А я сяду в кабриолет…

Свои истории рассказывает мне Екатерина Иннокентьевна Горбунова (Орлова по мужу), как в военные годы оказалась она на ремонтных работах и строительстве отводных веток Транссибирской железной дороги. Случаи разные вспоминает. И, скажу я вам, это не занимательные сказки из «Тысяча и одной ночи», а реальные события – горькие и страшные, которые определили её и без того несладкую жизнь.

Без отца, без матери

С детства своего далекого начала Катя. С трепетом поведала о деде, который отца и мать ей заменил. Не строгим, но и не сентиментальным был отец Иннокентий-священник Бирюлькинского прихода. Рассуждал правильно и толково: человек, мол, не всегда одинаков, частые переходы у него бывают от добра к злу и обратно. Такими Господь нас вылепил. Но красив раб божий только в добре. И к этому состоянию надо стремиться.

В проповедях батюшка призывал немногочисленную паству свою к любви и раю душевному, к чистоте помыслов, не зараженных грехом.

Отца Иннокентия Горбунова любили в небольшом поселке Бирюльки. Крепких домов на берегу кормилицы Лены здесь срублено было немного, но церквушка ставлена была ой как давно! Не так уж велика и богата была – деревянная, однопрестольная, с одним куполом. Но колокол был больно хорош – звонок и басовит (когда надо).

Жить бы да радоваться. Но окаянные времена пришли в двадцатых – тридцатых годах. И здесь, в далекой Сибири, нашлись подстрекатели, борцы за коллективизацию, за раскулачивание – сторонники новой власти и строители новой счастливой жизни.

В один момент церковь была порушена. Погром в ней учинили. Иконы сапожищами растоптали, а церковную утварь, ценную, начальство куда-то по себе прибрало. Брёвна церквушки раскатали, крест веревками сдернули, колокол ниц упал и замолчал надолго. Дверной проём створок напрочь лишился. Ветер свободно гулял, завывал в непогоду в осквернённом храме. Вроде, как плакал. А потом и вовсе все останки сожгли. Ветер всё и разнёс куда неведомо.

Посёлок Бирюлька хоть и небольшой был, но постарше таких крупных городов, как Иркутск. И гордился этим. Сюда, в Бирюльки, первыми прибыли царские посланцы-казаки. Домов понастроили, но засиживаться долго не стали. Оставив для охраны десятка полтора служивых, ушли они по Лене до Байкала, а там через горы перемахнули и в долине Иркута острог поставили.

Оставшиеся казаки этот край полюбили. Особенно река Лена им приглянулась. Своенравная, конечно, сколько у неё изгибов, поворотов, островов! Коли мчится среди гор и уступов – бурлит, холодом дышит. А рыбы не счесть! Лес тоже багатющий . Осели служивые надолго, насовсем и церквушку поставили. В конце восьмисотых-начале девятисотых годов в этот приход священником был назначен Иннокентий Горбунов.

После бесовских событий святой отец остро почувствовал свою ненужность. Да и новая беда, семейная, личная, ни на минуту сердце его не оставляла. Дочь единственная, Ольга, совсем от рук отбилась. Загуляла. В скверне жила. Образ жизни совсем не праведный, не христианский избрала. Пятерых детей нарожала от отцов разных, раскидала дитяток малых – Шурку, Тоню, Володю, Толю по людям чужим, одну Катюшку восьмилетнюю отец Иннокентий отстоял, себе забрал. Жаль всех внучат, но не «потянул» бы всю ораву. Стар стал и силы были на исходе – то в спину отдавало, то ноги не шли. Бывало и сердце молотом ухало. Пробивался отче еле-еле. В работники его уже не нанимали, видели, что возраст даёт о себе знать. Только грамота и выручала. Писал отец Иннокентий толково и складно. Коли просили сельчане бумагу какую составить в органы властьпредержащие он не отказывал. Платили за услугу куском хлебушка, кружкой молочка, рыбкой свежей выловленной. Словом, кто чем мог.

Может, и не рискнул бы навсегда оставить родные Бирюльки Иннокентий Иннокентьевич. Прирос к ним с молодых времён, но приход порушен был, и сил уже не оставалась видеть, как дочь родная свою жизнь губит. Слава нехорошая к ней крепко прилепилась, а ей всё нипочем. Гуляет.  Отец Иннокентий уж головы поднять не мог, людям прямо в глаза посмотреть. Кто и насмехался: – Что? Бог-то твой не помогает? Вот и решился батюшка уехать из посёлка подальше, где его позора никто не знал, не ведал.

***

Может, кто из сельчан и видел, как однажды, раным-рано, в старенькой длиннополой рясе спускался к реке высокий седобородый старец. Сумку холщовую с добром немудрящим через плечо перекинул, а на руках нес полусонную худющую девчушку. Платьишко на ней много раз стираное перестираное, заплатками изукрашенное, видно, не грело её. Дрожало дитё. Старик всё крепче прижимал её к себе, по головёнке гладил.

Туман густой ещё не сошёл с реки. Тайга притаилась. Сосны не шелохнутся, ни шишка, ни иголка не падут. Утонул в тумане и весь посёлок. Самый сладкий сон грезился и малому, и старому.

Не все, однако, нежились. У самой кромки воды качался в водах Лены карбас. Фигура тёмная у борта застыла – Пахом ждал батюшку, готов был уже за весла взяться. Иннокентий внёс свою драгоценную ношу, внучку Катеньку, бережно усадил около одного из бортов, тряпицей укрыл: «Спи, родимая, путь долгий. – Ну, с богом! Пахомушка!»

Шли более тридцати километров против течения. За это время и туман рассеялся, и солнце, не скупясь, теплом одаривать стало. Долго плыли. Трудно грести одним веслом против течения, но Пахому не привыкать. Вот и понтонный мост Качугский показался. Доплыли с божьей помощью!

Высадил Пахом пассажиров на берегу, отвёл их к дальним родственникам, просил любить да жаловать и назад – в Бирюльки.

Мечтал отец Иннокентий устроиться в здешний, Качугский, приход. Да не суждено было. Слух до Бирюлек не дошел, что и здесь, как в Верхоленске, Харбатово, Зуево, в одну ночь все храмы христианские спалили нехристи. Пришлось с сумой и внучкой по домам идти. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло! И здесь раскулачивание местные власти проводили с нарушением законов и правительственных постановлений. Гребли всех под одну гребенку без разбора. Повыгоняли люд из домов, дедами ещё построенными, в землянки и сараюшки. Без крыши над головой остались многие середняки и бедняки, к которым эти санкции по раскулачиванию вовсе и не подходили. Нельзя было эту категорию раскулачивать.

Тут и пригодилась образованность Иннокентия Горбунова. Пострадавшие от несправедливости властей жители частенько стали обращаться к нему с просьбой написать прошение. Дед излагал всё толково и обоснованно–требовал вернуть дома, как незаконно отобранные. И получалась! Многим дома, как жители говорили, «вертали» обратно. В благодарность отдаривались хлебом, рыбой и молочком.

Преставился тятя, родненький

До сих пор деда своего, Иннокентия, вспоминает с грустью и теплотой Екатерина Иннокентьевна.

– Да какой он мне дед! Тятей я его звала. Добрый, душой красивый. И мне своей доброты щедро передал. На все руки был мастер. Обутки-то какие шил? Любо-дорого взглянуть! Чирки ладные, ичиги! Народ прознал про это, так с руками норовили оторвать – оставляли подольше пожить, особенно где семьи большие были.

Вот когда обшивал тятя всё семейство, мы квартировали здесь подольше – отогревались во времянках, на палатях, лавках. Хозяйка, бывало, и тряпицу какую укрываться давала.

Самый тяжёлый выдался у меня тридцать третий или тридцать четвёртый год. Беда в одночасье пришла. Заболели вместе с тятей головным тифом (сыпной тиф, который передается вшами. Появляется мучительная головная боль, высокая температура, сыпь).

Квартировали тогда в бурятской семье. Грязно было, ребятишки завшивленные. Наверное, тут и заразились, вошь подцепили.

Положили меня с тятей в одну палату. Не помню, сколько пролежала, только однажды в себя пришла и от страха заорала – вижу супротив, на койке, мой тятя, Иннокентий Иннокентиевич лежит, весь тряпками и бинтами обмотанный. Еле-еле санитарки мой рев остановили. Объяснили, что ревом горю не поможешь, а тятя преставился, отмучился.

Загнобила меня печаль-кручинушка. Как жить-то мне теперь? Писать, читать не умею, чирки шить не могу.

Умные люди посоветовали «по нянькам» пойти. И пошла. Устроили к начальнику милиции Сверчкову, ребёнок у него в семье совсем маленький был. Долго я у них нянькой была, пока бабушка родная не приехала. Родители мною довольны были. Вот добром начальник и отблагодарил –паспорт выправил. У меня ведь никаких документов не было. Отца родного никогда не видала, имени и фамилии его не знала. В паспорте меня и записали по деду, как Горбунову Екатерину Иннокентьевну, рожденную 5 декабря 1925 года.

От Сверчкова попала к Анцуповой Марии Петровне. Большим начальником в Качуге она была – заведующей кредитным сектором местного банка. Сына её, Гену, нянчила аж до 1942 года.

С повесткой на трудовой фронт

Война шла уже год. На западе горели села и деревни, города фрицы бомбили, а Красная армия отступала. В Сибири спешно формировали воинские части, отправляли эшелонами всех, кто мог встать на защиту Отечества. Оставалось только женское население, дряхлые старики, дети.

В сорок втором Кате исполнилось семнадцать лет. Самый призывной возраст. Тут вдруг и повестка подоспела: «Просим прибыть к Качугскому поссовету к 18:00. При себе иметь кружку, ложку, котелок, две смены белья…»

– А у меня больше нечего и не было. – Вспоминает Екатерина Иннокентьевна. – Пока «по нянькам» ходила добра не успела нажить. Предметом гордости была только тугая русая коса, объект зависти всех соседских девчонок.

– К поссовету примчалась первой. От моей хаты, где в это время квартировала, он туточки, за углом находился, совсем рядом.

Батюшки, что за чудеса! Думаю! Кроме меня, подтягиваются и пешком, и на телегах такие же молоденькие девчонки из соседних деревень – Манзурки, Зуево, Полозково, Больших и Малых Гол. Набралось нас около ста сорока-ста пятидесяти призывного, т. е. семнадцатилетнего возраста. Явились все к указанному времени. Столпились у дома, где поссовет размещался, а на древке красный флаг с серпом и молотом колыхался. Ни одной «железнодорожницы» среди прибывших не было. Все призванные были дочерьми, внучками охотников, рыбаков.

***

Два замечательных тома, посвящённых 100-летию Транссибирской магистрали, вышли из печати ещё в 2001 году («Железнодорожный транспорт Восточной Сибири из XIX в XXI век». – Облмашинформ, 2001 г.). Коллектив авторов весьма впечатляет! – Профессора истории и заслуженные работники всех участков великой магистрали весьма скрупулезно поработали над имеющимися историческими фактами.

И, конечно, большой упор сделан на деятельности восточносибирских железнодорожников в условиях военного времени – 1941–1945 годов. Раскрыт полновесно и ярко самоотверженный труд железнодорожников региона, сделавших всё возможное для победы над врагом. – Поимённо отмечены сотни фамилий. Заслуженных! Никто не забыт. Два тома подтверждают это – имена, фамилии, звания.

Я не ставила себе цель упрекнуть составителей в умолчании или сокрытии некоторых фактов. Ни одной строчки, никакого упоминания о бригаде, сформированной в Качуге из деревенских девчат, я не нашла ни в одном из томов. Возможно они им и не известны были. Ведь необъятного не объять. А кроме того, «история» военизированного отряда Мостопоезда 131 МПС на общем глобально представленном в юбилейном издании материале, наверное, выглядит весьма ничтожной. Но горько стало за этот строительный отряд путейцев, сформированный из деревенских простодушных девчонок, которые железной дороги отродясь не видели, но, начиная с 1942 и по 1946 год, а некоторые и далее, без выходных, день и ночь в невероятно тяжёлых условиях строили объездные пути или «штопали» старые там, где нужда было особенно острой.

…Какими они разными были, эти девчата! Потом, спустя какое – то время, станут все на одно лицо – грязными, немытыми, завшивленными, в ватных штанах, прожжённых телогрейках, которые просушивали, если удавалось, у костров. Их нельзя было даже в деревни пускать, людям казать. Глядеть страшно и неприятно. Настоящее лесные ведьмы!

В тот день столпились они в 18:00 у поссовета с узелками в руках, застенчивые и боевые, красивые и не очень, с веснушками и без, розовощекие, смуглые, синеглазые, и с чёрными, как лесная смородина, глазами. В косыночках, платочках, шалюшках. Деревенские семнадцатилетние девчонки, вчерашние школьницы, заробели в незнакомом месте. Ведь в большинстве своём дальше родных деревень они и носа не казали, вот и стояли совсем потерянные. Самые робкие, видать, с родственниками пришли и жались к ним, как испуганные ягнята.

Вот, наконец и начальник на крыльцо вышел. Обстоятельно и толково всё рассказал, проблему обрисовал:

– Дорогие девчата! Война идет второй год кровопролитная! Все мужики там, на фронте, – ваши отцы, братья. Но тыл должен воинам помочь. Руки ваши сильные, привыкшие к труду, нужны.

Приедете на место, вам всё расскажут, что делать и где. Взяли с собой, что в повестке указано – чашку, ложку, котелок, две смены белья? Этого хватит. Уезжаете всего на три месяца. Не такой это большой срок. Привезём назад. Не волнуйтесь! Страна ждет от вас помощи и крепко надеется. А сейчас – по машинам.

Постановление НКПС

На фронтушли десятки тысячи железнодорожников. Кадровая проблема тогда встала очень остро. Как же её было решать? И основным источником пополнения кадров явились женщины и подростки. Уже в июле 1941 года Политуправление НКПС приняло постановление «Об организации обучения женщин и подростков и вовлечению их к работе на транспорте». В основном развернулась массово – политическая работа среди жён и других членов семей железнодорожников и привлечению их на транспорт. Профессии слесарей, токарей, путевых рабочих и путевых обходчиков начали осваивать тысячи жен и дочерей железнодорожников.

Стратегические резервы – вагоны с военными грузами из Сибири и Дальнего Востока шли незамедлительно. Материальная база изнашивалась, от напряжения лопались рельсы. ГКО принял решение об увеличении пропускной способности дорог Урало-Сибирского и Дальневосточного направления.

Дорогу надо было поддерживать в хорошем санитарном состоянии, обеспечивая непрерывное движение поездов. Дорога перестраивалась на военный лад. Установлены были нормы снабжения продовольственными товарами. На одного работающего железнодорожника дневная норма хлеба – 800 г, месячная норма сахара – 800 г. Нормы менялись.

В мае 1942 года введено дополнительное снабжение для перевыполнивших нормы выработки. «Второе горячие» питание состояло из 50 г мяса или рыбы, 50 г крупы, 10 г жира и 100 г хлеба. Но эти льготы касались лишь тех, кто имел отношение к семьям железнодорожников. (Во время войны МПС (министерство путей сообщения) были даны особые права призывать и привлекать к работе всех граждан. Обстановка того требовала. Так призваны были качугские девчата).

Что было, что будет…

Увозили девчат из Качуга, когда солнце за сопки уходило, тонуло в лесных дремучих чащобах. Но пока тьма не все поглотила, можно было разглядеть пролетающие мимо деревушки и с девчата с любопытством вглядывались в то, что исчезало и оставалось в клубах пыли, поднятой колёсами машин. Самые бойкие знакомились с рядом сидящими соседками, кто-то озорные частушки запел, перекрывая тарахтенье мотора, и звонкий беспечный хохот метнулся за борт полуторки.

Грунтовая дорога петляла, кружила. Потемнело как-то враз, ночь накинула плотное покрывало, скрыла всё, весь мир. Только упорно резали тьму фары грузовиков. Кое-кого сон сморил. Девчонки притулились друг к другу, прижались, крепко.

…Через семь часов тряски въехали в Иркутск. Подвезли их к железнодорожному вокзалу. Железная дорога жила и ночью–пыхтела, шипела. Протопали через лабиринты и хитросплетения рельс. В тупичке стоял Мостопоезд 131 МПС. Пятнадцать теплушек ждали своих пассажирок, не пассажирок, а теперь уже постоянных жильцов. Девчонки разместились на нарах, налаженных с двух сторон от чугунной печки, кто на верхние вскарабкался, кто на нижние и сразу же провалились в сон. Колеса затарахтели – Мостопоезд «рванул» в тьму, в даль.

Катя вспоминает, что ехали долго, но подробностей не припоминает, ведь почти семьдесят лет прошло с тех пор. Названия населённых пунктов не объявляли, а им и не надо было их знать.

Вот заскрежетали колёса. Дёрнулся состав и остановился. Команду услышали: «Выходи!»

– Так начался трудовой фронт. Как сейчас вижу ту первую деляну, – вспоминает Катя.

– Обозначили нам участок, но сначала расселили в допотопном бараке, сооружённом, наверное, во времена ещё Первой мировой войны. Завалился он на бок, развалился почти. Подладили его, подняли, залатали. Рядом палатку военную растянули – в бараке не все вместились.

С режимом работы командир ознакомил:–Подъем в 6:00, отбой как солнце сядет. Снабженец выдал фуфайки, штаны ватные, портянки, одеяло байковое (одно на трёх человек разрезали), ботинки сверху парусиновые, а подошвы деревянные. Кому ботинок не хватило – лапти достались. Вот это уж горе было! Рвались лапти и кололо подошву очень.

– А что делать-то надо было? – Спрашиваю Катю.

– Все, что приказывали. Ремонтировали участки старых железнодорожных веток, меняли шпалы, рельсы. С нулевого цикла начинали прокладывать новые объездные дороги. Сколько мы их проложили, сколько ленточек перерезано было после окончания какого-либо участка не могу сейчас вспомнить. Остались в памяти отдельные эпизоды, не яркие, а скорее трагичные и не в хронологическом порядке, а как некие вспышки, которые никогда не забудешь как ни старайся.

– Екатерина Иннокентьевна, Вас в Мостопоезде было сто сорок молодых, физически здоровых, крепких семнадцатилетних девчат. Это ж самое романтическое время! О чем вы мечтали? О чем говорили после работы?

– Не о звёздах думали. Не видели мы их. Нам небо с овчинку казалось. Падали, как подкошенные, и мысль свербила, если ночью, часа в три или в четыре, платформы с балластом придут, значит опять придётся сгружать, а в 6:00 – подъём, как обычно.

(Недавно прочитала в статье одного журналиста; «Тем отличается человек от обезьяны, что глядя на звезды, может задаться вопросом откуда всё это.» И подумала, что тем девчатам некогда было философствовать, У них была одна общая идея. Она всё заслонила – победить фашистов. Стране нужна была дорога – вот и строили они её! Не до звезд было!)

Срок мобилизации истек

Прошло три месяца – срок, на который их мобилизовали! Напомнили начальству, что пора, мол, домой. Взгляд командира осадил и охладил их радостный порыв:

– Вы что! Война не закончилась. Новый участок начнёте строить. Взрывать вот те сопки будете. Дело к зиме идёт. Завтра фуфайки, штаны, ботинки, лапти, онучи новые получите. Утеплитесь!

…И опять Мостопоезд 131 МПС прибыл на другой участок, на новую деляну. Так продолжалась до конца войны, а потом ещё несколько долгих лет.

Лучшие друзья девушек кирка, пила и мотыга//подзаг.//

Продолжает свои истории Екатерина Иннокентьевна:

– Мы, наверное, совсем примитивными стали. Одна мысль свербила: думали, чем бы голод заглушить, аж животы сводило. Летом, бывало, увидим на склоне кусты ягод, вроде по нужде забежим, схватим горсть, вторую не успеем – охранник уже кричит с наблюдательной точки:

– Поторапливайся! Не рассиживайся!

– Со временем мы просто в роботов превратились. Когда о романтике думать, если с утра до позднего вечера кирка, мотыга, топор, пила подружками нашими были. Ночью, если не разгружали балласт (щебеночный или гравийный) с платформ, то для солдат носки на фронт вязали.

Падали от усталости. Пот съедал глаза, фуфайки к спине, к рукам прилипали, ватники почти не просыхали. Болела каждая клеточка тела. После отбоя разжигали костер, пшенку в котелках запаривали. Норма хлеба у нас была 600 г в сутки и крупы выдавали по 300 г – на две-три каши. Утром в 6:00 подъём. Быстро койку надо убрать, одеться, если что от ужина оставалось, можно съесть, не успеешь – бегом на деляну.

Ошибок не было, были травмы

Сопки «срывали» с пути, т. е. взрывали. Рыли «колодцы» (глубиной 20 м), а глину, гальку, песок, т. е. всю породу из них выгребали, затем опалубку возводили. «Колодцы» ставили с двух сторон деляны, соединяли их одним запальным шнуром и далеко отходили. Теперь взрывники дело продолжали, динамит закладывали и зажигали шнуры.

Издалека смотрели, как сопка раскалывается на две половины. Грунт скальный выравнивали, теперь пора шпалы укладывать, а далеко за ними не надо ходить – лес рядом. Рубим, пилим! Главный инструмент топор и пила. Стаскиваем лесины на спинах и очищаем участок от леса.

Подружка всё это время одна была у меня–Шура Бахтина. С ней лес валили, очищали, пилили стволы по размерам, нужным для шпал. Худо лиственница шла, керосин приходилось таскать в баночках, чтобы подливать его в распилы, тогда легче пилить….

Помню, что в сорок втором мне не повезло. Упала лесина в заданное место, все правильно рассчитали, да сучок здоровенный оторвался и хлестанул мне по глазу. Боль адская. Лицо всё побагровело, посинело. Долго болел глаз. Весь выболел и служить отказался. Ничего с тех пор не вижу им. Переболела в бараке, врачей не было, а как оклемалась опять на деляну, на просеку–подрубать лес, пилить, валить, крыжовать, распиливать по сортам (на 6,5 м) на шпалы.

Сигнал «стоп» услышим – останавливаемся. Командир проверит сколько сделали, тогда начинаем грузить в машину. Связываем обкрыжованные брёвна горячим тросом – бухтой толстой. В костре её разогреваем, потом ломом закручиваем так, чтоб стволы не шевелились. И лес отправляется на просушку, после этого обрабатываем его креозотом. Вот тогда шпалы готовы.

Я умудрялась таскать шпалы одна, но рельсы по два человека носили. Расстояние между рельсами измерялось шаблоном. Тут всё точно должно быть. И ни одной ошибки нельзя допустить. У нас рельсы лежали как влитые, не шевелились. Зашивали их железными костылями.

Работали весь световой день пока тропинку видно было. А ночью, если «вертушка» приходила с балластом, шли разгружать без всяких пререканий. Не спорили с начальством, ведь, бригада наша была военизированная, а дисциплина железная. Работа приравнивалось к фронту.

• Окончание - по ссылке.

• Расскажите об этом своим друзьям!

• Легенда молодости нашей. К юбилею Александры Пахмутовой
  
  Эта маленькая светловолосая женщина давно стала символом советской эстрады. Она считалась и считается одним из самых востребованных композиторов СССР и России. По ее песням можно проследить всю историю страны, ее обычной жизни, великих строек и больших побед на военном и мирном поприще.
• …И революция – в подарок. 145 лет назад родился Лев Троцкий
  
  Он появился на свет 7 ноября 1879 года (по старому, действующему до февраля 1918 года стилю, – 26 октября) – ровно в день, когда в 1917 году победила Великая Октябрьская социалистическая революция, как ее официально, на государственном уровне, именовали в советскую эпоху. И вся биография Льва Давидовича Троцкого похожа на революционный вихрь.
• Искренне и от души
  
  Татьяна Ивановна Погуляева, окончив в 1986 г. филологический факультет Иркутского государственного университета, уже почти сорок лет работает учителем русского языка и литературы, в настоящее время в МБОУ г. Иркутска СОШ № 77. В 2020 г. стала победителем (1­е место) Всероссийской олимпиады «Подари знание» по теме «Инновации в современном образовании» и Всероссийского педагогического конкурса в номинации «конкурс песни "Аты-баты, шли солдаты"» (2­е место).
• «Буду тебе петь – все на мотив звезд...»
  
  «Зеленый трамвай». Остановка вторая
• Абилимпикс, клининг и другие
  
  Ох, и гостеприимен же наш русский язык! И какого только беса он не привечает! Вот недавно во вполне официальном сообщении споткнулся на слове «абилимпикс». Сразу и не понял, что за зверь такой, что за набор в общем-то знакомых букв? Раскрыл словарь – а это в дословном переводе с английского означает «олимпиада возможностей». Ну чем не вполне адекватное название известному движению? Но захотелось какому-то грамотею «европеизироваться», и пошло гулять иностранное словечко по интернетам…
• Cтарик и белка. Рассказ.Окончание
  
  Мы тогда под Темрюком стояли. В аккурат под Новый год прислали нам с пополнением молоденького лейтенанта. Мы калачи тертые, видим – не обстрелян, не обмят, тонковат в кости, глаза шибко умные.
• Строки судьбы
  
  Редко встретишь в Байкальске, да и в Слюдянском районе, человека, прожившего здесь хотя бы одно десятилетие, чтобы он не знал её. Большинство мгновенно представят эту женщину, чья трудовая деятельность напрямую или косвенно связана с их судьбами.
• Харрис или Трамп?
  
  Казалось бы, что нам Америка. Мало ли кого и куда там избирают, у нас тут свои проблемы, по большинству житейские. Так, да не совсем. Через несколько ступенек, но исход заокеанских выборов заметно аукнется и в России. Хотя бы в отношении всего, что связано с Украиной. А это, между прочим, тот или иной объем, то или иное количество смертей, ранений, разрушений, расходов. То – или иное. Или вообще без них. Разумеется, санкционное давление и много чего еще влияет на российскую экономику и на повседневную жизнь – и сегодня, и в будущем.
• Между дьяволом и ангелом: вспомним Лаврентия Берию
  
  Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.
• Старик и белка. Рассказ. Третья часть
  
  Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался острой мордой в кусты, то взлаивал на белку, взлетевшую на ближайшее дерево. Хозяйкапыталась удержать непослушную собаку, но та шаг за шагомупорно тащила ее к скамье. Старик вздрогнул, завидев вытянутую крысиную морду с красными глазами, принюхивавшуюся к штанине.
• Время комсомола: есть что вспомнить!
  
  Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
• Тыл за колючей проволокой
  
  В Магадане, имевшем в то время население 20 тысяч человек, вице-президент США и сопровождавшие его лица осмотрели порт, авторемонтный завод, школу-десятилетку, дом культуры, побывали на одном из участков прииска имени Фрунзе, побеседовали с рабочими. Один из вопросов звучал таким образом: «Целесообразно ли на территории Чукотки и Колымы иметь железную дорогу или более рационально использовать авиацию?».
• «Не ко двору и не ко времени»: к 130-летию со дня рождения Юрия Тынянова
  
  Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых столетий.
• Старик и белка. Рассказ. Продолжение
  
  Трепетное свечение угасало вместе с остывающим солнцем и вскоре растворилось в сиреневом сумраке вечера.Оставив в сердце неизъяснимое томление и грусть по чему-то несбывшемуся.
• «…Могучий, простой, чисто русский художник». Карен Шахназаров о Сергее Бондарчуке
  
  Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка. Каких только упреков я не выслушал от генералов. Но прежде, чем что-то сказать, они смотрели на Андрея Антоновича, а потом уже ко мне… В чем обвиняли? Офицеры не так показаны. Солдаты в фильме в конце не награждены… Короче, претензий!.. В итоге Гречко передал мне длинный убийственный список поправок. Шел я оттуда черный. Исправили? Три-четыре от силы. Изловчился как-то. Шолохов заступился. Фильм вышел. Правда, не к 30-летию Победы, а к 70-летию со дня рождения М. А. Шолохова». (Евгений Степанов «Это действительно было». Книга мемуаров.)
• Опять две России?
  
  Нет, разумеется, страна с таким названием – одна. И государство – тоже. Речь о духовно-нравственном измерении, если хотите – о разном восприятии и окружающего мира, и самих себя. По-иностранному – о ментальности.
• «…Могучий, простой, чисто русский художник». Карен Шахназаров о Сергее Бондарчуке
  
  Франция. Канны. Город кинофестивалей. В 2010 году южный город встречал российскую культуру. В 13-й раз. Два российских региона представляли свое творчество, самобытность, народные таланты: Санкт-Петербург и Хакасия.
• Герой мутного времени
  
  15 октября исполнилось 210 лет со дня рождения Михаила Лермонтова. Вот лишь некоторые из интересных фактов из жизни «поэта любви и печали».
• Тыл за колючей проволокой
  
  Роль ГУЛАГа в Великой Отечественной войне и послевоенные годы.
• Старик и белка. Рассказ
  
  Сегодня мы начинам публикацию рассказа А. Семёнова «Старик и белка» времен «Молодёжки». Прототипом этого рассказа стал большой друг редакции «СМ» той поры, талантливый журналист и великолепный спортивный радиокомментатор, участник Великой Отечественной войны Лев Петрович Перминов.