Морской десант |
04 Августа 2019 г. |
Двадцать второго августа из штаба Дунайской флотилии поступил приказ: «Отряду морской пехоты форсировать Днестровский лиман, и 23 августа перед рассветом атаковать противника на участке: посёлок Шаба-Тырг – Шабские хутора. Захватить плацдарм и удерживать его до подхода основных сил армии». Владимир Никандрович Богородский, 1943 г. Содержание приказа довели до каждого матроса. Вопросов не задавали, всем было ясно – пришло их время. Под вечер отряд получил гранаты, патроны, десантные пайки. По традиции весь личный состав переоделся в новую форму. Морская «душа» – тельняшка – большим кланом выглядывала на груди каждого десантника из ворота расстёгнутой гимнастёрки. – Женя, – обратился начальник штаба отряда лейтенант Алфеев к командиру отряда старшему лейтенанту Романенко, – я этот огонёк возьму за ориентир, и поведу свою группу несколько левее его, туда, где начинается крутой берег. Ты согласен? – Согласен, – ответил Евгений. Они хотели ещё что-то сказать друг другу, но не находили нужных слов. Оба понимали, что это, быть может, их последняя встреча. Там, куда они идут, как говорится, «брода нет». – Желаю тебе удачи, Володя, там встретимся. – И тебе успеха желаю, – ответил Владимир. Обменявшись крепким долгим рукопожатием, они разошлись и скрылись в темноте. Алфеев спустился к воде. Складные фанерные десантные шлюпки были уже на воде. Все были на своих местах, ждали лейтенанта. Алфеев проверил сидящих в шлюпке, сел впереди рулевого, спросил его: – Видишь огонёк на той стороне? – Вижу, товарищ лейтенант. – Держи курс на этот огонёк, а если пропадёт, я по компасу буду тебе говорить, как держать. – Понял, – ответил матрос. Справа и слева виднелись силуэты ближних шлюпок, дальше – непроглядная темень. В ожидании сигнала на движение шлюпки выстраивались в одну линию на дистанции видимости. Но вот справа замигал огонёк карманного фонарика. Алфеев своим фонариком передал сигнал влево по борту, затем тихо скомандовал: – Вёсла на воду! Вперёд! В безмолвии ночи шлюпки, как сказочные тени, заскользили по воде, тронутой лёгкой рябью. Отряду следовало не позднее четырёх часов утра двадцать третьего августа подойти к противоположному берегу, преодолев шесть километров водного пространства, и сходу атаковать укрепления врага. Тихо журчит вода, стекая с вёсел и уключин, которые постоянно смачивали водой, чтобы не скрипели. Все молчали. Перед предстоящим боем люди погрузились в себя, вспоминали прожитую жизнь. Никто не думал о будущем, все понимали, что его может не быть. Что эти несколько часов, возможно, последние в их жизни. Алфеев вспомнил своё детство на Волге, студенческие годы, вспомнил далёкую, ставшей родной Сибирь, представил домик, где живут его любимые люди – мать, жена, сын. Вспомнил осенний день 1942 года, когда последний раз держал на руках трёхлетнего сына, целовал его. Разговаривать не хотелось, по мере приближения к вражескому берегу напряжение нарастало. В колени лейтенанта упиралась спина сидящей на дне шлюпки медсестры Кати Михайловой. Иногда она, словно от озноба, передёргивала плечами. Дотронувшись до её плеча, лейтенант тихо спросил: – Катя, ты что боишься? – Нет, не впервые мне с ним встречаться, не впервые ходить на врага, – вполголоса отозвалась она. Катя была в составе батальона с самого его формирования, участвовала во всех боях, с батальоном ходила в десанты под Темрюком и на Керчь. «Проклятая война! – думал Алфеев. – Катя, молодая красивая девушка, самой природой предназначенная для любви, для рождения и воспитания детей, для мирной и счастливой жизни. А она участвует в тяжёлом, неженском – нет, больше! – в нечеловеческом деле – воюет. Может статься, и её, как многих из нас, ждёт пуля врага. Сколько ребят не вернутся из десанта! Пули, которые оборвут их жизни, полетят дальше, и в далёком тылу поразят в самое сердце их невест, жён, матерей. И они тоже станут жертвами войны, ибо никогда, до последнего часа их жизни не заживут глубокие сердечные раны». Лейтенант скрипнул зубами... Туман плотно накрыл лиман, соседних шлюпок не видно. Матросы на вёслах, не сбиваясь с темпа, гребут без всплесков. Время – четвёртый час. «Скоро», – прикинул Алфеев, вглядываясь в туманную мглу. Сквозь плотный туман слабо пробивался рассвет. Все с нетерпением ожидали берег. Он появился неожиданно, вдруг, впереди по курсу движения шлюпок. Его серая полоса просматривалась яснее и яснее, справа и слева стали видны шлюпки, медленно скользящие к притихшему берегу. В воде перед шлюпками появилась линия проволочного заграждения. «Если враг обнаружит нас раньше, чем мы успеем высадиться, то смерть улыбнётся нам уже здесь, на колючей проволоке», – мелькнуло в голове Алфеева. Десантники, оставив шлюпки, шли по пояс в воде с поднятыми автоматами. «Только бы никто не сорвался раньше времени, не обнаружил себя» – вновь мелькнула мысль. В морском десанте неожиданность и стремительность – залог успеха. Правее, со стороны Шабских хуторов, в небо взвились осветительные ракеты, застучали пулемёты, заухали пушки и дробно застрочили автоматы. Донеслось протяжное «А-а-а-а-а-а!» Это группа Романенко вырвалась вперёд и штурмовала пологий в том месте берег. Из амбразуры дота, устроенного на крутом берегу, на который шла группа Алфеева, застрочил крупнокалиберный пулемёт. Он бил в правую сторону. Враг, видимо, не ожидал появления десантников в этом месте, бдительность его здесь была слабее, да и бой справа отвлёк его внимание. Их пока не обнаружили. Матросы преодолевали проволочное заграждение, спеша миновать эту зону. Она наверняка была пристреляна противником – это понимали все. Туман тем временем поредел, на высоком берегу стали видны дома, церковь, сады. – Сволочь, – выругался Алфеев, приближаясь к проволочному заграждению, – фланговым по нашим жарит! Он остановил обгонявшего его рослого матроса и, показывая не дот, приказал: – Заткни ему глотку! Матрос на миг обернулся, и Алфеев узнал Григория Крутова. Гриня подмигнул и ответил: – Я ему, гаду, сейчас за упокой сыграю! Он ловко бросил плащ-палатку на колючую проволоку, повернулся спиной к берегу, упал на плащ-палатку и, перевернувшись через голову, оказался за заграждением. Вдруг слева от лейтенанта длинная автоматная очередь полоснула по амбразуре дота. Это не выдержали нервы у корреспондента. Останавливать его не было смысла, не было смысла и соблюдать тишину. Из дота по десантникам хлестнула первая очередь. Алфеев увидел, как корреспондент чуть наклонился вперёд, обмяк, выронил автомат и беззвучно упал в воду. Алфеев остервенело, что есть мочи, заорал: «Вперё-ёд!» Ему казалось, что крик его не услышали, но грозный боевой клич матросов «Полундра-а-а-а!» был ответом на призыв. Передёрнув затвор ППШа, он стал посылать длинные очереди на кромку высокого берега, откуда немцы стреляли по десантникам. Над головой с визгом проносились пули, под берегом рвались гранаты, беспрерывно трещали автоматные и ружейные выстрелы, длинными очередями бил пулемёт из дота. Среди хаоса звуков в этой пляске смерти слышались яростные крики десантников: «А-а-а-а!» «Мать вашу... гады-ы-ы!» «Полундра-а-а!» Слева со стороны моря от посёлка Бугаз послышался артиллерийский залп, за ним второй, а дальше – сплошной гул канонады. Это батарея под командованием младшего лейтенанта Кочина вступила в дуэль с артбатареей врага, защищающей проход из моря в лиман. Алфеев надеялся, что первый залп был за его батареей – в этом победа Кочина. В этот момент со страшной силой ударило в левый бок. Его развернуло, и он упал в воду. Как выбрался на отмель, Владимир не помнил... А в это время Григорий Крутов, отфыркиваясь и тяжело дыша, с головы до ног мокрый, выбежал на отмель, перевёл дух и пополз к доту. – Ну, гад, курва фашистская, годь, я щас тебе сыграю, ты у меня с говном смешаешься! Ну, годь, годь! – с остервенением работая ногами и руками, он по-пластунски приближался к доту, из амбразуры которого хлестал свинцовый ливень. Григорий заполз в зону «мёртвого пространства», где огонь дота не поражал цель, приблизился к амбразуре и метнул в неё противотанковую гранату. Раздался мощный взрыв, и дот замолчал. На отмели Алфеев открыл глаза. И увидел над собой Катю, которая торопливо перевязывая его рану, приговаривала: – Потерпите немножечко, голубчик, сейчас будет порядок. Ну, вот и всё! – она ободряюще улыбнулась и побежала наверх, где разгорался бой за овладение окопами. Туман окончательно рассеялся, ярко светило солнце, отражаясь миллионами искр на водной ряби разбуженного лимана. Слышались стоны умирающих и ругань раненых. – Начальник штаба! Лейтенант! Живой? – обрадовано воскликнул подползший Жаров. – Живой, браток, живой! – отозвался Алфеев. – Давай меня наверх, Паша. – Ясно, лейтенант, сейчас сообразим! Алфеев не успел и глазом моргнуть, как вестовой с другим, легко раненным матросом, тащили его на плащ-палатке вверх по тропе мимо замолкшего дота. За бруствером отбитого окопа лейтенанта оставили, дали в руки автомат. Десантники уже смяли первых защитников окопа и с помощью прикладов, ножей, а то и крепких кулаков пробивались вдоль окопа. Слышались гортанные вопли немцев, стоны, глухие удары и крепкий победный русский мат. Бой в окопе, бой жестокий и беспощадный, без отступления и пленных, бой на полное уничтожение, бой на победу. В этом бою лейтенант не участвовал. Он не сделал ни единого выстрела, боясь попасть в своих, встать же не было сил. Немцы вели огонь по отбитым окопам из окон церкви. «Надо церковь взять», – понял лейтенант. В это время из-за угла дома, стоящего у церкви, галопом выскочила лошадь с обрезанными постромками, на ней сидел рослый матрос. Он что-то кричал и стрелял из автомата в сторону церкви. Бескозырка, привязанная ленточками за шею, прыгала по его спине. Лейтенант узнал в этой отчаянной головушке Григория Крутова. – Вперёд! – крикнул Алфеев. Немцы, отвлечённые появлением матроса на коне, на какое-то мгновение ослабили огонь по окопам. Этого было достаточно, чтобы выскочить из окопов. Впереди бегущих десантников метался разгорячённый конь. Метрах в двадцати от церкви лошадь с маху ткнулась головой в землю, перевернулась и осталась лежать неподвижно. Григорий, взмахнув руками, перелетел через круп лошади, упал, быстро вскочил, сделал несколько шагов и снова упал. Матросы обошли церковь с двух сторон и выбили противника. Десант выполнил боевую задачу. Плацдарм от посёлка Шаба-Тырг до Шабских хуторов был наш! Послесловие. Семья получила короткое письмо со следующим казённым текстом: «Сообщаем, что красноармеец (имярек) в боях с немецко-фашистскими захватчиками пал смертью храбрых. Похоронен: село Шабо Измаильской области Лиманского района. 30.10.1944 г. Подпись». Это похоронка на отца. Всё в ней неверно. Неверно, с ошибками, указаны фамилия, имя и отчество. Неверно указано, что погиб красноармеец. Отец служил в морской пехоте, поэтому уместнее было бы его назвать краснофлотцем. Кроме того, он был офицером, а не рядовым. И самая главная – счастливая! – ошибка заключалась в том, что отец не погиб! Он был тяжело ранен и девять месяцев находился на излечении в Одесском военно-морском госпитале. Домой возвратился только летом 1945 года. Выше опубликованы его воспоминания об одном из боевых эпизодов 369-го отдельного батальона морской пехоты. Автор воспоминаний фигурирует под фамилией Алфеев.
|
|