Никто не хотел умирать |
21 Апреля 2015 г. |
О жизни бывшего разведчика 16-й Литовской стрелковой дивизии Юлюса Дексниса можно романы сочинять. Еще мальчишкой он хлебнул столько, что хватило бы на несколько жизней. Сегодня ветерану 88 лет. Он живет в Вильнюсе и возглавляет Организацию участников Второй мировой войны, сражавшихся на стороне антигитлеровской коалиции. Немцев бил еще со школы Вот он стоит передо мной у калитки скромного одноэтажного дома в Вильнюсе — высокий, подтянутый, моложавый, с обаятельной улыбкой. Приятный прибалтийский акцент, модные очки. Взглянешь на такого — и сразу понятно: победитель. А ведь жизнь его могла повернуться совершенно иначе — семья едва не выехала из предвоенной Европы в далекую Бразилию. — Мы жили в деревне Пакапе Рокишкского уезда, родители работали на ткацкой фабрике, — рассказывает ветеран. — Мама — ткачихой, папа — кочегаром. В 1938 году отца выгнали с работы за то, что поспорил с мастером. Следом уволили мать. Семья осталась практически без средств. Но папа был немного авантюрист... Вспомнив о существовании в далекой стране еще более далеких родственников, Декснис-старший решил поискать счастья за океаном. Денег на билеты не было. Тогда он продал земельный участок, которым владела семья, — целых семь гектаров. Добрались до Гамбурга, но тут грянула война, порт закрыли. Пришлось возвращаться. Дома ни земли, ни работы. Решили перебраться в Клайпеду — но город заняли немцы. — Меня определили в немецкую школу. Упор там делался на изучение военного дела, шагистику, за малейшую провинность пороли хлыстом. Все уроки начинались с «хайль Гитлер!». Мы, литовцы, держались особняком и часто дрались с немецкими парнями. Когда началась война, отца вызвали в комендатуру и потребовали, чтобы все члены семьи написали заявления, что хотят стать гражданами «великого рейха». Глава семейства вернулся домой, поговорил с женой, и решили они вернуться в свою деревню — та часть территории отошла СССР. Под покровом ночи перешли границу. Неподалеку от деревни уже стояла красноармейская часть. — Литовцы были доброжелательно настроены к русским, — вспоминает Юлюс. — Особенно молодежь. Советские военные, в отличие от наглых немцев, были очень дружелюбны. Приглашали к себе в часть — по вечерам там устраивались танцы и бесплатно показывали кино. Я пересмотрел все советские шедевры: «Чапаев», «Веселые ребята», «Цирк», «Волга-Волга», а также американские — «Огни большого города» и другие картины с Чарли Чаплином. В часть приезжали знаменитые хоры и танцевальные ансамбли. Помню, какое мощное впечатление на меня произвел ансамбль Александрова. Отец тоже дружил с военными. Один офицер даже подарил ему звезду с фуражки. Он ее с гордостью носил на лацкане пиджака, а в деревне ее принимали за орден. Я же с товарищами подал заявление на вступление в комсомол. 22 июня 1941 года мне должны были вручить комсомольский билет... Побег Большинство литовцев, по словам Юлюса, ничего хорошего от вторгшихся в страну немцев не ждали. Вопреки тому, что говорится сейчас, сотрудничать с ними никто не рвался. «Советы» пробыли недолго, но сумели завоевать симпатии местного населения. Многие мужчины с началом войны ушли в партизаны... Однажды немцы приказали жителям деревни собраться у биржи труда. — Мы думали, что пришли какие-то разнарядки по работе, но нас окружили автоматчики и повели на станцию, — вспоминает ветеран. — Загнали в товарные вагоны и отправили в Восточную Пруссию. Поселили нас в бараке, напротив концлагеря, где содержались советские военнопленные. Лагерь был огорожен только колючей проволокой, так что все истязания происходили на наших глазах. Пленные были оборванные, худые — просто ходячие мертвецы. Умирали сотнями. Каждый день из лагеря выносили трупы и сваливали, едва прикапывая землей. Так прошло несколько лет. Семья жила, хоть не за колючей проволокой, но и не сказать, что на воле. Принудительные работы. Мать отправили на маслозавод, сестру — в какую-то немецкую семью горничной, а Юлюса с отцом — в депо. И вдруг новость — немцы потерпели сокрушительное поражение под Сталинградом. Опасаясь, что со злости они начнут уничтожать не только пленных, но и занятых на работах, семья наскоро собралась и, когда все в бараке заснули, рванула в сторону литовской границы. Повезло — по пути никто их не остановил. Так они снова добрались до родной деревни. Поселились в пустующем доме. Родителям и старшей сестре удалось устроиться на лесопилку — тех, кто там работал, немцы не трогали. Юлюс оставался дома на хозяйстве. А заодно распространял с товарищами листовки о положении на фронте. Тексты писали сами — по сводкам Советского информбюро, которые ловили по детекторному приемнику. — Однажды я выглянул в окно и увидел зеленые шинели, — продолжает Юлюс. — Каратели. Они окружили деревню. Бежать поздно, спрятаться негде. Слышу, заходят на крыльцо. Дверь распахивается. Трое входят в дом и наставляют на меня автоматы: — Где партизаны? — Ну откуда же я знаю? — отвечаю им. А сам думаю, конец мне. Листовки в подполе, радиоприемник на чердаке. Они начинают везде шарить, все раскидывать, переворачивать. Затем один поджег кровать, другой — выбил окно, чтобы перина лучше разгоралась. Меня вытолкнули на улицу. Повели в лесочек, я был уверен, что расстреливать. Там уже убили три с половиной тысячи евреев. Но за лесочком стоял народ из окрестных деревень, многие со скарбом. Видно было, как пылали в отдалении их дома. Женщины плакали, дети кричали. Немцы начали выстраивать нас в колонну, подгоняли ударами прикладов. Пошли. Куда — непонятно. У меня в голове одно: «Только бы не в концлагерь». Немцы периодически палили в воздух. Лошади и коровы вздрагивали. Я осторожно приблизился к мужику, который вел на привязи двух коров. Одну незаметно отвязал. А когда через некоторое время охранник снова дал очередь из автомата и корова бросилась в лес, я с криком «Стой!» сорвался за ней якобы ловить. Но, добежав до деревьев, кинулся, куда глаза глядят. Добрался до лесопилки, где работали родители, все рассказал им... А вскоре в Литву вернулись советские войска. Юноша тут же обратился к командованию с просьбой взять его на фронт. Определили в 16-ю стрелковую литовскую дивизию. И в первом же бою он показал себя героем. Шнапс в награду — Это было неподалеку от города Любава, — вспоминает Юлюс. — Стоял январь 45-го. Было очень холодно, градусов 30 мороза, не меньше. Сзади выстрелила пушка-«сорокапятка». Это означало, что нужно выскакивать из траншеи и с криком «ура!» бежать на врага. Мы и побежали. Метров через пятьдесят рухнул командир роты, командование взял на себя взводный. Бойцы, что были в первых рядах, наткнулись на мины — их прямо подбрасывало в воздух. Но это нас не остановило. Я бежал лесочком, подумал, что там мин нет — получилось, угадал. Добежал до речки, встал на обрыве. Что делать дальше, не знаю. На реке лед. Видны немецкие траншеи на противоположном берегу. Подумал, что если сейчас спущусь и перебегу речку, то на том берегу придется карабкаться на ледяной обрыв, и там меня точно подстрелят. Залег в какую-то расщелину. Долго лежал, уже начало темнеть. Огонь прекратился. Где остальные — толком не поймешь. Поднялся, перебежал речку, вскарабкался на обрыв и добрался до немецких траншей. Никого. Вдруг слышу немецкую речь. Вижу — блиндаж, вход в него завешен плащ-палаткой. Тихонько подкрался, сдернул ее и швырнул гранату. Грянул взрыв, раздались крики, стоны. Швырнул вторую. Снова взрыв. Подождал. Никто не выбегает. Заглянул — один солдат на полу, другой застыл в углу, третий — на кровати. Все в крови. Присмотрелся. Дощатые полы, бревенчатые стены. В углу печка, перед ней куча угля. Тут слышу русскую речь — это подходили мои товарищи. Вынесли трупы, растопили печь, обогрелись. Пошарили по полкам — нашли консервы, хлеб, шоколад и даже шнапс. В ту ночь мы очень хорошо отдохнули. За тот бой Юлюса наградили медалью «За отвагу». Потом подобных сражений было немало. После освобождения Клайпеды Юлюса послали учиться на офицера. Но до НКВД дошла информация, что у него есть родственники в Бразилии, к тому же семья побывала на вражеской территории, работала в Восточной Пруссии — видно, кто-то из особо бдительных друзей донес. В результате бойца вернули обратно в дивизию. И по странной логике предложили перейти в разведроту. Юлюс согласился, не раздумывая: разведка всегда считалась элитным подразделением. Это было в разведке Свое первое задание ветеран помнит в мельчайших подробностях. — Вызывает меня командир взвода и говорит: «Отправишься в этот район! — и ткнул в карту. — Там третьи сутки сидит группа, которая уже должна быть за линией фронта. Твоя задача выяснить, что с ними случилось, а затем собрать сведения о расположении немцев на том участке». Я отправился в полной уверенности, что заблужусь или не найду их живыми. Но, к моему удивлению, нашел. Оказывается, у кого-то из них был день рождения, и они по-тихому устроили маленький праздник. Конспиративное застолье не подорвало боеспособность отряда. Они отправились за линию фронта и навели шороху по фашистским тылам. А Юлюс вернулся невредимым со сведениями о расположении немецких позиций. Подобные хождения за линию фронта стали для Юлюса привычной работой. Но когда советские войска вошли в Германию и стало понятно, что победа не за горами, разведчики литовской дивизии начали отлынивать от своих обязанностей. — Война уже кончалась, и все хотели выжить, — откровенно говорит собеседник. — Когда ночью посылали за «языком», разведчики доползали до колючей проволоки, посылали бойца с немецким автоматом вперед, чтобы он дал очередь с той стороны, а лучше запустил гранатой куда-нибудь в их сторону. И после этого группа с легкой душой возвращалась назад. Потому что по правилам, если враг обнаруживал разведчиков, нужно немедленно возвращаться. На такие хитрости шли, чтобы остаться в живых. Об этом я узнал только после того, как был зачислен в состав группы. Но это продолжалось недолго. После четвертой ночной вылазки, когда мы опять вернулись ни с чем, опытные разведчики нас раскусили. Командир взвода приказал нам захватить языка днем. Создали группу из 12 человек. В нее вошел один старый одессит, орденоносец, который первым делом достал из кармана пистолет, сунул мне в нос и сказал, что если заметит, как я поверну назад, пристрелит на месте. Мне стало обидно. Ведь я комсомолец. Назад по причине трусости никогда не поворачивал. Только по приказу командира. Мы ринулись вперед и тут же попали под минометный огонь. Одессит добежал до немецкой траншеи — и в него попало снарядом. Я видел, как он подлетел, как у него оторвало ногу. Потом мина разорвалась рядом со мной. Командир кричит: «Назад!» Но из-под огня я выйти не мог. Ослеп. Два осколка вонзились в ногу. А в душе зрела обида, что немцев в траншее нет и мой старший товарищ погиб напрасно. Ребята вынесли меня из-под огня... В госпитале Юлюс пролежал недолго. Выписался и снова на фронт. — Самое яркое, что запомнилось — это 8 мая 1945 года, — говорит Юлюс. — В Берлине победа. А здесь, в Прибалтике, мы по-прежнему на передовой. И вот приказ. Немедленно добыть языка. Командованию нужно знать, собираются немцы сдаваться или будут стоять до последнего. Решили, что мы группой в 30 человек добежим до бункера, ворвемся в него, солдат перестреляем, а офицера захватим. Нас должны были поддержать пехотинцы. Команда «Вперед!» — и мы рванули в сторону бункера. А кроме нас — никого. Оглянулся и вижу, как офицеры молотят солдат прикладами по спинам, пытаясь выгнать из траншеи. Но ни один не поднялся. Нашу группу накрыло минами. Я прыгнул в воронку. Минометы бьют, как ошалелые. Вижу, то одного бойца разорвет, то другого. Да еще пулеметы строчат. Командир кричит: «Отходим!» Когда вернулись, выяснилось, что семеро погибло, девять раненых. Нам, оставшимся в живых, объявили, что будет повторная атака. Пообещали, что на этот раз артподготовку обеспечат, и пехота поддержит железно. Вернулись на исходную. Ждем. Честно говоря, в ту минуту я уже попрощался с жизнью. И вдруг — чудо. Сзади грянуло громогласное «Ура!» Оглянулся — и не поверил глазам. Все стоят в полный рост, плачут и стреляют из автоматов в небо. Перевел взгляд на немецкие позиции — везде вывешены белые флаги. Им, наконец, пришел долгожданный приказ капитулировать. Немцы стали выходить из окопов с поднятыми руками и бросать автоматы на землю. Я тоже положил свой автомат и решил дойти до этого чертова бункера. Но тут мне перегородил дорогу немецкий офицер и закричал: «Стой, здесь мины!» Я подумал: «Ишь, какой заботливый. А полчаса назад разнес бы меня из пулемета и фамилии не спросил». На этом моя война закончилась. Литовский суд защитил СС Сегодня, несмотря на то, что в Литве за ношение советских наград могут оштрафовать на приличную сумму, Юлюс никогда не отказывал себе в удовольствии надеть ордена и медали. Особенно он гордится орденом Отечественной войны I степени и орденом Дружбы, который ему в 2010 году вручил Дмитрий Медведев. — Награды и форму я надеваю на праздники и ни на кого не обращаю внимания, — говорит Юлюс. — Это происходит минимум четыре раза в год: на День Победы, 13-го июля — на день освобождения Вильнюса, 2-го сентября — окончание Второй мировой войны и 23-го февраля. Глава ветеранской организации убежден, что только благодаря Советскому Союза Литва сегодня имеет свою независимую территорию. — Никаким властям, правившим в Литве, не удавалось до 1944 года собрать воедино все литовские земли, — напоминает Юлюс. — Советская армия освободила и передала Литве Вильнюс, который до войны у нее забрала Польша, а в январе 1945-го — вернула Клайпеду, которую в 1939-м отняла гитлеровская Германия. К маршам ультранационалистов ветеран относится с гневной горечью. — Они с крестами на груди приходят на могилы предков, воевавших на стороне фашистов, и одним своим видом очерняют память настоящих героев, — говорит Юлюс. — Мы подавали на них в суд, но судья вынес вердикт, что СС — наследие литовской культуры... Нынешняя российская политика находит у него понимание. — С Крымом Россия поступила правильно. Что касается Донбасса, то ему нужно дать самоопределение. Ну а Европе — смириться. По мнению ветерана, народ республики не поддерживает позицию своего правительства и президента. Литовцы хотят быть ближе к России, нежели к ЕС. А над известным заявлением польского министра о том, что Освенцим освободили украинцы, по словам ветерана, смеется вся Литва.
|
|