По счетам тех «реформ» мы платим до сих пор – и будем платить еще долго... |
24 Апреля 2015 г. |
30 лет назад Горбачев объявил о перестройке – словами, что от того, как «мы дальше поведем дело», во многом зависят «исторические судьбы страны и позиции социализма в мире». Несмотря на готовность к переменам и кредит доверия к власти, перестройка привела к крушению и страны, и социализма. От ответа на вопрос, почему так произошло, зависит будущее нашей существенно уменьшившейся страны. 23 апреля 1985 года избранный за полтора месяца до этого генеральным секретарем ЦК КПСС Михаил Горбачев выступил на пленуме ЦК – высшем органе власти страны в то время. Доклад генсека назывался «О созыве очередного, 27-го, съезда КПСС и задачах, связанных с его подготовкой и проведением» – но по сути это была первая программная речь, обосновывавшая необходимость реформ в СССР. Сказать, что она была неожиданной, нельзя – как в руководстве страны, так и в самых разных слоях советского общества хорошо осознавали необходимость серьезных изменений. Другое дело, что не было единого понимания – каких именно. Но было общее ощущение потери динамики развития, драйва. Непрерывный рост уровня жизни в послевоенный период привел к тому, что людям банально не хватало всего – от качественной одежды до новых машин. Советская плановая экономика медленно реагировала на изменения спроса. Особое раздражение отсутствие изобилия, конечно же, вызывало в первую очередь у тех, кто мог сравнивать с положением дел за границей. Это была не такая уж и маленькая часть общества, учитывая, что в нее входили не только дипломаты или имевшие дело с зарубежьем чиновники, но и военные из контингентов в соцстранах, и туристы, достаточно массово выезжавшие в Восточную Европу, и гражданские и военные специалисты, работавшие в странах третьего мира. Не получается с коммунизмом – так давайте хоть колбасу с джинсами: примерно так выглядели претензии небольшой, но активной части советского общества, немалая доля которой была сосредоточена в столице. Возразить ей партия мало что могла – аргументы про безработицу, которой у нас нет, а там «человек человеку волк», не воспринимались неудовлетворенными потребителями. К тому же кто бы стал рассказывать им об советских ценностях – в той же Москве в комсомольском активе все больший вес набирали будущие «комсомольские олигархи», то есть молодежь, не верившая ни в какие ценности, кроме материальных. Идеологическая атмосфера в самой партии была душной – по причине как укоренившегося догматического толкования марксизма и отказа от его творческого развития, так и вымывания в среднем партийном звене идейных коммунистов приспособленцами и карьеристами. Да, они составляли заметное меньшинство в общей массе номенклатуры – но именно их поведение вкупе с открытым цинизмом представителей «теневой экономики» (вышедшими на свет в 70-е годы), процветавшей в первую очередь в столице и южных национальных республиках, и порождал то отношение к номенклатуре как к «зарвавшейся и оторвавшейся». Внешнеполитическая ситуация была, конечно, напряженной. Противостояние с Америкой, гонка вооружений, шестой год шла война в Афганистане. В стране не было настроя ни на конфликт с США, ни на сближение с Западом – соревнование воспринималось как данность. Люди гордились тем, что страна стала одним из двух мировых лидеров, и расстраивались из-за того, что мы уступаем тем же США в уровне жизни. Но если говорить все-таки о каком-то главном ожидании большинства народа, то его можно было охарактеризовать просто: надо наводить порядок. В управлении, в работе, в организации жизни – в том числе и через кадровую чистку, ведь во многих регионах у власти сидели кланы, сложившиеся за двадцать лет непрерывного руководства одного и того же первого секретаря. Порядка ждали от Андропова – но он вскоре умер, и теперь его же ожидали от Горбачева. То, что порядок должен быть достигнут в результате реформ, тоже не вызывало возражений. Так что новый генсек имел огромный кредит доверия. И 23 апреля он предложил свой план – который потом получит название перестройки, хотя в самой речи на пленуме Горбачев все три раза употреблял это слово не в качестве лозунга. Главный пафос его речи сводился к тому, что СССР развивается медленно, и нам нужно ускориться, что можно сделать, только перестроив все управление экономикой. Причем нужны качественные, а не количественные изменения – перевод экономики на интенсивный рост через увеличение производительности труда до высшего мирового уровня и кардинальное ускорение научно-технического прогресса. Научно-техническая революция вообще подавалась тогда Горбачевым как главная задача – «речь идет по существу о перевооружении всех отраслей народного хозяйства на основе современных достижений науки и техники». А перестройка – как изменение системы управления экономикой. И самих предприятий – «Сейчас нам стала яснее концепция перестройки хозяйственного механизма... Нужно смелее двигаться вперед по пути расширения прав предприятий, их самостоятельности, внедрять хозяйственный расчет и на этой основе повышать ответственность и заинтересованность трудовых коллективов в конечных результатах работы». И управляющих органов – «Следует начать практическую перестройку работы и верхних эшелонов хозяйственного управления, нацелить их прежде всего на решение перспективных социально-экономических и научно-технических задач». «Исторические судьбы страны, позиции социализма в современном мире во многом зависят от того, как мы дальше поведем дело, – повышал планку Горбачев. – Широко используя достижения научно-технической революции, приведя формы социалистического хозяйствования в соответствие с современными условиями и потребностями, мы должны добиться существенного ускорения социально-экономического прогресса. Другого пути просто нет...» Действительно – все сказанное вполне разумно, тем более что «высшим смыслом ускорения социально-экономического развития страны» Горбачев объявлял «неуклонно, шаг за шагом повышать благосостояние народа, улучшать все стороны жизни советских людей, создавать благоприятные условия для гармоничного развития личности». Не получилось ничего – ни ускорить, ни создать, ни даже сохранить. Никто из советских людей, слушавших или читавших доклад генсека, не мог и предположить тогда, что всего через шесть с небольшим лет ни от страны, ни от ее социального строя не останется камня на камне. Несомненна его личная огромная вина в случившемся. Обладая всей полнотой власти, он не имел ни четкого плана действий, ни хотя бы воли в проведении своего курса. Хотя какой курс мог быть у того, кто не был ни марксистом, ни имперцем, ни националистом, ни даже хотя бы жестким прагматиком-реалистом? Отсутствие стратегического видения он заменял тактическими шараханиями, кадровой игрой и борьбой за личное политическое выживание. Вместо обещанной им экономической реформы с упором на научно-техническую революцию он начал одновременно, а потом и выведя ее на первое место, политическую реформу, открывшую идеологические дискуссии о прошлом и будущем, стимулировавшую межнациональные противоречия и общий хаос в умах и сердцах. Но главное – он полностью разбалансировал всю систему управления страной и экономикой. Через бесконечные замены руководителей регионов, министерств и предприятий (чего стоят хотя бы выборы директоров коллективами), перераспределение полномочий между различными уровнями власти, через стремительное и самоубийственное ослабление роли КПСС как несущего хребта всей вертикали власти. За четыре года, к концу 89-го, Горбачев сумел не только дезориентировать всю управленческую верхушку, но и вызвать разброд и шатание в национальных окраинах, породить серьезные опасения насчет грядущей реставрации капитализма у большинства и надежды на свободный рынок у меньшинства, подорвать позиции СССР в Восточной Европе и обречь на исчезновение социалистическое содружество – при этом исходя из самых благих пожеланий. Даже в Китае его приезд весной 1989-го символически совпал с главным испытанием для китайских реформ – волнениями на Тяньаньмэнь, став их дополнительным катализатором. После знакомства в Пекине с Горбачевым Дэн Сяопин охарактеризовал его своим соратникам коротким и нецензурным словом, описывающим умственные способности советского руководителя – и в этом не было ничего от китайского высокомерного отношения к иностранцам. Просто старого многоопытного китайца удивили не только, мягко говоря, наивные представления Горбачева о мировой политике, но и его подход к реформам – ведь Дэн решал тогда задачу ускорения развития страны совсем иными методами. Китай стартовал со своими реформами на несколько лет раньше Горбачева, в конце 70-х – и начинал с неизмеримо худших позиций, чем СССР. К концу 70-х КНР, столь же сложная в управлении, как и СССР, пришла с еще более жесткой плановой экономикой и идеологической системой, с совершенно устаревшей промышленностью и гораздо более низкими стандартами жизни. Вдобавок ко всему Китай всего за несколько лет до этого вышел из десятилетия разрушительной культурной революции. И что в итоге? Реформы Горбачева провалились, а Китай совершил фантастический взлет – за треть века став первой экономикой мира и державой, осуществляющей глобальную экономическую экспансию. Никакой особой трудолюбивости китайцев нет – русские люди при необходимости могут работать столь же слаженно и производительно. Китайцам просто повезло с реформатором – Дэн без лишних слов стал проводить земельную реформу, а для создания промышленности привлек иностранные инвестиции в специально выделенные экономические зоны, создавая совместные предприятия под жестким партийным контролем. Дело не в том, что Горбачеву нужно было создавать свои особые экономические зоны или начинать с реформы на селе, идти по китайскому пути – нашему генсеку необходимо было просто задуматься о том, как он собирается управлять огромной страной в эпоху перемен. Даже не говоря о том, что у него не было плана реформ – просто как управлять 11 часовыми поясами с десятками народов, если сломать существующую вертикаль власти? Конечно, он не думал, что ломает ее – просто реформирует, перестраивает. Но уже к концу 1989 года ему стало понятно, что он теряет поддержку в партии – и тогда он решил перенести центр тяжести власти с партийных на советские структуры, а потом и вовсе на созданный им институт президентства: то есть заботился о собственной власти, а не об управлении страной. Горбачев всегда юлил и выворачивался – и в итоге довел страну до августа 1991-го, когда его обманутые соратники попытались спасти страну от фактической ликвидации, угрожавшей ей в результате подписания нового федеративного, а по сути конфедеративного договора. Да, Горбачев формально не убивал СССР – это сделал Ельцин – но по сути именно он сделал все для того, чтобы это произошло. Да, формально он не отказывался от социализма – это произошло при том же Ельцине – но именно он подготовил почву для того, чтобы пришли Бурбулис и Гайдар. Поражение Горбачева-реформатора стало не просто самым страшным провалом правителя России в ее истории – оно привело к катастрофическим результатам для всей страны. По счетам тех «реформ» мы платим до сих пор – и будем платить еще долго, начиная с Донбасса и заканчивая бомбой социальной несправедливости, заложенной в фундамент нашего общественного строя. Но главный урок из опыта Горбачева мы все-таки извлекли – для того, чтобы действительно перестроить что-либо у себя дома, нужно иметь волю и разум. А не желание удержаться у власти или прийти к ней.
|
|