Притяжение Севером

От редакции: Сегодня мы начинаем публиковать главы из недавно вышедшей книги известного сибирского кинооператора-документалиста Евгения Алексеевича Корзуна «Кинохроникер» о его работе в 60-х годах прошлого века на Крайнем Севере. Надеемся, что живое повествование автора о людях и природе этого сурового края не оставят читателя равнодушным.

Первое свидание с Арктикой

Мое знакомство с Крайним Севером произошло в апреле 1960 года на Таймыре. Киношная судьба забросила меня в Заполярье за 69 параллель. Это было потрясающее, ни с чем не сравнимое впечатление. Тяга бывать в тех местах осталась на всю жизнь. Я восемь раз забирался в Арктику. Прошел весь Северный морской путь от Певека до Мурманска. Приземлялся в архипелагах Северная Земля и Медвежьи острова, кочевал с оленеводами по таймырской и колымской тундре. Снимал в свирепые морозы бурильщиков, разыскивающих нефть на Таймырской земле. Бывал на тех широтах во все времена года: в полярную ночь с волшебными северными сияниями и леденящими ветрами, в бесконечный летний день, с незаходящим солнцем и миллионами комаров. В общем, Север знаю не из рассказов очевидцев, а испытал его на собственной шкуре и скажу: снимать в экстремальных условиях – не мед пить!

Первый раз в Арктике. Даже сказать страшно! Глазам своим не верил, что стою на берегу Ледовитого океана. Это было в августе 1960 года на острове Диксон в Карском море. Серые мокрые дни, похожие один на другой. Черные угловатые камни всех размеров повсюду. Одноэтажные и двухэтажные бараки, стоящие в каком-то хаотичном беспорядке. Улицы грязные, слякотные, с торчащими из-под земли камнями. В общем, столько романтичных мечтаний об Арктике, и в результате такая будничная реальность… Но все-таки Арктика!

Через несколько дней жизни и работы на острове разнеслась весть о том, что скоро к Диксону подойдет ледокол «Ленин», первое судно на атомном топливе. Это был его пробный рейс после ходовых испытаний. Ледокол на Диксоне ждали, но говорили о нем с оттенком какой-то секретности, что ли. И наконец-то в туманной дымке появился, теперь уже позабытый, силуэт первого атомохода. Он встал на якорь довольно далеко от острова. На атомоход никого не пускали. Нам все-таки разрешили посетить судно, снять его стоящим на рейде. Нас встретил капитан Павел Акимович Пономарев, начавший свой профессиональный путь еще в начале двадцатых годов. Мы ходили по палубам, поднимались на мостик, разговаривали, душа была переполнена через край. Я до сих пор вижу картину нашего пребывания на ледоколе. Надо понять то время, то отношение, к окружавшим тогда нас ценностям…

Где-то во второй половине семидесятых годов меня занесло в Заполярье, в Дудинку. Стоял декабрь с оттепелями и частой пургой. К двенадцати часам дня ночное небо в его южной части розовело, как будто обещая рассвет, но каждый раз быстро гасило зарю, не дав ей разгореться. Город и окрестная тундра снова погружались в полярную ночь. Морской порт в тысячах огней. Прожектора, установленные на портальных кранах, то и дело поворачивались, освещая маршрут поднятого груза. Казалось, что это живое существо во вселенской тьме, а стрелы кранов, словно смычки в симфоническом оркестре, выводят свою, им только ведомую, музыку. Можно сколько угодно смотреть и смотреть…

Я прошел по трапу на борт судна. При входе меня встретил висящий на переборке большой портрет, написанный маслом. На нем был изображен человек в морском кителе с нашивками на рукавах, множеством орденов и медалей. Лицо моряка-орденоносца показалось мне знакомо. Пока шел к каюте капитана, эта мысль не оставляла меня, но я так и не мог припомнить, кого напоминает это колоритное лицо. В каюте капитана у меня разговор был короткий, и на прощание я признался, что человек на портрете уж очень похож на кого-то из моих знакомых. Капитан разъяснил:

– Это Павел Пономарев, знаменитый капитан. Он первый принял атомоход «Ленин», провел судовые испытания и пустил его в жизнь. Наше судно носит его имя.

На шхуне «Нерпа»

После съемок на атомоходе мы искали материал, который бы по фактуре своей был экзотичным и содержательным. Выбор был невелик: полярные станции, полярная авиация, ледовая проводка судов. Эти темы все-таки иногда освещались. А тут у стенки диксонского морпорта мы увидели небольшое по морским меркам суденышко. Это была парусно-моторная шхуна «Нерпа» архангельской приписки. Выяснили, что на ней в арктических водах охотники промышляют белух. Это то, что надо! Мы пошли разговаривать с капитаном этой шхуны. Он без всяких колебаний принял нас на борт. Ранним утром шхуна отвалила от диксонского пирса и взяла курс к месту промысла. «Нерпа» ходила вдоль берегов Таймыра, охотники высматривали добычу. Поморы издревле занимались этим промыслом. Раньше из белух топили жир, делали свечи, все добытое шло в дело, а в наше время этому жиру, говорят, находят применение в парфюмерии. На шхуне народ был грубый, горластый, матерщинный и прямолинейный. Первые два дня мы ходили впустую, охоты не было. Уже все истории, анекдоты, приключения из своей и чужой жизни были рассказаны друг другу на десять рядов. Истомившаяся душа требовала деятельности или развлечения. Мне эта обстановка все время что-то напоминала… Потом я понял. Наверное, вот так же маялись бездельем пираты, когда долго не было «работы». Наша шхуна очень напоминала пиратское судно.

Высокие мачты с гиками, парусами, канатами, шкотами, выбленками и прочей оснасткой; постоянно смотрящий в бинокль охотник, который выглядывал в морской дали фонтанчики плывущих белух. Но их, к сожалению, все не было.

На судне две женщины. На них с желанием и некоторой надеждой устремлены все мужские глаза. Обе женщины плотно заняты и в нерабочее время. Большинство мужчин жили с мечтой о будущих ласках на берегу после морской страды. Одной женщине, наверное, было не больше тридцати, другой чуть-чуть за сорок. Молодая убирает в каютах комсостава, накрывает стол в кают-компании, та, что старше, – кок. Тогда я для себя ее определил как пожилую. Молодая по долгу службы хозяйничает в каюте капитана, невзрачного, можно даже сказать, плюгавого мужичонки. Он, пользуясь своей властью и каким-то неписаным законом, на зависть команде, проводит с ней время в неформальной обстановке. К ней, вроде, никто не должен больше прикасаться, кроме хозяина главной каюты, но, по всей видимости, ей приходилось уступать еще одному-двум-трем проворным и настойчивым охотникам. Участники этого действа делали вид, что ничего подобного не происходит. Другие, не без зависти, на это реагировали по-разному…

К пожилой никто не приближался, наверное, это было опасно, потому что она общалась с главным механиком, мужиком крупным и басистым. На судне человека, занимающего эту должность, называют «Дед». Она себя держала довольно независимо. В общем, у них сложилась «крепкая судовая семья», хотя у механика наверняка было свое береговое семейство.

Наша шхуна продолжала блуждать вдоль серых берегов Таймыра. После обеда команда обычно спускалась в кубрик подремать, перекинуться в картишки. Я увидел, что два охотника стоят наверху в центре кормовой надстройки и как-то заговорщицки наблюдают за нижней частью палубы. Потом я узнал, что один из них случайно засек, как молодая «нырнула» в каюту капитана. Они махнули мне рукой, дескать, поднимайся к нам. Я поднялся, но там ничего не происходило. Один тихонько сказал: «Стой и смотри…»

Через какое-то время внизу медленно приоткрылась дверь каюты капитана, оттуда высунулась женская голова. Убедившись, что на палубе никого нет, женщина вышла из каюты и, поправляя волосы, пошла к левому борту. Сверху, словно из уличного радиодинамика, раздался простуженный голос охотника. Он заорал: «С легким паром! Ха-ха-ха-ха!»

Время шло, однажды зазвучал сигнал «боевой» тревоги. В старинные времена на парусных судах в таких случаях подавались две команды: «Свистать всех наверх! По местам стоять!»

Из каюты выскочил капитан, тут же на мостике появился старпом. Они вместе с вахтенным штурманом в бинокли старались определить, сколько особей составляет стадо. Вот тут я убедился, что морские охотники похожи на пиратов, что в них живет пиратское нутро. Быстро, но без суеты и лишних движений команда захвата снаряжалась к «бою». Сетки в вельбот, карабины за спину. Вельбот мгновенно был спущен на воду. Охотники делали все четко и без разговоров, каждый знал свое место. Чистые пираты! Такая же ожесточенность, жажда успеха в деле. На море была небольшая зыбь. Вельбот то поднимало к верхней кромке палубы, когда легко можно поставить ногу на банку, то опускало его вниз. Если прыгнешь в вельбот, уходящий вниз, можешь сломать ногу. Надо точно в долю секунды, когда вельбот наверху, вскочить в него. Охотники делали это просто ухарски.

Обычно зашедших в небольшую бухту белух запирали поставленными стальными или капроновыми сетками. Затем пугали их разными способами, а они, убегая от преследования, попадали в сетки и становились добычей. На этот раз сетки, поставленные в узком выходе из бухты, не доставали дна. Там, видимо, было углубление, в общем, лазейка. Я с высоты скалистого берега наблюдал, как белухи затравленно, нервно ходили кругами по бухте, чувствуя опасность. Вдруг большинство особей, нырнув, исчезло. Сначала я думал, что нырнувшие белухи находятся на глубине, где их не видно. Время шло, они должны были появиться на поверхности воды, чтобы вздохнуть, но их не было. Только три оставшиеся продолжали ходить кругами. Скорее всего, одна из нырнувших белух увидела пространство между сеткой и дном. Она повела за собой все стадо к этой лазейке, и все оказались на воле. Почему не пошли с ними эти трое, не знаю. Когда обнаружился побег, поднялся такой яростный мат с колоритными жестами, взглядами, что мне казалось, охотники сейчас друг друга перестреляют.

Несчастных белух стали загонять в сети. Видел, как одна пошла на сетку, проскочила ячейку, но ее широкий хвост, как у всех китов, не дал ей уйти. Сначала она рванула ловушку, та была прочна, и белухе оказалась не под силу. Тогда она развернулась в обратном направлении, ее голова вошла в соседнюю ячею. Белуха начала так биться, стараясь высвободиться из стальных пут, что над сеткой образовался клокочущий водяной бурун. Это продолжалось, пока у белухи не кончился запас воздуха, а всплыть на поверхность ей не позволила сетка… Наблюдать, как мучится и умирает живое существо, – зрелище не из приятных…

Мне казалось, что охотники испытывают чувство удовлетворения от того, что белуха наконец-то поймана и «успокоилась». В конце концов, это порождает черствость, ожесточенность, грубость. Не зря же у меня возникло чувство схожести этих людей с пиратами до того, как увидел их в деле. Две оставшиеся никак не хотели идти в сетку. Может быть, погибающая белуха подала сигнал опасности, беды? Охотник с карабином сначала застрелил одну белуху, потом другую. Вельбот вошел в бухту, охотники зацепили добычу за хвосты и отбуксировали к шхуне.

Когда я появился на судне, животные уже висели головами вниз. С них во всю длину тела снимали полосы жира. Охотники большими ножами, заточенными у каждого на свой манер, орудовали профессионально и споро. На них были резиновые костюмы, обильно обрызганные кровью. Палуба тоже была вся в крови, будто здесь только что произошла поножовщина…

Через несколько дней парусно-моторная шхуна «Нерпа» снова подошла к Диксону. Промысловикам нужно было получить почту, кое-что купить, высадить нас. Затем их путь лежал на запад. Они одни без помощи ледокола прошли Карское море, двигаясь сюда, к Диксону, так же вернулись обратно.

(Продолжение следует.)

• Расскажите об этом своим друзьям!