыгивал из рядов, как поплавок, и уже маячил у микрофона или мчался к трибуне кого-нибудь с нее стаскивать, а то и просто подраться. На первых съездах он прослыл ярым антикоммунистом, а потом неожиданно стал едва ли не рупором коммунистов и с той же прыткостью нападал на демократов. Но, несмотря на свою экстравагантность, Челноков был не одинок, челноковщина расцвела буйным цветом, когда Верховный Совет возглавил Руслан Хасбулатов. Тот умел разделять и властвовать, приближать к себе снисходительной лестью или уничтожать высокомерной язвительностью...

Забавно проявлялась реакция Василия Даниловича Попова, моего коллеги по национально-территориальному округу. Завидя бородатое лицо, правая рука Попова непроизвольно скользила к бедру, где когда-то располагалась кобура – в свое время он служил охранником в ГУЛАГе, а бородатые у него олицетворялись с ненавистными демократами... Кстати, по предложению нашей делегации Василий Данилович был избран в Верховный Совет, потом должна была произойти ротация, и его место занимал я. Собственно, из этих соображений я и остался в Москве, все равно половину срока, два с половиной года, надо было проработать в Верховном Совете. Таков был регламент съезда. Но прошло два с половиной года, и наши коммунисты меня в Верховный Совет не допустили, наплевав на все процедурные нормы. А Василий Данилович продолжал оставаться председателем совхоза и на депутатские сессии наведывался лишь от случая к случаю...

Надо пояснить, что депутаты тогда делились как бы на четыре ранга. Народный депутат приезжал только на заседания съезда и продолжал трудиться по своей специальности. Депутат, работающий на постоянной основе в одной из комиссий или комитетов, жил в Москве и получал зарплату в Белом доме. Ступенькой выше стоял член Верховного Совета, он голосовал за законы, принимаемые между съездами. И, наконец, высший ранг – член Президиума Верховного Совета. В президиум входили заместители председателя, председатели комитетов и комиссий, а также руководители фракций. Такое вот равенство среди равных. Я оставался на второй ступеньке депутатской иерархии, пока работал в Верховном Совете.

Запомнился и один праздничный день, когда съезд проголосовал за новое название страны. Аббревиатура РСФСР уже не соответствовала реалиям дня, и съезд постановил: быть России! Это был первый и последний случай, когда коммунисты и демократы обнимались, радуясь за свою державу, получившую достойное имя. Увы, на следующее утро очухались автономные республики и устроили бойкот (Россия пугала их «имперским» названием). Они и добились поправки: отныне официальное название страны – Российская Федерация.

Надо вспомнить и о путчах, они вошли в историю, без них судьба России могла бы сложиться по-иному. Оба раза я не попадал в эпицентр событий. И в августе девяносто первого, и в октябре девяносто третьего находился в отпуске (потом даже побаивался отлучаться на отдых – а вдруг опять «запучит», чем черт не шутит!..).

Девятнадцатого августа на Аршане (курортный поселок в Бурятии) выдалась необычная для окончания лета жара. И выдалась необычная для этих мест рыбалка. Хариус клевал, как сумасшедший, в порожистой Кынгарге, где я раньше и человека с удочкой не встречал. Пошли со знакомым на авось, а наловили целый таз рыбы. А к вечеру обрушился ливень со штормовым ветром, мы едва добрались до дому, промокнув до нитки. Электричество отключили, вечер коротали при керосиновых лампах. Утром двадцатого прибежала соседка: «Переворот в Москве! Гляньте телевизор!..» Глянули. Крутят «Лебединое озеро», застывшие лица путчистов с дрожащими руками... Жутко. Надо как-то возвращаться в Иркутск. И тут, как на грех, перед выездом из двора, где мы жили в избушке друга, два «КамАЗа» ссыпали гравий. Пока расчищали лопатами проезд, день прошел. Выехать удалось только двадцать первого. Я гнал свою «Ниву» и гадал: где арестуют, у поста ГАИ на въезде в город или дома? То, что прежде всего возьмутся за российских депутатов, сомнений не вызывало. Не остановили, не арестовали. В городе первым делом – к Ножикову. Приемная забита взбудораженными «демократами». Телефоны работают, как ни в чем не бывало.

– Юрий Абрамович, как обстановка? Я в вашем распоряжении.

– Обстановка... Балаган какой-то. Областной ГКЧП я создавать отказался, передал указы Ельцина по радио. Исполком на стороне президента. КГБ – в боевой стойке, они и заварили эту кашу. Военный округ ждет распоряжений, но против гражданского населения выступать не будет. У нас терпимо, справимся. А ты поезжай-ка в Москву, там надо помогать президенту.

...Улицы на подступах к Белому дому еще перекрыты для транспорта. Я иду по набережной, но кажется, что пробираюсь через знакомые кадры кинохроники в День Победы. Такого ликования я не видел и, наверное, уже не увижу. По дороге меня десятки раз расцеловали незнакомые люди. Слезы счастья на лицах, смех, песни... Чуть досадно – я гость на этом празднике победы, я не был на баррикадах... Зайти в знакомый подъезд не успеваю: выскакивают ребята из фракции «Смена».

– Кто свободен? Толпа на Лубянке начинает громить КГБ!..

Вскакиваем в военные грузовики и несемся к площади Дзержинского. В кузове почему-то нет скамеек, ехать приходится на корточках, держась друг за друга и сваливаясь в кучу малу на крутых поворотах... На площади настроение воинственное: уже накинута веревка на памятник железному Феликсу, кто-то призывает сейчас же брать штурмом здание КГБ. Убеждаем толпу не горячиться: многотонный памятник закреплен над станцией метро, и если свалить его, то могут обрушиться перекрытия и пострадают люди... Уговоры действуют слабо, люди опьянены легко доставшейся победой и рвутся добить ослабевшего врага, перед которым всю жизнь трепетали. Несколько остудил страсти Гавриил Попов, тогда мэр Москвы.

– Мне понятен ваш пыл, – сказал он. – Но опыт всех восстаний и революций показывает, что первыми бросаются громить тайную полицию и контрразведку их секретные агенты – чтобы уничтожить изобличающие документы. Не поддавайтесь провокаторам, присмотритесь, кто кричит громче всех...

Крикуны попритихли. Штурм здания не состоялся. А вот памятник ночью все же снесли, правда, со всеми предосторожностями, консультируясь со специалистами. Толпа жаждала не только зрелищ, но и жертв...

В октябре девяносто третьего мы с женой отдыхали в Сочи, но пробыли там только неделю – грянул расстрел Белого дома. Конечно, трагедия назревала, не свалилась с неба, но никто не ожидал, что дело дойдет до стрельбы из танков. Уверен, такого исхода не ждал и Ельцин. Шли бесконечные переговоры, долго и надрывно работала согласительная комиссия при патриархе – ничего не помогало. Верховный Совет, вконец разойдясь с президентом по разные стороны баррикад, стоял на старом большевистском лозунге «Вся власть Советам!», не желая сдавать ни пяди этой власти.

Помнится, еще накануне выборов, когда лозунг был чрезвычайно популярен в массах, в Иркутске проходила депутатская учеба, организованная методологами школы Щедровицкого. Название этого семинара было очень характерным: «Вся? Власть? Советам?». Сплошные вопросительные знаки остужали горячие головы и ставили вопрос по существу. Власти ведь у Советов, что бы там ни декларировалось, никогда не было и не могло быть. Они только в необходимых случаях утверждали решения партии и правительства. Вся? Подминая под себя исполнительную и судебную? Даже самые лучшие и передовые рабочие, учителя, общественные деятели, имеющие семь пядей во лбу и справедливо избранные, не смогут компетентно распоряжаться финансами, командовать армией, выносить судебные решения и т. д. Власть? Но я убежден, что для власти недостаточно одной лишь воли и решительности. Власть – это механизм, обладающий действенными финансовыми, кадровыми, законодательными, административными и силовыми рычагами. Советам? История знала немало диктаторов, узурпировавших всю власть, но толпа приобретала скоротечную власть лишь во время стихийных погромов, на большее она не способна.

Съезд исправно отменял указы президента и решения правительства, согласовывал назначения на ключевые государственные посты. Депутаты делали это с легкостью необыкновенной, не отвечая за последствия и собираясь в Москве от случая к случаю. Воинствующий непрофессионализм всевластного съезда сбивал работу государственных органов, вел страну к хаосу. Президент предложил распустить съезд и приступить к выборам профессионально работающего парламента. Верховный Совет под водительством Хасбулатова взбунтовался...

...На экране телевизора застыла белая глыба российского парламента. Из окон верхних этажей ползет черный дым. Победа над мятежниками? Но она горька и черна, как тот дым, а настроение вовсе не победное. Победивших нет, есть только проигравшие. Мы не выдержали испытание демократией, не доросли – и президент, и Верховный Совет...

• Расскажите об этом своим друзьям!