Культурная политика в СССР в послевоенное время: доктрина Жданова

Послевоенная политика советских властей в области культуры, связанная с именем Андрея Жданова, осталась в памяти как мрачное время застоя и репрессий. В каком контексте создавались идеологические кампании, названные впоследствии «ждановщиной»? Ответ на этот вопрос можно найти в книге Татьяны Шишковой «Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом». Ниже предлагаем прочитать небольшой фрагмент.

Теория и практика Золотого века

Роль национальных историографий в структуре репрезентации послевоенного СССР

19 апреля 1947 года заместитель начальника Управлении пропаганды и агитации ЦК (УПА) Александр Еголин в докладной записке «Об идеологической и пропагандистской работе в Узбекской ССР» раскритиковал деятельность Института языка и литературы Академии наук Узбекистана за недостаточное внимание к советской узбекской литературе и воспевание эпохи Алишера Навои (XV век) как золотого века узбекской культуры. Спустя несколько месяцев с похожими обвинениями выступил глава Союза писателей СССР Александр Фадеев, осудивший историков, которые описывали творчество Низами Гянджеви (XII век) как золотой век азербайджанской культуры. Еще спустя месяц на пленуме ЦК в Армении были осуждены книги, в которых средневековый период идеализировался и назывался золотым веком истории армянского народа. Позднее критике были подвергнуты работы, где золотым веком именовалась эпоха, которую следовало рассматривать как «порабощение Белоруссии польскими и литовскими магнатами»: миф о золотом веке, провозглашала в 1948 году «Литературная газета», «должен быть окончательно разоблачен как издевательство над национальным достоинством белорусского народа». Во всех этих случаях попытки историков найти в национальном прошлом периоды культурного расцвета признавались ошибочными, поскольку бросали тень на расцвет соответствующих культур при советской власти. Подлинным золотым веком в истории каждого советского народа должен был стать советский период. Как должна была выглядеть правильная история, демонстрировал белорусский писатель Якуб Колас. В конце 1948 года, чествуя 30-летие Советской Белоруссии, он прощался с «легендой о золотом веке, который переживала Белоруссия в отдаленные времена» и торжественно встречал «настоящий золотой век»: «Свежий ветер советской действительности разогнал удушливый чад ложной так называемой "самобытности". И по асфальтированным полотнам наших магистралей, по лесам наших величественных строек, в труде и борьбе с радостной песней свободы и созидания мы вошли в золотой век. Подлинный. Советский».

Борьба за общий золотой век была лишь одним из эпизодов развернутой после войны кампании по унификации историй советских народов, отражавшей новый подход к национальному прошлому. В довоенный период официальная идеология приветствовала национальную самобытность советских субъектов: у каждого народа была своя история, и величие каждой лишь украшало общий союз. Газета «Правда» в 1937 году, открывая декаду узбекского искусства, сообщала, что некогда народ Узбекистана принадлежал к передовым народам мира и обладал богатой культурой, в которой переплетались влияния великих соседних народов и культур, но затем стал жертвой восточного феодализма и колонизаторской политики капиталистических стран, и нового расцвета его культура достигла лишь после революции. Ярким выражением довоенного подхода был Первый съезд советских писателей, представлявший собой настоящий парад великих национальных культур. Украина предъявляла «колосса» и «гения» Тараса Шевченко, Армения напоминала о древности армянской культуры и величии армянского народного эпоса, Азербайджан в качестве классика предъявлял Низами, но наиболее внушительным было выступление грузинского делегата, воспевшего поэму Руставели «Витязь в тигровой шкуре» как самый выдающийся памятник древнегрузинской литературы, а также одно из самых великих произведений, которые вообще дала средневековая литература7.

В послевоенный период риторика резко меняется: всеми своими успехами советские народы отныне становились обязаны советской власти, благодаря которой они обрели и полноценную государственность, и полноценную культуру. Главным достижением в их прошлом оказывался выбор правильного пути — знакомство с русской культурой, вхождение в состав России. По отношению к советским народам царская Россия больше не выступала угнетателем, поскольку присоединение к ней позволяло им «вступить на великую дорогу» и потому оказывалось исторически необходимым и прогрессивным. Александр Фадеев, критикуя попытки обнаружить в национальных историях свой золотой век, призывал писателей и ученых показывать не только колонизаторскую роль царизма, но и «тех людей в прошлом угнетенного народа, которые поняли, что их народу по пути с русской культурой». Выпячивание роли русского народа и Российского государства в судьбе остальных советских народов заставляло историков видеть в послевоенной кампании по унификации прошлого народов СССР, официально именовавшейся борьбой с буржуазно-националистическими извращениями, всплеск национализма и великорусского шовинизма, которые получили поддержку еще накануне войны и с тех пор укрепились в официальной идеологии. Один из главных исследователей советского руссоцентризма Дэвид Бранденбергер даже утверждал, что ждановщина в целом была направлена прежде всего против прославления истории «ханов» Средней Азии и нерусских славянских народов.

Хотя проявлений руссоцентризма на официальном уровне было немало, увидеть в них последовательно проводимую националистическую политику мешает обилие противоречивых жестов, в том числе и со стороны главного советского идеолога — Сталина. 24 мая 1945 года на приеме в честь командующих Красной армии в Кремле он поднимал тост за русский народ как «наиболее выдающуюся нацию из всех наций, входящих в состав Советского Союза», 8 октября того же года на встрече с представителями делегации общества «Финляндия — СССР» в ответ на заверения делегатов в том, что сравнение с русскими является для финнов лучшим комплиментом, он призывал не идеализировать русский народ, который, как и другие народы, имеет свои недостатки, а в 1947-м отверг составленный Ждановым проект тезисов о выдающейся роли великого русского народа в семье советских народов с лаконичной формулировкой: «Не то»10. В то же время в контексте выстраивания новой репрезентации государства в этих противоречивых жестах обнаруживается своя логика: конструирование новой истории советских субъектов оказывается здесь неразрывно связанным с осмыслением того, чтó именно Советский Союз может предложить другим народам, а значит, и того, какой они должны его увидеть.

История и идеология

Изменения в подходе к национальному вопросу, заложившие фундамент для последующей кампании по унификации историй народов СССР, произошли еще во время войны. В 1944 году в УПА состоялось совещание историков, посвященное обсуждению разногласий вокруг работы «История Казахской ССР». Книга была выпущена Казахской академией наук в 1943 году, удостоилась положительных отзывов, была номинирована на Сталинскую премию, но затем снята с конкурса после того, как один из рецензентов отметил отсутствие в ней доброжелательности по отношению к русскому народу и политике Российского государства. Исключение из числа номинантов вызвало возмущение редактора книги Анны Панкратовой, которая добилась организации совещания для обсуждения книги и текущего состояния исторической науки в целом. В ходе совещания было установлено, что в книге действительно создается ложное впечатление, что казахское государство уже в XV–XVIII веках было прочным и могучим и потому его присоединение к России стало «абсолютным злом». Эта интерпретация была расценена как ошибочная: участники совещания сошлись на том, что в действительности в досоветский период существовали лишь зачаточные формы казахского государства, а присоединение к России спасло казахов от порабощения соседними государствами и позволило им приобщиться к великой русской культуре. Итоги обсуждения предполагалось зафиксировать в соответствующем постановлении, но его первый проект был раскритикован Сталиным, после чего к работе подключился Жданов. В течение нескольких месяцев он под редакторским контролем Сталина писал тезисы «О недостатках и ошибках в научной работе в области истории», но они так и не увидели свет. Отсутствие официальной резолюции создало ситуацию неопределенности в публичном историческом дискурсе: даже внутри редакций журналов не было единого подхода к национальному вопросу. Так, в начале 1945 года заведующий отделом издательств УПА М. Морозов, суммируя основные тезисы обсуждения «Истории Казахской ССР», писал в журнале «Большевик», что неверно рассматривать завоевание Казахстана Россией как «абсолютное зло», а спустя несколько месяцев в том же журнале начальник УПА Александров заявлял: немалый вред советской исторической науке наносят попытки опрокинуть марксистско-ленинское положение о том, что царская Россия была «тюрьмой народов». Эта неопределенность, как и само обсуждение «Истории Казахской ССР» в ЦК, была следствием постепенного нарастания противоречий между двумя официальными подходами к национальному вопросу.

Интерес к героическому прошлому у советских народов не был стихийным. Накануне войны и в ее начальный период национальная история стала важным инструментом воспитания патриотизма и мобилизации масс. В честь русских национальных героев снимали фильмы, их именами называли военные награды, о них писали газеты и постоянно вспоминали в официальных речах. С нерусскими героями дело обстояло хуже, и в первый период войны национальные республики ругали за пренебрежение к прошлому. Журнал «Пропагандист» в 1942 году призывал союзные издательства активнее снабжать население книгами о славных победах прошлого, отмечая, что и у нерусских народов «существует горячее желание больше знать о героизме своих предков, об участии своих сынов в отечественных освободительных войнах». Узбекам напомнили о Махмуде Тараби, сражавшемся за свободу от монгольских захватчиков, украинцам — о запорожских гетманах Петре Сагайдачном и Богдане Хмельницком (в честь последнего даже учредили специальный орден). К мобилизационной кампании были подключены и историки: за время войны Академией наук были изданы «История Азербайджана» (1941), «История Украины» (1943), «Очерки по истории Казахской ССР» (1941) и «История Казахской ССР» (1943), закончена работа над составлением «Истории Узбекской ССР» и первых двух томов «Истории Грузии», продолжена работа по составлению историй латвийского и якутского народов и истории Коми и т. д. Однако к тому моменту, как требование обеспечить аудиторию национальным прошлым стало давать плоды, мобилизационная волна пошла на спад и на первый план вышло конструирование общесоветской истории победы. Воспевание национальных героев представляло тут помеху, что и стало причиной совещания историков в ЦК. Существует точка зрения, что успехи Красной армии, обусловившие превращение войны из оборонительной в освободительную, сделали ненужным продвижение нерусских боевых традиций, и советское руководство потеряло интерес к прошлому нерусских народов. Это не совсем так: интенсивность, с которой в течение следующих лет проводилась чистка национальных историографий от «буржуазно-националистических извращений», свидетельствует о том, что в послевоенный период советское руководство испытывало к прошлому нерусских народов в каком-то смысле даже больший интерес.

Мобилизационная стратегия не предполагала особой разборчивости в отношении к истории: не так важно, какие именно эпизоды из национального прошлого вдохновят представителей разных советских народов, лишь бы этого вдохновения хватило для победы в войне. Все противоречия и конфликты прошлого снимались благодаря настоящему — советские народы объединяла общая катастрофа и общая необходимость справиться с ней. После войны этого объединяющего фактора не стало, и в столкновениях национальных исторических нарративов стали обнажаться противоречия. Признаки их можно обнаружить уже в первые дни после победы. 12 мая 1945 года в приемную Жданова поступило письмо от лектора Московского университета, выражавшего обеспокоенность тем, что за последние два года ряд его коллег при чтении курса по истории СССР стали меньше уделять времени истории отдельных народов, в особенности северокавказских. В связи с этим автор письма интересовался, как теперь следует освещать историю борьбы горцев за независимость и как именно сочетать национальные традиции и общие жизненные интересы трудящихся СССР17. 15 мая на открытии X пленума Союза советских писателей его председатель Николай Тихонов отметил в докладе возросший интерес к героям национальных эпосов и осудил тенденцию к идеализации прошлого. В частности, в татарском эпосе «Идегей», торжественно изданном в 1940 году, он видел ошибочную попытку представить Золотую Орду передовым государством своего времени, в башкирском эпосе о Каракаскале — намеки на то, что с тех пор, как Башкирия попала под власть России, она потеряла для народа свою красоту. В июне того же года в ЦК поступило письмо от редактора «Казахстанской правды», который сообщал, что за последние годы в республике наблюдается стремление ряда руководящих работников к возвеличиванию роли казахского народа и замалчиванию роли «великого русского народа».

Во всех этих случаях предметом рефлексии становилась невозможность объединить национальные нарративы в том виде, которого они достигли за время войны, в непротиворечивое советское целое: утверждение героического прошлого одного народа неизбежно осуществлялось в ущерб другому. С точки зрения репрезентации всего государства это было проблемой — ему нужна была одна история. Совещание историков 1944 года было одной из первых попыток примирить противоречивые нарративы: предложение рассматривать присоединение Казахстана к России не как порабощение, а как приобщение к более передовой культуре демонстрировало намерение утвердить прогрессивную роль русской культуры и российской государственности в истории советских народов. Эта линия стала определяющей и в дальнейшей политике в области национальных историографий.

В июне 1946 года в ЦК КП(б) Украины состоялось совещание по вопросам идеологии. Командированные в Киев работники УПА сообщили в отчете о многочисленных проблемах в идеологической работе, главной из которых была возросшая популярность так называемой школы Грушевского — украинского историка и важнейшего деятеля украинского национального движения, продвигавшего концепцию Киевской Руси как украинского государства. Его последователи, отмечалось в отчете, отстаивали идеи о бесклассовом развитии украинской нации, о существовании украинского народа отдельно от русского уже с IV века и об исторической вражде между ними. В качестве примера популяризации националистического дискурса приводился выпущенный в 1943 году первый том «Истории Украины», но главным объектом внимания авторов отчета стали «Очерки истории украинской литературы», вышедшие в 1945 году под патронажем Академии наук Украинской ССР. В них утверждалось, что литература Киевской Руси является украинской литературой, что украинская литература с самого начала развивалась как демократическая и патриотическая, «в полном отрыве от русской литературы» и вне «благотворного влияния великих русских писателей», но под влиянием писателей Запада. По итогам совещания первый том «Истории Украины» и «Очерки истории украинской литературы» были раскритикованы в газете «Культура и жизнь», далее на пленуме ЦК компартии Украины, а затем снова в «Культуре и жизни».

В течение следующего года в республике было выпущено с десяток резолюций, осуждавших «буржуазно-националистические извращения» и попытки «оторвать Украину от революционной, социалистической России и бросить ее в кабалу буржуазии Запада».

Вскоре те же проблемы были выявлены в других республиках. В ноябре 1946 года было подготовлено постановление о недостатках и ошибках в «Истории БССР»: ее критиковали за утверждение, что первым государством белорусского народа было Полоцкое государство, а присоединение западных земель к Литве носило добровольный характер, но главное — за описание культурного расцвета белорусского народа под властью Литвы. В записке «О состоянии народного образования в Эстонской ССР» сообщалось, что программы по литературе в республике составлены с явной ориентацией на Западную Европу: пропущены важнейшие произведения русских классиков («Борис Годунов», «Полтава», «Бородино», «Демон»), практически не упоминается о Добролюбове, сведения о русских революционерах-демократах XIX века в целом крайне скудны, не показывается влияние крупнейших русских писателей на эстонскую литературу. Та же проблема была отмечена в постановлении бюро ЦК КП(б) Узбекистана «О недостатках и ошибках в программах и учебных пособиях по узбекской литературе»: русская литература вводилась в программу только со второго полугодия 9-го класса, а влияние «передовой прогрессивной русской литературы на демократически настроенных узбекских поэтов колониального периода и стремление этих поэтов к общению с передовой русской культурой» было недостаточно четко выражено. В Туркменистане за то же ругали Институт истории, языка и литературы Туркменского филиала Академии наук: в плане научно-исследовательской работы института отсутствовала тема «благотворного влияния великих русских классиков и современных русских писателей на творчество туркменских поэтов и прозаиков».

• Книгу Татьяны Шишковой «Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом» представляет издательство «Новое литературное обозрение».
• После войны, когда мобилизация населения на строительство и защиту социализма перестала быть актуальной задачей, перед государством встала проблема переустройства соцреалистического дискурса. Татьяна Шишкова в своей книге предлагает взглянуть на события тех лет как на попытку подчинить культуру новой экспансионистской задаче — созданию и предъявлению внешнему миру «правильного» образа СССР. Автор анализирует, как критика М. Зощенко, С. Эйзенштейна, Д. Шостаковича и других фигурантов ждановских постановлений была обусловлена началом холодной войны и почему переосмысление отношений с Западом привело к последствиям, губительным для всего советского проекта.

На нашем сайте читайте также:

• Почему советская власть не хотела создания ветеранской организации?
• Послевоенный расклад во власти: «ленинградцы» против группировки Маленкова

Polit.ru

• Расскажите об этом своим друзьям!

• Какой была в СССР бытовая техника
  
  Президент Владимир Путин сказал, что «в СССР выпускали одни галоши». Такое высказывание задело многих: не одними галошами был богат Советский союз, чего стоила бытовая техника!
• 90-е: лихие или бурные?
  
  «Эта песня хороша – начинай сначала!» – пожалуй, это и о теме 1990-х годов: набившей оскомину, однако так и не раскрытой до конца.
• «…Я знаю о своем невероятном совершенстве»: памяти Владимира Набокова
  
  Владимир Набоков родился в Петербурге 22 апреля (10 апреля по старому стилю) 1899 года, однако отмечал свой день рождения 23-го числа. Такая путаница произошла из-за расхождения между датами старого и нового стиля – в начале XX века разница была не 12, а 13 дней.
• «Помогите!». Рассказ Андрея Хромовских
  
  Пассажирка стрекочет неумолчно, словно кузнечик на лугу:
• «Он, наверное, и сам кот»: Юрий Куклачев
  
  Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола (1980).
• Эпоха Жилкиной
  
  Елена Викторовна Жилкина родилась в селе Лиственичное (пос. Листвянка) в 1902 г. Окончила Иркутский государственный университет, работала учителем в с. Хилок Читинской области, затем в Иркутске.
• «Открывала, окрыляла, поддерживала»: памяти Натальи Крымовой
  
  Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
• Казалось бы, мелочь – всего один день
  
  Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой год.
• Так что же мы строим? Будущее невозможно без осмысления настоящего
  
  В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за строй?
• Первый фантаст России Александр Беляев
  
  16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
• «Необычный актёрский дар…»: вспомним Виктора Павлова
  
  Выдающийся актер России, сыгравший и в театре, и в кино много замечательных и запоминающихся образов Виктор Павлов. Его нет с нами уже 18 лет. Зрителю он запомнился ролью студента, пришедшего сдавать экзамен со скрытой рацией в фильме «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика».
• Последняя звезда серебряного века Александр Вертинский
  
  Александр Вертинский родился 21 марта 1889 года в Киеве. Он был вторым ребенком Николая Вертинского и Евгении Скалацкой. Его отец работал частным поверенным и журналистом. В семье был еще один ребенок – сестра Надежда, которая была старше брата на пять лет. Дети рано лишились родителей. Когда младшему Александру было три года, умерла мать, а спустя два года погиб от скоротечной чахотки отец. Брата и сестру взяли на воспитание сестры матери в разные семьи.
• Николай Бердяев: предвидевший судьбы мира
  
  Выдающийся философ своего времени Николай Александрович Бердяев мечтал о духовном преображении «падшего» мира. Он тонко чувствовал «пульс времени», многое видел и предвидел. «Революционер духа», творец, одержимый идеей улучшить мир, оратор, способный зажечь любую аудиторию, был ярким порождением творческой атмосферы «серебряного века».
• Единственная…
  
  О ней написано тысячи статей, стихов, поэм. Для каждого она своя, неповторимая – любимая женщина, жена, мать… Именно о такой мечтает каждый мужчина. И дело не во внешней красоте.
• Живописец русских сказок Виктор Васнецов
  
  Виктор Васнецов – прославленный русский художник, архитектор. Основоположник «неорусского стиля», в основе которого лежат романтические тенденции, исторический жанр, фольклор и символизм.
• Изба на отшибе. Култукские истории (часть 3)
  
  Продолжаем публикацию книги Василия Козлова «Изба на отшибе. Култукские истории».
• Где начинаются реки (фрагменты книги «Сказание о медведе»)
  
  Василию Владимировичу в феврале исполнилось 95 лет. Уже первые рассказы и повести этого влюблённого в природу человека, опубликованные в 70-­е годы, были высоко оценены и читателями, и литературной критикой.
• Ночь слагает сонеты...
  
  Постоянные читатели газеты знакомы с творчеством Ирины Лебедевой и, наверное, многие запомнили это имя. Ей не чужда тонкая ирония, но, в основном, можно отметить гармоничное сочетание любовной и философской лирики, порой по принципу «два в одном».
• Композитор из детства Евгений Крылатов
  
  Трудно найти человека, рожденного в СССР, кто не знал бы композитора Евгения Крылатова. Его песни звучали на радио и с экранов телевизоров, их распевали на школьных концертах и творческих вечерах.
• Изба на отшибе. Култукские истории (часть 2)
  
  Было странно, что он не повысил голос, не выматерился, спокойно докурил сигарету, щелчком отправил её в сторону костра и полез в зимовьё.