Притяжение севером (часть 10) |
05 Января 2022 г. |
Главы из книги кинодокументалиста Евгения Корзуна.
Колымское устьеЛет десять не был я в Заполярье. И вот представилась возможность снова побывать на этих широтах, вдохнуть северного ветра. Поселок Черский по масштабам тех мест довольно приличный населенный пункт. Некоторые улицы покрыты бетонкой. Много пятиэтажек хрущевского образца. Весь поселок вытянулся вдоль печально прославившейся реки Колымы. В этом месте она до четырех километров ширины, смотрится сурово и могуче. Собираемся снимать Иннокентия Петровича Кочкина, егеря местного заказника. Человек он общительный, любит быть в центре внимания. «Солист». Когда выпьет, обнаруживает недюжинные способности режиссера: – Будете снимать, чтобы все походило на саму жизнь, – директивно напутствовал он, – а то поставите перед камерой, как истуканов, и снимаете, смотреть противно. (Это он насмотрелся программу «Время» и других подобных.) Мне не нравится, что вы ставите всех, как деревянных … Я сказал, «что такую пропитую рожу вообще снимать не буду». – Ну, и улетай к е… фене… Ты меня при всех оттянул… В общем, поговорили… Слава богу, время сборов закончилось, и пьянкам конец. Мы загрузились в вертолет «Ми-8», уселись. Вертолет медленно пополз по бетонной полосе, а затем как-то незаметно оторвался от земли и поплыл над тундрой. Монотонность гула двигателей убаюкивала, и я задремал. Открыл глаза к концу пути. Кочкин, как охотничья собака, следит за зверем, следил за маршрутом нашего полета с настороженностью и волнением. Вертолет снизился, сел. Мы быстренько выгрузили свое шмутье. Здравствуй, речка (тут говорят виска) Большая Чукочья! Большая ЧукочьяС Кочкиным на Б. Чукочьей уже несколько дней. Он оказался гостеприимным хозяином, отзывчивым человеком. Целый день вертится по хозяйству: добывает, убирает, варит и еще нам помогает организовать съемки. Он как заведенный. Впечатление, полученное от него в Черском, постепенно отошло назад. По-прежнему рассказывает байки, по-прежнему в центре внимания, солирует, и это даже интересно. Живем в 14 километрах от побережья Ледовитого океана. От нашего зимовья виден мыс Чукочий, где река Большая Чукочья растворяется в водах «Студеного моря». Ездили в гости к одному рыбаку на виску Эмосковейму, так называется эта речушка, впадающая в Б. Чукочью. Угощали нежно-розовым вяленым гольцом, очень вкусным! К этому рыбаку приехал киномеханик с передвижкой и привез фильм «Маленькая Вера». На Большой земле мне так и не удалось посмотреть эту картину. А вот здесь у черта на рогах увидел фильм в небольшом зимовье с пятью зрителями. Сняли эпизод «приезд киномеханика», где наш герой был одним из пяти зрителей. Два месяца тому назад я ходил по улицам Бостона и Нью-Йорка. Теперь здесь, в тундре, это кажется сном. Вместо небоскребов – плоская тундра, а вместо элегантных автомобилей – дюралевые лодки с затоптанными сидениями, холодный ветер и стаи диких уток, гусей то и дело на бреющем полете обгоняют или пересекают наш путь. Еще предприняли небольшую экспедицию на побережье Восточно-Сибирского моря. Кочкин решил показать нам каньон, в котором зимой белые медведицы устраивают снежные берлоги для того, чтобы принести потомство. Удивительно красиво и таинственно смотрится береговая громада мыса. Издали можно принять ее за каменную скалу, но берег состоит изо льда и ила. В летнее время лед постепенно тает, и грунт ежеминутно то здесь, то там с шумом обрывается вниз. Кочкин рассказывал, что подле этого мыса находили бивни мамонта. Мы тоже пошли вдоль берега с надеждой увидеть торчащий бивень, но не повезло… Наша вылазка по ощущениям была подобна просмотренному фильму. Мы побывали на краю российской земли; впечатление очень сильное! Казалось, что вон там, где-то внизу под этим мысом, как 300 лет тому назад, вдруг появятся кочи русских первопроходцев, осваивавших новые русские землицы. Мимо этого мыса на восток прошел и Семен Дежнев со товарищи и открыл пролив между Азией и Америкой. И хотя это знают все, но не вспомнить об этом, стоя на мысе, невозможно. Так же, как невозможно оторвать взгляд от серой арктической дали, в которой было столько трудов, трагедий и радостных открытий. Через четыре часа мы оставили этот берег. Я был благодарен Петровичу за организацию небольшого путешествия. Осталось несколько фотографий, напоминающих наш вояж. Лодка уносила нас обратно к зимовью. Я оглянулся: черный силуэт мыса быстро удалялся, напоминая своими очертаниями гигантского мамонта… На побережье съемки были закончены, и мы перелетели на 250 километров южнее на кордон Лакеевский. Он стоит при впадении виски Лакеевской в Колыму. Почему эта виска получила такое название, объяснения не нашел. Место, надо сказать, живописнейшее – высокий берег, поросший низким корявым листвяком. Прямо из зимовья просматривается ширь Колымы. Рядом извилистая речушка – та самая Лакеевская. Так что с магистральной Колымы по виске можно подъезжать к самому зимовью. Одно плохо, каждый званый и незваный может заехать и в отсутствие хозяина взять что ему любо. Место обжитое: зимовье с большими сенями, сарай для хранения горюче-смазочных материалов, баня, коптильня. Вот здесь, между баней и сенями, в пятнадцатиметровом промежутке, весной Петрович убил белого медведя. Я читал в журнале, что белого медведя видели плывущим в 300 километрах от кромки льда, но чтобы белый медведь заходил так далеко вглубь материка, слышать не приходилось. Этот медведь прошел 250 километров и оказался в тайге. Недалеко от зимовья он учуял запах рыбы и пришел поесть. Петровича не было. Зимовье и оставленную Петровичем рыбу сторожил его кобель. Собака не испугалась, более того, вступила с медведем в неравный бой. Медведь собаку задавил и сожрал, затем принялся за рыбу. Вот после этой трагедии через сутки появился Петрович в обществе корреспондента газеты «Известия» Лени Капелюшного. На Лакеевскую они ехали на грузовой машине по льду Колымы. Машина заглохла недалеко от зимовья. Небольшое расстояние Петрович предложил пройти пешком. Спасло стечение обстоятельств: медведь не мог их увидеть, потому что Петрович и Леня поднимались к зимовью с Колымы по крутому берегу. Там идти тяжеловато, по всей видимости, они не разговаривали, двигаясь друг за другом, поэтому никаких звуков медведь не мог слышать. Когда они поднялись и шли к зимовью, медведь был за зимовьем, и тут он учуял, что кто-то есть. Стал нюхать воздух и пошел на запах. Мишка сделал шага четыре-пять, не больше. В это время Петрович, вставляя ключ в скважину висячего замка, случайно выглянул из-за сеней и увидел его. Он стоял от Петровича в каких-то 12-15 метрах, подняв нос кверху, нюхая воздух… Медведь стоял к Петровичу задом. Это было решающим обстоятельством. У Петровича было мгновение скинуть из-за плеча карабин. А если бы они с медведем увидели друг друга одновременно, то никаких шансов на спасение у Петровича и Лени не было бы. Петрович скинул карабин и через секунду выстрелил. Медведь развернулся и пошел на выстрел… Еще через секунду последовал второй выстрел,.. и грязно-белая туша рухнула в шести-семи метрах от ног Петровича. Передние и задние лапы до сих пор висят на углу бани. Медведь был средней величины, но все равно лапы 50 размера производят должное впечатление! Холода на Севере приходят разом. В середине сентября уже на реке забереги, а лужи промерзли насквозь. Ночные температуры опускаются с каждыми последующими сутками все ниже. Лимиты нашего времени и пленки исчерпаны. Расставаться с Петровичем не хотелось. Он оказался таким хлебосольным, все умеющим человеком… Но время пришло. Прощай, Колыма! По приезде домой я разобрал негативы, сделанные там, напечатал и выслал фотографии Петровичу. От него пришло большое письмо. Так мы стали обмениваться письмами. Очень хотелось снова побывать на Колымской земле. Я предложил нашей студии снять спецвыпуск о жизни оленеводов Приколымья. Тема не новая, но имеющая свой экзотический колорит, тем более что Колымский регион освещался крайне редко. Редакция согласилась, и я весной 1990 года снова прилетел в Черский. Петрович посоветовал поехать в десятое стадо. Это было наиболее, на его взгляд, цивилизованное и хозяйственное семейство, представляющее собой бригаду оленеводов – чукчей. Я еду к чукчам! Сразу вспомнились анекдоты, которыми мы потешаемся по сей день. Но все, что в этих анекдотах рассказывается о чукчах, я, к счастью, ничего не нашел, говорю как очевидец. Они оказались ничуть не глупее нас, а кое-чему можно у них и поучиться. Глава семейства рода Нутэндли Егор Андреевич – человек обстоятельный, мастеровой. Он сделал просторную, вдвое шире обычной, ярангу, стоящую на двух санях. Легковые крытые нарты меня просто поразили. Сидишь в них, как в кабине автомобиля, не дует. Передние и задние полозья раздельны. Они крепились не жестко, а на узких сыромятных ремнях, каждая лыжина независима, как колеса автомобиля. Сами нарты тоже имели ременный крепеж и при движении «играли», гася тряску. Такого экипажа для езды на оленях, мотаясь по Северу, я нигде не видел, хоть и исколесил весь Таймыр и другие места… На этих нартах и встретил меня Егор Андреевич у ледовой дороги на Колыме, чтобы увезти в свое стойбище. На этот раз нарты тащили не олени, а новенький «Буран», несколько дней тому назад выигранный на оленьих бегах. Хозяйка яранги Акулина Афанасьевна – женщина, видимо, с характером, домовитая, под стать Егору Андреевичу. Говорит на четырех языках: юкагирском, чукчей, якутском и русском. Ничего общего в этих языках нет, это понять надо! Кстати, об именах. В дальних уголках у народов Крайнего Севера сохранилась традиция называть родившихся детей русскими именами, пришедшими сюда с первыми служивыми казаками. Многие чукчанки и юкагирки стали женами русских землепроходцев. Родившееся от смешанного брака потомство отец называл так, как называли при крещении в России. Вот и дошли до нас совсем юные Афанасии, Фени, Акулины, Авдотьи и Параскевы. Там не вдруг-то встретишь Майю, Клару, Маргариту или Виолетту. У Акулины Афанасьевны и Егора Андреевича взрослые дети. Их старшая дочь Варвара жила в соседней яранге с двумя малышами, но без мужа. Как она устраивала свою жизнь, спрашивать не стал. Во второй приезд на Колыму снял киножурнал, посвященный жизни этого семейства, но самого главного события года, кораля, не увидел. Оно, к сожалению, произошло до моего приезда. Если взглянуть в словарь, слово «кораль» означает загон для скота. На Севере кораль – разделение оленьего стада на время отела. Но перед разделением все стадо окружают импровизированным коралем из палаточной ткани, затем быков выпускают, а важенки остаются. Пока идет отел, быки и важенки пасутся отдельно. Когда телята подрастут, стадо вновь воссоединяется. Это самое тревожное время у оленеводов… Полакомиться только что родившимися телятами, когда они еще не в состоянии быстро бегать, – большой соблазн у волков. В ту весну стая волков из десяти особей напали на маточное стадо и задавили двух важенок. Пастухи организовали облаву на быстроходных буранах со стрельбой и погоней. В результате трех волков убили. Напуганная стая разбежалась, а пастухи усилили круглосуточную охрану. Я понял, что на колымском материале можно сделать документальный фильм, потому что жизнь этого семейства чукчей самодостаточна. Здесь и работа, и любовь, и праздник, и будни – все есть… и плюс еще экзотика. По приезде домой я рассказал о замысле режиссеру Володе Эйснеру. Ему тоже эта мысль пришлась по душе, но тут началась перестройка. Мы ушли из штата студии на вольные хлеба. Поездка на Колыму могла быть осуществлена только за собственные деньги. Весной 1992 года мы все-таки нашли возможность прилететь в Черский, но из-за отсутствия денег слишком поздно. Уже шел отел, а кораль был в воспоминаниях. Опять Петрович помогал организовать нам поездку в стадо. Сняли мы с грехом пополам, но большое количество цветной пленки отечественного производства ушло в брак. Правда, она и была-то не первой свежести, и возникло разложение эмульсии. Из оставшегося материала сделать картину не представлялось возможным. Тема семейства Нутэндли осталась нереализованной, это давало шанс когда-нибудь вернуться на Колыму. (От редакции: фильм о семействе Нутэндли Евгений Корзун впоследствии все же снял – главу книги об этом мы опубликовали в № 51 за 2021 год.)
|
|