Из записок таксатора |
12 Сентября 2018 г. |
Так сложились обстоятельства, что в 1963 году я выполнял полевые работы в Богучанском лесхозе Красноярского края в составе четвёртой Новосибирской лесоустроительной экспедиции. С новосибирского вокзала я сформировал неполный таксаторский отряд из пяти бомжей и бичихи, прибившейся к ним, и уговорившей взять её таборщицей. Была она москвичкой. Поинтересовался, что она умеет делать, та со снисходительной иронией, с прямым намёком на «содружество полов» выдала: «Умею всё!» Оказалось, во время Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в 1957 году она «давала шороху» с иностранными студентами и в числе многих других была выдворена из Москвы в Сибирь остужать свой пыл. Надо отдать должное, она экономно и вкусно готовила и, что немаловажно, знала все съедобные грибы и не боялась одна их собирать. Все называли ее ласково Аннушка. Экспедиция в то время уже использовала для заброски и обслуживания таксаторских отрядов вертолёт Ми-4, а связь начальников партий осуществлялась по рации. В середине апреля мой «гвардейский» отряд за два рейса был заброшен в глубь тайги и высажен на неоттаявшее ещё болото в пойме рыбной речки Микчанда. Там на её берегу мы и затаборились. И началась полевая жизнь без всяких там благ цивилизации, с изнурительной работой по разрубке квартальной сети, разделяющей площадь лесов на кварталы, промером просек с установкой пикетов через каждые 200 м, постановкой и нумерацией квартальных столбов. В общем-то организация этой работы – обязанность техника. Мне он должен подготовить только абрис-снимок для таксации. Однако его у меня не было по причине неукомплектованности ими экспедиции, и эта работа целиком легла на мои плечи. В этом деле мы первопроходцы, да ещё под бесшабашное пиршество всех видов таёжной кровососущей братии, доводившей до исступления. Порой от укусов мошки и мокреца в щиколотках так опухали ноги, что вечером трудно было снять сапоги. Это не только специальность, это и образ жизни, на которую наложил свой отпечаток бивачный уклад. И мы полгода плевали на гнус и погоду, поскольку вынуждены их игнорировать в силу специфики нашей работы. Помимо всего прочего, полевые работы не обходились порой без каких-либо «романтических приключений», вплоть до фатальных. Память воскресила воспоминания о двух эпизодах одного дня тех далёких полевых. Встреча без галстуковРаннее июльское солнечное утро, ночной костёр прогорел и пышет жаром углей. С остатков пшена сварили полужидкую кашу – кулеш, заправили последней банкой тушёнки, позавтракали, залили угли костра и – вперед! С облегчёнными рюкзаками по утренней прохладе шагается легко. Это был последний день пятидневного захода (у геологов маршрут, а у нас – заход). Осталось промерить 8 км просек. Двое рабочих, Иван и Андрей, 20-метровой стальной лентой мерили просеку, а я одновременно таксировал. Вскоре наша ходовая линия стала прошивать на своём пути старую гарь, где деревья торчали обугленным сухостоем – грустная картина природы, а в покрове – крупная, налитая, сизо-голубая, омытая утренней росой, голубика. Рабочие со звоном топора стали вбивать пикетный кол, а я делал запись в журнале таксации. Вдруг они засвистели, заулюлюкали, и я увидел убегавшего медведя, а на близстоящую сушину неожиданно полез медвежонок-пестун величиной с крупную собаку. Ну, чего его туда понесло? Улепётывал бы за мамашей! Сопровождаемый свистом рабочих, он долез до сломанной верхушки, обхватил её лапами и боязливо на нас взирал. Очевидно, семейство лакомилось голубикой, а когда рабочие застучали топором, мамаша поднялась полюбопытствовать, что там происходит. Рабочим же при встрече с хозяином тайги рекомендовалось производить побольше шума, обычно он в это время года сыт и убегает, не рискуя связываться с двуногими существами. Другое дело голодный шатун – он особо опасен и нападёт непременно, но тут особый случай... Мамаша вдруг вернулась, грозно рявкнула и встала на задние лапы возле сушины с медвежонком, в решительной готовности его защитить. В душе похолодело, мамочка моя, вот влипли! Ружья с собой нет. Молодняк глухаря и рябчика ещё не поднялся на крыло, и я не обременял себя тасканием лишних килограммов. Убегать не рекомендуется, показав спину можно спровоцировать нападение. А если она инкриминирует нам дурное намерение по отношению к своему дитяти и «ярость благородная вскипит» в ней – нам амба. Топорами рабочие могли бы защищаться, если страх не парализует волю, а изловчившись рубануть зверя по голове, но вероятность этого ничтожно мала, так, что вопрос «кто кого?» сомнений не вызывал. Однако голос разума подсказывал мне, что надо дать возможность мамаше успокоиться, показав свое миролюбие. И я прошипел сквозь зубы: «Молчите и не шевелитесь, идиоты!» Мы замерли. Некоторое время медведица настороженно за нами наблюдала, а потом, видимо, убедившись, что мы существа добрые и её отпрыска не обидим, стала издавать громкие хукающие звуки, явно адресованные непутёвому медвежонку. Тот начал спускаться, опасливо поглядывая то на нас, то на мамашу. С небольшой высоты спрыгнул, и они поспешно удалились. Мы тут же сели и жадно закурили крепкой махорки. Слава всевышнему, что разошлись подобру-поздорову. Потом сами полакомились голубикой и пошли дальше выполнять эту монотонную работу – промер. Укатали Сивку некрутые горкиПосле полудня домерили до небольшой речушки. В ямках с хрустально чистой водой стояли хариусы, зорко контролируя поверхность воды – лето время их владычества над насекомыми. Иван с Андреем разожгли костёр и поставили чай. А я, наладив удочку, быстро поймал на паута трёх крупных хариусов. Не чистив, не потроша, глубоко воткнул им в рот заостренные берёзовые палочки и пристроил возле углей костра. Когда рыба с обеих боков пропеклась, а жир на кишках растопился и пропитал её, каждый свою разломал по брюху, кишки удалил, подсолил и ... мало кому приходилось лакомится таким рыбацким кулинарным изыском, приготовленным очень простым способом на скорую руку. По ранее срубленному дереву перешли речку и через пару километров уткнулись в так называемое верховое болото, заросшее растительностью. Палило солнце, воздух не шелохнётся, а над болотом висело марево. Когда весной рубщики его переходили, болото ещё не оттаяло. Руководствуясь мудрым советом – «не зная броду, не суйся в воду» я взял направление на затёску на том берегу и, прощупывая дно палкой, полез первым. Рабочие, пристроившись с лентой в кильватер, пошли следом месить болото. Ноги грузли выше колен в илистую жижу, и при каждом шаге из болота вырывались обильные пузыри, от которых вскипала болотная жижа, а потное лицо облепляли крупные рыжие комары, вынудившие вспомнить бога, душу и мать. Форсировав болото, сняли сапоги, выкрутили штаны и портянки, покурили и пошагали дальше. А через некоторое время мы стали себя плохо чувствовать – навалилась противная слабость, хотелось лечь и не двигаться. У меня появилась тревога для беспокойства: что с нами происходит? Моя наблюдательность, годами выработанная при постоянном общении с природой, подсказывала, что, очевидно, мы отравились тем болотным газом, что пузырился из-под ног – метаном. В народе такое чёртово болото пользуется дурной славой как «гиблое место». Оно-то нас и «уконтрапупило». Рабочие лежали, а я сидел, прислонившись к дереву, и в моей черепушке серое вещество лихорадочно соображало: «Что же делать?». Я за них в ответе. Заночевать здесь в надежде, что к утру всё пройдёт, но нет сил даже заготовить дров для костра, а ночи здесь холодные. Из продуктов осталось немного сухарей, сахар и чай. «Чай... чай...», – сверлила в голове навязчивая мысль. «Андрей, – обратился я к рабочему, – завари чифиру что ли!» Достал из рюкзака и бросил ему пачку чая. Он повеселел, вытащил свой «чифирбак», всыпал пол пачки чая и налил из фляжки воды. А я тем временем собрал сухих веточек и разжёг костерок, Андрей приготовил чифир по классическому рецепту (секрета, конечно, не выдам), и пошла кружка по кругу. Полежали около получаса. Вроде полегчало. «Может, пойдём на табор?» – предложил я. «Надо идти», – с покорностью согласились они. Оставили на просеке ленту и топоры, собрали в кулак остаток сил, поднялись и потихоньку потопали: я впереди, а они гуськом следом. Удивительное дело: по мере ходьбы приступ слабости постепенно отступал, организм взял своё, и на табор мы пришли довольно бодренькими, однако во рту было ощущение, как в клоаке, я даже не стал ужинать. Долго не мог уснуть от чувства какой-то разбитости. В последующей жизни мне больше никогда не приходилось прибегать к такому допингу от метана, как чифир. Такие вот сюрпризы порой преподносила наша работа. Ощущали мы себя великомучениками. Работа наша была нужна, высоко ценилась, но низко оплачивалась. Мы зарабатывали за счёт того, что работа сдельная, естественно, работали от зари до зари, без выходных. Выходными, точнее, не выходными у нас были только дождливые дни. Сейчас мне уже 86 лет, порой навевает горьковатый дым воспоминаний...
|
|