Гениальный тактик, мастер плясать на лезвии бритвы |
23 Апреля 2015 г. |
На штыке долго не усидишь – одной кровью Ленин бы долго не направил бы даже при всей ЧеКе. Как только он чувствовал угрозу – он менял курс. Гениальный тактик, мастер плясать на лезвии бритвы – иначе и не скажешь. В книге на столе напечатан портрет. Вася сказал отцу: – Папа, расскажи мне про него. – А ты знаешь, кто это? – Знаю. Это Ленин. – Да, это Владимир Ильич Ульянов, чей псевдоним был Ленин. Вождь потрясшей нашу страну сто лет назад революции. Был у меня прадед, которого звали так же, как и тебя – Василием. И жил он в большой стране, называвшейся Российской империей. Протянулась эта страна от Финляндии до границ Афганистана и от Варшавы до Маньчжурии. Страной этой правил царь-самодержец, а служили ему дворяне-помещики. Немного было интеллигенции, капиталистов и рабочих, побольше священников и монахов. Но больше всех было крестьян, простых мужиков, как дед Василий. Жили они на земле, пахали ее, да казалось им, что земли мало, что отняли лучшую часть земли помещики, когда царь освободил мужиков от крепостной неволи. Поэтому помещиков мужики не любили. Но царя-батюшку уважали, как по вере православной было положено. Революционерам, которые рассказывали, что если царя свергнуть, а то и совсем порешить, то наступит черный передел, землю получит каждый мужик, до времени не верили. Одним таким революционером был Ленин. Его старший брат хотел убить царя, и за это его повесили, а Ленин, поняв, что надежды на крестьян мало, решил бунтовать рабочих и создал организацию – партию большевиков, которая от имени рабочих захватит власть. Был у царя министр – Столыпин. Он говорил революционерам: «Вам нужны великие потрясения – нам нужна великая Россия». Столыпин смекнул, что если мужику землю не дать, то однажды он и от царства, и от государства отвернется. Столыпина убил в Киеве еврей Богров, и про его затеи все позабыли, а вскоре большая война с германцем началась. Призвали прадеда Василия на войну. Но разбили тогда наших германцы в Польше, у Мазурских озер, рассеяли прадедов полк, и остался он один раненый сидеть в болоте, там его и пленили. Чуть не умер прадед в плену от подхваченной в болоте лихорадки – чудом выходили его два пленных француза. Вот и фотография его с ними – он мужик бравый, да и они красавцы в кепи. Начали немцы пленников раздавать в свои хозяйства в работы, чтобы заместить тех, кто ушел у них на фронт, и попал наш прадед к немецкой вдове. Всем премудростям она его научила – как яблоню удобрить, чтобы тройной урожай получить, как клевер сеять, как за вишней ухаживать. Звала его остаться, замуж хотела, но прадеду родная сторонка была милее. Как смог – ушел он. А в России тем временем случилась революция. Не хотели мужики, набранные в тыловые полки, отправляться на фронт на смерть и взбунтовались, и матросы взбунтовались на флоте – убили адмирала Непенина, и генералы взбунтовались и заставили царя отречься от престола. А Ленин тогда жил в Швецарии и пророчил, что Россия – «слабое звено империализма» и оттуда пойдет мировая революция. Как царя свергли, Ленин договорился с немцами, и те дали ему свободный проезд в Россию, потому что знали: он ее сотрясет до основания. В России Ленин сразу всем заявил, что «есть такая партия», которая готова взять власть, пообещал крестьянам землю, солдатам – мир с германцем, рабочим – что они будут теперь заместо дворян, создал из них и матросов красную гвардию и власть взял, установил диктатуру пролетариата. А чтобы никто не сомневался – разогнал Учредительное собрание, избранное на демократических выборах. Многое случилось за эти годы. Жестоко убили царя и всю его семью. Ленин, говорят, был ни при чем – все, мол, Свердлов, но и слова вопреки не сказал. Подписал Ленин с немцами мир – похабный, отдал им едва ли не половину европейской России и всю Украину, даже многих большевиков он возмущал. А для всех патриотов России стал он извергом и предателем страшнее антихриста, и белое движение поднялось со всех сторон воевать против большевиков. Несколько лет сражались красные и белые. Много совершили белые славных подвигов – Корнилов, Дроздовский, Колчак, Деникин, Марков, Слащев, Врангель, а против них сколачивал Красную армию Троцкий да сражались Фрунзе, Чапаев, Буденный, Миронов, Думенко, да батька Махно, которого потом большевики же и предали... Много полегло народу, казалось, что падение большевиков неминуемо, вот уже казаки Шкуро и Мамонтова к Москве рвались. Но никак не могли объединиться. Упразднил Ленин Церковь – а Церковь и Бога он люто ненавидел («всякий боженька есть труположество»), – священиков начали гнать по всей стране, выводили митрополитов на расстрел, заливали попам в горло расплавленную медь, разоряли храмы, оскверняли мощи святых. В 1921 году, когда был страшный голод, в котором виновата была гражданская война и то, что отбирали у крестьян весь хлеб, Ленин обвинил в голоде церковников – что не сдают золото из храмов, и тогда петроградский митрополит Вениамин, любимый народом, отдал все золото, кроме церковных сосудов для богослужения. Но Ленин велел его схватить и расстрелять. Ленин тогда многим казался бешеным. Один иностранный социалист встретился с ним после революции, и тот кричал: «Все ломай, все круши, все, что рухнет – все сгнило!» Его ненавидели многие в своей же партии, считали предателем поддержавшие его сперва левые эсеры, открытым врагом считали все остальные. Против него поднимались мятежи. В сентябре 1918-го всадили в него несколько пуль, и он сделался совсем болен. Но была у Ленина гениальная чуйка на власть. Он умел заливать кровью, и ЧеКа, которую по его приказу создал Дзержинский, спуску никому не давала – мятежных эсеров, непокорных казаков, офицеров в Крыму, поэта Гумилева, митрополита Вениамина. Хотя вот профессуру, решившую хвалить буржуазного философа Шпенглера, не расстрелял, а просто выслал за границу и этим спас им жизнь. Но на штыке долго не усидишь – одной кровью Ленин бы долго не направил бы даже при всей ЧеКе. Его главным талантом был маневр. Как только он чувствовал угрозу – он менял курс. Довели крестьянина до ручки «комитеты бедноты», отбиравшие у мужика недавно полученную землю, и выходит от Ленина мужикам послабление. Напали поляки, идут к Киеву – и Ленин призывает в Красную армию царских офицеров, чтобы сражаться против врага Отечества, правда, зачем-то отправил их потом под руководством поляка Тухачевского делать революцию в Варшаве, где красные и потерпели поражение. Сотрясается от ненависти к продотрядам вся Русь, вспыхивает в самом матросском Кронштадте мятеж за Советы без коммунистов – Ленин отменяет продразверстку, вводит НЭП, возвращает капитализм, лишь бы удержать власть. Гениальный тактик, мастер плясать на лезвии бритвы – иначе и не скажешь. Особенно хитро поступил Ленин с национальностями. Знал он, что на русском мужике далеко не уедешь – и поднял за большевиков другие народы, под лозунгом равноправия народов. Сражались за красных и латышские стрелки, и башкирские кавалеристы, и красные китайцы, в то время как донских казаков беспощадно уничтожали и лишали земли. Но вот дошла Советская Республика до границ и оказалась на рубежах с отделившимися – Грузией, Туркестаном, Украиной. И тут Ленин меняет фронт – сознательный русский рабочий призывается сражаться за единство социалистического Отечества и завоевания революции. Русский рабочий – это прогресс, а грузинские князья и туркестанские баи – это регресс. И с опорой на русских отвоевал и Туркестан, и Украину. В этот момент, под этим лозунгом, Ленин привлек к себе даже часть национальной интеллигенции – «сменовеховцев». «Дело адмирала Колчака выполнено Лениным, – говорили они. – Большевики воссоздали единую неделимую Россию, а долг добрых русских людей – им помочь в этом». Но теперь надо как-то жить с бывшими сепаратистами. И вновь Ленин поворачивает – про единую социалистическую Россию забыли. На месте отделившихся сооружаются Советские Социалистические Республики. Никакой России нет, а есть СССР. «Великорусского держиморду» надо прижать к ногтю, даже если у него грузинская фамилия. И начинается «ленинская национальная политика» – развивать окраины за счет центра. В Киеве бывший президент незалежной Украины Грушевский командует украинизацией русских крестьян. На всех, кто говорит: «А может быть, пусть инородцы будут автономией», Ильич огрызается: «Союз республик с правом выхода». В 1991 году по этому праву выхода Россия снова и распадется. Ну а что ж наш с тобой прадед? Вернулся он из германского плена по Брестскому миру, получил земли сколько хотел по «Декрету о земле». От помещичьей усадьбы даже и памяти не осталось. Одно лишь слово осталось – «Барский колодец». Возможно, где-то там она и была, а возможно, просто слово такое. Кое-как пережил продразверстку и террор продотрядов и дожил до НЭПа. Тут-то и развернулся со всеми новоприобретенными знаниями – яблоневый сад насадил такой, что ломились ветки от белого налива, лошадь, коровы, дом из красного кирпича и еще изба одна деревянная. Дети растут один другого красивее. А Бог? А что Бог? В той деревне нашей церкви никогда и не было, а кто хочет – ходи в соседнюю. Никогда так не работал русский мужик, как в эту крестьянскую пору – от зари до заката, собирая пуд хлеба к пуду, а копеечку к копеечке. Только что ему мог город под большевиками продать за этот хлеб? Да мало что мог. Одну махорку. Танков не построишь, да на танковый завод мужика от его родной землицы не загонишь... Ленин умер уже давно, как однажды летом 1929 года, года Великого Перелома, тишину в деревне взорвали дикие крики. Мужики и бабы высыпали на улицу, убедились, что никого не режут, а вскоре определили, что крики идут из-за Широкого Верха, из соседней Ждановки. Там, как оказалось, высылали кулаков. А кто главный кулак в деревне? Да наш же прадед – Василий Ларионыч. Сам посуди – дом каменный, амбар каменный, лошадь холеная, корова стельная, яблоня сочная, дочки красивые – как есть кулак. Да не на того напали, смекнул прадед, что к чему, позвал на следующий день односельчан на сход и первый предложил учредить колхоз. Сдал в него всю землю, половину сада, коров, лошадь, а в деревянной его избе учредили сельсовет, где под портретом Ленина заседал председатель – худощавый испитой Сёмочка. И все бы хорошо, гроза миновала, отвертелся прадед. Да вот пришла беда – полоснула жена Василия себе руку косой, да занесла столбняк, да разболелась. И надо везти ее хоть к фельдшеру за десять верст – на руках-то не дотащишь. И пришел прадед к Сёмочке, чтобы попросить лошадь, свою лошадь, чтобы жену довезти до лекаря. А тот: «Уйди, Василий, уйди, ничего тебе не дам, обходись как хочешь. Порядок должен быть наш, большевистский». И померла у Василия жена, и остался он вдовцом, и двое детей еще малых на руках – включая нашу бабку. Бабка потом, когда рассказывала про это, неизменно заключала: «Сёмочку этого потом экзема съела. Там, под Лениным, и сдох». И не было в ее словах ни прощения, ни жалости, ни ненависти, одно лишь бесконечное приятие установленного порядка мира и ощущение его внутренней справедливости.
|
|