"Коленька, всё было не так!.." |
08 Ноября 2017 г. |
Горсточке ровесников революции, до нашей эпохи добравшихся, по 100 лет. Все ушло, сгинуло, обо всем спорено-переспорено. Но вековой "юбилей" снова распаляет и без него не остывавшие страсти - что же это все-таки было? Попытаюсь субъективно поведать в Тетя Леля - Елена Анатольевна Пожедаева и ее фотоальбом. Фото: из личного архива Антисоветчица тетя ЛеляВот любимый анекдот моей тети Лели - Елены Анатольевны, в девичестве Пожедаевой, в зрелые годы и в пожилом возрасте - типичной, как тогда виделось, антисоветчицы. Старый казак, участник Гражданской, рассказывает группе пионеров: "Ну, вышли рабочие-крестьяне на демонстрацию. Кричат: долой и да здравствует!" Тут нам сотник: "По коням!" И мы их как порубали..." (Участник-то оказался беляком.) Вот любимая тетина сцена из фильма "Чапаев": взятый в плен белый офицер просит красноармейца разрешить ему попрощаться перед казнью с любимым конем. Сердобольный разрешает, а беляк - в седло, и деру... Отец, сводный брат моей тетушки, добровольно вступивший при всем своем дурном происхождении в Красную армию и как следует в ней послуживший, морщился, слушая эти побасенки: - Леля, ну, не надо. Хотя бы при ребенке. Где-нибудь ляпнет. Но я, до конца не понимая, почему-то не ляпал. В моей школе растили по неизменной цепочке: октябренок - пионер - комсомолец - и, если особо верен Идее - член партии. И я прошел этот путь. Единственный из почти исчезнувшего нашего клана, вступив совершенно по-честному в КПСС. Но из моих сводных тетушки и дядюшки проклятая царская власть тоже в свое время выращивала, кого ей было надо. Манифестация у Казанского собора. Санкт-Петербург. Снимок из тетиного альбома. Страсти по МаяковскомуТетя из-за нагрянувших событий так и не закончила институт в Петербурге, где учились представители обедневших династий. Дядя, начавший с юнкера, того хуже - дослужился на империалистической до офицера. И вместо того чтобы, как мой отец, пойти к красным, рванул с Родины. А тетя почему-то осталась. И ее воспоминания сопровождали меня в светлом советском детстве. Она всерьез убеждала: никакого штурма Зимнего дворца не было. Вооруженные матросы ворот не открывали и по ним не лезли. Уж она-то, сидевшая с юными подругами-ровесницами внутри, это знала. Моя любимая тетя оказалась во Дворце случайно и не совсем. Девушки-курсистки из обедневших, однако некогда известных родов, учились в Петербурге за счет казны. Некоторые из них "произвели" в героини Бочкареву и по собственной доброй и какой же наивной воле рванули на помощь женскому батальону в Зимний. В Зимнем не представляли, что делать. Правда, по дворцу расползлись юнкера. Молоденькие мальчишки, которые ни атакам, ни обороне обучены не были. Любезничали - и не только - с девицами-воспитанницами. Предпочитали дам из бочкаревского батальона. Те были постарше и, говорила тетя, поуступчивее. Но никакой военной силы не представляли. Во-первых, был не батальон, а одна его рота. Во-вторых, как всегда на Руси, все надеялись, что как-нибудь обойдется. Временное правительство, во дворце находившееся, договорится с горсткой отчаянных большевиков и как-то всё решится... Тетя всегда ругала поэта Маяковского за то, что он обозвал условных защитниц Зимнего "бочкаревскими дурами". Эта ругань раздражала отца, который был в хороших отношениях с Владимиром Владимировичем и даже ходил к нему домой за стихами для "Комсомольской правды". Леля же доказывала, что "бочкаревские" к ним, молоденьким девчонкам, относились снисходительно. Некоторых обучали водить авто. И тетя освоила это искусство так лихо, что отец уже в 1960х лишь изредка доверял ей руль на пустынных тогда дачных дорогах Подмосковья. А еще все девчонки, чтобы показать себя, дымили, как бочкаревские. Тетя и умерла смертью курильщицы в 1969-м. Снимок из альбома: знамя женского батальона смерти. Штурм без сопротивленияНо вернемся к штурму. К удивлению тети, юнкера стали потихоньку расходиться домой, и никто их не задерживал. Оставшиеся во дворце возрадовались, когда вдруг в Зимний прибыли казаки. Но и те, некоторое время потоптавшись, вдруг испарились. Однако и большевики не спешили. Тетя Леля уверена, что хоть раз и стрельнули с какого-то корабля (с "Авроры, тетя, холостым с "Авроры". - Авт.) по Зимнему, атаки долго не начинали. Но потом у дворца появилась "матросня" (не мое выражение), и закрутилось. Бочкаревская рота бросилась в контратаку, выскочила за ворота, но была вынуждена вернуться обратно. И тогда, по тетиной версии, на захват пошли матросы. Но какой штурм? Почти никакого сопротивления. Несколько выстрелов в воздух неумелых юнкеров на пару минут остановили темную массу. Генералов и офицеров в Зимнем видно не было. Может, сбежали, спрятались, где-то совещались. Или настолько опешили, что и отдавать приказы горсточке юнцов и дамской роте постыдились. Исход несостоявшейся битвы был ясен. Дальше все девицы-курсистки сгрудились в какой-то комнате, и матросы, надо отдать должное, девчонок не тронули. Бочкаревским, их узнавали по коротко постриженным волосам, пришлось хуже... По дворцу долго бродили какие-то странные личности. Никакие не матросы, не большевики. Забирали все, что казалось ценным. В Зимний пробрались вместе с кронштадтцами. Кричали, орали, а под шумок тибзили вазы и торопливо заворачивали хрусталь в черные мешки чуть не из-под угля. Несостоявшиеся защитники и защитницы Зимнего из дворца ушли. Временное правительство арестовали. Но это уже не семейная история. Крым нашТетя благополучно добралась из Петербурга в Москву, где в Трубниковском ее с тревогой ждала мама - моя бабушка. В этом арбатском переулке она и провела всю жизнь, не считая отлучки в конце 1920х. В семье думали, что обошлось, но кто-то что-то все-таки вспомнил, и пришлось провести несколько лет в местах не столь отдаленных. По тем временам плата за грехи - минимальная, щадящая. Тем более что ее старший брат Жорж уже сбежал "туда", значит, могли бы припаять и связь с белоэмигрантом. Обошлось. Если не считать ухода из жизни тетиной маленькой дочки. Да и с мужем рассталась. С отличным своим пусть и не законченным образованием тетя вкалывала до конца дней бухгалтером. Одно время трудилась у великой Дункан в школе босоножек, где учился ее младший брат Коленька. Мучилась при проклятых квартальных расчетах, ругаясь, щелкала деревянными кругляшками. Играла в карты на копейки с каким-то дальним-предальним родственником - белым офицером и группой таких же бывших, вместе проклинавших советскую власть. Родственник, бесспорно, кровей благородных, начав в новой жизни с официанта, дослужился до одного из метрдотелей в знаменитом ресторане "Прага" и исправно усаживал без очереди папу, маму и меня на хорошие места во время наших редких заходов. Леля дико ругала "Хруща" (Хрущева), самовольно и незаконно отдавшего Крым украинцам. Но тут все было понятно. Мои обедневшие предки отправляли своих родственниц рожать в теплую Ялту, где на лето собиралась вся огромная семья. При советской власти там был санаторий или дом отдыха железнодорожников с оставшейся мраморной лестницей. Меня туда водили школьником в 1959м. Кому принадлежит этот дом сейчас, не представляю, зато в том, что Крым - исконно нашенский, российский, и мой в том числе, уверен на все 100. В крымском доме родились мои дядья - сводный Жорж, известный французский художник, и Николай, погибший на войне, в честь которого я и назван. Москвичи проводят митинг у памятника генерал-адъютанту Михаилу Скобелеву во время февральской революции. 1917 год. Снимок из тетиного альбома. Барин в советской коммуналкеКогда я стал старше, с тетей сдружился. При мне она старалась не хаять не родной ей советский строй. Проверяла мои знания иностранных языков. С английским еще как-то мирилась, а вот за ужасный, по ее мнению, французский прононс мне попадало: "И как вас в этом Инязе учат? Слушай хотя бы по утрам французское радио". Объяснить Леле, что этого делать не рекомендовалось, было невозможно, не понимала. Я приезжал к ней в коммуналку, где жило еще семей пять-семь: раньше весь этаж принадлежал моей бабушке, и к высоченного роста Елене Анатольевне относились с почтением - все же бывшая хозяйка. На кухне на печи, поверьте, не сказка, сутками и неделями возлежала старая служанка Василиса. Когда отец приезжал в гости и давал ей трешку или пятерку, Василиса слезала с лежанки и целовала руку: "Спасибо, барин". Нереально, но правда. Врать мне уже поздно, да и зачем? Два уклада уживались в квартире на Трубниковском. Сейчас в том доме редакция журнала "Совершенно секретно". Я приходил туда за гонораром или выступать по ТВ, но ничего от старого не осталось. А я бы мог рассказать, как в день национального праздника США жильцы дома прилипали к окнам: любовались приемом на лужайке у американского посла в Спасо-Хаусе. Тетя тоже смотрела и ругала американцев почем зря: "Подавать не умеют. И очень много негров (так в то время звались афроамериканцы, и это никак не разжигало национальной розни. - Авт.). Бегают, этикета не понимают. Бескультурье. Их бы из Зимнего дворца выкинули за две минуты". Но из дворца выкинули не их. P.S. После ухода тети нам остались вилки с фамильными вензелями, которые быстро испарились, картины моего дяди, часть из них сгорела, и коричневый альбом издания 1917 года. Фолиант сохранился чудом. В нем фотографии именно тех так и необъяснимых дней.
Тэги: |
|