Воспоминания астронома: не о звездах, а о людях и эпохе |
17 Июня 2019 г. |
В серии «Россия в мемуарах» издательство «Новое литературное обозрение» выпустило двухтомник «По волнам жизни» – воспоминания астронома, профессораа Всеволода Викторовича Стратонова (1869–1938). Всеволод Стратонов окончил Новороссийский университет в Одессе, работал Одесской, Пулковской и Ташкентской обсерваториях. Известность получили сконструированные им телескопы, предназначенные для фотографирования астрономических объектов. С их помощью Стратонов сделал более 400 снимков звездного неба, шаровых и рассеянных звездных скоплений, светлых и темных туманностей, малой планеты Эрос и поверхности Солнца. Им была открыта неравномерность скорости вращения Солнца на разной широте. Из-за болезни зрения он вынужден был прекратить участие в астрономических наблюдениях. Написанная им научно-популярная книга «Солнце» получила премию Русского астрономического общества. В первые годы советской власти Стратонов достиг немалых успехов в роли организатора научных исследований, был в числе основателей первой в России астрофизической обсерватории; из нее потом вырос знаменитый Государственный астрономический институт им. П. К. Штернберга. В то же время Стратонов был непримиримо конфликтным человеком — он не только навлек на себя немилость партии большевиков, но и рассорился со многими коллегами-учеными. Воспоминания Стратонова переносят читателя в разные уголки дореволюционной и раннесоветской России — на Кубань и Кавказ, в Среднюю Азию, в Москву, Тверь, Муром и Петроград. Автор описывает, как учились, сдавали экзамены и бунтовали студенты, как наблюдали звездное небо астрономы и ходили в экспедиции военные топографы и геодезисты, как жили казаки, кавказские горцы и народы Туркестана, как был устроен чиновничий мир на окраинах империи, как свершалась революция и как боролась за высшую школу московская профессура. В мемуарах Стратонова читатель обнаружит не только ценное историческое свидетельство, но и увлекательное повествование. В предлагаемом вам отрывке из мемуаров Всеволод Стратонов рассказывает, какими способами ему в 1920 – 1921 годах приходилось добывать средства на создание Государственной астрофизической обсерватории. Первым шагом было найти управляющего делами. У нас в доме жил военный инженер Михаил Николаевич Канищев, служивший в ЦУПВОСО (Центральное управление военных сообщений). Встречаю я его: — Не можете ли, Михаил Николаевич, порекомендовать мне кого-либо на должность управляющего делами Главной астрофизической обсерватории? — А что это за обсерватория? Рассказал я ему, как и что. На другой день приходит: — Знаете, Всеволод Викторович, возьмите меня управляющим! Мне так надоело заниматься той ерундой, с которой приходится возиться на службе, что я рад буду настоящему серьезному делу. — Отлично! Об его деятельности еще придется говорить. Прослужил он все время, пока я был в Москве, и свою пользу принес. В последующее время М. Н., как аэронавт, стал профессором какого-то из воздухоплавательных институтов и ушел из обсерватории. Говорил он очень занимательно, но врал при этом безбожно. Мы с ним начали дело тем, что собирались по вечерам в моем кабинете и понемногу разворачивали дело, пока не обзавелись собственным помещением, обстановкой, персоналом служащих, инструментами и пр. Канищев не хотел быть профаном и забрал у меня, для ознакомления с делом, ряд книжек по астрофизике. Главное было умело поставить денежный вопрос. Для составления сметы и заведования денежной частью я пригласил, по рекомендации Канищева, из того же ЦУПВОСО А. А. Петрова, бывшего педагога. Это был больной, издерганный человек, но весьма добросовестный в своей специальности. Петров долгое время прослужил на обсерватории. Сейчас я поручил составить ему смету, примерно на 50–60 миллионов рублей. Ее я понес в Главнауку, в финансовый отдел, которым заведовал Сергей Константинович Удовиченко, также бывший бюрократ из Министерства народного просвещения. Захожу через несколько дней в Главнауку узнать о судьбе нашей сметы. Удовиченко встречает меня отвратительно. Все, оказывается из его слов, никуда не годится, и на ассигнования рассчитывать нельзя. Я начинаю возражать, указываю на неправоту его критики... Куда там, и слушать не хочет: — Так не годится! По такой смете денег отпустить нельзя! Ушел я от него в самом скверном настроении духа. Ясно, что смета провалена, хотя и совершенно неосновательно. А без денег провалится и с таким трудом созданное начинание. Стал я советоваться с заведующим финансовым отделом представительства Туркестанского университета — в этом представительстве я состоял также председателем — Н. С. Арсеньевым, тоже опытным бюрократом: — Все, что вы говорите, Всеволод Викторович, показывает, что Удовиченко просто вымогает взятку. Надо ее дать! — Но я никогда этого не делал. — Вам и не следует. Поручите это дело мне! Дал я Арсеньеву миллион рублей и, что ценилось еще дороже, бутылку спирта. Жду, чем эта попытка кончится... Через два часа Арсеньев возвращается: Все сошло, как нельзя лучше. Удовиченко успел, правда, сократить смету с шестидесяти на полтора миллиона рублей... Но, получив спирт и деньги, он нашел, что смета составлена вполне хорошо. Кое о чем он уже успел доложить Покровскому, и часть сметы была вычеркнута. Все же для начала мы получили 35 миллионов рублей, а затем, до конца года, — еще в несколько раз больше. Но все это достигалось теми же приемами. Взятки носили Арсеньев или Петров, а иногда и я. Делалось это вечером, на дому у Удовиченко. Придешь, а он делает на своем отвратительном лице по возможности очаровательную улыбку: — Напрасно вы беспокоились... А сам скорее сгребает деньги или спирт, пока мы не раздумали их ему передать. Как ни отвратителен сам по себе был этот факт, мы все были им довольны. По крайней мере, существовал способ добывать деньги для научных учреждений, которые иначе были бы их лишены. Я знаю, что таким способом добывал деньги университет, а также геофизический институт и, вероятно, другие учреждения. Выработалось и техническое выражение по этому поводу: — Бросить удаву кролика... Без соглашения же с удавом денег вовсе нельзя было получить. Правда, потом суммы, данные в качестве взятки Удовиченко, надо было оправдать фиктивными счетами, но тогда составление во вред советской власти фиктивных документов было всеобщим явлением, зазорным не считавшимся: — Надуть советскую власть только хорошо... Отберешь назад хотя бы часть награбленного ею у тебя. В 1921 году мы, по соглашению с Московским обществом любителей астрономии, взяли у него в пользование семидюймовый телескоп, который, однако, требовал дорогого предварительного ремонта, так как был негоден к употреблению. Этот ремонт мы взялись произвести на свой счет как гонорар обществу за пользование рефрактором. Однако производство ремонта затянулось, деньги тем временем обесценились, а в 1922 году завод, производивший ремонт, подал счет на него в сумме около полутора миллиардов рублей. Таких денег у нас не было, и завод заявил, что в возмещение убытка он отберет самый телескоп. В обществе любителей астрономии, председателем которого был С. Н. Блажко, началась паника и упреки нам, — боялись вовсе потерять инструмент. Для нас положение создалось весьма тягостное. Как я ни старался, денег добыть не мог. Хотел распродать личное имущество, но его не хватило бы на покрытие такой суммы задолженности. Что тут делать... Пошел на крайнее средство, иду к Удовиченко: — Мне нужно с вами по секрету поговорить! Удовиченко ведет меня в пустые комнаты. — Вот какое у нас создалось положение. Если вы не отпустите полтора миллиарда рублей, — грандиозный скандал. А если отпустите, я вам дам из них двести миллионов! Он и бровью не повел, промолчал. Я подал доклад об ассигновании полутора миллиардов рублей, а через несколько дней деньги были у меня в руках. — Зачем вы беспокоитесь? — говорил Удовиченко, загребая свои миллионы. — Как вы добыли деньги? — поражались представители астрономического общества. — Это мой секрет! — Ну, — говорил Блажко, — вы прямо маг и чародей! Так или иначе, но денежная сторона была обеспечена, и я занялся формированием штата. Штат канцелярии был пополнен из того же ЦУПВОСО, по избранию Канищева, С. П. Чернецкой и З. С. Свигузовой. Заведовать хозяйством и библиотекой была привлечена Л. А. Комарова, а библиотекаршей С. С. Добролюбова. Между прочим, все наши отчетности проходили через Рабкрин — Рабоче-крестьянскую инспекцию. Мы с этой ревизией обошлись очень просто: того инспектора, который ревизовал нашу отчетность, я принял на службу на вечерние часы. Очень милый, безобидный старик, бывший чиновник, был доволен оплачиваемой ему синекурой как дополнительным заработком. Конечно, наша отчетность проходила после этого в Рабкрине без сучка и задоринки. Позже, по просьбе Канищева, в состав канцелярских служащих приняли и жену. Начали мы с Канищевым хлопотать о составлении имущества. Тогда советским учреждениям выдавались бесплатно соответственными органами канцелярские принадлежности. Канищев, умевший заговаривать зубы, много чего понанес нам. Нашел он в одном из таких учреждений арифмометр — тогда это было большой редкостью. — Этот арифмометр нам до крайности необходим. Дайте его нам! — Для чего? Что вы с ним делать будете? — А мы целыми днями вычисляем веса граммо-молекул! Советские служащие переглянулись, ошеломленные непонятным словом. — Да, если так, вам действительно нужен арифмометр. Получайте! Пока Канищев не охладел и не разленился — это с ним позже произошло, — он бывал очень полезен. В то время советская власть стала предоставлять в распоряжение разных учреждений вагоны, конечно, бесплатно. Решил обзавестись вагоном и я. Посылаю хлопотать М. Н. Канищева. После долгого хождения по разным учреждениям и длинных разговоров — на это у меня ни терпения, ни нервов не хватило бы — он добился ордера на предоставление нам в постоянное распоряжение вагона. Приходит с ордером в Комиссариат путей сообщения: — Хорошо, вагон вам мы дадим, но только теплушку. — Теплушку мы не возьмем! Дайте нам вагон второго класса. — Ну, уж извините! Вот чего захотели! Академия наук снаряжала свою экспедицию, так и то мы ей дали только теплушку. А она — учреждение общегосударственного значения. — Да я не говорю, что Астрофизическая обсерватория — учреждение государственного значения. — Вот видите... — Потому что она выше! Она — учреждение международного значения! — Как это так? — Очень просто! К нам приезжают знаменитые ученые из-за границы. Уже приехали и ждут, чтобы отправиться с нами в экспедицию — из Италии Секки и из Германии Фогель. Вскоре подъедет из Америки знаменитый Пиккеринг... Как же это мы повезем таких ученых в теплушке, точно скот... Срам на всю республику! Дело происходило в 1921 году, а Секки умер в 1878-м, Фогель — в 1907-м и Пиккеринг — в 1919 годах. Бывший с Канищевым его сослуживец дернул М. Н. за рукав: — Ты еще не скажи, что Ньютона с собой повезешь! На товарищей из Комиссариата путей сообщения заявление это произвело впечатление. — Действительно, таких ученых неловко везти в теплушке... Выдать ордер на вагон второго класса. Мы получили в свое учреждение прекрасный вагон второго класса, вместе с проводником. Последнего я зачислил у себя на должность сотрудника для поручений. Вагоном мы пользовались несколько месяцев и ездили в нем. Потом правительство поотбирало обратно у всех учреждений вагоны. Мы обзавелись и своей квартирой для организационного комитета — в том же доме в Трубниковском переулке, № 26, где жил и я.
|
|