Улица моего детства |
16 Июня 2016 г. |
Нина Иннокентьевна Глызина – коренная иркутянка. Наша встреча с ней произошла в 1988 году, когда в городе было создано Иркутское отделение Всероссийского общества «Мемориал». На правах коллективного члена в это общество вступил Иркутский областной краеведческий музей, где я тогда работала. В то время уже открывались архивы КГБ и люди, которых мы называем сегодня «жертвы массовых политических репрессий», а также их близкие и родные смогли наконец-то узнать правду о страшных годах репрессий. Так случилось, что члены «Мемориала» вели приём граждан в здании бывшего Обкома комсомола. В небольшое казённое помещение на втором этаже здания приходили люди, которым мы старались помочь правильно заполнить заявление, ответить на какие-то вопросы. Но, наверное, не только это было им нужно в тот момент: наконец-то они получили возможность говорить, вспоминать, не боясь огласки и «лишних ушей». Но людей было много, а времени, чтобы выслушать каждого – мало. Тогда-то и родилась идея собраться в музее: поговорить, выплакаться, просто побыть рядом с кем-то, кто разделял твою память и боль. Так родился клуб жертв массовых политических репрессий «Встреча», так мы познакомились с Ниной Иннокентьевной. Она была одним из первых членов этого клуба, его секретарем, казначеем, организатором, в общем, незаменимым человеком. Увы, «была», потому, что её уже нет с нами. Мы успели отпраздновать её 90-летие. Нашим подарком ей стала небольшая книжечка её воспоминаний. Нина Иннокентьевна написала их для своих родных и друзей, но мне кажется, что сегодня они порадуют и согреют душу и читателей газеты «Мои года». Ирина ТЕРНОВАЯ, зам.директора Музея истории города Иркутска им. А.М. Сибирякова, руководитель клуба жертв массовых политических репрессий «Встреча». Моя улица, точнее переулок 8-го Марта (б.Кузнецовский), где я родилась в 1922 году и прожила 43 года, находится в центре города между улицами Чкалова (б.Мало-Блиновской, затем Колхозной) и Володарского (б.Благовещенской). Здесь прошло моё детство, учёба, создание семьи, а в 1965 г. я переехала в благоустроенную квартиру. Дом на Кузнецовском В переулке было не более 10 домов. До 1930-х годов все дома в переулке были деревянными и принадлежали частным владельцам. Квартиры в них сдавались внаём. Отопление было печное. Печи топили исключительно дровами. У каждого дома горела электрическая лампочка. Вдоль домов были деревянные тротуары. В 1930-х годах государство обложило частников непомерным налогом, многие отказались от своей собственности и наш двор вошёл в жилищный кооператив, который назвался ЖЭК. По чётной стороне на углу ул.Чехова стояла винная лавка. Её все называли «монополка». Это было одноэтажное капительное здание из красного кирпича с большим благоустроенным подвалом. Пол лавки и вход со стороны улицы был выложен плиткой. Здание было красивое, светлое, оригинальной архитектуры. Оно было построено по типу Елисеевского магазина в Москве. Примерно в конце 50-х годов прошлого столетия «монополку» и рядом стоящие деревянные дома снесли. «Монополку» пришлось сносить трактором, т.к. вручную кирпичный монолит разрушению не поддавался. На этом месте построили 4-х этажный кирпичный жилой дом. За ним оставался стоять дом № 6, в котором жила я. В нашем дворе было три деревянных дома. Дальше по улице за моим домом стоял красивый деревянный дом на высоком фундаменте. В нём жили по тому времени богатые люди – Агронович, Велинтас, а позднее Соккер, Мордохович. Во дворе было подсобное помещение. Позднее его перепланировали под общежитие. В самом конце переулка стояли сараи, которые были снесены, и на их месте сделали маленький скверик и установили бюст Сталина с девочкой на руках. Позднее на этом месте построили большой кирпичный дом. Дорога в переулке была ужасная, особенно после дождя: грязь непролазная, повозки с лошадьми с трудом пробирались к Дому колхозника. Когда грязь просыхала, образовывались ямы и ухабы, было много пыли. С постройкой школы улицу привели в порядок. В моем дворе, кроме меня и моей младшей сестры Лиды, жили два мальчика – Шурик и Миша. С ними и моими школьными подругами – Люсей Маевой, Соней Алякринской и другими – мы часто играли в волейбол во дворе и смотрели спектакли. Их устраивали братья Брянчуковы вместе с ребятами по «Базе курносых». В детстве мы вместе со взрослыми играли в лапту, в «луночки», «море волнуется», «сыщики-разбойники», в прятки и другие дворовые игры. Девочка скакали на скакалках и очень любили жевать серу со щёлканьем. Мальчишки больше играли в «зоску», «бабки», «чехарду». Я знала всех соседей в переулке, так как в каждой семье были дети. Все ребята были разного возраста и характера, но ссор и драк никогда не было. Все споры решались мирными переговорами. По чётной стороне переулка близко под землёй проходили подземные воды, поэтому во дворах были водосточные канавы. Их каждое лето очищали от ила и мусора. Во дворе у каждой квартиры был свой туалет. Позднее их снесли и построили общий. Во дворе школы № 65 до сих пор стоят два огромных тополя, посаженные в 1945-1948 г.г. семьёй Плотниковых в честь рождения их сыновей. Ранее это была усадьба их дома. В период НЭПа напротив «монополки» стоял киоск семьи Дельснер. Они жили в моём дворе и торговали продуктами. Рядом с их киоском на открытом лотке торговал китаец разными сладостями (медовые орешки, соломка и другие конфеты). Там же на углу рядом с «монополкой» можно было увидеть чистильщиков обуви. У них были небольшие ящики, где лежали крема, щётки, бархотки. Чистильщиками обуви зачастую были и подростки с нашего переулка. В период Отечественной войны освещения на улицах не было. Окна занавешивали плотными шторами, а стёкла были заклеены бумажными полосками с угла на угол. Кроме того в городе устраивали воздушные тревоги с запуском фугасных бомб. В это время у каждых ворот дома был дежурный. Я дежурила у ворот несколько раз и смотрела, куда упадут бомбы, так как дежурный должен был её обезвредить. На углу Володарского и К.Маркса (б. Большая улица) стояла большая Благовещенская церковь. Моя бабушка – Александра Ильинична – её посещала часто, а мы семьёй ходили в церковь по большим церковным праздникам. До-ля-фа нашей квартиры Большая комната в Доме-музее иркутского мещанина по ул. Халтурина, 2 мне очень напомнила по обстановке комнату в нашей квартире, которая состояла из двух комнат и кухни. В большой комнате, которую все называли «зало», в простенке между окон висело зеркало в ажурной деревянной оправе. Под ним стоял круглый стол чёрного цвета с красивыми резными ножками, покрытый бархатной скатертью с ажурными «балаболками». В переднем углу висела икона с лампадкой. Моя бабушка была очень верующей, и мои родители её очень в этом поддерживали. В другой комнате стоял сундук, на котором спала бабушка. Здесь же находился ломберный стол для игры в преферанс, покрытый зелёным сукном. В летнее время года родители переходили на веранду и спали там до глубокой осени. Оба они работали, и я в основном всё время была с бабушкой. На большой кухне стояли два стола – обеденный и хозяйственный, находилась большая русская печь и буфет. У печки было огорожено место для умывальника и полок для посуды. Ещё там находилась железная посудина на ножках, куда собирали угли из печки для растопки самовара. В хороводе были мы, (2 раза) Пара целуется и выбирает следующих игроков. Играли также «В просо сеяли», «Колечко прятали». Мама танцевала «Метелицу», «Во саду ли в огороде». И всегда пели песни: «По диким степям Забайкалья», «Славное море, священный Байкал» и многие другие весёлые и грустные народные песни. У папы по жизни было интересное выражение: «До-ля-фа» – это значило, что всё хорошо и настроение приподнятое. Вот таким «До-ля-фа» всегда и заканчивались наши домашние посиделки. Первый состав клуба жертв массовых политических репрессий «Встреча» в «Доме Кирова» 1989 г., сидит во 2-м ряду 3-я справа Н. И. Глызина. Стряпня Пока была жива наша бабушка - Александра Ильинична (брат Коля любил называть её: «шанюшка пшенична»), она пекла хлеб дома. С вечера ставили опару, затем заводили тесто, и когда опара была готова, хлебы ставили в печь. Печь топили берёзовыми дровами. Вынимали хлеб из печи деревянной лопатой. Для печки хлеба были всевозможные приспособления: деревянные лопаты, ухват, кочерга, помело – всё это хранилось в нижнем отделении печи. К праздникам и дням рождений стряпали пироги с вареньем, рыбой, струцели с маком, булочки, торты, заварные калачики. На Пасху пекли куличи, делали заливную рыбу, фаршированную щуку, мариновали тыкву с облепихой, делали окорока. Закуски на столе всегда было много, пироги с рыбой были обязательно.
Свадьба и переезд Мои родители были культурными, воспитанными людьми. Отец окончил Верхнеудинское реальное училище, получил звание учителя, но работал бухгалтером. Мама окончила гимназию. Она была хорошей хозяйкой, умела шить, готовить, имела хороший вкус. Меня учила всему хорошему, что могло пригодиться в жизни. В молодости за ней ухаживал очень богатый человек, дарил дорогие подарки, но когда она познакомилась с папой и полюбила его, то все подарки вернула обратно и вышла замуж за папу - Берлина Иннокентия Никифоровича. Он в то время жил со своими родителями на ул. 3 июля. Мать его была малограмотной женщиной, занималась шитьём на дому. Отец был простым рабочим-каменщиком. Он в своё время принимал участие в строительстве здания городского театра. Свадьба отца и матери проходила в квартире маминой двоюродной сестры на ул. Канавной. Сейчас этой улицы уже нет. А когда-то там стоял большой дом с двором и огромным садом. После свадьбы папа переехал к маме в дом, а позднее переехала к ним и его мать – Александра Ильинична с дочерьми Евдокией и Татьяной. Двор и дом Двор наш был большим. Он охранялся тяжёлыми сосновыми воротами с калитками с 2-х сторон, которые на ночь запирались на толстую балку. Окна передних квартир, выходивших на улицу, были со ставнями, на ночь ставни закрывались на болты, а внутри квартиры закрывались «чекушками». Летом в хорошую погоду во двор выносили столы, угощения, ставили самовар. Пили чай, пели песни, играли на гитаре. Во дворе у каждого дома был встроен холодный туалет с выгребной ямой. В глубине двора была помойная яма и мусорный ящик. Помойку и туалеты чистили 2 раза в год. Зимой скалывали лёд, и специальные люди его увозили, летом они черпали жижу большим ковшом в бочки и вывозили за город. Дом, где я родилась, принадлежал отцу моей мамы – Марии Афанасьевной Коршуновой. Коршунов Афанасий Ильич задолго до революции приехал с золотых приисков и купил здесь усадьбу с четырьмя квартирами. В передних двух квартирах, окна которых выходили на улицу, он поселился сам с семьёй: женой – Варварой Николаевной, тремя дочерьми – Марией, Александрой, Клавдией и сыном Степаном. В двух других квартирах у него была «шорная» и жили постояльцы. В конце двора находился 2-х этажный амбар из бутового камня. Внизу содержались лошади, вверху располагался сеновал. Двор был настолько большим, что дед Афанасий решил в середине его построить ещё один дом с верандами на 2-ом этаже. Квартиры в нём сдавались внаём. После смерти дедушки домовладелицей стала его старшая дочь Мария – моя мама, так как остальные дочери отказались от наследства. Содержать дом было тяжело. С каждым годом государство увеличивало налоги, и в 1932 г. дом был передан государству, в ЖЭК. Во дворе был большой колодец, который снабжал водой всех проживающих во дворе, но после сдачи дома в ЖЭК он был заброшен. Соседи-квартиранты жили дружно, все праздники и дни рождения отмечали всем двором. Наш дом и двор в переулке 8-го Марта (в прошлом – Кузнецовском). Моя мама – Берлина Мария Афанасьевна (крайняя слева) во дворе дома с гостями Отец очень любил природу, поэтому в хорошую солнечную погоду мы ходили в лес, на Каю, Иркут, Каштак. Ко «второму ручью» ходили не только своей семьёй, но и всем двором, большими компаниями. Школа и институт Родители считали меня маленьким ребёнком, даже забыли в 8 лет оформить в школу № 6 по району проживания, а когда хватились, то набор в первые классы в ней был уже закончен. Меня приняли в школу № 7, которая находилась на Шелашниковской улице. Сейчас в этом здании находится музей истории города Иркутска. Каждое утро, сопровождаемая гудками завода им. Куйбышева, я шла в школу, где проучилась два года. В 1941 году я окончила 10 классов, поступила в Горный институт на факультет обогащения металлов, проучилась первый семестр, но вскоре ушла оттуда, так как мне там не понравилось. В 1942 году поступила в финансово-экономический институт, который окончила в 1946 году, получив звание «экономиста – финансиста». В этом же году вышла замуж, родила двух дочерей. Обе дочери теперь имеют высшее образование. Младшая, Наташа, окончила НЭТИ (Новосибирский электротехнический институт), старшая – Лариса – Иркутский государственный университет. Отец их много болел и умер в 49 лет. Обе дочери сейчас на пенсии. В войну я училась в институте. Время было тяжёлое. Лекции мы писали на брошюрах, которые выпускало наше правительство о ходе войны, тетрадей в продаже не было. Каждое лето студентов отправляли работать в колхозы. Одно лето нас отправили на Байкал, где я в составе рыболовецкой бригады ловила рыбу. С вечера ставили сети, а утром их собирали. Рыба шла хорошо, кроме омуля попадали голомянка, сиг, окунь и другие рыбы. Омуль на берегу солили в бочках и отправляли на фронт. В октябре нам разрешили вернуться домой. На учебу я опоздала. За лето обносилась, обувь прохудилась. Вернувшись домой в Иркутск, с вокзала шла босиком, обвязав ноги тряпочкой. Поездка и жизнь за границей 1933 год был голодным и тяжёлым. Отцу на работе давали талоны на обед в столовую. За обедом ходила я, а пока шла домой, гарнир – просовую кашу – от голода съедала. Чтобы как-то поддержать семью, мама сдала в Торгсин все золотые и серебряные вещи. Это спасло нас от голода. Папин хороший знакомый, который позже тоже пострадал (был арестован, как враг народа), предложил ему поехать в Монголию. В Скотимпорте долгое время не было постоянного главного бухгалтера. Папа, посоветовавшись с мамой, дал согласие на переезд в г. Улан-Батор. В июле 1933 г. папа, мама и я на поезде доехали до Улан-Удэ, а дальше до места назначения нас вёз на машине монгол. До Улан- Батора мы ехали трое суток. Привёз он нас на большую городскую площадь, где в эти дни праздновался Надом. Прямо перед нами на площади монголы, лишь слегка присев, справляли нужду. Нас это привело в шок. Мама заплакала и спросила папу: «В какую такую заграницу он нас привёз?» Монголия в то время была очень отсталая религиозная страна. Поселили нас в деревянном доме, а позднее дали квартиру на Большой китайской улице, в которой ранее проживал богатый русский по фамилии Ющин. Я стала учиться в русской школе. Кроме русских в Монголии жили итальянцы, немцы, латыши, китайцы. Торгпредство, полпредство и консульство находились в нескольких километрах от центра города. Монголы в основном занимались скотоводством, жили в юртах, а хозяйственными делами занимались китайцы. В центре города был большой стеклянный и красивый ресторан, обед из 3-х блюд здесь стоил всего 1 тугрик. Много было магазинов с кондитерскими изделиями. Базы тоже содержали китайцы. Старики-монголы любили сидеть на рынке, перебирая чётки, куря трубки. В городе был большой магазин Совмонголторг, где продавались русские и импортные красивые вещи. На площади находился клуб для русских им. Ленина. В нём показывали русские картины. В моё появление там шла картина «Весёлые ребята». По окончании договора в 1936 году мы выехали из Монголии. Папу в Министерстве уговорили проработать там ещё один год, а я этот год жила у маминой сестры в Иркутске, училась в 6-м классе. После окончания учебного года, все летние каникулы я проводила в пионерских лагерях в деревне Олха. Дирекция моей школа № 6, которая находилась на ул. Володарского, договаривалась с администрацией школы № 7 и стала снимать в деревне Олха деревенские дома. Школа обеспечивала отдыхающих кроватями и постельными принадлежностями. В лагере была строгая дисциплина. Утром нас будил пионерский горн, все шли на зарядку, потом к речке умываться, затем завтракать. После завтрака ходили в походы, собирали редкие растения и делали гербарий, засушивали цветы. Кто-то играл в волейбол, футбол. В полдень – обед, после него обязательно был «мёртвый час», в лагере наступала тишина. Вечером мы пели песни, танцевали под баян, разыгрывали небольшие сценки, устраивали костры. В лагере было весело и интересно. Мы устраивали соревнования по бегу, купались в Олхе, загорали. В выходные дни к нам приезжали родители, привозили сладости. В день физкультурника приезжал духовой оркестр. Это было самое незабываемое время нашей школьной жизни. Арест В 1937 году уже чувствовалась напряжённая международная обстановка. После приезда из Монголии, папа устроился главным бухгалтером в Облпищепром, а в 1942 году, в одну мартовскую ночь, были арестованы все, кто жил и работал в Монголии. Их обвиняли в политическом заговоре. Это было для меня самым тяжёлым ударом в жизни. 30 марта 1942 года родители занимались бухгалтерскими делами: папа готовился к отчёту за 1-й квартал, мама ему помогала. Ничего плохого мы не ждали, и вдруг в 10 часов вечера раздался стук в дверь. Двое мужчин в форме сотрудников НКВД предъявили документы и начали в квартире обыск. Длился он до трёх часов ночи. Перевернули все вещи, пролистали все книги. Что искали - мы не понимали. После обыска забрали лишь документы отца об образовании, справки о передвижении по работе и его самого. Я бежала вслед за машиной и видела, как она заехала в ворота управления НКВД. Затем был суд, папу осудили на 8 лет за то, что он жил в Монголии и якобы передавал секретные сведения Японии. Срок он отбывал в Мариинских лагерях. Через 6 лет в 1948 году папа умер. Документ о реабилитации отца мне передали уже в 1990-е годы... Члены клуба «Память» в Пивоварихе Тэги: |
|