Дуэль |
12 Марта 2015 г. |
После освобождения Украины наше Верховное главнокомандование планировало силами Второго и Третьего Украинских фронтов освободить Бессарабию и в дальнейшем, развивая наступление, вывести Болгарию и Румынию из войны на стороне Германии. 23 августа 1944 года войска левого фланга Третьего Украинского фронта, форсировав Днестровский лиман, уничтожили на его правом берегу румынскую армию. Успех этой операции обеспечил 369-ый отдельный батальон морской пехоты Краснознамённой Дунайской флотилии, который под покровом ночи, преодолев шесть километров водного пространства, высадил десант, захватил и удержал плацдарм, что позволило беспрепятственно преодолеть лиман основным силам армии. Огневую поддержку морской пехоте должны были оказать бронекатера флотилии, но они не могли беспрепятственно войти в лиман. Вход в него преграждала длинная коса, в которой был узкий пролив – Царьградское гирло. Пролив надёжно стерегли немецкая батарея и расчёты крупнокалиберных пулемётов. Надо было, во что бы то ни стало, уничтожить огневые точки противника. Эту сложную задачу предстояло выполнить артиллерийской батарее батальона, которой на тот момент командовал младший лейтенант Иван Кочин. Накануне десанта, днём 22 августа Кочин провёл детальную рекогносцировку и принял отчаянно смелое решение: вывести свою батарею на береговую отмель и с открытой позиции на дистанции прямого выстрела вступить в единоборство с батареей противника. Боевую задачу он подробно объяснил командирам орудий, каждому указал места боевых позиций и цели. В заключение сказал: – Батарею противника мы должны подавить первым залпом – в этом залог нашего успеха и успех всего десанта... Поздно вечером Кочину доставили пакет. Он вскрыл его и прочитал приказ: «23 августа в два часа ноль минут батарее выйти на марш. В районе Царьградского гирла занять позицию. В пять часов ноль минут открыть огонь и подавить огневые точки противника». Ровно в два часа ночи колонна вышла на марш. У начала косы колонну остановил армейский офицер, который днём сопровождал Кочина на рекогносцировку. – Я поеду впереди вас на мотоцикле, – сказал он, – следите за моими сигналами. Затарахтел мотоцикл, замигал, удаляясь, зелёный огонёк карманного фонарика. С моря на косу навалился густой туман. Противник часто пускал осветительные ракеты, его прожектор постоянно освещал пролив, крупнокалиберные пулемёты периодически посылали короткие очереди. Вскоре батарея достигла района сосредоточения, пушки отцепили от автомашин. К Кочину подошёл командир охранения и спросил: – Всё в порядке, товарищ младший лейтенант? – Всё в порядке, – ответил Кочин. – Ну, желаю успеха, – проговорил командир охранения, крепко пожал руку Кочину и скрылся в темноте. Кочин сам развёл пушки на исходные рубежи, каждому орудийному расчёту дал команду на движение к огневой позиции. Пушки медленно двигались по отмели, колёса глубоко утопали в ракушечнике. Впереди вспыхивали ракеты, но плотный туман надёжно скрывал батарейцев. Напряжение росло. Тельняшки прилипли к мокрым спинам. Кроме физической нагрузки, требовалось соблюдать полнейшую тишину. Любой стук, скрип мог погубить всё дело. Наконец, первая, правофланговая пушка заняла огневую позицию, вслед за ней и остальные пушки встали на свои места. Орудийные расчёты изготовились к бою. Томительное ожидание усиливало нервное напряжение. Вражеский пулемёт дал длинную очередь, пули с визгом пролетели над головами батарейцев. Луч прожектора лизнул пролив и растворился в туманной мгле. Стало светать. Впереди из тумана проступили смутные очертания Бугазского маяка, стоявшего у входа в пролив, обозначились силуэты других строений. Этого было достаточно, чтобы наводчики нашли свои цели. Стояли на «товсь», ждали сигнала. Кочин неотрывно смотрел на часы, и когда стрелки показали ровно пять, сухо щёлкнул пистолетный выстрел. Мгновенно раздался залп всех орудий, за ним – второй. Противник не ожидал такой дерзости, он ответил беспорядочной стрельбой пулемётов и двух уцелевших пушек. – Право два! – скомандовал командир третьего орудия. Лязгнул затвор. – Товсь! – крикнул замковый. – Залп! Разрыв подбросил пушку противника, в воздухе мелькнули солдаты. Теперь из двух остававшихся немецких пушек могла стрелять только одна. Она нащупывала позицию второго орудия нашей батареи. Разрывы её снарядов крошили ракушечник, который до крови хлестал лица и руки матросов. По стальным орудийным щитам дробно стучали пули вражеских пулемётов. Перед щитом орудия разорвался снаряд, посланный последней пушкой врага. От разрыва пушка опрокинулась, матросов взрывной волной разбросало по сторонам. Это был единственный успех врага в артиллерийской дуэли. Одна из пушек батареи Кочина метким выстрелом накрыла немецкое орудие. Вражеская батарея перестала существовать. Вскоре был уничтожен пулемёт противника. Среди грохота выстрелов и разрывов раздался крик: – Братишки! Кто живой? Отзовись! – отряхивая ракушечник, приподнялся Костя Князев. – Во, гад, полосонул! – отплёвывался он и на чём свет костерил фрицев. Рядом зашевелился другой матрос, тряхнул головой, открыл глаза и радостно вскрикнул: – Коська! Живой, чертяка! – Живой, браток, живой. Я, чтоб не закричать «мама!», ракушек в рот набрал, – пошутил Костя. – Тебя, Колян, царапнуло в щёку, кровь бежит. – Пустяк, потечёт, и присохнет, – отмахнулся Николай. – А мы что, вдвоём с тобой от Бога вернулись? – удивился Князев. – Да нет, вон командир пушку ставит. Они подбежали к орудию и помогли старшине и наводчику поставить пушку на колёса. Пулемёт противника бил по соседним пушкам. Этого было достаточно, чтобы второе орудие изготовилось к бою. И тут обнаружилось отсутствие заряжающего Сергея Дубова. Он лежал на спине в нескольких метрах от орудия, разбросав руки. Морская «душа» – тельняшка – кровавым клином виднелась из расстёгнутой гимнастёрки, широко открытые глаза невидяще глядели в небо. – Убили, гады, Серёгу, моего друга! – прохрипел замковый Виктор Гусев. Вид его был страшен: лицо в крови, глаза побелели от бешенства, широкие плечи туго обтянуты запылённой, в кровавых пятнах, гимнастёркой. Он поднял кулак и яростно погрозил в сторону противника. Лязгнул затвор. – По пулемёту! Двумя снарядами! Беглый, огонь! – прокричал командир орудия. Прогремели два выстрела. Облако пыли, и обломки строений взлетели на месте пулемёта. Огневые точки врага, защищавшие Царьградское гирло, перестали существовать. Кочин дал команду прекратить огонь, но матросы оставались на своих местах, готовые в любой момент возобновить стрельбу. Со стороны гирла к батарейцам шли два солдата охранения, находившиеся в передовом дозоре. Подойдя к матросам, один из них сказал: – Там живых не осталось, – и указал на противоположную сторону пролива. – Братцы, дайте закурить, уж дюже страшно было сидеть под снарядами. Они, окаянные, своим воем всю кожу от пяток до затылка буграми подымали. – Не приведи, господь, второй раз в такую переделку попасть! – заметил другой солдат, – что, табачку-то хоть на один затяг найдётся? Может, есть у кого? – Есть табачок, пехота, есть. На, бери, – ответил Гусев, подавая свой кисет. Беря табак, солдат сокрушенно заметил: – Ты, браток, как чёрт с того света, страшный. Тебя, видать, фриц задел – всё обличье в крови. – Царапнуло чуток, – ответил матрос. Солдат скрутил цигарку, кресалом высек искру на фитиль, прикурил. – Благодарствую за табачок, – отдавая кисет, солдат указал на лежащего Дубова, спросил: – он что, убитый? Все молчали. Не услышав ответа, скрипнул зубами: – Будь он трижды проклят, этот Гитлер! Сколь хороших парней загубил! – Ну, мы пойдём до своих. Прощевайте, моряки! – и солдаты неторопливо зашагали по отмели. Со стороны моря послышался рокот моторов. Из тумана вылетели бронекатера, на большой скорости проскочили через гирло в лиман. Оттуда, со стороны Аккермана, доносилась частая пулемётная и автоматная стрельба. Десант морской пехоты вёл тяжёлый бой за овладение плацдармом. Им на помощь спешили катера. А на батарее хоронили Серёгу Дубова. Его осторожно завернули в плащ-палатку и на руках опустили в вырытую яму, сверху накрыли ещё одной плащ-палаткой и засыпали землёй. Кочин над могилой дал клятву отомстить за товарища. Пушки были заряжены, замковые держали спусковые шнуры. Кочин громко скомандовал: – Батарея! Одним снарядом – залп! Слитно, как одна, грохнули пушки. Эхо разнесло прощальный салют. Прощай, Сергей! От могилы молча разошлись по орудиям. – Эх, Серёга, браток мой, – тяжело выдавил Виктор Гусев, голос его пресёкся: – Командир, разреши мне проститься с ним... Командир орудия, молча, взял шнур из его руки. Виктор, сутулясь, пошёл к могиле друга. Постоял, его губы беззвучно шевелились. Потом расстегнул гимнастёрку, вынул из-за пазухи бескозырку, с которой никогда не расставался. Легонько тряхнул её, чтобы ленточки расправились, встал на колено и положил её на могилу. Подобрал камень и придавил им бескозырку. Встал и медленно, ещё более ссутулившись, словно от непомерной тяжести, побрёл к своему расчёту. Все в скорбном молчании, с непокрытыми головами, смотрели на товарища. До вечера батарея охраняла завоёванный рубеж, а когда стемнело, снялась с позиции, чтобы идти к новым боям...
Тэги: |
|