Это было не сегодня, а сегодня рассказано, то есть вошло в этот солнечный день, как явь. Могло случиться вчера, а не более пятидесяти лет назад, как на самом деле. Есть большая разница: одно – когда о чем-то рассказывает очевидец, другое – когда рассказывают о том времени, когда его очевидцев ни одного...
Будущий народный артист СССР, один из лучших актеров советского кинематографа («король и шут в одном лице») родился 28 марта 1925 года в деревне Татьяновка – ныне это Шегарский район Томской области – в семье Михаила Петровича Смоктуновича и Анны Акимовны Махневой, в которой был вторым из шестерых...
Детство и юность — это всегда лучшее время, что дано человеку. Даже если на это время выпадают война, голод и холод. Мы не воевали, но Великая Отечественная прошла и через нашу жизнь, разрубив ее на две неравные части: до и после войны.
Мы всё понимали. Если нет еды, то, сколько ни проси, взять ее неоткуда. Если в доме батареи ледяные, то заснуть можно только навалив на себя гору одеял и пальто, а сверху бабушкин платок. Нет электричества, поскольку месячный лимит сожгли за два-три дня, — зажигай коптилку и при ее мерцающем свете готовь уроки...
Дети войны, мы инстинктивно ощущали: чтобы выжить, надо принимать то, что есть. Больше всего боялись стать обузой взрослым, а потому рвались помочь хоть в чем-то в меру своих невеликих сил. И взрослые доверяли нам, даже самое дорогое — хлебные карточки. Потерял деньги — не беда, продашь на рынке что-то, и будут деньги. Разбил чашку — обойдешься жестяной кружкой. Но карточки...
Зима 1943-го. Лютые морозы. Булочные открываются в 6.00, а мы приходили часа за два до открытия, чтобы хлеб достался наверняка. Мама прятала завернутые в платок карточки глубоко во внутренний карман телогрейки: «Не потеряй, сынок!» И вот стоят в темноте, переминаясь с ноги на ногу, ежатся от мороза женщины и дети — очередь за хлебом. Мужчин не было. Если кого видели, косились подозрительно: почему не на фронте, не на заводе?
Но вот и 6 утра. Гремят засовы. Очередь движется молча. А как дойдешь до заветных дверей да попадешь в булочную, тут тебя с мороза охватит чудесный запах свежеиспеченной «черняшки». И рот сразу наполнится слюной, и глаза слезятся. А продавщица в белом халате поверх ватника уже вырезает ножницами талоны — рабочим 800 граммов, детям — 600, иждивенцам — 400. Режет буханку, ставит гирьки, отрезает довесок, потом еще — поменьше, а иногда (уж такая точность) — совсем крохотный кусочек добавит. Вот, смотрите, мол, ребенка не обвешу! И все эти куски и кусочки — в матерчатую сумку, и скорее домой, чтобы принести еще теплыми. Но иногда, чего греха таить, не все кусочки доносили...
Даже в те суровые времена пацану требовались деньги на разные радости. Ну, бывало, мама или бабушка подкидывали пятерку. А еще можно было провернуть операцию: в школе на большой перемене выдавали бублик и пару конфет-подушечек. Конфетки — за щеку, а бублик — за угол, на Палашевский рынок. Загонишь его за червонец, а на эти деньги покупаешь стакан семечек, и вроде полдня есть не хочется. Деньги можно было выиграть в пристенок, казенку или расшибец. А можно было и проиграть... Продавали мы и папиросы вроссыпь возле кинотеатров.
А еще... Теперь, за давностью лет, сознаюсь. На пару с другом Аликом мы выворачивали лампочки в соседних подъездах. Он, здоровенный, был навроде стремянки. А я, тощий, мигом взбирался ему на плечи и дотягивался до заветной добычи. Со временем опустошили мы всю прилегающую территорию. Но голодуха требовала новых подвигов. И мы придумали выворачивать лампочки в... вагонах метро. На последней станции притаились в уголке, с платформы нас не заметили, и поезд ушел в депо. Лампочек много, потолки невысокие, можно работать в четыре руки. Но только вывернули одну, как в вагоне погас свет. Оказывается, они включались в цепь последовательно. К тому же и цоколь у них совсем другой... Еле ноги унесли мы из этой авантюры.
Куда тратили? Прежде всего на кино. Не пропускали ни одного фильма, я и сейчас их все помню поименно: «Подводная лодка Т-9», «Морской ястреб», «Иван Никулин — русский матрос», «Антоша Рыбкин», «Два бойца», «Котовский», «Пархоменко», «Парень из тайги», «Чапаев»... Мы смотрели их по десятку раз, знали наизусть все реплики героев.
За рубль можно было выпить 10 стаканов чистой газировки или три с сиропом. Ну, а уж если совсем разбогател — покупай мороженое! У мороженщиков были ножи. Для тех, кто не мог купить пачку за «красненькую» (три червонца), ее резали пополам, а то и на четвертушки.
Не забыть, как в 43-м идут по Тверскому бульвару четверо прожигателей жизни в драных штанах: я и мои друзья — Алик, Гарик, Славка. Мы гордо облизываем свои четвертушки, и все прохожие смотрят на нас. Мы счастливы. Потому что детство — это всегда счастье...
Продолжаем рассказы жителей Иркутска, в детстве – узников фашистских концлагерей. Эти немолодые уже люди пронесли через всю жизнь тяжелые воспоминания об испытаниях, выпавших на их неокрепшие детские души, но не сломившие их дух.
Придя в квартиру, он быстро заварил крепкий чай, сел у окна и, отхлебывая маленькими глоточками, еще раз пропускал через себя слова, сказанные Любовью Васильевной:
Ветеранов Великой Отечественной войны в Иркутске осталось очень мало. 80-летие Победы встретят всего 28 жителей областного центра, которые в свое время защищали Родину от фашистских захватчиков.
Исполнилось 130 лет со дня рождения Леонида Утёсова. Он не считал себя певцом, говорил, что голоса как не было, так и нет, но в то же время добавлял, что поет сердцем.
Иркутский городской совет ветеранов и газета «Мои года» начинают печатать воспоминания людей, в детстве узников фашистских концлагерей. Сейчас они живут в Иркутске.
На оргкомитете администрации Иркутска под руководством мэра Руслана Болотова по подготовке к празднованию 80-летия Победы в Великой Отечественной войне еще в феврале было принято решение о проведении в городе ряда мероприятий.
– Летать стали на «боингах», свои авиазаводы еле-еле существовали, и только потому, что армия не могла остаться без истребителей, бомбардировщиков. А профсоюз не помог и не вступился, он завял, о нем у нас даже никто не вспоминает. Вы-то лучше меня это знаете, – она понимающе взглянула на Свистунова. – Муж с завода не стал уходить, иногда по вечерам и даже в праздники занимался извозом на машине, как говорят у них, таксовал. Слава богу, гараж рядом с домом… удобно. Я ужасно переживала, потому что он чаще всего выезжал вечером, сейчас такой беспредел, бандит на бандите… Выживали кое-как, а потом неожиданно поступил заказ, и работа появилась, не в таком объеме, как раньше, но жить стало получше.
Будущий народный артист СССР, один из лучших актеров советского кинематографа («король и шут в одном лице») родился 28 марта 1925 года в деревне Татьяновка – ныне это Шегарский район Томской области – в семье Михаила Петровича Смоктуновича и Анны Акимовны Махневой, в которой был вторым из шестерых детей.
Это было не сегодня, а сегодня рассказано, то есть вошло в этот солнечный день, как явь. Могло случиться вчера, а не более пятидесяти лет назад, как на самом деле. Есть большая разница: одно – когда о чем-то рассказывает очевидец, другое – когда рассказывают о том времени, когда его очевидцев ни одного не осталось. В первом случае давнее полно неостывшего трепета, и слова, о нем сообщающие, наполнены воздухом и дыханием.
Еще в апреле 2020 года дума Иркутска обратилась к руководству страны с инициативой о присвоении посмертно звания Героя Российской Федерации уроженцу Прибайкалья, летчику Николаю Ковалеву за подвиги, совершенные в период Великой Отечественной войны.
Он пришел домой подавленным. Работы больше нет. Вставали простые жизненные вопросы: на что жить, есть, пить. Нависла пустота, в душе пропасть, казалось, что наступила непоправимая безвыходность.