Притяжение Севером (часть 13)

Главы из книги кинодокументалиста Евгения Корзуна

• Притяжение Севером (часть 1)
• Притяжение Севером (часть 2)
• Притяжение Севером (часть 3)
• Притяжение Севером (часть 4)
• Притяжение Севером (часть 5)
• Притяжение Севером (часть 6)
• Притяжение Севером (часть 7)
• Притяжение Севером (часть 8)
• Притяжение Севером (часть 9)
• Притяжение Севером (часть 10)
• Притяжение Севером (часть 11)
• Притяжение Севером (часть 12)

Большая Чукочья

Вместе с тем этот бешеный ветер заставил меня делать громадные физические усилия, чтобы проверить сети. Для начала надо было переплыть на противоположный берег. Расстояние небольшое, но беда в том, что его преодолеть надо против ветра. Дюралевые лодки имеют такую парусность, что усилия, которые я прилагал, гребя веслами, давали ничтожные результаты. С большим трудом выгреб на противоположный берег. Лодка наконец уперлась в ил. Я поторопился, чтобы с веревкой выскочить на сушу, но лодку в мгновение ока отнесло в реку, и я снова греб, греб и греб. На третий раз, как в сказке, успел выскочить на берег. Может быть оттого, что ослаб порыв ветра.

Я четко осознавал, что веревка, находящаяся в моих руках, не должна выскользнуть из ладони. Лодку тут же унесет, и в зимовье мне никак не попасть. Вода ледяная, еще по берегам громадные тающие льды, вплавь не переплыть… Помощи ждать не от кого. Я на конце веревки сделал петлю, просунул туда кисть руки и ни на секунду не разжимал ее. До сети лодку можно было довести только бурлацким способом. Добравшись до места лова, лодку разворачивал кормой к сети и, перебираясь руками по ней, удалялся от берега, приподнимая ее и вынимая одну рыбину за другой. Ветер нещадно тащит лодку прочь. Упаси бог, унесет, потом надо будет делать все сначала, небо покажется в овчинку. Я все время мечтал о том, чтобы рыбы было бы меньше. При таком ветрище вынуть запутавшуюся в сетке рыбину не так-то просто. Ледяные волны хлещут через корму в лодку. У дюралевых лодок корма низкая. Куртка по локти – хоть выжимай. Перед куртки тоже люша люшей. Только колени сухие, потому что резиновые сапоги натянуты высоко. Вот последняя рыбина, дальше сетка пуста. Выпускаю ее из рук, и меня в тот же миг уносит с такой скоростью, что впереди несущейся лодки пенится водяной бурун. Лодку на половине обратного пути прибивает к берегу. Опять надеваю петлю на руку, отталкиваю лодку от берега. Ее снова подхватывает ветер, я шагом идти за ней не успеваю, бегу бегом. Рыбу солю в дюралевый бак и с большим удовольствием иду пить утренний чай… Завтра тот же процесс…

Пока неторопливо пью чай, моя одежда подсыхает у жаркой железной печки. Теперь надо снаряжаться на съемку. Взваливаю на себя все, как молодой солдат на ученьях, только у солдата ученья не каждый день.

Зимовье расположено рядом с лебяжьей колонией. Весной шумные предсвадебные драки слышны далеко. Я все пытался снять какую-нибудь сцену среди лебяжьего «общества», но мне не везло. Как всегда – то клин, то колода. Однажды увидел, как молодая пара, видимо, справлявшая медовый месяц, прилетела на небольшое озерцо рядом с зимовьем. Вдруг на бреющем полете к этой паре подлетел другой лебедь, считавший озерцо своей вотчиной. Они устроили такой «тарарам», хлопая крыльями, крича друг на друга, словно торговки на базаре. Интересно, что «молодуха» в стороне от дерущихся тоже кричала сама по себе, хлопала крыльями, шумела, словно старая одесситка в коммунальной квартире. Лебедь нападающий улетел, а пара осталась. Мне показалось, что бой не закончен. Побежал за камерой. Тихонечко, с остановками, подбирался к молодым. Возбужденные потасовкой, они не очень-то меня замечали. Минут через двадцать увидел несущегося лебедя для продолжения выяснения отношений. Я уже положил руку на кнопку камеры, но подлетавший лебедь увидел меня, развернулся в стремительном вираже и умчался прочь, чему были рады «молодожены».

Недалеко от зимовья гнездилось семейство лебедей. Пошел снять эту пару. Заметив мое приближение, один из них убежал. Не знаю, самец или самка. Не пойму: то ли струсил (лебедь ведь из благородных птиц), то ли берег себя на случай, если с другим что-нибудь случится. Я этого не знаю и худой камень в благородную птицу бросать не буду. Оставшийся лебедь твердо решил не покидать гнезда. Он беспокоился, я ведь был в каких-то пяти-шести метрах. Лебедь недвижно наблюдал за моими действиями. Я снял несколько планов, но такая статичность меня не устраивала. Пришлось взять грех на душу и согнать лебедя с гнезда. Птица отбежала всего на пару метров и самоотверженно вернулась. Снял ее возвращение и как она заботливо прикрыла собой теплые яйца. Через много лет мне один охотовед сказал, что только самка не покидает гнезда.

Через день-два предпринял поход на большое Лебяжье озеро. Зимовье, из которого мне предстояло двигаться, как уже говорил, стояло на бывшем морском дне, а Лебяжье озеро – на бывшем морском берегу, едоме. Для того чтобы добраться до озера, необходимо подняться на скалу. На этом озере жили лебеди, которые искали себе пару. От того там лебединые «митинги». Мне надо было пройти немного тундры и пересечь русло речки, имеющей течение только во время паводка.

Русло было забито бревнами плавника разной толщины от берега до берега. По бревнам надо идти, не задерживая ногу, переступая быстро с одного бревна на другое, иначе можно провалиться, уронить, а то и утопить камеру, подвернуть ногу. В одиночестве это чревато, помочь некому. В общем, опасная ходьба, тем более что у меня обе руки заняты. Я же держу на плечах штатив, и если провалюсь, то камеру могу грохнуть и сломать. Вот такая ненадежная дорога вела на озеро.

Сначала думал, что на скалу свою поклажу буду поднимать в два приема, но потом понял, что второй раз мне не подняться. Я добирался до вершины, переводя дух, а добравшись, обессиленный лег, глядя в небо, по которому то и дело проносились парочки лебедей. Лежал и думал, как нужны силы в нашей профессии, особенно сейчас, когда из-за отсутствия «наличия» съемочная группа состоит из одного человека. Но если тщательно полистать ТЕ далекие дни, увидишь, что и тогда силы были нужны не меньше. Нужно было утверждаться в профессии, показать, на что ты способен.

Помню в 1967 году на острове Диксон в Карском море. Штормило. Ветер жесткими порывами гнал крутую волну. Постоянные снежные заряды выбрасывали хлопья сырого снега. Потом коротко выглядывало солнце, освещая бушующее месиво… Красиво! Подумал: надо снять эту динамичную натуру, взял камеру и пошел пешком через весь остров на его северный берег. Хотелось снять большие волны, приходящие с открытого моря. Они там более яростные, чем в проливе между материком и островом. Идти было трудно… трудно – не то слово… Встречный ветер, под ногами чавкала болотистая каша из снега, грязи и мелкого льда. Ступающая нога, продержавшись секунду, каждый раз проваливалась в эту жижу. В конце концов один сапог разорвался, образовалась дырка вдоль подошвы. Ступня ноги стала ледяной. Что делать? То ли вернуться назад, то ли продолжать путь. Если вернусь, то завтра меня никакими силами в этот ад не выгонишь. Духу не хватит. Решил идти до конца, преодолел этот путь и все-таки оказался на северном берегу острова. Водяная пыль, поднятая прибоем, в считанные секунды осела на передней линзе объектива. Ничего не было видно. Кое-как снял несколько планов. Не помню возвращения, но тяжесть пережитого осталась надолго… Разве не нужны были силы тогда? Видимо, нет легких времен и легких дел…

Я поднялся. В тундре мало высоких точек для съемки, а здесь можно снять широкие масштабные планы. С высоты скалы бревна плавника, по которым я только что шел, казались рассыпанными на столе спичками. Сколько леса уносят паводки на север! Здесь можно построить целый поселок и отапливать его.

На десятые сутки моего житья-бытья в одиночестве из Походска приехал Феликс со своим напарником, тоже егерем Иннокентием Потаповым. Он из походчан. Так здесь называют тех, у кого кровные корни уходят к русским, пришедшим из России в разные времена, начиная с XVII века. Тогда в походы женщин не брали, а обходились местными: чукчанками, юкагирками, эвенками. Дети через отца соприкасались с русской культурой и укладом жизни, говорили на русском языке, но черты лица, подаренные матерью, оставляли свой неизгладимый след. В общем, получались дети походов! Может быть, здесь, на Колыме, где-то ходят потомки крепкого русского мужика Семена Дежнева. Он тоже останавливался и зимовал в Походске и отсюда ушел в бессмертие…

Иннокентий Потапов смолоду до седых волос занимался охотой. Промышлял в колымской тундре песца. Знает это дело досконально. Как и все, до семидесятых годов передвигался на собаках. Держал свое «гнездо» и, пожалуй, один из самых последних охотников перешел или пересел с собак на снегоход «Буран». Держать собак, иметь свое «гнездо», то есть разводить для замены старых, отработанных или неудачных собак, дело хлопотное, требующее определенных знаний и опыта. В общем, целая наука. Теперь эта наука забывается. Без ездовых собак выросло целое поколение. Молодые люди знают об этом понаслышке. Они лучше разбираются в двигателе внутреннего сгорания. Собаки-то здесь у всех, но они только гавкают, а упряжки и в глаза не видели. Даже когда многие имели свои «гнезда» и, вроде бы, знали, как и что надо делать, и то у одних это получалось, а у других не очень.

Вечерами Иннокентий рассказывал о времени, когда передвигались на собаках. Собаки требуют постоянного внимания и большого количества корма. На его заготовку тоже надо уйму времени и сил. Две тонны рыбы нужно приготовить для прокорма одной упряжки на зиму. Зима-то девять-десять месяцев! Надо понимать, какого щенка оставить, а какого нет. Как приучить молодую собаку к упряжке. Какая собака пойдет на передовую, а какая не справится с этой задачей. Как менять собак во время хода. Он мне говорил, что одна ленивая собака может измотать всю упряжку. Из-за одной лоботряски попадает всем, потому что недовольный окрик каюра слышат все собаки, и каждая из них воспринимает замечание, как сделанное и ей в том числе. Хорошо работающая собака еще сильнее напрягается и изматывается, а ленивая продолжает филонить, перекладывая часть своей нагрузки на других.

Когда Иннокентий купил «буран», свое «гнездо» распродал. В то время бензин ничего не стоил. «Буран» не требует ежедневного внимания, как живое существо. Приехал, поставил его и ушел, через неделю пришел, завел и поехал. Ремонт не каждый день. Груза везет столько же, как хорошая упряжка, примерно килограммов 400. Люди сразу смекнули преимущество техники. Теперь бензин дорогой, но и собачьих упряжек я что-то на Колыме не видел. Так вот, Кеша собак распродал, передового кобеля оставил у себя век доживать. Кобель этот был редкой умницей!

– Бывало, запряжешь своих «вороных», – рассказывал Иннокентий, – ехать проверять плашки, поставленные на песцов, – ловушки стоят друг от друга на определенном расстоянии. Ехать долго, скучно, в полярную ночь холодно, тянет ко сну. Завалюсь в нарты и крикну: «Вперед!» Упряжка пошла. Слышу только, как шуршат полозья нарт по снегу. Носа на ветер не высовываю, дремлю, пока санки не остановятся. Как только остановились, встаю и первое, что вижу, – морду передовика с устремленными на меня глазами, которые говорят: «Вот, привез тебя к первой ловушке, проверяй». Я никогда за путиком не следил. Собака сама знала, куда везти сани. Ловушка проверена, настроена, сажусь в сани и кричу: «Вперед!»

«Однажды в студеную зимнюю пору» Иннокентий возвращался вдрабадан пьяный из гостей. Путь по ночной тундре был неблизкий. Он завалился в сани, гаркнул своим залетным, и они понесли его домой. Иннокентий тут же уснул. На большом ухабе его выбросило из нарт. Упряжка умчалась, он остался лежать в холодной ночной тундре. Сколько опытнейших тундровиков погибло таким образом. По пьянке и ему не миновать бы этой участи, если бы не было у него такой мыслящей собаки.

Когда передовик почувствовал, что санки пусты, у него хватило ума не остановиться. Остановись он, собаки тотчас же сгрудились бы. Одна села, другая легла, третья переступила через лежащую и спутала упряжь, а четвертая и пятая вдруг разодрались… и все… Больше эта упряжка с места двинуться не сможет, если даже передовик поднимется и потащит за собой всех. Это бесполезное занятие, потому что упряжка уже представляет собой большой клубок. Только каюр может разобрать и наладить упряжку.

Передовик продолжал бег упряжки, делая с ней круг. Он постепенно завернул бегущих за ним собак и вышел на только что пройденный ими след. Привел упряжку к лежащему на снегу хозяину и стал лизать ему лицо, пока тот не проснулся. Как это назвать? Когда собака выполняет приказы хозяина, в этом ничего удивительного нет, а тут передовик предвидит последствия и заранее устраняет их… Я был обескуражен! Какой мудрый кобель! Он не случайно, а сознательно спас Иннокентию жизнь. Видимо, бывают и мыслящие собаки. Я поздно узнал, что Иннокентий долго занимался и хорошо знает собачье дело. Надо было разговор на эту тему затеять на несколько вечеров. Тем более что лучшего места для рассказов, чем зимовье, на целом свете не найти. А здесь на берегу Ледовитого океана сам бог велел рассказывать и рассказывать, слушать и слушать…

• Расскажите об этом своим друзьям!