Девяностые. Начало (8)

Главы из книги Игоря Широбокова «С Ельциным и без него, или политическая шизофрения»

• Девяностые. Начало
• Девяностые. Начало (2)
• Девяностые. Начало (3)
• Девяностые. Начало (4)
• Девяностые. Начало (5)
• Девяностые. Начало (6)
• Девяностые. Начало (7)

Пятилетие в «Комсомолке» прошло под знаком романтики и приключений, почти по Джеку Лондону. Серьезных конфликтов с властями не возникало – мы как бы двигались параллельными курсами, нигде не пересекаясь. Нет, однажды все-таки пересеклись, почти буквально, где-то на дорогах Усть-Ордынского Бурятского округа – с тогдашним заведующим орготделом обкома партии Семеновым. В его руках были все кадровые вопросы, он отвечал за «чистоту рядов» и своей большевистской непримиримостью наводил ужас на номенклатуру. Замораживающий, немигающий взгляд, тихие, лениво процеженные сквозь зубы слова... Нет, не зря его называли Кощеем Бессмертным...

– Все ищем самоделкиных, избушки-закопушки, – процедил он. – А линия партии нацеливает нас стирать грань между городом и деревней. И от этого пути мы не отступим. И другим не позволим. Панельные многоэтажки будут у нас в каждом селе, а не ваши деревянные избенки. И – соответствующие выводы по тем, кто пытается сбить с пути...

Последние слова прошелестели очень многообещающе. Это Семенов умел.

А ересь моя заключалась в том, что я начал в «Комсомолке» акцию, которая называлась «Свой дом – на своей земле». На деревне почему-то вдруг перевелись плотники и печники, а молодежь терпеливо ждала получения казенных квартир – вместо того, чтобы строиться самим, по примеру отцов и дедов. Колхоз, всадив немалые деньги в панельные коробки, не добивался желанного результата – дармовая квартира молодых к земле не привязывала. Наоборот, отрывала от деревенской жизни: не было под окнами у новоселов огорода, негде было разместить поросят и корову, приткнуть машину... А коли так, то уж лучше в город... Но кое-где старый хозяйский уклад все же не смогли вытоптать. Сметливый председатель колхоза выделял желающим лесосеку, помогал вывести и распилить бревна, а дом возводился собственными руками – кто во что горазд. Сруб ставили «помочью», привлекая родственников и соседей, в несколько дней – хозяевам надо было лишь потратиться на угощение да организовать работу. Дом обходился на всё про всё примерно в тысячу рублей – столько мог заработать механизатор за одну страду... Но срубы новых домов встречались в деревнях так же редко, как женьшень в уссурийской тайге – домострой этот надо было бы растить, холить и лелеять пуще новорожденного младенца, однако здравый смысл пасовал перед идеологическими принципами... Что касается «соответствующих» выводов, то их не последовало – область возглавил новый первый секретарь обкома партии Василий Иванович Ситников, который всерьез занялся сельским хозяйством и высоко оценил мои поиски, даже утвердил программу поддержки индивидуального строительства на селе. Рассоримся мы с Василием Ивановичем позже и по другому поводу...

Эйфория горбачевской перестройки застала меня уже в другом издании: в газете ЦК КПСС «Социалистическая индустрия». Возраст мой приближался к сорока, подошла пора расставаться с молодежной прессой. Тут стало не до романтики. Объявленная гласность всколыхнула советский социум до основания, взбаламутив, как ил в озере, все, что тщательно пряталось и топилось подальше с глаз, поглубже в воду... Сразу после шести, как только начинал работать транспорт и подходили первые электрички, в квартиру звонили ранние ходоки. Случалось, кошмарного вида посетитель представлялся с порога: «Я несправедливо репрессирован. Вчера сбежал из сумасшедшего дома. Требую защиты...» Запутанные истории с увольнениями, судимостями, квартирными очередями, преследованиями, изобретениями, преступлениями, разводами, дележами переполняли корпункт, и конца этому потоку не было видно. Толкнувшись во все инстанции, борцы за справедливость почему-то уверовали, что все вопросы может решить журналист, подменив собой суды, прокуратуру, милицию, исполнительную и законодательную власть. Я попал в заколдованный круг: стоило распутать одну сложную историю, как ходоки заваливали меня десятками подобных... Популярность моя в народе росла, но народу от этого лучше не становилось.

Являлись и такие посетители, заниматься которыми приходилось потом не днями и неделями, а многими месяцами. Так перешагнул порог корпункта Виктор Петрович Александров. Изможденное лицо с синими губами, воспаленные глаза – было видно, что человек дошел до последнего предела. Да и то сказать, не с курорта вернулся – из тюрьмы, там румянец не нагуляешь... Верховный суд отменил приговор предыдущего суда с десятилетним сроком наказания, освободил бывшего генерального директора производственного объединения «Радиан» из-под стражи и отправил дело на доследование. Но радоваться было нечему – ретивое следствие теперь подводило Александрова под расстрельную статью... Само дело разбухло до 600 томов, не меньший объем занимали комментарии Виктора Петровича по каждому пункту обвинения. Я взялся перелопачивать этот обоз документов не потому, что сразу и безоговорочно поверил Александрову или посчитал себя умнее следователей прокуратуры. Нет, за всем этим проглядывало опасное социальное явление, когда людей приносили в жертву политических кампаний, когда Закон подчиняли ведомственным инструкциям. Кампанию по борьбе с приписками объявил генсек Андропов, а инструкции плодились как тараканы в недрах всех союзных министерств и ведомств. Около года длилось мое журналистское расследование, пришлось опрашивать десятки экспертов, слать сотни запросов. Вот некоторые эпизоды из статьи «Тайны шифра Ф.1-п», опубликованной в «Социалистической индустрии» 7 июня 1986 года.

...Из приговора Иркутского областного суда: «Подсудимый Александров, злоупотребляя служебным положением генерального директора завода конденсаторов, с целью создания видимого выполнения плановых заданий и получения незаконных премий... организовал систему приписок в государственной отчетности «Ф.1-п», куда вносились искаженные данные о выполнении плана по реализации товарной (валовой) продукции, производительности труда».

Разговариваю с новым генеральным директором Н. Плотицыным. После трудного 1982 года, когда состоялся суд, коллектив оправился, успешно завершил пятилетку, в хорошем темпе начал нынешний год. Заслуги оценены высоко – орденами и медалями, сам Николай Иванович получил орден Трудового Красного Знамени. Радоваться бы. Однако...

– Александров осужден, но отчетность и мы ведем таким же порядком. Выходит, что и меня можно судить за то же самое хоть сегодня... – неожиданно признается генеральный директор.

Что же получается? Если приговор был справедлив, то сделано лишь полдела: виновного наказали, а зло не пресекли, преступление продолжается. Если же признать, что предприятие сейчас отчитывается в рамках закона, то и прежде оно было в таком же положении, и Александров пострадал безвинно. Одно из двух, третьего не дано...

Сейчас уже очевидно, что казус создан самой системой отчетности, при которой возможны прямо противоположные толкования и оценки одних и тех же действий. Вот одна из документально подтвержденных позиций:

«За короткий срок... т. Александров сумел совместно с партийной организацией резко повысить технический уровень производства и качества выпускаемой продукции, 60 процентов ее выпускается со знаком качества. Завод из убыточного превратился в рентабельное предприятие. За 10-ю пятилетку предприятие обеспечило высокие стабильные темпы роста производства и полное выполнение номенклатуры, объем производства вырос в 4 раза».

Это из подписанного министром представления Александрова к ордену Трудового Красного Знамени.

А вторая позиция – уже процитированный приговор областного суда. Какой оценке верить?

Почти одновременно с приведенной выше характеристикой – представлением появился протокол заседания областного комитета народного контроля, где сказано:

«На 1 октября 1980 года на складе ПДО с учетом остатков предыдущих месяцев имелось зарезервированной и не вошедшей в отчетные данные по выпуску валовой продукции на сумму 139,9 тысячи рублей. В бухгалтерских же отчетах эти изделия были показаны в незавершенном производстве в виде остатков».

Зарезервированная продукция – ее можно трактовать как припрятанные готовые изделия для включения в последующие отчеты. А это уже преступление: согласно общему порядку только продукция, выработанная в отчетном периоде, включается в отчетные данные о выпуске. Так в деле появились первые криминальные цифры со многими нулями.

Теперь о том же самом, но под другим углом. Выпускаемая на заводе электронная продукция применяется в изделиях многотысячной номенклатуры. Установить окончательный брак здесь трудно: деталь, имеющая некоторые отклонения от требований текущего заказа, может вполне соответствовать заказу следующему. Поэтому рачительный хозяин отложит эти изделия про запас, а потом, когда потребуются такие типономиналы, доукомплектует ими заказанную партию. Так и поступали на заводе. И в свое время получили добро от ЦСУ РСФСР (ЦСУ – центральное статистическое управление. – Прим. авт.)

Из письма члена коллегии ЦСУ РСФСР В. Карповой от 24.05.87:

«...Готовые изделия, не соответствующие техническим параметрам одного заказа, могут быть использованы другим заказчиком... Поэтому завод не списывает их на технологические потери, а хранит в межцеховом складе до истечения установленного срока хранения. Считать такие изделия готовой продукцией в том месяце, когда они изготовлены, нельзя, так как они в дальнейшем из-за невостребованности могут быть списаны на технологические потери... Исходя из этого, считаем, что завод применяет наиболее рациональный порядок учета изделий и его следует сохранить. Аналогичного мнения придерживается и главк».

Достаточно убедительно. Но это разъяснение утонуло под ворохом многочисленных инструкций, дополнений, уточнений и на выводы суда не повлияло.

Немалую путаницу внес и другой пункт отчетности «Ф.1-п». Продукцию отражали валовую, а ревизия посчитала, что надо было показывать товарную. Что и было судом воспринято как криминал. Лишь в письме от 15.02.86 начальник облстатуправления В. Соколов сообщил прокурору области, что «ранее статуправлением была допущена ошибка, т.е. показатель товарной продукции в указанные годы в бланках «Ф.1-п» не предусматривался, а был показатель валовой продукции».

У злополучного шифра предостаточно и других подводных рифов. Вот целый букет их под общим названием «среднесписочная численность». Известно, что этот показатель – основа расчета производительности труда, уровень которой влияет на премии. В акте проверки, проведенной областными КНК, КРУ и статуправлением в октябре 1980 года, зафиксирован такой криминал:

«Не включаются в среднесписочную численность лица, длительно не работающие по причине прогулов, находящиеся на излечении от алкоголизма и под следствием».

При всем уважении к букве закона, полагаясь лишь на здравый смысл, я бы тоже не стал считать эти «мертвые души» за работников, с какой стати? Но в ходе следствия и суда здравый смысл ни у кого не возмутился, удовлетворились формальным заключением. Лишь нынче, годы спустя, начальник облстатуправления В. Соколов письменно сообщил прокурору, что ревизией 1980 года инструкция истолкована неверно, отсутствующие работники «не должны включаться в списочный и среднесписочный состав работников предприятия».

Вот так вот, пункт за пунктом, я оспаривал в статье приговор суда, разбирая все эти «среднесписочные численности», «нормочасы» и прочие словообразования социалистической экономики. После публикации в Иркутск спешно прибыла представительная комиссия Минфина, ЦСУ, Госкомтруда и других «родителей» многочисленных инструкций. Прибыли они, конечно же, не человека вызволять из тюрьмы, а спасать честь порожденных ими бумажек. Вывод, как и следовало ожидать, был предсказуемый: факты не подтвердились, административно-правовая машина смяла людей совершенно справедливо, согласно инструкциям... Из Москвы последовала грозная команда: автору статьи явиться на коллегию Прокуратуры СССР (как я понял – для публичной порки).

Такой расклад меня не устраивал, и я ответил, что согласен предстать перед грозной коллегией только после опубликования второй статьи, где будет рассказано о тех, кто инспирировал громкое дело, кому оно было выгодно и какими методами велось. Обольщаться не следовало – никого я своими ультиматумами не напугал, при желании строптивого писаку могли прихлопнуть, как надоедливую муху... Но времена изменились. Газета со статьей попала на стол к М. С. Горбачеву и была увенчана его резолюцией: «Внимательно разобраться. Принять все меры к недопущению подобного впредь». В Иркутск была немедленно направлена комиссия партийного контроля ЦК КПСС, которая после месяца работы не только подтвердила факты и выводы газеты, но обнаружила и другие вопиющие нарушения законности. Александров был реабилитирован, а многие должностные лица лишились своих постов.

Позже мне довелось беседовать с Михаилом Сергеевичем, и я ему напомнил, как он спас меня в восемьдесят шестом году. Горбачев этот случай запамятовал. Подумаешь, судьба какого-то там директора, какая-то судебная ошибка... К сожалению, в России на протяжении десятилетий и столетий ничего не меняется: жизнь человеческая ничего не стоит, а Закон власти по-прежнему рассматривают как то дышло, которое можно развернуть в любую сторону...

• Расскажите об этом своим друзьям!