Пленный. Рассказ-быль |
16 Июня 2016 г. |
Дмитрий Максимович Калашник родился на Дальнем востоке, детские годы прошли в Иркутске и в Забайкалье, а отрочество и юность пришлись на годы войны в г. Барвенково Харьковской области. Он трижды попадал в оккупацию, пережил шестикратный переход линии фронта. В 1943 г. за диверсию был приговорен гестапо к смертной казни, но чудом уцелел. В 1946 закончил Одесскую мореходку, а в 1951-м – курсы судовых механиков. Работал на рыболовных судах, служил на кораблях Черноморского флота, в Севастополе. В 1961году, после окончания спортивно-биологического факультета Харьковского пединститута, приехал в Иркутск и посвятил себя медицине, проработав врачом лечебной физкультуры более 50 лет. Специалист высшей категории, автор трёх методов функционального лечения, изобретатель-рационализатор и художник-любитель, увлекается литературным творчеством... Шло лето сорок второго года. Мощный контрудар танковой группировки Клейста, нанесённый солнечным воскресным днём 17 мая в районе Барвенково в основание наших наступающих войск на Харьков, уже через сутки завершился полным окружением 9-й, 57-й и частично 6-й армий. Только плененными оказалось около четверти миллионов воинов Красной армии. Немецкие войска ринулись в образовавшуюся брешь фронта. Не встречая серьёзного сопротивления, они вышли на оперативный простор Донских степей и устремились к Сталинграду. Огромный двор разрушенного мельничного завода в Барвенково немцы на скорую руку оборудовали под лагерь и загнали туда свыше 17 тысяч военнопленных. Густая масса людей в выгоревших гимнастерках лежала на голой земле и тихо шевелилась. Лагерь был обречён на быстрое вымирание от голода и лишений. Только на третьи сутки пленным стали выдавать один раз в день по поварёшке мутной баланды, сваренной из заплесневелой макухи, и ломтик «хлеба» из просяной шелухи. Уже через несколько дней масса военнопленных заметно поредела. Каждое утро из лагеря вывозилась арба, доверху нагруженная костлявыми трупами. Её медленно выталкивали за ворота с десяток истощенных людей и под конвоем отвозили к загородному яру. Обнесённый колючей проволокой лагерь тщательно охранялся сторожевыми вышками и группами пеших патрульных. По ночам был слышен лай сторожевых собак, то и дело раздавались винтовочные выстрелы. Небольшой город Барвенково сельского типа спал тревоженным прерывистым сном. На одной из окраинных улиц подросток Миша ночевал в шалаше, охраняя свой сад от набегов вооруженной братвы с соседних улиц. На зорьке, проснувшись от холода, он побрёл к крайней груше сада и прислушался. Вдруг за дальним кустом хмеля паренёк услышал шорок и вкрадчивый мужской голос: «Мальчик, не бойся, я свой, помоги мне!» Миша, спрятавшись, было за толстым стволом груши, выглянул и увидел за кустом человека в выцветшей красноармейской форме. Он сразу догадался, в чём дело, и смог только тихо вскрикнуть в ответ: «Дядя, подождите, я зараз!» Что было духу, мальчишка помчался по тропинке к своей хате и со всех сил забарабанил ногой в запертые двери. В сенях послышались шаркающие шаги. – Это я! Скорее! – приглушённо выкрикнул Миша. Дверь быстро отворилась. На пороге стояла заспанная старушка. – Шо, крадуть?! – тревожно спросила она. – Да нет! – ответил мальчишка и шмыгнул в хату, – там наш боец из плена утёк, в кустах прячется, помощи просит. Бабушка шустро собрала кое-какую еду, открыла сундук и достала оттуда залежалую мужскую одежду, связала всё в узел и следом за внуком поспешила в огород. Добежав до груши, Миша остановился. За кустом никого не было видно. – Дядя, где вы?! – негромко кликнул мальчишка. В ответ ни звука. Мишка украдкой побрёл к кустам, бабушка - за ним. На росистой траве луговины виднелись свежие следы, уходящие в камышовые заросли высыхающего болота. – Дядя, не бойтесь, мы свои! – вполголоса крикнул мальчишка, раздвигая камыш. Посередине болота, в воронке от бомбы, затопленной доверху водой, выглядывала из-под пилотки лишь заросшая голова. Тревожные глаза беглеца впились в мальчишку. – Дядечка, хороший вы наш, не бойтесь же, мы свои, это моя бабушка! – проговорил Миша, кивнув головой на подошедшую сюда старушку, – вылезайте! Хватаясь за камыши, беглец с трудом выбрался из воды, мелко задрожал всем своим костлявым телом. Подошедшая к нему старушка сокрушённо запричитала: – Ох, родненький ты наш, ох бедолажка, шо же они над тобой сотворили, проклятые! На вот, поешь скоренько, шо Бог послал! Пленный набросился на кукурузные «мокорженики», испечённые на голой плите, запивая их холодным молоком из глиняного кувшина. Жадно заглатывая пищу, он продолжал трястись неукротимой дрожью. – А теперь переоденься скорише! – бабушка разложила на суховатое место принесённую одежду – тут всё, шо носил Мишин, вот, старший брат. Ушёл на войну прямо со школы. Где он теперь – не знаем. Может, вот так же, как ты?! Беглец отвернулся от бабушки, с трудом стащил с себя прилипшую к телу одежду и быстро оделся в другую. Белый свитер, чёрные брюки и старые галоши на босую ногу преобразили беднягу. – Возьми, вот, сапачку, пойдёшь так – огородами, будто на работу, – бабушка подала ему сапку с нанизанным на черенок узелком огурцов, – а сам-то ты откуда будешь? – спросила она. – Сам я с Урала, мамаша, – Санников Иван (фамилия и имя подлинные). Ну, прощайте, мои дорогие! Жив, останусь, вовек не забуду ни вас, ни ваших вкуснейших лепёшек! А одежду мою закопайте, или сожгите!
– С Богом, сынок, с Богом! – перекрестила солдата старушка. Уралец разом обнял обоих спасителей и вскинул тяпку с узелком на плечо. Выбравшись из камышей на заогородную тропинку, он, не оглядываясь, зашагал в сторону речки. Наступили холода. Потянулись мрачные дни оккупации. У местного населения не было ни хлеба, ни соли, ни спичек, ни мыла, ни топлива, ни света, ни денег. Донашивались латанная-перелатанная одежда и без того сношенная обувь. Девушек и юношей вылавливали облавами и увозили в заколоченных товарных вагонах в Германию, на каторгу. А советских активистов и сопротивленцев сажали в тюрьмы или концлагеря и многих из них казнили. Подростков и женщин гоняли на принудительные работы. Лишь небольшая кучка людей города добровольно шла в прислужники к оккупантам, в том числе и в полицаи. Никакой информации о событиях из внешнего мира у населения не было. Но вскоре стала выпускаться местная фашистская газета на русском языке. Однажды в ней была помещена заметка в виде «дружеского» шаржа: где был нарисован разухабистый Гитлер, растягивающий меха русской гармошки и лихо напевавший: «Широка страна моя родная!..» А вскоре в газете была напечатана короткая информация: «... 23-го ноября, не жалея живой силы и техники, русские прорвались к Калачу». Эх, фрицы, вы фрицы, вы даже не подозревали, сколько радости вы вселили всем тем, кто с надеждой смотрел на Восток! Подавленные горем люди расправили плечи, стали улыбаться. А по вечерам они выходили за свои огороды и прислушивались к еле доносившейся с востока орудийной канонаде. В хатах послышались песни. А 8 февраля 1943 года бои уже шли на улицах Барвенково. Миша тайком от бабушки вышел из укрытия и, прячась за углами хаты, наблюдал за ближним боем. Вот по снегу бегут немецкие солдаты в тонких зеленых шинелях и в пилотках, вывернутых на уши. Отстреливаясь, они удирают, как крысы с тонущего корабля. А вот и наши! Мимо пробежали с автоматами трое бойцов в валенках, в белых полушубках и, гляди-ка, в погонах!.. И снова немцы... И опят наши! Миша, как и многие соседские мальчишки, выскочил на улицу и, не вытирая слёз, радостными выкриками стал приветствовать своих освободителей. И вдруг он слышал чей-то громкий мужской голос, окликнувший его по имени. К нему подбежал радостно взволнованный боец с гвардейским значком на полушубке и тряхнул его рукой за плечо: – Миша, ты что, не узнаёшь? Санников я, помнишь?! – Дядя Иван! – выкрикнул мальчишка и крепко обнялся с солдатом – ни за что не узнал бы вас, какой вы справный стали!... – А бабушка где? – У соседей в погребе ховается. – Эх, жаль, не увижу! Бежать надо, гнать их, гадов, надо, Миша! Наши вон там, левее пошли, видишь? А я вот на вашу грушу ориентир взял. Ну, кланяйся бабушке от меня, мы, может, ещё встретимся. Прощай, Миша! Санников вскинул автомат и побежал вдоль улицы. – Дядя Иван, смотрите, вон за скирдой ихний пулемёт строчит! – Вижу, Миша, вижу! – не оборачиваясь, приветливо вскинул руку Санников и скрылся за хатами... Тэги: |
|