Первая мировая: как это начиналось? (Часть первая) |
24 Марта 2014 г. |
В этом году исполняется сто лет со дня начала Первой мировой войны. Длилась она четыре года, однако готовилась несколько десятилетий. Европейские страны долгое время впутывались в такие сложные внутренние и международные конфликты, что к 1914 г. практически уже не имели возможности уклониться от схватки. Когда завязывались противоречия, народы вряд ли могли предвидеть, какой трагедией все завершиться. А когда миллионы жизней были отданы на полях сражений, европейцам оставалось лишь с ужасом оглядываться в прошлое, вспоминая, с какой "ерунды" все начиналось. Почему возникают войны? 28 июня 1914 г. в Сараево выстрелом боснийского террориста, которого поддерживала тайная организация "Черная рука", связанная с сербской разведкой, был убит австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд. Это обусловило начало Первой мировой войны, на которой погибли 8,5 миллионов человек, 21 миллион были ранены. Ясно, что такую цену воюющие державы заплатили не за жизнь одного эрцгерцога. Самый простой способ объяснить возникновение любой войны состоит в том, чтобы объявить свою страну защитником великих ценностей, а противника – злобным агрессором. Подобный подход характерен для националистов. С ним практически невозможно полемизировать на начальном этапе, когда у обеих сражающихся сторон есть еще много нерастраченной энергии. Однако если вооруженное противостояние затягивается, число жертв растет, и усталость начинает доминировать над энтузиазмом, эффективным становится подход, который демонстрируют левые силы. Они говорят, что причина войны – в жадности капиталистов, устроивших ее ради получения прибылей от продажи оружия и захвата колоний. То есть войну империалистическую стремятся превратить в войну классовую. Первая мировая начиналась с массового националистического психоза, когда даже социалисты различных стран "бряцали оружием" и обеспечивали в парламентах поддержку своим "эксплуататорским" правительствам, — а завершалась серией революций, в ходе которых народ свергал "эксплуататоров", чьи знамена еще недавно вели его в бой. Для того, чтобы нам сегодня разобраться в истинных причинах войны, вряд ли стоит прибегать к использованию подходов, фабриковавшихся в прошлом не для анализа, а лишь для мобилизации масс. На самом деле такая страшная бойня, какой оказалась Первая мировая, в наименьшей степени зависит от злобы и корысти отдельных людей, классов, народов. Она – порождение объективных обстоятельств. Война так долго вызревала, что в августе 1914-го ее уже трудно было миновать. У каждого из государств, схлестнувшихся в схватке, имелись чрезвычайно убедительные причины для столкновения с соседом. Первая мировая похожа на матрешку, раскрывая которую обнаруживаешь все новые фигурки меньшего размера. Англия с Францией не могли не вступить в войну, потому что в нее вступила Германия. Та, в свою очередь, не могла не откликнуться на действия России. Наша страна прореагировала на агрессию Австро-Венгрии против маленькой Сербии. Но Австро-Венгрия начала войну не по прихоти, а потому, что Сербия, несмотря на формальную слабость, представляла для нее серьезную угрозу. Наконец, надо отметить, что и у сербов имелись серьезные основания для того, чтобы ввязаться в конфликт. Попробуем последовательно раскрутить всю эту историю, начав из глубины, т.е. с Сербии – со страны, которая имела меньше всего военных ресурсов, однако дала повод для конфликта великих держав. Сербия между мечом и оралом За свое освобождение от турецкого ига сербы сражались на протяжении десятилетий. В 1833 г. они получили автономию, в 1878 г. – независимость. Однако независимая Сербия оказалась в тяжелейшем положении, которое напоминает судьбу нынешних развивающихся государств, не имеющих серьезной экономической базы для развития. Зажатая между двумя грозными империями – Османской державой и Австро-Венгрией, каждая из которых держала в подчинении множество славян, — Сербия должна была быть постоянно готова к обороне. Военные расходы составляли в ее бюджете около 40%. Ни о какой серьезной промышленности или торговле в этой ситуации даже мечтать не приходилось. Страна представляла собой вооруженный крестьянский мир, постоянно разрывающийся между пахотой и военным делом. Более того, Сербия от своих соседей была отделена не только государственными, но и религиозными границами. Одна из соседних великих держав исповедовала ислам, другая придерживалась католичества. Сербы же сохраняли православие, унаследованное от погибшей в XV веке Византии. Естественно, маленькая страна не могла, в отличие от огромной России, претендовать на формирование "Третьего Рима". Однако Сербия ощущала себя хранителем истинной веры, которая должна была помочь человечеству воспрянуть духовно после тысячелетий неправедной жизни. Св. Николай Сербский наделил свой народ концепцией "Небесной Сербии", предполагавшей, что весь православный мир вооружится для достижения этой цели сербской программой и российскими ресурсами (идеи – наши, бензин – ваш). Ощущая свое великое предназначение, Сербия (в отличие от Словении и Хорватии, интегрированных в состав Австро-Венгрии), естественно, плохо воспринимала идущие из буржуазной Европы экономические импульсы. Разве может что-либо хорошее идти от проклятых еретиков-папистов? В общем, сербы, постоянно разрывавшиеся между мечом и оралом и ощущавшие призвание к мессианству, к подвигу во имя всего человечества или хотя бы во имя славянства, были по духу воинами, а не бюргерами. При всей условности такого рода сравнений я все же рискнул бы сопоставить менталитет сербов столетней давности с нынешним менталитетом чеченцев. Понятно, что можно найти десятки отличий, но важно выделить и одно сходство: в условиях постоянного противостояния формируются поколение за поколением, умеющие хорошо воевать и вынашивающие великие идеи, но не стремящиеся к тому, чтобы развивать бизнес, строить заводы и города, планировать на десятилетия вперед мирную жизнь. Россия сегодня хорошо понимает, что если не сформировать в Чечне рабочие места, которые станут привлекательными для детей вчерашних воинов, Северный Кавказ надолго останется источником напряженности. Отсюда – попытки осуществлять там инвестиции (увы, не слишком удачные). Австро-Венгрия столетней давности, в отличие от нынешней России, не могла даже пытаться инвестировать в Сербии, поскольку это было иное государство. К тому же подобная политика в ту эпоху вообще не практиковалась. Пошли на Принцип Вена относилась к Белграду настороженно. Тем более что в результате двух Балканских войн, прошедших в 1912-1913 гг., Сербия усилилась за счет Турции. Белград же видел на территории соседней империи огромное пространство для своей деятельности, поскольку там проживали братья-славяне, чуждые этнически как немцам, так и венграм, но кровью и языком тесно связанные с сербами. Кому же как не Сербии, обладающей независимостью и имеющей богатый боевой опыт, стать центром притяжения для всего южнославянского населения? В общем, у маленькой Сербии имелись серьезные основания для того, чтобы впиться в разбухшее тело соседней империи, не имеющей этнического и, следовательно, идейного единства. Не удивительно, что Австро-Венгрия испытывала постоянное беспокойство от наличия такого соседа. Судя по всему, непосредственно летом 1914 г. сербское государство еще было к большой войне не готово. Но как сдержать народ, для которого схватка с врагом за сто лет восстаний и войн стала образом жизни? Дело неумолимо шло к катастрофе, причем власти фактически не контролировали ситуацию. "Черная рука" помогла боснийцу Гавриле Принципу убить эрцгерцога, а затем Сербия, воодушевленная своим мессианством, уже не могла отступить, когда Вена выставила Белграду жесткий ультиматум. Но вот вопрос: стоило ли Австро-Венгрии – этому огромному европейскому "слону" – жестко реагировать на лай и даже на укус "Моськи"? Ведь в конченом счете месть за одного эрцгерцога обернулась распадом империи, двумя революциями (австрийской и венгерской), а главное – гибелью миллионов людей. Ужас династии Габсбургов Беда Австро-Венгрии состояла в том, что она не могла не огрызаться, поскольку понимала: одним укусом дело никак не обойдется. Или, точнее, серьезный укус вызовет заражение всего ослабленного имперского тела, и это в конечном счете приведет к болезни, а затем — к смерти. Нас часто вводит в заблуждение традиционное наименование империи. Кажется, будто она в основном состояла из австрийцев и венгров. Но это не так. Более половины проживавших на ее территории составляли славянские народы — чехи, поляки, хорваты, словаки, словенцы, босняки и даже русины (те, кого мы именуем западными украинцами и белорусами). Империя называлась Австро-Венгрией по имени двух корон, которые она объединяла, и представляла собой дуалистическую монархию. Австрия и Венгрия во многом были самостоятельными государствами, с собственными правительствами. Но кайзер из династии Габсбургов (к моменту начала войны им был Франц Иосиф) сидел одновременно на австрийском и венгерском престолах. То есть австрийцы и венгры были не многочисленными, а привилегированными народами. Они имели собственную государственность, тогда как славяне оказались просто распределены между двумя частями монархии. Чехами, поляками, словенцами управляли из Вены, а хорватами, словаками и русинами – из Будапешта. Славянам подобная ситуация совершенно не нравилась. Одни народы в большей, другие в меньшей степени стремились к самостоятельности. Хотя бы к такой, которую обрели венгры в рамках империи. Но ни Вена, ни даже Будапешт этого не хотели. Получался конфликт сравнительно небольшого привилегированного меньшинства со славянским большинством, не понимавшим, почему оно не имеет права на формирование собственных государств. Вот почему Австро-Венгрия так опасалась сербской политической и тем более военной активности. Маленькая Сербия была сильна не столько собственными вооруженными силами, сколько симпатиями со стороны южных славян – подданных императора Франца Иосифа. Габсбурги уже имели неприятный исторический прецедент, когда маленький Пьемонт выступил инициатором объединения Италии, в результате чего Австрия потеряла земли, населенные итальянцами. Францу Иосифу совершенно не хотелось, чтобы Сербия сделала по отношению к южным славянам то же самое, что Пьемонт сделал по отношению к итальянцам. Причем он понимал, что если потеря немногочисленных итальянских подданных означала лишь сокращение размеров державы, то потеря многочисленных славянских неизбежно обернется гибелью империи. В общем, к моменту убийства эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево на повестке дня фактически стоял вопрос самого существования Австро-Венгрии. И к этому никак нельзя было отнестись с прохладцей. Пробуждение славянства Тут, правда, возникает другой важный вопрос. Если империя со своим славянским населением худо-бедно существовала на протяжении многих столетий, да еще и расширяла границы, стремясь захватить новые земли, то почему именно к 1914 г. возникли серьезные опасения в отношении будущего? Дело в том, что у любой державы подобного рода есть свой жизненный цикл. Здоровье молодой империи, возникшей в Средние века или в начале Нового времени, намного лучше здоровья пожилой империи, раздираемой внутренними противоречиями в начале ХХ столетия. Связано это с появлением в XIX веке такого сложного явления, как национализм. В любой иной империи того времени люди ощущали себя подданными монарха, а не представителями той или иной нации. Для них могли иметь серьезное значение религиозные конфликты, классовые противоречия, столкновения между семейными кланами. Однако стремление подданных к формированию национального государства династию Габсбургов долгое время не беспокоило. Но в эпоху, когда немцы или итальянцы стали ощущать себя народом и стремиться к объединению, славяне решили, что они – ничуть не хуже. И тоже имеют право на свое национальное государство. Только им для этого требовалось не объединяться, а отделяться. Понятно, что формирование нации – долгий процесс. Сначала образованные интеллектуалы создавали для своих народов национальную культуру. Затем все чаще стали говорить об автономии в составе империи – хотя бы по венгерскому образцу. Наконец, к началу ХХ века стал актуальным вопрос о независимости. Поляки мечтали о возрождении государства, которое было у них в недавнем прошлом. Хорваты и словенцы ориентировались на соседние независимые славянские страны – Сербию и Болгарию. Чехи все чаще подумывали, не предложить ли корону Св. Вацлава какому-нибудь русскому великому князю, хотя опасались при этом, что русские порядки для свободолюбивой Праги будут хуже зависимости от Габсбургов. Конечно, сами по себе славянские народы были слишком слабы для того, чтобы поднять восстание против империи. И до поры до времени Габсбурги чувствовали себя сравнительно спокойно. Однако со времен русско-турецкой войны 1878 г. ситуация кардинальным образом переменилась. Турция ослабла и перестала быть угрозой для славян. Балканские войны 1912-1913 гг. показали, что славяне вместе с греками могут без поддержки со стороны наносить туркам поражение. Зато усилившаяся при Александре II Россия стала все больше интересоваться славянскими делами. Она освободила "братушек" от басурманского ига и готова была усиливать свой патернализм. В частности, в отношении Сербии. Таким образом, в ответ на убийство эрцгерцога Франца Фердинанда Австро-Венгрия не могла ограничиться полумерами. Война против Сербии фактически была войной за сохранение империи, в которой славянство бурлило, ориентируясь не только (и даже не столько) на Сербию, сколько на могущественную Россию, способную освободить славян от власти Вены и Будапешта так же, как раньше освободила от власти Стамбула. Но что же нужно было России на Балканах? Почему она так стремилась заниматься землями, весьма далекими от ее границ? Могла ли наша страна проявить миролюбие и не ввязываться в Первую мировую, обернувшуюся падением царского престола, революцией, гражданской войной и такими бедствиями, какие, наверное, в тот момент не испытала ни одна другая страна Европы? На эти вопросы мы попробуем ответить в следующей статье. Продолжение следует
Тэги: |
|