На Малый Курунгуй. Размышления в пути

«Правда – в памяти, у кого нет памяти, у того нет жизни». Валентин Распутин

Об этой поездке на охотничью заимку с Валерием Алексеевичем договорились давно, он даже назначал день, но грянули холода – стали ждать, когда хоть немного отпустит. В начале марта оттеплело резко, на асфальте заблестели проталины, и в сквере на высокой березе пробует голос синица, и по тому, как долго она повторяет одну и ту же ноту, мне подумалось, что ей нравится, как она поет.

Сколько было в жизни моей поездок за грибами, за ягодой, на рыбалку, на охоту, по прочим путям – невозможно сосчитать, как и не вспомнить всех названий рек, деревень и поселков, которые проезжал, и названий мест, в которых останавливался, и случалось, что, возвращаясь после трудного или неудачного похода, зарекался: всё, хватит, и в златые горы не пойду. Но при первом же зове начинал в азартной суете и спешке собирать рюкзак, а тайный голос зудил: лишь бы не сорвалось…

С Валерием Алексеевичем Поповым мы знакомы несколько десятков лет. Бывал у него и на заимке, знал, куда едем, и принял приглашение с волнением: была в этой поездке необычайная и радостная цель. Накануне он прислал по электронной почте фотографию охотничьего зимовья, на котором почти во всю стену был помещен цветной баннер, а на нем, как на экране, собравшиеся в поход знакомые ягодники с ведрами: Валентин Распутин, Альберт Гурулёв, его жена Светлана Витальевна, Константин Житов, Валерий Алексеевич, его жена Светлана Викторовна. Под фотографией дата: август 2014, то есть тот год, когда Валентин Григорьевич последний раз приехал в Иркутск. И мне вдруг отчаянно захотелось туда, где я тоже мог быть в то время, но не получилось.

Накануне вечером созвонились с Валерием Алексеевичем, он человек точный, сказал, чтобы я был готов, в восемь тридцать заедет за мной. Я ждал машину на параллельной моей улице Степана Разина: там транспорт движется в нужном направлении и проще выбраться из города. Прождал я около получаса, машины ползли сплошным потоком, уже хотел было звонить, но увидел замигавшую поворотными огнями машину.

– Пробка – почти не двигались, – объяснил водитель Сергей Петрович Пермяков.

Я затолкал под ноги телескопические удилища и пристроил пакет с зимними подергушками. Вчера был у Светланы Витальевны, она отдала удочки нашего товарища Альберта Семеновича Гурулёва, которые ему больше никогда не понадобятся.

Я оставил три у себя, на память, а остальные решили с Валерием Алексеевичем увезти на заимку:

– Возьми, может, кому-нибудь пригодятся. Туда иногда забредают рыбаки с Лены – разберут.

За городом набрали скорость и примерно часа за полтора за разговором долетели до Баяндая. А для Алексея, внука Валерия Алексеевича, время показалось еще короче, чем нам: он тихо, притулившись в уголок, дремал.

Дороги земные как ленты памяти: едешь и, казалось бы, выветрившееся навсегда и забытое становится явью: вот и поворот на Ольхон, далее по правую сторону – череда позных (непременно тормозили, чтобы перекусить), а через трассу – небольшая гостиница, в ней мы ночевали, когда приезжали в поселок с презентацией книги Альберта Гурулёва «Остановиться и… оглянуться».

«Порой говорят, что в жизни ничего нет случайного и все события предопределены высшим разумом или исходят из предыдущих помыслов и поступков человека. И еще: если стремишься к чему-нибудь, думаешь об этом упорно, то это сбывается. Да так оно и есть. Так мне видится и наша с Валентином последняя совместная поездка в лес-тайгу, прощальная с матушкой природой. Он еще не знал о своей очередной, уже неодолимой болезни, угнездившейся в нем, он узнает о ней месяц спустя, но провидение, будем считать, знало и явило милость, предопределив поездку.

Последние несколько лет мы прикидывали махнуть на старые лесные тропы, к ночному костерку, но все как-то не получалось: относительно ближние места, на поездку к которым хватило бы двух-трех дней, опустошили пожары, путь к дальним наглухо перекрыли прожитые годы. Но все равно мечталось. Из Москвы, где Валя обычно переживал зиму, он позванивал:

– Ну погоди, летом мы обязательно с тобой куда-нибудь поедем.

Я хорохорился, поддакивал ему и говорил, что и сам смогу сесть за руль своей «Нивы», и если ехать без спешки и с отдыхом, то сможем добраться до самых распрекрасных мест.

– Ну да, ну да, – соглашался Валя.

И так несколько зим-лет. Но наконец нужные врата открылись, и поездка состоялась. И не куда-нибудь в абы какое место, лишь бы был лес и первозданность, а на настоящий охотничий кордон, утайливо разместившийся неподалеку от верховий реки Лены. И предложил эту поездку давний наш друг Валерий Алексеевич Попов, предложил в самый нужный момент, словно услышал глас свыше». Альберт Гурулёв.

«Остановиться и… оглянуться»

Качугский район давно стал для меня родным. С 1970 года в Бирюльке жил мой старший брат Георгий, потом переехал в Качуг и жил там до своей кончины в 2021 году. За пятьдесят лет был ли какой год, когда я не приезжал в Качуг, не помню. Иногда обитался там с весны до поздней осени, плотничал – «дикой» бригадой рубили жилые двухквартирные дома, строили летник в Исети, в самом поселке надстраивали второй этаж милиции, в ПОХ[1] возводили бетонный гараж; два сезона промышлял заготовками кедрового ореха и брусники.

По молодости почти каждые выходные приезжал или прилетал в Качуг (самолеты летали регулярно, а билет стоил ровно пять рублей): зимой на загонную охоту, а осенью – на «утинку». Летом, когда удавалось вырваться из города, днями и ночами бродил по Лене и Манзурке со спиннингом, «щукарил», а ночами «на мыша» вываживал из темной, как мазут, воды хищных упирающихся ленков.

Так получилось, что с Валентином Григорьевичем вместе мы ни разу не ездили в эту сторону. Осенью 2014 года могли с ним оказаться в этой поездке, но не случилось. Ольга Владимировна Лосева на годовщине ухода Валентина Григорьевича сказала мне: «Он сожалел, что тебя не было с нами». Я храню в заветной памяти эти прощальные слова.

Земля, по которой он ходил здесь в ту последнюю осень, не просто участок территории, не только трава, и кусты, и деревья, ободрившие его душу, но и часть памяти о нем, совестливом, искреннем, нежном и верном сыне отечества своего, родной ему природы, от которой он брал только то, что она отдавала безболезненно и без ущерба: он не рыбачил и не проливал крови в азартной охоте – может быть, потому, что не хотел причинять ей боль.

…Подъезжаем к Никилею, селу в Качугском районе, Валерий Алексеевич напоминает Сергею Петровичу подъехать к дому Анны Григорьевны, вдове его друга Валерия Ивановича Лазарева: когда бы ни ехал мимо, обязательно навещает Анну Григорьевну Лазареву. Вытаскиваем из машины коробки, пакеты. Валерий Алексеевич поздравляет с весенним праздником. Не забывает, заботится. И эта черта его характера распространяется на всех, кто находится рядом.

Гурулёв и Распутин

С Альбертом Семеновичем нередко ездили на Лену, а в двухтысячные поездки стали регулярными. Останавливались в Качуге, у моего брата Георгия, а потом и в Кистенёва, где он купил домишко и подолгу там жил. В эту деревню невозможно не влюбиться с первого взгляда. Прикрытая со всех сторон лесистыми холмами долина с достаточными лугами и покосами, перерезанная единственной улицей, прижавшейся к Лене и повторяющей ее изгибы с островами и заводями, а внизу по течению – чудом сохранившийся дремучий темный ельник: не извел его топор бездумного покорителя природы, и всепоглощающий огонь не тронул его. Альберт Семенович полюбил эту деревню и даже ходил, присматривал подходящую избушку – так, на всякий случай.

Он подружился с моим братом и иногда наведывался к нему и без меня. «Нивой» чаще управляла его жена Светлана Витальевна, Альберт Семенович к тому времени редко садился за руль, разве что на пустынных загородных гравийках. Бывали они со Светланой Витальевной и в Верхоленске, на одно лето даже снимали там дом. Об этом у него есть удивительно нежный рассказ «День поминовения» в книге «Осенний светлый день», последнем прижизненном издании.

Валентин Распутин и Альберт Гурулёв познакомились в студенческие годы в Иркутском госуниверситете, и в дальнейшем их жизненные пути шли рядом – в одном городе, в одной писательской организации, в одном прозаическом цеху. В одном автомобиле они преодолели тысячи километров по таежным дорогам и немало прошли пешим ходом по ягодным тропам. И в истории сибирской литературы они будут стоять рядом не только по биографическим данным, но и по поэтической возвышенности их редких дарований.

Любимыми местами для ягодных набегов была Тункинская долина и Качугский район, где они бывали чаще, чем в других местностях, – и та и другая отразились в их рассказах: у Валентина Распутина – «Под небом ночным» с посвящением «Моим друзьям – ягодникам Альберту Гурулёву и Николаю Есипенку», у Альберта Семеновича – в воспоминаниях о Валентине «Остановиться и… оглянуться». Для них походы в тайгу были не развлечением или отвлечением от обыденности, а чем-то большим, что наполняло и творчество и жизнь освежающе животворящим смыслом.

В письме от 27 июля 2008 года Валентин Григорьевич пишет Гурулёву:

«Эх, Алик, жимолость мы уже пропустили, а ведь уже и голубица подошла, скоро и черника с брусникой. Трепачи мы: сколько годиков собираемся в Тунку на наши былые владения – и задницу оторвать не можем. Я на днях извернулся, поглядел на свою… а она уж побеги дала, в землю просится. А ведь одна поездка, самая пустая-распустая – это не менее года жизни. Костю[2] привязывать не надо, он уж никуда не убежит. Еще два-три года – и мы с тобой уж из машины не вылезем. Позор!

А нынче опять, похоже, ничего не получится. Я, быть может, ненадолго приеду, да ведь впопыхах тем паче не соберемся.

Это я взвыл, сидючи в Москве. Взвоешь! Не приведи Господь на лето остаться здесь».

И еще две строки из другого письма, от 3 декабря 2011-го: «А я себя не могу простить, что в нынешнее лето, урожайное, кажется, на всё, что только в природе существует, так никуда не сходил и не съездил. От того, быть может, и хандра».

***

«Правда – в памяти, у кого нет памяти, у того нет жизни». Валентин Распутин

В долгой дороге нашей Валерий Алексеевич рассказал об одной из встреч с Валентином Распутиным:

«Валентин Григорьевич приезжал к нам часто, вначале в Харбатово, а потом, когда я переехал в Качуг, заезжал ко мне и туда. Любил он неторопливо посидеть у костра, ухи похлебать, по ягоды сходить. Спокойно, по-обыденному проходило наше общение, но мы знали, чувствовали, что там, у реки и в лесу, рождались новые сюжеты больших произведений. В разговорах с простыми людьми он брал вдохновение для своих рассказов и повестей. С людьми он был спокойно-внимательным, вслушивался даже не в слова, вслушивался в души, в неторопливую жизнь, в людские судьбы. Человек на селе живет весь на виду и ждет от собеседника, чтобы душа оголилась в разговоре той же открытостью. А в Распутине была и открытость, и сострадание, и простота была, и величие. Как он к людям, так и люди тянулись к нему. Своеобразный магнит душ. Общение с Валентином Григорьевичем несло общий душевный подъем, заряжало жизнью и творческим светом. Я очень ценил наше общение и всегда понимал, что общаюсь с незаурядным человеком.

Запомнился мне вот такой случай. Как-то в начале девяностых поехали мы с Валентином Григорьевичем, женой моей и друзьями Ощепковыми двумя семьями по ягоду. Сам Валентин Григорьевич ягоду брал с удовольствием, скоро, чисто, гордился этим, всегда показывал, какая она у него хорошая и отборная. В тот год брусника уродилась на славу. Часа за три набрали уже по ведру и начали подтягиваться к машине. Валентин Григорьевич вот только что был рядом – и вдруг его не стало. Мы начали волноваться, все собрались, только его нет. Кричим. Не отзывается. Разбрелись искать.

Валентина Григорьевича обнаружил Виктор Константинович Ощепков. Смотрит – идет писатель по лесу, с полным ведром довольно быстро, но не к машине. Виктор Константинович обрадовался, что нашел, побежал к нему. Бежит, кричит, зовет, машет. Валентин Григорьевич слышит, но слова, отражаясь от деревьев, приходят с другой стороны, сбивают его с правильного направления, и он продолжает быстро идти, но в обратную сторону. Виктор Константинович понял, что кричать бесполезно, замолчал, но прибавил еще больше хода. Писатель приостановился, не слыша окликов. А через некоторое время уже и увидел Виктора Константиновича.

После того еще долго очень рассказывали весело и эмоционально, как догоняли друг друга, как бежали. Оба запыхались. До вечера не могли угомониться, смеялись, шутили над произошедшим, вспоминали разные случаи с эхом, тайгой.

Назавтра тем же составом поехали на речку Манзурку. Там уже спокойно ловили рыбу, готовили уху, таежный чай из чаги. На костер мужики харбатовские подтянулись. Сидели до вечера, пока комар не проснулся. Говорили, говорили, и мы, и мужики, и Валентин Григорьевич. Хорошо было, и спокойно, и интересно, вроде бы и о простом речь вели, а складно получалось в тот день.

Последний раз я звонил Валентину Григорьевичу, когда он уже сильно болел. Он мне так и сказал: «Звони мне, Валера, всегда звони. Вот приеду летом, сходим еще по ягоду». Но больше мы не сходили. Не стало Валентина Григорьевича, и никто мне так и не заменил этого общения. Иногда рука тянется набрать его номер, преследует чувство, вынесенное из того леса. Кажется, что просто он, как тогда, потерялся в лесу. И это чувство временности происходящего не отпускает. Все кажется, что он где-то тут, рядом, и мы его скоро найдем».

***

«С Валерием Алексеевичем мы познакомились больше тридцати лет назад. Не помню уже, по какому случаю мы – Валентин, я и Костя Житов, без которого не обходилась ни одна поездка в Качугский район, – оказались в Харбатово, где Валерий Алексеевич успешно возглавлял крепкий совхоз. И оказались в его гостеприимном доме. Из того вечера до сих времен помнятся открытое дружелюбие хозяина, его интересные рассказы об осенней рыбалке на местной речке, которые меня волнуют-греют до сих пор.

Наши жизненные линии пересекались с Валерием Алексеевичем не часто, но каждая встреча была душеподъемна, памятна. Валерий Алексеевич работал уже в районном центре. Как-то, оказавшись в его доме, посетовали, что опоздали нынче сбегать за синей ягодой – голубицей, и хозяин дома тут же предложил «ликвидировать этот пробел»:

– Ничего не опоздали. Завтра с утра и поедем. Мне самому давно хочется в лесу побывать.

Качугский район хоть и рядом с Иркутском – всего-то две с половиной сотни километров, – но сильно уж тяготеет к северу. Морозы там на особицу сибирские, лето запаздывает чуть ли не на две недели – вот и ягода вызревает позднее.

Был костер, было прокопченное на кострах черное ведро, в котором варился час тому назад добытый глухарь. Валя, как обычно. был молчалив, но по всему – по отдельным репликам, по выражению лица – было понятно, что ему уютно среди зелени леса, у костра, под высоким синим небом». Альберт Гурулёв. «Остановиться и… оглянуться».

Бирюлька

От Иркутска до Бирюльки можно добраться двумя путями: один длиннее, почти 300 км, ведет через Качуг; по другому, не доезжая поселка, можно свернуть вправо и сократить километров 30. А от Бирюльки до охотничьей базы примерно 25. И если подвести итог моей арифметики, то до конечного пункта нашей поездки получается около 300 км.

Мало что изменилось в Бирюльке. Но жизнь идет. На перекрестке свежий сруб красуется янтарными бревнами. Без крыши, но близкий к завершению, стоит не в линию с улицей, а наискось. Оказалось, как пояснил егерь Сергей Горбунов (он с рождения живет здесь), и прежняя изба стояла так же, и новые хозяева оставили расположение таким же, как при родителях. Недалеко от дороги храм возвышается – новый, небольшой, с сияющими золочеными маковками. Спрашиваю у Сергея, кто храм строит.

– Женщина какая-то из Иркутска, Маргаритой зовут, а фамилию не знаю.

Пока ехали через деревню, я выискивал глазами узнаваемые места. Добрый десяток лет не был здесь. Помнится, последний раз с племянником поздней осенью ехали на рев, и надо же, случай – уже сквозь деревья показались первые бирюльские дома, а справа, метрах в пятнадцати, увидели изюбря, он спокойно стоял, свернув голову в нашу сторону. Племянник затормозил, мы начали резво доставать зачехленные ружья – изюбрь резко сорвался с места и наперерез машине вверх по склону скрылся в чаще.

Вспомнилось, как с Бирюльки начинались мои путешествия в Чанчур и далее, на исток Лены, с Владимиром Петровичем Трапезниковым, старшим инспектором Верхоленского лесничества Байкало-Ленского государственного заповедника: один раз ехали по зимнику на его машине, а летом и осенью – на лодке. Он, выбираясь из Чанчура в Иркутск, лодку оставлял у своего знакомого в протоке.

***

Рядом с дорогой поля, заросшие молодым сосняком. Снегу за зиму выпало много, солнце ясное и яркое, но даже на южных склонах еще нет вешних проплешин.

«Когда-то здесь пахали, сеяли, убирали урожай», – подумалось мне.

– Как плотно зарастает, не надо никакими лесопосадками заниматься: в природе все мудро устроено. Надо только от огня беречь, – это Валерий Алексеевич.

– А что, на земле-то уже некому здесь работать?

– Да есть еще работники, берутся, пытаются поднять, да не у всех получается. Одного желания работать мало, землю любить надо.

Валерий Алексеевич окончил Иркутский сельскохозяйственный институт, вся его жизнь связана с крестьянским трудом. Работал директором совхоза в Харбатово, избирался мэром Качугского района, депутатом Законодательного собрания, в 90-е годы входил в состав депутатской фракции «Аграрная партия России». В наше время – генеральный директор акционерного общества «Облагроснаб».

До Малого Курунгуя – таежная дорога, высоко накрытая снегом, примятая лесовозами, в рытвинах, ямах и колдобинах, виляет по горному склону. Через какое-то время слева и справа стали попадаться кормушки – небольшие в форме навеса сооружения с дощатым настилом в форме ящика примерно на высоте метра, устроенного так, чтобы не засыпало снегом. Зимой животным трудно копытить, добывать подножный корм, поэтому в охотничьих угодьях принято подкармливать лосей, изюбрей, косуль, зайцев и даже птиц. Здесь этим занимается егерь Сергей Горбунов. Валерий Алексеевич внимательно отмечает, сколько сена в кормушках, почему где-то мало, где-то больше, интересуется численностью копытных. За его строгостью чувствуется знание и внимание к деталям.

Когда-то внизу, на повороте Лены, ютилась деревушка Курунгуй – от нее осталось запущенное кладбище в полтора десятка могилок да поля, успевшие зарасти. Еще недавно кто-то пытался здесь крестьянствовать, построил крепкую избу на две половины, распахал землю, но со временем бросил это занятие. Охотники, рыбаки заприметили, наезжают, ночуют в дармовой гостинице: и печка есть, и нары, и крыша над головой. Поминают хозяина добрым словом.

Подъезжаем к заимке. Между деревьев возникают зимовья, и первое впечатление, что в лето въехали: большие как в музее полотна, на них зеленые деревья и знакомые лица, улыбающиеся навстречу.

Выгружаем из машины рюкзаки, спальники, продукты и прочий скарб, распределяем в зимовье. Через недолгое время подъезжают качугские друзья Валерия Алексеевича – мэр Качугского района Евгений Владимирович Липатов, депутат думы Качугского района Алексей Алексеевич Чаджинов, предприниматель Александр Валерьевич Семёнов, фермер Олег Валентинович Черкашин, водитель Сергей Петрович Пермяков, заместитель директора АО «Облагроснаб» Сергей Владимирович Горбунов.

Дорога была не близкой и не легкой. Без всякой команды сразу же включаемся в подготовку обеда, кто-то хозяйничает у весело потрескивающей печи, кто-то гремит тарелками у стола, кто-то нарезает хлеб, кто-то приносит дров, кто-то идет растапливать баню.

В застолье вспомнили и восточный календарь и китайский новый год, уже наступивший, хотя у нас еще весна не чувствуется, вспомнили и международный женский день и, конечно же, то, что март дважды распутинский месяц, Валентин Григорьевич и родился и окончил свой путь в один и тот же календарный день.

Звучали воспоминания тех, кто познакомился с Распутиным и Гурулёвым во время посещений заимки, и тех, кто был знаком с ними долгие годы.

***

Кому-то может показаться странным сохранять память о достойных людях на отдалённой от суетных городов охотничьей заимке. Согласен, что это непривычно, и, кто знает, может быть, это единственное подобное место на нашей земле. Но эта идея тем и хороша, что она созвучна душевному настрою, характеру, образу мыслей и чувств бывавших здесь, находивших здесь покой, утешение и уединение писателей Альберта Гурулёва и Валентина Распутина. К тому же рыбаки и охотники ближе к живой природе, чем горожане, и более способны к поэтическому осмыслению жизни. Большинство классиков русской литературы были или рыбаками, или охотниками, а некоторые и теми и другими, и это неслучайно. Ещё важно, что инициатива эта осуществилась не государственными органами, а является, можно сказать, народной, читательской, а это бывает не часто. Валерий Алексеевич любил книги Валентина Распутина, любил его как человека, родившегося в крестьянской семье в отдалённой деревне, как и он сам, а потому схожего с ним по характеру.. И сегодня он приготовил в подарок всем откликнувшимся на его приглашение книгу воспоминаний Альберта Гурулёва о Валентине Распутине «Остановиться и… оглянуться».

Сам Валентин Григорьевич относился к своему почитанию равнодушно, а иногда даже раздражённо. Один пример. В год своего семидесятилетия Валентин Григорьевич не собирался приезжать в Иркутск весной, как это бывало обычно. Геннадий Гайда, несмотря на то что юбиляра не будет в городе, начал уговаривать всех, кто должен участвовать в вечере, посвящённом Распутину, провести вечер без него, аргументируя тем, что его творчество принадлежит народу и народ должен решать. Валентин Григорьевич, когда ему кто-то сообщил об этом, мог бы отнестись спокойно: проводят – ну и пусть. Но тщеславия не было в его характере. Получаю от него рукопись нового рассказа в журнал «Сибирь» и записку: «Здравствуй, Вася, до меня дошли слухи, что вы с Гайдой собираетесь устраивать мой юбилейный вечер, так вот, никакого вечера быть не должно. Посылаю новый рассказ в журнал. Если вы вечер не отмените, то мой рассказ в «Сибири» публиковать не надо. В. Распутин».

Пришлось отказаться от затеи.

***

«Ну а теперь о поездке в тайгу в августе 2014 года, – вспоминает Альберт Гурулёв. – По своей радости, по своей эмоциональности она мало отличалась от многих предыдущих, но она была особенной – последней. Прощальной. Но кто об этом знал?

Хорошо уезжать из города в лес-тайгу, в места, где нет уже привычных дорог, где истаивают в дали дальней, будто их и не было вовсе, городская суета, городские заботы. Так и кажется, что и болезни остались позади, не сумев угнаться за быстрым бегом внедорожника по асфальту, и тем более, когда машина ввинчивается в лесные заросли, как обронённая иголка в стог сена.

Валерий Алексеевич знал, что предложить на этот раз уставшему от недугов Валентину. После долгого пути по самодельной лесной дороге, через урёмы и чащи, где деревья в иных местах, словно древнегреческие Сцилла и Харибда, поджидают самобеглую коляску и лишь шофёрское мастерство спасает бока машины от царапин, а то и вмятин, открылась вырубка и несколько небольших рубленых домиков. Чуть отдышавшись от несколько утомительной дороги, чуть оглядевшись, мы поняли, в какое чудесное место прибыли. Стойбище угнездилось на взлобке небольшой продуваемой – даже комаров я там не помню – гривы. В центре поселения – навес и стол для совместной трапезы. Почти рядом кострище, укреплённое камнями, охваченное с трёх сторон скамейками, а с четвёртой – крутой склон с видом на соседнюю гриву. Место отдыха и раздумий. И надо всем этим – тишина, подчёркнутая лёгким пошумливанием ветра в вершинах дерев, да далёкая успокаивающая дробь труженицы желны.

Через час уже собрались у костра. Ещё светло – день только клонится к вечеру, – ещё тепло от предзакатного солнышка, от пляшущих свой рыжий танец языков огня, и душа нежится в тишине, тепле и покое. Валя, как обычно, молчалив, затаён даже, но по всему – по готовности мимолётно улыбнуться, по желанию «подвеселить» костёр, сбегать обочь за дровишками – видно, что жизнь его радует.

А место для таёжного скита действительно хорошее, вдалеке от проезжих дорог, от всего того, что мы называем цивилизацией. Отсюда, если по прямой, не так уж и далеко до истока Лены, а там и до самого Байкала рукой подать; а если идти на север, то вынырнешь из тайги, если повезёт, где-нибудь около бамовских разъездов, оставив в неведомой стороне редкие деревни.

…Горит костёр, летят искры в тёмное небо, на душе тепло и светло. Много ли человеку надо!

Утром – радость. День пробился сквозь вершины деревьев сухой, ясный. Откуда-то на свет божий выбралось ушастое племя кроликов. Обыкновенных, домашних. Даже удивительно: тайга, а тут кролики. Вчера мы их не видели, а сегодня они – повсюду. Валя тихо улыбался всей этой пасторали. А кролики вроде бы и домашние, но с таёжным навыком к жизни: не схарчил бы кто, ухо надо держать востро. Даже к человеку недоверие имеют – на всякий случай. Едва заметив опасность, тут же скрываются в узких лазах под домами. Там они в безопасности.

После завтрака – за ягодами, за синей ягодой, как называют её некоторые, за голубицей. Радость большая. Сколько уже лет прошло, как не промышляли таёжный урожай?! Много, и считать – только расстраиваться. Собрались быстро. Чего медлить – только подпоясаться. Валерий Алексеевич нас без егеря не отпустил. У егеря на плече карабин. Мало ли кто может встретиться на ягодниках. А здесь в ближних околотках бродит медведь, разоряет муравейники, приглядывает за лесным населением – козами, изюбрями, – не пора ли кого из них на харчи пустить. Беспорядков, особенно от пришлых, не потерпит. Порядки устанавливает сам. Так что без егеря – никак.

До ягодника недалеко: спуститься в распадок и подняться на соседнюю гриву. Путь тропой обозначен.

Какое это, оказывается, счастье идти не шибко торной тропой, ощущать под ступнёй жёсткие переплетения корней деревьев, чувствовать уступчивую мягкость мха. Душа истосковалась по таёжной воле, и теперь даже естественные неудобства радуют. Правда, недолго, до первой усталости. Но ведь радуют!

Год на ягоду выдался не шибко урожайный, но это не расстраивает. Да и не за добычей мы пришли сюда. А тут всё есть, что сейчас нам надо: дивный воздух, ощущение душевного покоя, ну и ягода для не ленивых тоже есть. Вот она. Наклоняйся, бери. Трудно наклоняться – становись на колени. Устал – ложись под ягодный куст, собирай лёжа. Но это я больше про себя, Валя держится молодцом, лишь изредка привстанет на одно колено. Старая таёжная закалка.

В тот последний поход за голубицей мы собирали ягоду почти до обеда. И дольше бы поработали на таёжной плантации, но было принято коллективное решение: работа работой, а обед по расписанию. Тем более что к обеду нас ждали. Успокоили себя надеждой, что отдохнём часок и вернёмся на ягодную гриву.

Обед – он и есть обед. После обеда хочется отдохнуть – полежать. Тем более заявила о себе притаившаяся в мышцах усталость, и мы потянулись на лавочке к костру, довольно легко дав самих себя уговорить на безделье. Валя снова принялся подкармливать костёр, а потом даже нашёл в себе силы поискать окрест грибов. Но грибов не было.

– Вот и свиделись мы с тайгой.

Прощай, радость!»

[1] ПОХ – промыслово-охотничье хозяйство

[2]Константин Житов, неоднократный участник ягодных походов

• Расскажите об этом своим друзьям!