Изменники среди высшего командного состава в годы Гражданской войны — кто они и как сложились их судьбы? |
По инф. polit.ru |
08 Октября 2020 г. |
Сложному жизненному выбору и необычным судьбам четырех командармов, изменивших советской власти (Ф. Е. Махина, Б. П. Богословского, Н. Д. Всеволодова и Н. А. Жданова), посвящена новая книга одного из ведущих исследователей истории Гражданской войны в России, доктора исторических наук А. В. Ганина. Работа названа «Измена командармов». В ее основе — уникальные документы шестнадцати российских и зарубежных архивов. Предлагаем прочитать отрывок из биографии Бориса Богословского, который в 1918 году был преподавателем Военной академии, эвакуированной из Петрограда в Екатеринбург. Назначение Богословского из академии на фронт в июле 1918 г., по-видимому, было случайным и оказалось для самого назначенца весьма неприятной новостью. Богословский имел репутацию храброго и квалифицированного боевого офицера-генштабиста. В условиях резкого ухудшения положения красных на Среднем Урале в июле 1918 г. и угрозы оставления Екатеринбурга выбирать советскому командованию не приходилось. 20 июля главнокомандующий Восточным фронтом И. И. Вацетис приказал эвакуировать академию в Казань. В тот же день он подписал директиву № 0522 о создании из частей Северо-Урало-Сибирского фронта 3-й армии под командованием Богословского, приказав последнему вступить в должность в 24 часа: «Все отряды бывшего главкома Берзина составляют 3[-ю] армию, командующим которой назначается преподаватель академии Генштаба Богословский. Богословскому вступить в командование в течение 24 часов и об исполнении донести. Командарму 3 подчиняются все войска и советские части, имеющиеся в тылу Екатеринбурга, в районе Вятки, Глазова, Перми и Екатеринбурга». В докладе в Высший военный совет и Наркомат по военным делам от 25 июля Вацетис отметил, что «3[-я] армия, действующая со стороны Екатеринбурга, была разбросана на невероятно большом фронте; при 16 тысяч штыков она разбросалась на фронте на 893 версты. Мною приказано принять меры для сужения фронта и для усиления правого фланга армии. Командующим этой армией мною назначен преподаватель академии Генштаба Богословский и помощником его [С. М.] Белицкий». Вацетис требовал от 3-й армии активизации действий. Однако при колоссальной протяженности фронта армии, усугублявшейся эвакуацией и обстановкой неразберихи накануне падения Екатеринбурга, а также изменами штабных работников, рассчитывать на активные действия не приходилось. В нашем распоряжении нет данных о деятельности Богословского в период с 20 по 22 июля. Судя по всему, директива Вацетиса пришла в Екатеринбург с опозданием. Во всяком случае, по оперативным документам за 20–22 июля здесь еще существовал прежний Северо-Урало-Сибирский фронт во главе с И. Т. Смилгой. Богословский был ярым противником большевиков и не собирался им служить на командных постах, предпочитая даже быть расстрелянным. По воспоминаниям М. А. Иностранцева, «за время пребывания в Екатеринбурге Богословский, будучи страстным охотником, всё время мечтал поохотиться в горах Урала, отличающихся хорошей охотой, но служебные занятия ему в этом мешали, непрерывно вызывая у него искреннее огорчение. И вот однажды, когда в профессорской комнате епархиального училища собралось довольно много народу, и в числе других был и Богословский, Андогский, войдя в комнату с телеграммой в руках, направился к нему и, как всегда, деловитым тоном, сказал: — Тебя ждет неприятное известие: Берзин избрал тебя начальником штаба его армии и требует возможно скорейшего командирования тебя к нему. Желательно, чтобы ты выехал если не сегодня, то, по крайней мере, завтра. Богословский был буквально ошеломлен этим известием. Он побледнел, оглянулся на окружающих и взволнованным голосом отчеканил: — Я не поеду, Александр Иванович. — Но как же ты можешь не поехать, — сказал Андогский, — когда это формальное приказание командующего 3-й Красной армией, которому подчинен и гарнизон Екатеринбурга, а следовательно, и академия? Это будет неисполнение приказания прямого начальника, и притом в условиях военного времени. Большевики тебя попросту немедленно же расстреляют. — Пусть расстреливают, — отвечал уже твердым голосом и злобно сверкнув своими горящими глазами Богословский, — но я не поеду. Я не намерен служить этим мерзавцам и предпочитаю умереть». Из воспоминаний М. А. Иностранцева известно, что Богословский сумел убедить начальника академии А. И. Андогского в том, что его побег не повредит академии, в которой он служил, если будет обставлен соответствующим образом. В беседе с Иностранцевым Богословский изложил свой план, ранее сообщенный Андогскому: «Я доказал ему (Андогскому. — А.Г.), что сумею придать моему бегству такой характер, что к нему не будет прикосновенна не только академия, но даже и моя собственная жена... Я уйду на охоту с ружьем и небольшим запасом еды и... не вернусь. Жена моя, переждав дня два и дав мне время отойти достаточно далеко, якобы встревоженная моим чрезмерно долгим отсутствием, сообщит о моем исчезновении Андогскому, а последний известит об этом комиссаров и будет даже просить их помощи для розыска меня в лесу. Но я в это время, конечно, буду уже далеко и, вероятно, уже доберусь до чехов. Таким образом, и для моей жены, и для академии мое бегство будет якобы совершенно неожиданным, они будут в нем неповинны и потому от большевиков опасности подвергнуться не могут... Приказание было передано мне сегодня, а я уйду на охоту якобы вчера, так как меня сегодня, слава Богу, никто из властей не видел, и Андогский донесет, что приказание мне передано немедленно быть не могло, так как я отпущен на охоту, и будет передано мне по моем возвращении. Я же, как сказал, не вернусь... Я — старый охотник, и лес — это моя стихия. В нем я ориентируюсь вполне свободно. Я буду избегать не только больших дорог, но вообще дорог и пойду целиной леса. Компас и карта у меня для этого есть». Возможно, это был предварительный план, предложенный будущим изменником еще до вступления в должность. Отъезд командарма в критический момент обороны города на охоту — не лучший предлог, поэтому в точности неизвестно, как Богословский обставил свое исчезновение. Отметим, что тогда на красный Екатеринбург вела наступление группа войск под командованием товарища Богословского по выпуску из академии полковника С. Н. Войцеховского. Это обстоятельство могло стать еще одним мотивом в пользу перехода военспеца на сторону противника. По версии Иностранцева, Богословский даже не вступил в должность. Однако это не так. Сохранилась телеграмма Богословского в Казань И. И. Вацетису, командующему 2-й армией и в РВС Восточного фронта, отправленная 23 июля в 12 часов 30 минут: «В тяжелую минуту принял третью армию. Насколько успел познакомиться с обстановкой, центр тяжести операций противника перенесен на станцию Кузино, что является уже угрозой Перми. Двухмесячный отпор противнику на растянутом фронте создало то, что в моих руках нет ни одной свежей части, которой я мог бы проявить активность. Состояние частей армии позволяет лишь сдерживать противника на подступах к Екатеринбургу, удерживать который не имею надежды. Основывая свои действия на активной обороне, предполагаю отходить широким фронтом к северо-западу. Хотел бы получить директиву и ориентировку, как военную, так и политическую... Екатеринбург. Командарм 3 Генштаба Богословский». Едва ли Богословский сгущал краски, тем более что эта телеграмма, по сути, идентична более ранней, датированной 19 июля и адресованной главнокомандующим Северо-Урало-Сибирским фронтом И. Т. Смилгой Л. Д. Троцкому: «Командование принял. Положение тяжелое. Чехи прорываются на Кузино по линии Екатеринбург–Пермь. Запросил Казань — ответа нет. Гоните резервы на Пермь». Положение красных в районе Екатеринбурга тогда действительно было крайне тяжелым. Как известно, уже 25 июля город заняла группа войск полковника С. Н. Войцеховского. В воспоминаниях участника Гражданской войны на Урале, впоследствии — генерал-лейтенанта Советской армии Г. П. Софронова отмечалось, что Богословский вступил в должность 23 июля и принял дела, заслушав доклады штабных работников, причем поразил всех вниманием и обходительностью, а в ночь на 24-е бежал, собрав сведения, необходимые для белых. Софронов вспоминал: «Новый командующий начал принимать дела. Заслушал доклады всех начальников управления и служб штаба. — Какой культурный и внимательный человек! — говорили о нем некоторые сотрудники. — Войдешь в кабинет — встанет, поздоровается. Обращается только на "Вы", по имени и отчеству. А в дела-то как тщательно входит: всё записывает в тетрадь, просит всякие справки, схемы... Приятно иметь дело с таким человеком! И действительно, Богословский с первого дня поразил многих изысканностью манер и скрупулезностью в работе. Он побеседовал не только с начальниками, а и с рядовыми сотрудниками, успел даже посмотреть их личные дела... На следующее утро я выслал на квартиру командующего автомашину. Шофера предупредил: будь точен, как часы. Но машина вдруг возвратилась без Богословского. По словам хозяйки дома, он ночью куда-то ушел и к утру не вернулся. На квартире и в кабинете не оказалось и его портфеля, в котором находилась оперативная карта. Розыски ничего не дали: след Богословского затерялся. Но всего на несколько дней. Из показаний пленных, а также из газет, издававшихся белыми, мы узнали: "культурный", "любезный" командующий перешел в стан врага и работает в одной из его армий».
Интересно, конечно, взглянуть на Гражданскую войну и с этих позиций. А у нас найдется что ещё прочитать о том непростом времени:
|
|