Жили-были Шубины в Иркутске |
06 Декабря 2021 г. |
В Иркутске на улице Лапина находится один из первых деревянных домов города – 1781 года постройки. Он пережил большой пожар 1879 года, пожар 1997 года, а в 2007 году все-таки сдался: частично выгорел и с тех пор стоял в запущенном виде. О его жителях, семье Шубиных, долгое время не было ничего известно, и вот занавес тайны приоткрылся – волею случая. Эту жуткую историю о нашей иркутской большой и дружной семье Шубиных мне довелось узнать ещё в 2006 году. Меня она сильно поразила, и я записала её в тетрадь. Мне пришлось волею судьбы познакомиться с дочерью репрессированного в 1941 году иркутянина Шубина Иннокентия Петровича. Её зовут Лидия Иннокентьевна Шубина (по мужу Оленина), она приехала из Волгограда в семидесятидвухлетнем возрасте на свидание с Иркутском. Об этом свидании она мечтала с двенадцати лет. А толчком к поездке стала телевизионная передача «Прогулки по России», где показали родной Иркутск, дом-памятник предков Лидии Иннокентьевны с табличкой «Дом Шубиных. Исторический охраняемый памятник. Девятнадцатый век». «С великим волнением, с трепещущим сердцем просмотрела я всё это, – рассказывала Лидия Иннокентьевна, – а длился показ Иркутска считанные минуты. Но всё в душе у меня перевернулось, и желание побывать в Иркутске, спрятанное в уголке сердца, вдруг выплеснулось наружу, доведя меня до полуобморочного состояния. А когда я немного пришла в себя, то уже точно знала, что поеду в Иркутск. Я поняла, что должна побывать на родине в конце жизни, увидеть всё своими глазами, найти свой отчий дом». И тут Лидии Иннокентьевне попалась на глаза газета «Здоровый образ жизни» с моей заметкой о деревне, где я живу, о земле-кормилице, о том, как мы с мужем лечимся народными средствами и травами. Лидия Иннокентьевна написала мне письмо-просьбу приютить её на время свидания с Иркутском. Я ответила ей приглашением, завязалась переписка. Лидия Иннокентьевна написала мне три письма, в которых она поведала мне о своей семье, о своей жизни в Иркутске, когда ещё был жив её отец. Первое письмо от Лидии Иннокентьевны я получила в феврале 2006 года, а в конце июля встречала поезд «Волгоград – Улан-Удэ». Каждый день, пока гостила у меня в деревне Лидия Иннокентьевна, я внимательно слушала её рассказы о жизни семьи Шубиных. «…Уничтожили всех родственников отца, братьев Шубиных: Николая Петровича, Феодосия Петровича, жену и дочь Феодосия тоже расстреляли; затем – Акранида Петровича, Павла Петровича, Ольгу Петровну. Бабушка, Шубина Антонина Ефимовна, не вынесла такого горя и бросилась в Ангару с моста, когда забрали последнего сына, моего папу. Её тело нашли через несколько дней и быстро похоронили, не раскрывая гроб». Рассказывала Лидия Иннокентьевна эту жуткую историю, глядя куда-то вдаль, видимо, призывала свою память подсказать ещё что-то из того, о чём рассказывала ей мать и друзья её отца… Вспомнив и смахнув слёзы, Лидия Иннокентьевна снова рассказывала: – Мы были «врагами народа», все нас боялись, сторонились, не общались ни с кем из нашей семьи и ни в чём не помогали. Старшего брата моего, Шубина Леонида Иннокентьевича забрали на войну, он сгорел в танке под Ярославлем. Младшая сестрёнка Оленька умерла в три года и пролежала мёртвая всю зиму во дворе, так как никто не хотел помочь её схоронить, как ни просила мать об этом близких соседей и знакомых. Мы жили большой дружной семьёй в большом доме по улице Железнодорожной (потом выяснилось – по 3-ей Железнодорожной). Нас было семь человек: бабушка, папа, мама, братья Леонид и Юра, я и маленькая Оля. Папа работал на электростанции. Он был добрым, мягким человеком, очень любил нас, детей. Мама очень любила наряжаться, она была красивая в молодости, ходила в театры, в кино, в гости. Мы оставались с бабушкой, которая хорошо готовила и вкусно нас угощала. Старший брат Лёня работал на Иркутском заводе тяжёлого машиностроения имени Куйбышева. Младший брат Юра упал на лёд, ударился головой и вскоре умер в больнице. Когда Оли ещё не было, папа водил меня в рощу, в институт Штамма (я предполагаю, что ныне это курорт «Ангара»). Мы часто ходили в парк на «Циклодром», катались на качелях, на лошадях; летом там было очень много цветов. С Лёней мы ходили купаться на Иркут. С мамой там полоскали бельё, даже зимой возили его на санках. На тех же санках катались с горы – от школы вниз, ведь тогда машин почти не было… Наутро мы с Лидией Иннокентьевной встали пораньше, ведь нам предстояло найти её отчий дом на улице Железнодорожной. Я объяснила ей, что Железнодорожных улиц много – семь или восемь, и нам предстоит порядком походить по ним. Но желание Лидии Иннокентьевны было непоколебимо. И мы начали свои поиски с улицы Второй Железнодорожной, советуясь со старыми людьми и углубляясь дальше в сторону улицы Чайковского. Уже подустали порядком. Мы шли по улице Кайской. И вдруг моя Лидия Иннокентьевна радостно встрепенулась, стала быстро оглядываться и почти закричала: – Таня, Таня, мы нашли, вот моя улица! Вот по этой дороге я ходила в школу! А вот здесь стоял наш дом, – Лидия Иннокентьевна показала на площадку, огороженную железобетонным забором, где велось строительство высотного здания. Она подошла вплотную к стройплощадке, встала на колени, опершись на меня, взяла горсть земли, и, поцеловав, разрыдалась… Какими словами передать то, что творилось при этом в душе бедной женщины? Со слезами выливалась из её сердца боль, скопившаяся за многие годы. Я попыталась её утешить, дала попить воды, когда Лидия Иннокентьевна поднялась с колен. Затем мы подошли к дому напротив, ещё не снесённому, постучали. Вышла молодая женщина. Когда мы объяснили всё, она позвала то ли мать, то ли тётю, та узнала Лидию Иннокентьевну, они обнялись… И снова слёзы, и снова воспоминания. Воспоминания… Сколько их ещё было у Лидии Иннокентьевны… Однажды мы с ней поехали от вокзала на трамвае в центр города. Трамвай въехал на мост и встал – видимо, поломался. –Таня, это какая-то мистика, – сказала Лидия Иннокентьевна. – Как раз на этом месте моя бабушка от горя бросилась в Ангару… Через несколько минут трамвай тронулся, в открытое окно повеял прохладный ветерок, как бы возвращая нас в настоящее время… «Когда арестовали папу в 1941 году, мы остались втроём: мама, я и Оленька, ей было 3 годика. Мы пошли с Оленькой в баню. Выйдя из неё, мы решили посидеть на крылечке, оно было бетонное. Оля простудилась, заболела корью и умерла, потому что лечить было нечем, и кушать тоже было нечего. Сестрёнка всю зиму пролежала во дворе дома, так как никто не хотел помочь схоронить её, – снова и снова вспоминала Лидия Иннокентьевна эту жуткую историю. – Это уже происходило в Затоне, так как дом родительский конфисковали. Приехали две грузовые машины, сгрузили всё до последней мелочи, увезли большую библиотеку дяди Коли. Осталось только то, что было на нас. А нас выгнали на улицу. Мама увела нас в Затон, там мы нашли приют в бараке, где была уйма клопов. Соседи дали кое-что из постели и одежды. Мама пошла работать в речной порт, вытаскивала брёвна из Ангары, сильно заболела. Потом её поставили работать на судах – ремонтировать их, красить и так далее. Нам очень помогал выжить капитан Андрулайтис. Меня устроили в школу, хоть и не везде хотели принимать дочь врага народа. Однажды зимой или ранней весной мы с мамой шли по льду Ангары, и я провалилась в полынью. Мама закричала, попыталась меня вытащить, но не могла. Это увидели пленные японцы, работавшие в порту. Один молодой японец быстро подбежал и вытащил меня. Мама долго благодарила его. Однажды к нам в затон пришёл папин друг и сказал, что в Иркутске нам оставаться опасно, нужно куда-нибудь уехать и никому не сообщать, куда. И как-то ранним утром 1946 года пришли папины друзья, посадили нас в товарный поезд и отправили из Иркутска, как оказалось, навсегда. Мне было 12 лет. Мы уехали к тёте в Сочи. Мама устроилась работать на курорт санитаркой, потом буфетчицей. Я училась в школе. Мама часто ссорилась с сестрой, та была вечно всем недовольная, злая женщина. Мама выпросила маленькую комнату на курорте, а сама однажды уехала в Москву. Приглянулась богатой паре отдыхающих и они забрали её как домработницу с собой. А я осталась одна. Мне было 14. Конечно, тётке я была не нужна. И я поехала искать маму. Не помню, кто мне дал денег, я села на поезд и поехала, не зная, где живёт мама. По дороге я познакомилась с девушкой-москвичкой, и она пригласила меня первое время пожить у неё. Однажды эта подруга принесла мне красивое пальто, наверное, дорогое и сказала, что его нужно продать, а деньги разделить пополам. Я согласилась, так как мне не на что было питаться. Пальто продали, деньги поделили. А на следующий день пришла милиция и стала нас допрашивать. Следователь сказал мне, что если я расскажу, откуда взялось это пальто, то он меня сразу же отпустит. Мне шёл шестнадцатый год. И я рассказала, что знала. Меня осудили на 6 лет заключения. Я попала в колонию с заключёнными, в основном торговыми работниками. Там меня научили шить, я зарабатывала деньги, участвовала в художественной самодеятельности, пела в хоре, в ансамбле выступала. Я была сыта, обута, одета, и эти 6 лет я вспоминаю, как жизнь в раю. Нигде и никогда я не жила лучше, чем в заключении. Это парадокс, но это горькая правда, такой была у меня жизнь на воле. Вот так прожила я свою жизнь. И единственной отдушиной на протяжении этих горьких лет была для меня мечта: побывать на родине, в Иркутске. И вот, наконец, моя мечта исполнилась, и теперь я могу умереть со спокойной душой». В течение месяца, пока гостила у меня Лидия Иннокентьевна, она поведала мне почти всё о своей жизни. Она рассказывала мне о себе и когда мы собирали грибы в лесу, и вечерами, когда, управившись со всеми делами, я присаживалась отдохнуть на скамью возле дома, а Лидия Иннокентьевна устраивалась возле меня, всё восхищаясь красотой природы, тишиной и чудным воздухом. Мы побывали с Лидией Иннокентьевной у Вечного Огня, прочли все фамилии погибших иркутян на мемориальной доске, но имени брата Лидии Иннокентьевны, Шубина Леонида, сгоревшего в танке, мы не нашли. Я думала – вот погиб парень в бою за Родину, сгорел заживо, а помнит о нём только одна сестра да этот Вечный Огонь. Но память народа не сожжёшь, не уничтожишь. Народ вечно будет помнить и хорошее, и плохое. Когда мы ездили с Лидией Иннокентьевной по делам, мы побывали в отделе по охране памятников культуры и истории Иркутска. Когда мы нашли этот дом, вошли в отдел и объяснили, кто мы, вернее, что Лидия Иннокентьевна – дочь Шубина И. П. – у сотрудниц был настоящий шок, они смотрели на нас, как будто мы свалились с Луны. Понемногу, придя в себя, они выслушали Лидию Иннокентьевну, записали её рассказ, сообщили ей, что дом Шубиных является охраняемым памятником. Они подарили Лидии Иннокентьевне фотографию дома и с великим облегчением (я заметила) проводили нас. Мы сходили к этому памятнику девятнадцатого века, к дому, где жила семья Шубиных: дедушка, бабушка, братья и сёстры отца. Они были патриотами своего города, жили активной жизнью, посещали революционные кружки, были знакомы с Кировым, т. е. Сергеем Мироновичем Костриковым, который с осени 1908 по 1909 жил в Иркутске, восстанавливал революционное подполье после разгрома 1906–1907 годов. Время было суровое в Иркутске, как и по всей России. Сергею Мироновичу приходилось скрываться от слежки, скитаться. Какое-то время он проживал в доме Шубиных, соблюдая конспирацию, затем сменил квартиру. Иркутское подполье социал-демократического центра оживало. С. М. Киров с помощью революционно настроенных рабочих смог восстановить партийную работу в Иркутске. Во избежание нового ареста Сергею Мироновичу пришлось покинуть Сибирь. Вот кто такие были Шубины. И за это они все поплатились своими жизнями.
|
|