Кинохроникёр (часть 11)

Повесть Евгения Корзуна.

Ранее:

• Кинохроникёр (часть 1)
• Кинохроникёр (часть 2)
• Кинохроникёр (часть 3)
• Кинохроникёр (часть 4)
• Кинохроникёр (часть 5)
• Кинохроникёр (часть 6)
• Кинохроникёр (часть 7)
• Кинохроникёр (часть 8)
• Кинохроникёр (часть 9)
• Кинохроникёр (часть 10)

Так случилось, что их экипаж занял первое место в социалистическом соревновании по безаварийной эксплуатации паровоза. Он пришел в фотографию сниматься на деповскую доску почета и там увидел человека, накрывавшего себя и фотокамеру с кожаной гармошкой черным полотном. Фотограф под этим полотном совершал какое-то таинство. После «щелчка» камеры получилась фотокарточка.

Загорский поинтересовался: «Как называется фотоаппарат?»

«Фотокор», – ответил фотограф. Василий Семенович ушел с запавшей в душу мечтой о таком фотоаппарате. Эта мечта жила в нем всегда: когда шел на работу, когда кидал лопатой уголь в топку паровоза, когда его бранил машинист за неправильно сделанное дело. Спал и видел собственный фотоаппарат в собственных руках.

Однажды судьба занесла его в комиссионный магазин. Там под стеклом прилавка лежал продающийся «Фотокор». Он попросил продавца никому не продавать камеру и понесся собирать деньги на покупку мечты жизни. К концу дня искомая сумма была найдена. Думаю, что ноги его едва касались земли, когда он нес собственную фотокамеру домой. С этим аппаратом Василий Семенович пришел в фотографию, чтобы фотограф объяснил ему, как ей пользоваться. Фотограф, видя такую заинтересованность паренька, предложил ему идти работать к нему лаборантом. Загорский на следующий день подал заявление об увольнении из депо.

– А как же он в кино угодил?

– Как ты угодил? Как я? Так и он.

– Тогда операторов было мало, – рассуждал Сергей, – и требовались единицы, еще снимали камерами с ручным приводом, ручкой крутили.

– Ну и что? Ручкой крутили... – Артем покачал головой с некоторым несогласием. – Вон Дзига Вертов так крутил, что нам с современными камерами не всегда удается достичь его уровня. Голову на плечах надо иметь...

Артем выпил и долго сидел, молча, упершись взглядом в скатерку стола. Потом выпил еще и еще...

– Жизнь короткая, только понял что-то, а тут смерть, – произнес он то ли себе, то ли Сергею.

Бутылку водки он опорожнил один почти без закуски. Утром не было никакого желания вставать с кровати.

Сергей один сходил в столовую, купил несколько газет и вернулся в гостиничный номер. Он раскрыл местную газету и стал ее внимательно изучать.

– Вот смотри, ты хотел экзотики и сельскохозяйственной темы, тут все вместе. Даже с фотографией. Пишут о семейной бригаде оленеводов. Стадо тысяча двести голов – солидно!

– А где это?

– В таймырской тундре, где еще может быть. Написано: в центральном Таймыре. Пойди в редакцию газеты, там расскажут, а может, и с автором этой статейки встретишься.

– Вот что, Серега, поручаю тебе узнать все подробности оленеводческой темы. Я не в форме. Сходи. Возьми мой блокнотик, все запиши – телефоны, имя, отчество всех, с кем говорил, с кем надо будет говорить и узнай, как туда добираются.

Сергей ушел. Артем с помощью своего кипятильника заварил крепкий чай и с кружкой вернулся в кровать. Тема о семейной бригаде показалась ему стоящей. Он пил горячий чай и воображал стойбище, оленеводов в национальных одеждах, бегущих в упряжке оленей и еще несколько банальных картинок крутились в его голове, такие висят на всех углах. Куда ни глянь – бегущий олень, а на нартах оленевод с длинным хореем в руке. Потом Артем сообразил: эти художники, видать, никогда в стадах не бывали, поэтому все рисуют одно и то же. И я за ними. Вот что значит навязанные или нажитые штампы в мышлении. Так во всем: в политике, быту, творчестве, потом от этого невозможно избавится. Живем, обвешанные собственными и чужими штампами.

Он вдруг почему-то вспомнил, что где-то читал о древних японских монахах-поэтах, которые достигнув творческого признания в своем окружении, покидали родной монастырь и переходили в другой, где их не знали. Там начинали, что называется, с чистого листа с другим именем, а главное, другой, непохожей на прежнюю, манерой письма, пытаясь снова достичь заметных поэтических высот. Как это возможно?

А если подумать по-другому? Ведь живущие во мне штампы – это мои сложившиеся представления о жизни. Как же я могу их часто менять? И могу ли вообще? Конечно, могу. С годами многое переосмысляется. Человек узнает что-то новое, доселе неизвестное ему, что-то с возрастом и жизненным опытом открывается и в связи с этим появляется другое представление, возможно, более глубокое, отличное от прежних... Пели же раньше:

Сталин – наша слава боевая,

Сталин – нашей юности полет,

С песнями борясь и побеждая,

Наш народ за Сталиным идет.

Теперь не поют, значит, осмыслили, думают по-другому...

В науке то же самое. В древних веках, например, учеными тех времен на полном серьезе рассматривался вопрос полета на Луну на воздушном шаре. Сейчас это даже не смешно. У них были такие представления...

Глава 8

Размышления Артема прервал приход Сергея.

– Дела такие, – стал докладывать Сергей, раздеваясь, – стадо, о котором идет речь, кочует в Усть-Авамской тундре, это и есть центральный Таймыр. Бывают там посторонние люди очень редко. На вертолете отвозят ребятишек на каникулы к родителям и, соответственно, забирают осенью в школу. В экстренных случаях санитарные рейсы, если кто-то сильно заболел или роды. Иногда бывает окружное начальство и если выборная кампания – вот и вся связь. Бригаду хвалят, считают ее, как они выразились, наиболее цивилизованной. Сказали, что там живут нганасане – самый древний народ Таймыра. Их северное платье из оленьих шкур отличается от долганского фасона. В общем, сохранили самобытность. Их осталось на земле совсем мало, нет и одной тысячи.

– Ну, и лады! Махнем в гости к нганасанам!

– В редакции рекомендовали обязательно зайти по этому вопросу в окружком. Они, возможно, чем-то помогут.

– Нужно, значит, зайдем.

Настроение у Артема поднялось, пропала головная боль от вчерашнего хмеля.

– Говоришь, надо сходить в окружком А почему бы нет? Сейчас и схожу.

Он решил поговорить сразу по двум вопросам: о поездке к оленеводам и о сюжете в морпорту.

В коридорах окружкома было тихо, как в школе во время уроков. Артем без труда нашел кабинет заведующего отделом культуры. Это был довольно молодой человек, хорошо осведомленный о здешней жизни.

– Отсюда в стадо попадать сложно, в центральный Таймыр двести верст с гаком, – объяснял он Артему, – если даже прилетите, вам через несколько дней снова нужно организовывать вертолет, тут погодный фактор. Проблематично.

– Как же быть?

– Лучше все-таки воспользоваться рейсовым бортом на Волочанку. Там живет один художник-нганасан Матюмяку Турдагин. Он, к сожалению, не доучился в художественном училище, работал оленеводом, в сельском клубе. У него много рисунков, акварелей, гравюр. Способный человек, снимите его. Если даже не будет погоды в срок, то рейс туда все равно ходит, вылетите. А пока суд да дело, снимите ансамбль народного танца «Хейро», у них красочные костюмы, выглядят самобытно, интересное звуковое оформление. Я за это время позвоню в Волочанку, о вас там будут знать.

– Мне бы ещё хотелось снять морпорт. Он у вас, говорят, работает круглый год.

– Это не проблема. По приезде снимите, он никуда не убежит.

Ансамбль «Хейро» состоял из самодеятельных и уже окончивших хореографическое училище ребят и девушек.

В обозреваемое время, к сожалению, никаких концертов не предвиделось. Хорошо бы, конечно, поехать с ансамблем куда-нибудь с выездным концертом. Но голь, как говорится, на выдумку хитра. Артем подумал и решил снимать историю становления ансамбля. Как создавались художником костюмы, рождались сценические движения, рисунок танца, что пришло из жизни, а что выдумка, репетиции. Гастрольный фрагмент сделал из фотографий, снятых разными фотографами, газетных отзывов с иллюстрациями. Материала набралось достаточно.

Сюжет отправили на студию и нацелились на центральный Таймыр.

Они прилетели в Волочанку. Сергей огляделся и обронил:

– Ну и дыра. Никаким центром даже и не пахнет!

Действительно, глаз не на чем было остановить. Это был типичный северный поселок. Они все походили друг на друга. Сельсовет, школа-интернат, аэропорт, клуб, магазин, почта – как везде, одинаковый набор учреждений. Все они не блистали красотой, а скорее наоборот. Их поселили в заежке из трех небольших комнаток. Артем сразу пошел в клуб, встретился с художником. Одно время тот работал в стаде, даже был бригадиром, но времени на творчество не было, а, может, из него оленевод оказался никудышный, он ушел.

Они познакомились.

– Митя, – представился черноволосый человек небольшого роста с чуть оттопыренной нижней губой.

– Дмитрий, что ли?

– Нет, меня так прозвали ребята в Красноярске, когда я учился в художественном училище, а вообще-то дома зовут Матюмяку, но для вас Митя проще.

– Хорошее имя! Мне говорили, что ты учился, но отчего-то бросил учебу, – спросил Артем.

– О... о, вспоминать не хочется. Не вынес городской жизни. Была такая тоска по родным местам, что этих чувств я описать словами не смогу... Казалось, что умираю. Снилась тундра, дом, родные... Просыпался в слезах. Ей Богу... Однажды что-то оборвалось во мне. Все, думаю, конец... Купил билет на самолет и, не попрощавшись ни с кем, исчез. Прилетел в Дудинку, сказали, что Волочанка закрыта. Я купил билет на Усть-Авам, прилетел и пошел прямо из аэропорта пешком домой.

– Сколько километров?

– Восемьдесят. Шел день и всю ночь. Был полярный день, солнце не заходит, к утру пришел домой. Получилось быстрее самолета!

– Там какая-то дорога?

- У нас тундра – дорога.

– Верю, что желание вернуться домой было огромным...

Артем рассматривал работы. Никакой любительщины, вполне зрелый взгляд, хороший рисунок, неплохие акварели, гравюры.

– А что тебе ближе – акварель, рисунок или гравюра?

– Это подсказывает сама тема. Очень люблю акварель, тушь-перо. Зимняя тундра хорошо передается гравюрой, а, например, такая миниатюра, посмотри, лучше получится в технике тушь-перо.

– Да, скрупулезная работа, требующая большой усидчивости. Кто это?

– Моя дочь, когда была совсем маленькая.

– А это кто? Неплохой карандашный рисунок.

– Бабушка, в прошлом году весной гостевал у них.

– Кто она?

– Никто... Жена деда и все.

– А выглядит, словно учительница, – заметил Артем и взял следующий рисунок.

– Это дед, – пояснил Митя.

– Почему у него лицо закрыто маской, как будто у него грипп?

– Не грипп, у него каждую весну лицо становится красным, видимо, аллергия на оленью шерсть, а он говорит, что от ветра. Не понимает и всегда закрывает лицо, когда выходит на улицу, но такая мера не помогает...

– На этой акварели хорошо передан колорит меховых одежд, – Артем пристально рассматривал акварель. Совсем молодая женщина с одного плеча скинула парку, отороченную черным мехом. Обнаженные плечо и грудь среди пушистого меха смотрелись необычно. Младенец припал к материнской груди. Женщина, наклонив голову, любовалась своим чадом. Черная коса спадала на меховые одежды, подчеркивая юность молодой матери.

– Это моя жена... Я ее украл.

Артем с удивлением взглянул на Митю.

– Воруют, по-моему, на Кавказе. Оказывается, на Таймыре в тундре происходит такое!

– Отец ее что-то никак не соглашался на нашу женитьбу, не то, чтобы не соглашался, а ни да, ни нет. Мы с ней сговорились. Приехал на белых оленях, чтобы ночью их не очень было видно. Полнолуние было, красота! Она в назначенное время пришла, куда договорились. Я предчувствовал, что отец отправит погоню по нашему следу. Чтобы отвязаться от погони, я через определенное расстояние на видном месте оставил бутылку водки и закусить. Проехали еще, я снова проделал то же самое. Погоня каждый раз останавливалась. Кто же мимо выпивки проедет?

Потом они мне сказали: «Мы подумали, зачем мешать хорошему парню. Угощает. Пусть живут!»

(Продолжение следует.)

• Расскажите об этом своим друзьям!