- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Как с «отцом народов» прощалась толпа: воспоминания участника событий |
| Николай Пирогов, lgz.ru |
| 16 Марта 2023 г. |
|
О похоронах И.В. Сталина, которые прошли в Москве 70 лет назад, 9 марта 1953 года, через четыре дня после его кончины, написано много. Авторы, как правило, смотрят на событие как бы со стороны: видели, слышали, читали, некоторые даже пытались участвовать в церемонии прощания. Мне довелось увидеть всё из толпы людей, прошедших опасный путь по улицам Москвы до Колонного зала Дома союзов, где был установлен гроб с телом И.В. Сталина.
Кончина Сталина всколыхнула страну. Мы, молодёжь (мне тогда исполнилось 16 лет), имели своё представление о Сталине. Мы не были запуганы репрессиями, не испытывали страха, связанного с его именем. Году, по-моему, в 1949-м, на пике популярности Сталина, в нашем пионерлагере произошёл такой случай. Уборщица вымыла у нас пол и застелила проход между кроватями пожелтевшей бумагой. Оказалось, на ней портреты членов политбюро, и мы полдня ходили по изображениям Молотова, Сталина, других вождей. Вожатый сказал, что так поступать нельзя, ведь это портреты руководителей. Никакой трясучки от страха не было, просто собрали бумагу и сожгли в печке. Авторитет Сталина во время войны был огромный. В домашних застольях первый тост был за Сталина, за победу. Это воспринималось так же естественно, как верующему перекреститься на образа. Нас, старшеклассников 46-й московской школы, собрали на траурный митинг. Сначала слушали по радио трансляцию выступлений соратников Сталина. Первым выступал Маленков. Говорил тяжело, с паузами. Чувствовалось, как трудно ему это даётся. Затем Молотов не говорил, а буквально рыдал. Содержание их речей я не запомнил, зато начало выступления Берии запечатлелось: «Пусть не думают враги советской власти, что со смертью Сталина...» Говорил он чётко, ясно и твёрдо. И, надо сказать, вселил уверенность: власть в надёжных руках, сталинский курс не изменится. Затем директор школы объявил, что для прощания со Сталиным мы организованно пойдём в Колонный зал Дома союзов. Построились во дворе школы и уже почти вышли на Смоленскую площадь в том месте, где сейчас стоит величественное здание МИДа. Внезапно к директору подбежала запыхавшаяся секретарша и передала ему, как потом выяснилось, указание Фрунзенского отдела народного образования отправить школьников по домам. Оказывается, начались беспорядки. Стали расходиться. Я стоял в шеренге с Морозовым и Темниковым – ребятами, мне мало знакомыми, хотя и учились в одном классе. Переглянулись, Темников и говорит: «Ни х... не случится, пройдём и без школы, кто запретит?» Матом он изъяснялся виртуозно, чем гордился. Его слова подействовали на нас мобилизующе. Решили, что сами дойдём до Колонного зала и простимся со Сталиным. Трудности начались почти сразу. Люди шли плотной массой. Это были неорганизованные граждане, решившие, как и мы, дойти до Колонного зала. Увидев людской поток, сворачивающий с Садового кольца на Арбат, мы поняли, что ситуация не столь проста, как казалась вначале. Договорились держаться вместе. С немалым трудом удалось вклиниться в быстро движущуюся лавину людей. В середине Арбата шествие замедлилось, ограниченное с боков кордонами солдат на грузовых автомобилях, стоящих впритык друг к другу. Впереди – плотная людская стена, сзади – медленно, но мощно, расползаясь вширь и заполняя пустоты, напирает подходящая толпа, усиливая давление и спрессовывая людей. Если до этого мы крепко держались за руки, чтобы не потерять друг друга, то теперь задача стала другой – не дать себя раздавить. Изо всех сил руками отжимали соседей, чтобы можно было дышать хотя бы на полувздохе. Каждый действовал сам, вскоре толпа растащила нас в разные стороны. Давка была жестоким испытанием. Очень многие уже на Арбате отходили в сторону. До армейских автомашин сделать это было ещё возможно, хоть и нелегко. Почти все, кто попал в коридор, образованный военными грузовиками, выбраться из него уже не могли. Я не пытался уйти в сторону. Меня спрашивают, зачем подвергал жизнь опасности – из-за любви к Сталину? Многие, и я в том числе, считали, что начавшаяся давка – дело временное, что вот-вот наведут порядок и всё будет нормально. Никто не мог предположить, что угроза жизни буквально через какой-то час станет реальностью. И ещё одно соображение нужно учитывать. Похороны Сталина организовывались как массовое мероприятие. Торжественное, важное – да, но всё же именно мероприятие, проводимое по правилам. Я жил в атмосфере всеобщего поклонения вождю, и, конечно, его кончина воспринималась мной как общенародное горе. А попасть в Колонный зал – дело чести, как спортивное достижение. Похожие цели ставят, например, альпинисты, когда стремятся покорить вершину. Ну, а теперь о том, что видел и пережил на этом пути. Правда, где, на каком месте произошло то или иное событие, могу указать только приблизительно. В условиях борьбы за выживание было не до того. Шли мы по Бульварному кольцу в сторону Петровки. Движение толпы подчинялось каким-то странным законам. Были минуты расслабления, когда можно было более-менее свободно дышать. Но вдруг откуда-то нагнеталось напряжение и то там, то здесь раздавались вопли людей. Военные установили грузовики метров за десять – двенадцать от домов, и в таком узком русле катилась человеческая река. Толпа давила обессилевших людей о борта машин. В основном страдали женщины. У них не хватало сил сопротивляться. Лично видел трёх пострадавших. Помочь им было невозможно. Тела покалеченных людей какое-то время держались прижатыми к машинам, а потом медленно сползали вниз. В середине людского потока было трудно, но, конечно, безопасней, чем с краёв. У стен домов сопротивляться давлению было полегче, чем у грузовиков, однако и здесь были жертвы. Каждый выступ на доме, даже малозаметный, представлял опасность. На моих глазах пожилой человек, прижатый к фигурному цоколю дома, вдруг захрипел и обвис, опустив руки. Внутри толпы давление достигало такой силы, что, даже поджав ноги, человек оставался на том же уровне, не опускаясь ни на сантиметр. Мужчина с большим кожаным портфелем стоял на чугунном обрамлении осветительного столба, держась за него попеременно то одной, то другой рукой, перекладывая портфель в свободную. Хрипло просил солдат в грузовиках: «Ребята, помогите! Ребята, помогите!» Просил, видно, давно, потому и охрип. Ему отвечали: «А что мы сделаем?» От столба до машин было метров пять. Кто-то из толпы заорал: «Ремни свяжите, балбесы!» Ремни связали, бросили конец мужчине и вытянули его прямо по головам людей в машину вместе с портфелем. Ещё один бедолага стоял на отливе цоколя дома и держался рукой за оконную раму первого этажа там, где должна была быть форточка, скорее всего им же и оторванная. Как его туда занесло, на что он надеялся и чего хотел – понять трудно. Толпа продолжала ползти вперёд, как ледник, шлифуя ложе, по которому двигалась, заполняя встречающиеся на её пути пустоты. Стоны, ахи, охи, крики, проклятия уже никого не трогали. Вдруг послышались глухие звуки откуда-то снизу. Вскоре толпа подвела меня к открытому канализационному колодцу, а там, скорчившись, сидел человек, прикрывая голову руками, и кричал что-то непонятное. Я видел, как на голову бедному сидельцу грохнулся здоровенный дядька в кирзовых сапогах и как он отчаянно, с силой отталкивался от всего, во что упирался ногами. А опорой служили руки, плечи и голова человека в колодце. При этом мужик одновременно подтягивался вверх, руками хватаясь за одежду тех, кто находился рядом. Ему удалось спастись. Меня пронесло по краю колодца. На мгновение я увидел окровавленные руки несчастного, которыми он закрывал голову. Через некоторое время из середины медленно, с натугой движущейся толпы меня отжало к её правому краю. И тут случилось неожиданное – изогнутая людскими телами металлическая труба, защищающая большую витрину магазина, вдруг сломалась, и людской поток заполнил помещение, с треском выбив стекло. Кто-то пострадал: слышны были крики. Меня почти сразу втащило через огромный проём в магазин, это была булочная. И ещё повезло: острый край торчащего стекла прорезал бок войлочного ботинка, не задев ногу. Хлеб, который был на полках, быстро растащили и стали выбираться на улицу. Это оказалось непросто. Кто-то громко разъяснил, что может нагрянуть милиция. Это добавило сил и энтузиазма. В результате небольшой группе, в которой был и я, удалось вырваться из булочной. Однако помещение не освободилось, и толпа впрессовывала туда всё новых людей. А нас, кому удалось вклиниться в толпу, понесло дальше.
После магазина смертоубийственная давка продолжалась ещё часа полтора, но воспринималась легче. То ли люди пообвыкли и приобрели «боевой» опыт, то ли ещё что-то сработало, но появилась возможность, хоть и в давке, по-прежнему отжимаясь от соседей локтями, о чём-то говорить. Возмущались властями, не организовавшими святое дело прощания с любимым вождём, выражали надежду, что всё-таки дойдём до Колонного зала. В какой-то момент наступила тишина, слышно было только сопение людей. И я решил помяукать. Трудно объяснить, что это было – глупость или озорство. Скорее всего – сдали нервы. Мяукнул всего несколько раз. Раздались крики: «Какая сволочь кошку притащила?» Шутка могла кончиться плохо, ведь нервы у всех были на пределе. Спасло, что кошачьи звуки я умел издавать совершенно незаметно. Давка закончилась около полуночи. Где-то сзади перекрыли движение, и нас уже никто не подпирал. А метров за сто впереди перегородили дорогу автомашинами, перед которыми выстроили солдат. Обидно было: головную часть толпы пропустили, а нам по мегафону несколько раз прокричали, чтобы немедленно расходились. Настрадавшиеся люди, прошедшие, без преувеличения, смертельные испытания, не думали уходить. При электрическом освещении хорошо разглядел и себя, и других. У меня на полупальто не осталось ни одной пуговицы, воротник с одной стороны надорван на треть, на обоих ботинках – только обрывки шнурков и большая прорезанная стеклом дырка на правом. Опустился на снег, полежал немного, оклемался. Освободилось место на бульварной скамейке, сел и стал разглядывать окружающих, слушать разговоры. Многие оказались в гораздо худшем положении, чем я. Напротив меня сидел дед и из одного валенка делал два: отрeзал голенище перочинным ножом и прилаживал его к ноге с помощью бечёвки. Три женщины сооружали и ремонтировали обувь. Одна перематывала на голой ноге шаль, которая стала безобразно грязной, на второй ноге сохранился резиновый ботик. Две другие из подсобного материала мастерили замену потерянной обуви: рвали для этого широкими полосами подолы то ли юбок, то ли платьев. Всего в нашей прорвавшейся группе женщин было немного, не более десяти. Рядом несколько иногородних оживлённо и громко разговаривали. Настрой у всех один – дойти до Колонного зала. «Я с-под Киева приехал. Был в Москве и не простился с отцом?! Кто ж меня поймёт?» – говорил украинец, здоровый, крепкий мужчина. Вырвавшиеся из давки на простор люди, как мужчины, так и женщины, натерпевшись столько часов, справляли и малую, и большую нужду почти на виду у всех, отойдя немного в сторону. Наиболее активные мужчины занялись разведкой – определяли, где мы находимся, какие нас ожидают препятствия, вырабатывали план действий. Мы были похожи на воинскую часть, вышедшую из боя. Для себя решил, что буду с теми, кто пойдёт до конца – до Колонного зала. Сверстников не встретил, поэтому вертелся рядом со взрослыми. Кто-то предложил забраться на крышу киоска – небольшого магазинчика продолговатой формы с плоской односкатной крышей, стоящего посредине аллеи, и разглядеть, что творится за армейским кордоном. Поднялись наверх несколько человек – почти сразу крыша рухнула, они провалились внутрь. Стоящие рядом услышали восторженные крики пострадавших. Радость мужиков была понятна – в магазинчике оказался запас водки. Хранилась и кой-какая закуска: хлеб, колбаса, сыр, консервы. Всё это мгновенно растащили. Повезло, конечно, не всем. Счастливчиков оказалось человек 50. Они сгруппировались и быстро, с оглядкой (понимали ведь прекрасно, что они воры), принялись уничтожать похищенные продукты. Когда вся водка была выпита, продукты съедены и выпивохи стали расходиться, из-за спин солдат выскочили три милиционера и, оглушительно свистя, бросились к расхитителям. Намерения были понятны – задержать преступников. Но в милиционеров полетели пустые бутылки, причём нарушители не убегали, а с угрожающими криками двинулись навстречу патрульным. Те ретировались. Стихийно возникшая инициативная группа, подогретая выпитой водкой, ощущая реальную опасность возвращения милиционеров, приняла решение: каждый самостоятельно обходит ближайший солдатский кордон, а что делать дальше – будет ясно утром. С крыши киоска всё же успели разглядеть, что за «нашим» кордоном стоит ещё один, но, скорее всего, последний, потому что сразу за ним – Петровка. Я пристал к группе человек в пять-шесть, ведомых женщиной лет пятидесяти. Гуськом пошли за ней. Она почему-то крепко держала меня за руку. Я не сопротивлялся: с ней чувствовал себя спокойно. Вошли в какой-то подъезд, поднялись на самый верх – на техническую площадку, откуда по прикреплённой к стене металлической лестнице через люк – на чердак, где было холодней, чем на улице, из-за ветра-сквозняка, свистевшего в разбитых слуховых окнах. Долго шли в почти полной темноте, затем через такой же люк спустились на площадку. «Здесь можно переночевать», – сказала женщина. Имени её я не узнал, постеснялся. А она, как только мы оказались рядом, сразу же спросила, как меня зовут. Села в угол на пол, предложила: «Ложись, Коля!» – и прижала мой затылок к своим коленям. Пыталась о чём-то со мной говорить, но я заснул мгновенно. Спал, видно, часа три. Когда проснулся, её ладонь лежала на моём лбу. Объяснила мне, что я во сне кричал и всё пытался вскочить на ноги. Потерял я благодетельницу, как только вышли из подъезда. Светало, на бульвар стали стекаться люди. Все голодные, уставшие, но решительные и готовые на всё, чтобы прорваться в Колонный зал. Собирались группами, советовались, возмущались, размахивали руками. Толпа росла, уплотнялась и медленно двигалась к последнему кордону. По мегафону нам разъяснили, что с такого-то часа (какого конкретно – не помню) допуск в Колонный зал Дома союзов неорганизованных граждан прекращён. Проститься с товарищем Сталиным можно только в составе трудовых коллективов предприятий и организаций. Предложили разойтись. Толпа возмущённо загудела. В ответ из-за автомобилей выдвинулось не меньше роты солдат, которые оттеснили передние ряды метров на пятнадцать, ещё больше спрессовав толпу и невольно напомнив людям вчерашние неприятности. Тот же голос по мегафону сообщил, что нам делают последнее предупреждение, и если не разойдёмся, то будет применена сила, нас арестуют за неповиновение властям. Слушали сообщение, а своими глазами видели, как по Петровке, метров за пятьдесят позади машин, спокойно и торжественно шли люди. И мы ведь так же хотели пройти, но нам это не дали сделать! За что, почему? Нас ещё и арестом пугают! Толпа взревела. Возникло как бы самовозгорание духа протеста, наверное, похожее на самовоспламенение горючей смеси в дизельном двигателе при достижении определённого давления. Когда угроза арестов была повторена, кто-то крикнул: «Бей их!» А дальше началось неожиданное: всё, что валялось под ногами, полетело в солдат и автомобили. Это были камни, бутылки, палки, железные прутья, куски асфальта. Люди обезумели. Я бросал вместе со всеми, захваченный общим чувством ярости. Атака была остановлена тремя словами: «Мы вас пропустим!» Не могли поверить, думали – подвох. Нам повторили: «Мы вас пропустим в виде исключения. Постройтесь в колонну по шесть человек в шеренге. Быстро!» Видим, впереди остановили колонну какого-то предприятия – значит, не обманывают. Нас погнали в образовавшуюся брешь, на ходу ровняя шеренги. А потом мы пошли спокойно, как все. Вскоре услышали музыку траурных маршей. Всё произошло так быстро, что у многих потекли слёзы. Перед входом в Колонный зал стояли офицеры в парадной форме. Нас перестроили на ходу по два человека в шеренге. Офицеры тихо, но твёрдо просили-приказывали: «Быстрее! Просим идти быстрее!» Мне удалось пройти очень близко к гробу. Образ вождя запомнил в деталях. Домой добирался пешком. Появился в квартире часов в одиннадцать, застал только прабабку Ульяну, мою воспитательницу. Она глянула на меня молча – ведь знала, где я был. Сил не осталось, сел на стул у двери. Она помогла раздеться. Оказалось, у меня на теле с десяток больших синяков. Быстро умылся, поел и – спать. Проспал до следующего утра, до школы. В классе никому ни о чём не рассказывал, а рассказал бы – не поверили. Но меня никто и не расспрашивал. В конце учебного года выяснилось, что из всей школы дошёл до Колонного зала один я. Был ещё парень, десятиклассник, который попытался проститься с вождём. Но случилось так, что его ранили ножом хулиганы. Прошли десятилетия. Однажды в разговоре с друзьями на тему о Сталине я сказал, что участвовал в прощании с ним. Мне настоятельно советовали, убеждали меня, даже просили, чтобы я обязательно написал об этом. Эту просьбу я теперь выполнил. На нашем сайте читайте также:
|
