Вспомним блокадный дневник школьницы из Ленинграда?

В блокадном Ленинграде в условиях катастрофического голода, холода и вражеских бомбардировок люди оказались заперты в городе. У многих из них был доступ к бумаге и чернилам, и некоторые начали вести дневники. Записи велись людьми самых разных возрастов и социальных групп. Некоторые дневники вошли в книгу «"Я знаю, что так писать нельзя". Феномен блокадного дневника»,. Ниже предлагаем прочитать фрагмент дневника школьницы Софьи Гутшабаш.

Ноябрь 1941 года.

Дома топить нечем. Моюсь куском льдинки — вода в ведре замерзла. Холод нетерпимый, голод еще пуще.

Продуктов стали выдавать сущие пустяки. С 20 ноября нам стали выдавать уже по 125 граммов хлеба. А хлеб-то какой! Из одних только примесей, сырой, его и при хорошем обеде мало, а теперь каждый день на нем одном держаться. Поговаривали, что хлеб делают с примесью коры и бумаги. Вместо сахара получаем какие-то несладкие конфеты, от которых пахнет дурандой[1].

Чтобы получить какие-то крохи — 200 гр. крупы или 150 гр. конфет, люди с 4х часов ночи занимали очереди на улице. Но получить продукты могли не все — в магазин могли прорваться немногие. В дверях создавалась давка, сутолока. В результате, простояв на холоде 12–18 часов, люди отправлялись домой без продуктов, шатаясь от голода и обиды.

А назавтра — снова бесконечные очереди. А будут ли продукты? Достанутся ли всем? Не задавят ли при толкучке? И так стало продолжаться изо дня в день.

Мы с Риммой продолжаем ходить в школу каждый день.

Откровенно говоря, тащимся мы туда не ради занятий, а ради тарелки супа, которую нам там выдают, не вырезая талонов из продовольственной карточки. Суп — одна вода, в которой плавают несколько крупинок. Но в этих крупинках — жизнь. И к тому же суп все-таки горячий.

Пишем мы в перчатках и только карандашом, так как чернила замерзли. Паровое отопление в школе не действует, а печек нет.

Впрочем, даже если бы печки и были, то топить их все равно нечем. Температура в школе ниже 0°. Все ученики одеты в помещении так же, как и на улице, но холод пронизывает до костей.

При таких условиях, конечно, никакие занятия не могли хорошо усвоиться.

А после школы надо было бежать стоять в очередях за продуктами, стоять до вечера и не всегда их получить, а потом идти за водой, за 2–3 квартала, так как ближе водопровод замерз.

Люди ходили синими от мороза, осунувшимися от усталости и голода, шатаясь от слабости.

Я как-то увидела в окно, как на детских саночках женщина везла покойника, зашитого в простыню.

Я уже много слышала о смерти от голода, но своими глазами впервые увидела покойника.

Наступил суровый декабрь 1941 г.

Люди истощались всё больше. Несколько дней подряд мы питаемся исключительно одним хлебом. Продуктов не достать. Забыли, как выглядит каша. Сварим суп, увидим, что на следующий день его не хватит, разбавим его водой, прокипятим, добавим горчицу, перец, уксус, соль, и снова едим этот «суп».

Как-то мама где-то достала столярный клей. Мы обрадовались: на обед будет горячее блюдо. Но клей положили на тарелки из-под горячего супа, и он разошелся.

Однажды пришла к нам знакомая женщина «Не отдадите ли вы мне вашу кошку?» — спросила она. «Давно сдохла», — отвечаем. «Жаль, я свою съела, ищу, где бы еще взять»[2].

Всех ужасно мучит холод. Давно в Ленинграде не было такой суровой зимы. Оставшиеся целыми оконные стекла покрыты льдом толщиной 2–3 сантиметра. Шапки и перчатки мы уже давно дома не снимаем. Пальцы рук у всех опухли и плохо сгибаются. Вода в ведрах, суп замерзают. Ночью никто не раздевается. Поверх одеял наваливаем подушки, пальто, платья — словом всё, что есть в шкафу, но ничего не помогает. Холодно.

Вода не идет, бани уже второй месяц не работают. Дома копоть от коптилок. Даже стыдно писать, но мы так живем, — у нас в одежде появились вши. Что делать? Где согреться? Где переодеться? Где постирать белье? Снять шапку и причесаться? Тепла! Хотя бы на 5 минут. Тепла!

Дров у нас уже давно нет. Ломаем мебель, жгем книги, в плиту кладем всё, что горит — лишь бы сварить еду, подогреть суп. Но это всё на кухне.

Вот уже 3 месяца как в комнате мы не топим, нечем. У нас печки нет, а паровое отопление не действует. От бомбежек вылетели почти все стекла, проемы заколотили картоном, а он пропускает холод. В комнате ходим в перчатках, шарфах, с муфтами на руках. Нельзя опустить воротник, раздеть перчатки. Дома почти такая же температура, как и на улице.

Моем руки, разогревая ими льдинки.

Занятия в школе прекратились. Мы лишились тарелки супа.

Теперь только и слышны разговоры: «Там-то скончалась целая семья, там-то вымерла целая квартира». Уже тысячами трупы умерших людей, завернутые в одеяла, простыни или же в одном белье, сбрасывались в траншеи — братские могилы. У многих людей не хватало сил довезти покойников до кладбища, и их бросали где-нибудь по дороге, в стороне от глаз.

Римма поступила работать регистратором в поликлинику, где работает мама. Каждый день они пешком шли к Финляндскому вокзалу и обратно, еле передвигая ноги, падая от слабости в сугробы.

30 января 1942 года.

Писать о минувшем нет никаких сил... Родные, знакомые умирают один за другим.

Вот кого мы потеряли в течение месяца:

20 декабря 1941 г. умер дядя Изя, папин брат.

29 декабря 1941 г. умер отец[3]. Последними словами отца были: «Скорей бы весна».

Хоронили мы его 31 декабря, под самый Новый год, по теперешним меркам хорошо, в гробу. С его работы дали автомашину. По дороге немного заблудились и вместо Преображенского кладбища выехали на позиции какой-то зенитной батареи. Это в каких-то полкилометре от кладбища.

17 января 1942 года умерла тетя Таня[4], сестра отца, которая жила вместе с другой сестрой — тетей Адой в нашей квартире, в смежной комнате.

Хоронить ее у нас не было сил. Температура была в комнатах ниже нуля и поэтому мы не опасались, что труп будет разлагаться.

Всего в метре от умершей тети Тани лежала умирающая тетя Ада. Я ставила тарелку с супом на табуретку около кровати и, держа левой рукой лучину, правой кормила с ложки умирающую. Когда лучина гасла, я оставалась в темноте вместе с трупом и умирающей.

25 января 1942 года тетя Ада умерла.

27 января 1942 года умерла моя любимая няня, которая жила у нас 15 лет в комнатке на кухне.

Мама с Риммой на работе. Я одна в квартире с тремя трупами.

29 января 1942 года умер младший брат матери.

[1] Дуранда — спрессованный жмых, отжатые семена масличных культур. Чаще всего употреблялась в виде «конфет»: запекалась с сахаром.

[2] Употребление в пищу домашних животных — общее место блокадных дневников. Для многих авторов этот момент становится травматическим. См. запись из дневника четырнадцатилетней Галины Зимницкой от 7 октября 1941 года: «У дома дяди меня окликнула его дочь Зоя. У нее было печальное лицо, в глазах стояли слезы. Несколько дней назад пропал их любимый кот Кузька, а сегодня нашли за дровами его ярко-рыжую голову. Мне иногда попадались на глаза кошачьи головы, но только сейчас дошло, что начали есть кошек. Собак тоже не видно». Зимницкая Г. К. Блокадные будни (Дневник ленинградской девочки) // Блокада глазами очевидцев. Дневники и воспоминания. СПб.: Остров, 2012. Цит. по: Зимницкая Г. Дневник // Молодая гвардия. Краснодон, [2012?]. URL: http://molodguard.ru/heroes2022.htm (дата обращения: 31.05.2021).

[3] Запись в книге памяти «Блокада» (т. 8): Гутшабаш Яков Михайлович, 1882 г. р. Место проживания: 10-я Советская ул., д. 10, кв. 1. Дата смерти: декабрь 1941. Место захоронения: неизвестно.

[4] Запись в книге памяти «Блокада» (т. 25): Розен Татьяна Михайловна, 1881 г. р. Место проживания: 10-я Советская ул., д. 10, кв. 1. Дата смерти: январь 1942. Место захоронения: неизвестно.

• Книга «"Я знаю, что так писать нельзя". Феномен блокадного дневника» выпущенна издательством Европейского университета в Санкт-Петербурге (сост. А. Ю. Павловская, науч. ред. Н. А. Ломагин). Ее публикация стала возможной благодаря работе по собиранию и исследованию блокадных текстов, которая ведется в Европейском университете. С 2019 года в работу с документальным наследием блокады включился один из новых научных центров ЕУСПб — Центр изучения эго-документов «Прожито».
• Во вступительной статье известный поэт и филолог Полина Барскова анализирует практики ведения дневника в блокадном Ленинграде, рассказывает о его функциях, назначении, жанровых особенностях и содержании. В условиях катастрофического голода, холода, вражеских бомбардировок и обстрелов сотни тысяч людей оказались заперты в городе. У многих из них был доступ к бумаге и чернилам, и некоторые начали вести дневники. Записи велись людьми самых разных возрастов и социальных групп — от школьников до представителей партийной номенклатуры. В этом томе представлены семь наиболее характерных в жанровом отношении текстов, показывающие разные грани блокадных дневников. Послесловие Анастасии и Алексея Павловских посвящено месту блокадного дневника в структуре культурной памяти о блокаде, а также их символической значимости для различных этапов осмысления блокады Ленинграда, в том числе для современности.

Строчки маленькой девочки до самого основания леденят душу. Какие испытания прошлось преодолевать блокадникам – страшно даже представить, а ведь люди переживали весь этот ужас наяву. Один из самых известных дневников – Тани Савичевой. Таня вела дневник, записывая на отдельных листочках, как один за другим уходили из её жизни родные: сестра, брат, дядя. Последняя запись гласила: «Савичевы умерли. Умерли все...». Негласно этот дневник стал символом блокады Ленинграда.

На нашем сайте читайте также:

• В блокадном Ленинграде работали кондитерские фабрики. Из чего они тогда могли делать конфеты?
• Блокада Ленинграда: героическая трагедия без вымыслов

Polit.ru

• Расскажите об этом своим друзьям!

• «Я тебя никогда не забуду»
  
  Исполнилось 80 лет композитору Алексею Рыбникову
• Память о войнах как источник новых войн?
  
  Могут ли привести к войне разногласия по поводу трактовки истории? Еще как могут, но дело тут не столько в большой любви операторов политических систем к истории, сколько в стремлении удержать власть.
• Русский Шерлок Холмс
  
  Исполнилось 90 лет Василию Ливанову.
• Девятнадцатый против двадцатого
  
  Российская компартия официально реабилитировала Сталина.
• О холокосте и антисемитизме
  
  Еврейский вопрос в свете Великой Победы 1945 года.
• Без царя в голове
  
  Василий Водовозов о знакомстве с молодым Лениным.
• «По волне моей памяти…»
  
  20 июля исполнится 85 лет Давиду Тухманову.
• Не повторяя путь отца
  
  Исполнилось 75 лет народному артисту России Константину Райкину.
• Притяжение «Маленького принца»
  
  125 лет назад родился Антуан де Сент-Экзюпери.
• Стихи из сборников «Признание», «Есть у сердца Родина»
  
  Константин Демидов – автор двух поэтических сборников: «Признание» (2003), «Есть у сердца Родина» (2021). Его стихи публиковались в сборниках поселка Большой Луг, Шелехова и Москвы.
• Юркина любовь (Рассказ)
  
  С этим нашим автором – Виктором Калинкиным наш читатель уже знаком (его рассказ «Сирота» был опубликован в апрельском номере «Перевала»). Виктор Николаевич родился в 1950 году в Забайкалье, окончил отделение журналистики ИГУ в 1978 году, работал в районных, городских и областных газетах. С 1982 по 2002 год был собственным корреспондентом центральной газеты «Лесная промышленность» по Иркутской области. Виктор Николаевич – автор документальных книг «Гигант на Ангаре», «Помним Братск», многих очерков, опубликованных в журналах и коллективных сборниках. Его рассказы печатались в газетах и в литературно-художественных изданиях, в том числе и в альманахе «Сибирь» в 80-е годы. Позже в разные годы выходят сборники его рассказов: «Колокола», «Случайный прохожий» и сборник стихов «Возвращение в деревню». Сегодня мы познакомим вас с новым его рассказом «Юркина любовь».
• Дурит погода (Рассказ)
  
  От редакции: В июле 1961 года началось наполнение Братского водохранилища. После его завершения уровень Ангары поднялся в иных местах более чем на 100 метров, и Братское водохранилище стало самым крупным в мире искусственным водоемом, который поглотил бесчисленное количество мелких и крупных деревень.
• Симфония юбилея
  
  На прошлой неделе исполнилось 50 лет народному артисту России, почетному гражданину Иркутской области и города Иркутска Денису Мацуеву. За свою карьеру знаменитый пианист успел покорить главные концертные залы мира, стать лауреатом множества престижных премий и наград, а также оказаться в центре политических скандалов, стоивших ему карьеры на Западе.
• «У немцев одна Германия»
  
  150 лет назад родился писатель-антифашист Томас Манн.
• А была ли эскадра?
  
  В истории нашего Отечества так много поводов для споров, что невольно задумываешься: это у нас история такая запутанная или мы сами, толкующие ее всяк по-своему, так ее запутали?
• Таким был Ножиков
  
  15 июня исполнится 15 лет как завершил свою дорогу жизни первый всенародно избранный губернатор Иркутской области Юрий Ножиков (1934–2010). О том, каким он был, вспоминает президент Фонда сохранения памяти и развития наследия Ю. А. Ножикова, заслуженный юрист РФ Юрий Курин, в прошлом – один из заместителей Юрия Ножикова в областной администрации, председатель государственно-правового комитета.
• На Малый Курунгуй. Размышления в пути
  
  «Правда – в памяти, у кого нет памяти, у того нет жизни». Валентин Распутин
• Самостоянье человека – залог величия его
  
  Отзыв о книге Галины Макагон «На изломе» о знаменитом роде Замащиковых из Заларинского района.
• На изломе
  
  В минувшую пятницу в поселке Залари произошло, без всякого преувеличения, большое историческое событие – в районном Доме культуры «Родник» состоялась презентация книги с одноименным названием, вынесенным в заголовок этого материала, неутомимого и последовательного исследователя истории Сибири, сотрудника краеведческого музея поселка Залари Галины Николаевны Макагон.
• Мы бережно храним их имена
  
  От редакции: Как и обещали, очередной выпуск «Перевала» мы посвящаем Усольскому городскому литературному объединению имени Юрия Аксаментова. В этом году объединению исполнится уже 67 лет. Сегодня вы познакомитесь с информацией об этом ЛИТО его руководителя Инны Коноплевой, с рассказом Александра Балко и стихами поэтов-юбиляров из этого творческого объединения города Усолья-Сибирского.