Кинохроникёр

Повесть Евгения Корзуна

Глава 1

Они вышли из института всем курсом вместе. Это бывало редко, но сегодня, можно сказать, прощальный день, они должны разъехаться по разным студиям страны. Некоторые, правда, остаются в Москве. Были иногородние, желающие остаться, устроиться в Москве, но это было не так просто. Царило оживление, приподнятость духа, что ли. Каждый уже наметил себе дорогу.

Артём Колесов - москвич, жил в самом центре Москвы на Плющихе. Казалось бы, сам Бог велел остаться дома и работать в родном городе, но так случилось, что практику проходил на сибирской студии. Широта, масштабность края, грандиозное строительство ошеломили начинающего кинохроникёра. Та теплота, доброжелательность, с которой встретили практиканта-ВГИКовца незнакомые студийные люди, запомнилась, поселилась в душе, и он решил поехать работать за пять тысяч вёрст от дома. Правда, не было мысли совсем расстаться с Москвой, но интерес к краю возник большой. Ему показалось тогда, что передовые рубежи всей деятельности государства не в Москве, а в Сибири, да и расставался со студией после практики, словно с родной семьёй. Была ещё одна причина, по которой хотелось быстрее попасть в Сибирь. В один из самых первых вечеров по приезде на практику, совершенно случайно познакомился с девушкой.

Как-то в конце рабочего дня Артём вышел из студии. Съёмочная группа оператора Загорского грузила на машину аппаратуру. Выяснилось, что в филармонии будут снимать отчётный концерт музыкального училища.

- А ты чем собираешься вечером заниматься? – спросил Загорский Артёма.

- Не знаю, - неопределённо произнёс Артём.

- Поехали с нами, концерт обещали дивный! Играют они, на самом деле, замечательно.

- Пожалуй, поеду, - решил Артём, - если надо помогу, чтобы не сидеть, сложа руки.

Концерт получился на славу. Репертуар, исполнительское мастерство, старания учащихся оставили у Артёма, неожиданно хорошее впечатление. После концерта Загорский оставил пианистку, замечательно игравшую фортепьянный концерт, доснять крупные планы, которые во время концерта снять было невозможно. Принимали её, как знаменитость, долгими аплодисментами, дарили цветы.

Публика разошлась, осветители переставили свет, Загорский с камерой поднялся на сцену.

- Какую часть концерта вы снимали? – спросила пианистка.

- Я снял синхронно то, что посоветовала твоя преподавательница Ядвига Франсовна... моторную, очень выразительную часть.

- Вот эту? – она энергично наиграла фрагмент.

- Да, да именно эту.

Съёмочная группа наблюдала, как Загорский выбирает точки, просит поправить свет. Работа требовала время, кропотливости и точности. Наконец, всё готово. Артём стоял рядом за его спиной, смотрел на работу мастера и думал:

«Нас учили постановке света в павильоне, где есть все условия, но в реальных обстоятельствах у оператора-хроникёра таких условий, практически, никогда не бывает и тут начинает действовать закон: «голь на выдумку хитра», то есть, что можно сделать из существующих возможностей. Меня эти обстоятельства будут преследовать всю мою кинематографическую жизнь».

Загорский снял несколько вариантов с разных точек, в разных ракурсах, потом попросил Лену повторить этот же динамичный фрагмент. Лена секунду-другую сосредоточилась, привычно потёрла пальцы. Она всегда так делала перед тем, как положить руки на клавиши и заиграла.

Загорский снимал крупный план. Она не знала, что снимается только лицо, поэтому была абсолютно раскована и все переживания, связанные с исполнением, были видны, читались на её красивом лике. Был длинный план. Артём неотрывно любовался её игрой и ежесекундными музыкальными переживаниями. Всё было взаимно связано, гармонировало и вызывало соучастие!

Загорский остановил камеру, глянул на счётчик плёнки в кассете, удовлетворённо поднял брови, как бы, соглашаясь с показаниями камеры.

- Достаточно, - он посмотрел на звукооператора, дескать, всё нормально? Тот кивнул головой.

- Спасибо, Лена. Мы тебя немного задержали.

- Да что вы, вам спасибо! Меня ещё никогда не снимали в кино, здесь, оказывается столько хлопот, прежде чем снять, а когда смотришь в кино, всё как-то быстро, гладко и легко.

- Действительно, - согласился Загорский, - кинопроизводство не только хлопотное дело, оно очень трудоёмкое, видишь, сколько народу задействовано.

Он обернулся и увидел Артёма, - вот к нам на практику приехал из Москвы, из института кинематографии молодой человек, будущий кинохроникёр, звать его Артём, - представил Лене Загорский, рядом стоящего Артёма.

Она взглянула на начинающего кинооператора. Перед празднично одетой пианисткой он выглядел буднично, по- рабочему. Лена, улыбнувшись, спросила:

- Как вам показался наш концерт?

- Честно говоря, приятно удивлён такой исполнительской зрелостью, вы выступили очень достойно! - искренне признался Артём.

- Нам ещё далеко до совершенства, - смущённо сказала Лена, но мы все сегодня старались.

- Лена, - обратился Загорский, - если хочешь, мы тебя подвезём до дома?

- Нет, нет, спасибо я живу рядом, сегодня такой вечер!

Осветители стали сматывать длинные кабели, разбирать и уносить осветительные приборы, сцена опустела. К Загорскому подошли две дамы из музучилища и пригласили в буфет отметить завершение учебного года и успех прошедшего концерта. Загорский обратился к Артёму:

- Зайдём на минуточку в буфет. Один я не могу, свою жизненную дозу уже давно опорожнил, второй год в «завязке».

Артём был бы не против того, чтобы остаться на торжество, но там, в гримёрке, переодевалась Лена, с которой он договорился прогуляться по вечернему городу. Они зашли в буфет. На краю ближнего стола был организован фуршет. Директор училища разлил по рюмкам «Столичную».

- Василий Семёнович, - несколько торжественно произнёс он, обращаясь к Загорскому, - спасибо за внимание к нашему училищу, за большую, как я видел, проделанную работу. Думаю, всё это останется в кинолетописи, пусть наши потомки увидят и услышат, как и чему мы учили их бабушек и дедушек. Спасибо и будьте здоровы!

Артём и директор училища выпили «Столичной», а Загорский боржоми. Они немного поболтали и распрощались.

Лена и Артём вышли из филармонии вместе. Они, не торопясь, направились в сторону Лениного дома.

- Давайте дойдём до набережной, там сегодня, должно быть, полно публики.

Артём отметил, что она сказала «полно публики», а не «полно народа». Он бы, наверно, так не выразился. Видно, сказывалась её причастность к исполнительской деятельности, а в концертные залы, всё-таки, приходит «публика», а не «народ».

Действительно, набережная была полна гуляющей молодёжи, многие пришли семьями с детьми. Улица, ведущая к реке, заканчивалась длинной полукруглой лестницей, с которой можно было ступить в воду. Артём исподволь разглядывал Лену. Она была не только красива, её лицо содержало ещё некую одухотворённость. Привлекала манера говорить, была какая-то милая забавность, бесхитростный, искренний взгляд, собственное мнение, правда, порой наивное.

- А вы заметили, что мы, сибиряки, говорим немножко с другой интонацией, вернее с другим «напевом», чем москвичи.

- Сразу. Ещё в поезде. Бригада проводников была ваша, и они поняли, что я москвич.

- Я тоже слышу вашу интонацию, очень отличается.

- Не нравится?

- Нет, просто по-другому. А вам нравится, как говорят одесситы?

Мы с мамой в прошлом году ездили в Одессу к её сестре в гости и на море, заодно. Я получала удовольствие! Это что-то! А анекдоты - блеск!

«Сёма, Сёма не бей мальчика, я кому сказала, не бей мальчика. Ты же вспотеешь!» Ха... а! Там каждый день – концерт! Я даже стала записывать, чтобы не забыть их обороты: «Вам воду с сиропом «да» или с сиропом «нет»?» Потрясающе!

- А я никогда не был в Одессе, но как все наслышан одесскими словечками, анекдотами, рассказами, побывавших там. Читал «Одесские рассказы» Бабеля. Ещё читал, что Бабель рассказывал Паустовскому, как он, чтобы лучше передать колорит, атмосферу воровской Одессы, поселился на Молдаванке. Тамошние обитатели сразу увидели, что ходит совершенно чужой человек, не из их мира. К нему подошёл пожилой еврей, сердобольный житель Молдаванки и, как бы предостерегая незнакомца от возможных неприятностей, уведомил:

«Мне кажется, что вам Молдаванка не к лицу». Так могут сказать только в Одессе. А вообще, надо бы побывать там, самобытное местечко.

Они стали встречаться почти каждый день, если у Артёма не было работы. Оба почувствовали тягу друг к другу. Практика на студии была не бесконечна и подходила к концу. Можно было ехать домой, но Артём договорился с главным редактором поработать по договору до начала учебного года и заодно, что он будет снимать дипломный фильм на этой студии.

Закончилось лето, Артём уехал оканчивать последний курс института. Пролетел год в Москве в бесконечных телефонных разговорах с Леной, с объяснениями в любви, планах на будущую совместную жизнь. Ленины глаза, улыбки снились, грезилась встреча ... скорей бы, скорей...

Вот с таким настроением, мечтой, планами на будущее вышел Артём из стен института со своими однокурсниками. У него впереди была Сибирь!

Московский рейс прибывал ранним утром. На подлёте, впереди ночная тьма начала расступаться, уступая утренней синеве, подсвеченной розовыми лучами восходящего солнца. Артём планировал сразу поехать на студию, там решить вопрос с жильём, потом позвонить Лене, хотя безудержно хотелось услышать её голос.

«ТУ» мягко коснулся бетонки, рейс окончен. Он вошёл в здание аэровокзала, ещё предстояло получить вещи... и увидел встречающую Лену с букетом цветов и, стоявшим рядом Виктором Андреевичем, её отцом. Такого подарка жизнь ему ещё не преподносила. Не верилось глазам своим. Они восторженно обнялись.

- Здравствуйте, Виктор Андреевич! В такую рань... - Артём пожал протянутую руку.

- Собралась встречать, - Виктор Андреевич развёл руками, - одну ведь не отпустишь. С вечера заказали такси, так что без особых хлопот.

Артём был счастлив, не выпускал Ленину ладонь и всё время смотрел на неё, как будто заново узнавал в ней что-то новое.

Они быстро добрались, проехали по пустынным утренним улицам. До этого он был у Лены однажды, на дне рождения. Также чисто и уютно. Аромат хорошо сваренного свежемолотого кофе торжествовал и манил к застолью. Лена провела Артёма в свою комнату, они снова бросились друг к другу, словно только что увиделись.

- Снимай пиджак, возьми это полотенце, иди сюда, - она провела его в ванную комнату, - долго не увлекайся, сейчас будем завтракать.

Анна Захаровна, мать Лены, встретила Артёма приветливой улыбкой, но в этой улыбке была какая-то грусть, если не сказать печаль. Потом выяснилось, что грусть эту породил категорический отказ Лены поехать в консерваторию учиться очно в Москве. Уезжать из города, в который приедет работать её любимый, Лена не хотела. Артём невольно стал разрушителем материнской мечты. Анна Захаровна уже сжилась с мыслью, что Лена поедет продолжать обучение в консерватории. Ядвига Франсовна собиралась передать Лену своему однокашнику и другу, профессору Самуилу Карловичу, что называется, из рук в руки. А заочное обучение – это, как заочное питание – диплом будет, но не более того. Анна Захаровна тяжело смирялась с мыслью, что Лена уготовила себе учесть провинциального музыканта или педагога. Не видать ей концертных залов, возможных громких успехов. Анне Захаровне даже грезилось увидеть Лену на конкурсе Чайковского, среди молодых гениев исполнительского искусства. Она никогда, не единой душе об этом не говорила, мечту носила в себе, берегла от себя самой и, видно, правильно делала. Теперь кто-нибудь да припомнил бы, кольнул за легковесные несбывшиеся надежды. Всё кончилось первым и, пожалуй, последним концертом в городской филармонии, - грустно думала Анна Захаровна.

- У меня, за всю мою преподавательскую практику, было два ученика, помеченные перстом Божьим - Валера Ройтман и ваша Леночка, - говорила Ядвига Франсовна Анне Захаровне, - я могу, как говорится, не глядя, отличить игру Лены. Валера теперь из-за границы не выводится. Правда, он не только работоспособный, но и целеустремлённый человек, живёт одной профессией, в ущерб всему. У него есть этот перекос. Мама ездит за ним, опекает, как мне кажется, через чур. Наверно, и оборонительную работу проводит по отпору невест. Недавно открытку прислал из Вены, куда так мечтал попасть еще в ранней юности. Он в музыку Моцарта влюблён фанатично... А Лена, видать, с более широкими жизненными запросами. Для женщины семья значит много. Теперь я думаю, к моему уходу на пенсию Леночка уже закончит консерваторию, пусть бы заняла моё место. Она содержательный, глубокий человек и музыкант, у неё и сейчас многому можно поучиться.

Они завтракали долго с разговорами о том, о сём. Никаких глобальных проблем не поднимали. Потом Виктор Андреевич и Анна Захаровна ушли на работу. У Лены в музыкальном театре репетиция вокалистов была после обеда.

- Может, уснёшь сейчас, ты же всю ночь не спал.

- Немного дремал, – он смотрел на неё и улыбался, - Лена, как ты Анне Захаровне объяснила моё поселение здесь?

- Сказала, что ты мой муж, я вышла замуж за тебя по телефону. Мама сказала: «Где ты так глупо научилась шутить?»

- Какие шутки? Ты же всё время по телефону говорил: «Когда приеду, сразу поженимся!» Ну, я и сказала, совершенно честно.

Артём от души смеялся. Они обнялись. Он не мог наглядеться в её глаза. Так, прижавшись друг к другу, ушли в свою комнату начинать совместную жизнь.

Первые дни на студии были полны организационных дел и разговоров. Артём стал штатным оператором с перспективой снять дипломную картину. Главный редактор с директором студии были в Москве, поэтому он общался с Семёном Давидовичем старшим редактором, курирующим периодику. Студия выпускала четыре киножурнала в месяц. Артём, будучи на практике, снял несколько сюжетов для киножурнала, некоторые из них на худсовете были приняты даже с отличной оценкой. Так что в этом смысле Артём новичком не был.

- Работы много, только поворачивайся, - в полголоса говорил Семён Давидович, - о твоём дипломе мы думали: в плане студии есть хорошая тема - «Красноярские столбы». Это видовая, чисто операторская картина. Лучше и придумать трудно. Она запланирована широкоэкранной. Ты же с анаморфотом ещё не работал? Попробуешь. Её хотел делать Загорский, но его «сосватали» на другую, которую надо снимать на Витиме. Точнее уговорил его сценарист, мы не вмешивались. Он сразу согласился. Я думаю, по нескольким причинам: во-первых, никаких восторгов от широкоэкранной оптики я от него не слышал после съёмок фильма «Байкал, времена года», хотя исполнено было замечательно. Оптика громоздкая, а возможностей кот наплакал. Во-вторых, лазить по скалам ему никак не хотелось, не тот возраст, да он и не умеет. В-третьих, он ничего не теряет, и на этой картине тоже является режиссёром-оператором. В общем, волки сыты и овцы целы!

- Вариант замечательный, - согласился Артём, - надо операторскую кабину, иначе камеру получить не смогу, куда с ней? – озаботился Артём.

- С кабиной не будет проблемы, давай подождём директора. У нас есть кабина оператора, который практически работает в Якутии, здесь бывает наездами, зовут его Станислав. По распоряжению директора в неё тебя поселят, ключ от неё висит на вахте. Когда он будет появляться на какое-то время, придётся сосуществовать вместе. Он очень хороший человек, кстати, тоже москвич. Сейчас Слава с полярниками дрейфует на льдине в Ледовитом океане. Ждём интересный материал. Твои «Столбы» запустят в третьем квартале, а до того надо будет плотненько поработать. Готов?

- Затем и приехал, - Артём задумался и мечтательно произнёс, - Ледовитый океан, полярники... вы меня, Семён Давидович, ошеломили, голова идёт кругом...

- На этой студии такие экспедиции вполне возможны, Арктика – наш регион. Завтра-после завтра познакомишься со своим помощником. Он новичок, говорят, парень хороший. Твоя камера до сих пор в мехцехе у Исаия Соломоновича, говорят, он её никому не даёт, зная, что вернёшься на студию, во как!

На следующий день в кабинете Семёна Давидовича Артём познакомился с опрятным, тщательно причёсанным, скромно одетым пареньком, недавно пришедшего работать на студию. Семён Давидович представил:

- Серёжа Иванов, прошу любить и жаловать.

Артём окинул Сергея взглядом:

- Садись Серёжа, с такой редкой фамилией и на ногах. Откуда ты?

Сергей смущённо улыбнулся.

- Я поступал в кинотехникум, проучился там немного и понял, что это не моё. Там же готовят для работы с кинопроекционной техникой, которая эксплуатируется в кинотеатрах, а мне хочется работать там, где снимают кино.

- Ты армию отслужил?

- Да.

- Тогда тебе надо готовиться во ВГИК. Поставь себе эту задачу, иначе твоим мечтам грош цена. Думаю, года вполне достаточно, чтобы разобраться - твоё это или нет. Пойдём, я хочу зайти в мехцех поговорить о камере.

Они вышли из редакции. Артём решил сразу приобщать Сергея к совместной работе.

- Ты фотографией занимаешься?

- Так, на память знакомых снимал.

- У тебя нет желания снимать?

- Желание есть, но я не знаю, «что» снимать и «как».

- Какая у тебя камера?

- «Смена», - стыдливо произнёс Сергей.

- А что ты стыдишься? Отличная камера. У неё объектив «шире» чем у «Зенита», с центральным затвором, который не боится мороза, в отличие от камер со «шторками», даёт чёткое, качественное изображение. Им можно снимать индустриальные масштабные планы, пейзажи, этот объектив с большим эффектом позволяет снимать в небольших, тесных помещениях, да и портреты не очень крупно. Так что ты напрасно стесняешься своей камеры.

- Серьёзно? – Сергей с оптимизмом глянул на Артёма, - а некоторые куксятся, когда увидят её у меня в руках, мне всегда становится неудобно.

- Куксятся незнайки, им дай хоть золотую камеру, всё равно снимут г - но. Конечно, техника имеет значение, но дело не только в камере, надо получить школу и понимать, что ты делаешь. Во всяком деле и в фотографии тоже, есть основа – ремесло, которым необходимо овладеть. Ты же знаешь, чтобы читать разные книжки, надо выучить алфавит, так и тут. Будем работать, ты поймёшь, как пользоваться природным, у нас говорят натурным, ну, и павильонным светом. Надо не в ущерб нашему делу снимать, а потом совместно разбирать «что такое хорошо и что такое плохо». Ты увидишь, что может твоя «Смена».

Они зашли в мехцех.

- Здравствуйте, Исаий Соломонович!

- Здравствуй, Артём, с приездом тебя!

Спасибо. Пришёл вас повидать, о камере спросить и представить вам моего помощника, как говорится, правую руку. Его зовут Сергей, - потом Артём обратился к Сергею, - это механик точной аппаратуры Исаий Соломонович, будешь сюда носить камеру на ремонт и профилактику, у Исаия Соломоновича золотые руки ремесленника.

- Очень приятно. Как видите, золота на руках никакого нет, но кое-что умеют. Камера твоя в полном боевом, правда, бывала в работе на подмене, пока я ремонтировал кому-нибудь из операторов. Я тебе, по дружбе, открою один секрет, - он заговорчески понизил голос, - на студию пришёл трансфокатор, я делал с ним техническую пробу, кстати, твоей камерой. Вещь замечательная! У тебя же никакой дополнительной оптики нет, только штатная. Попроси у главного инженера, может, пройдёт? Только на меня ссылаться не надо. Понял?

- Понял. Думаю, что у него просить не имеет смысла, надо дождаться директора из Москвы. Обязательно попрошу. Как к этому отнесётся Загорский? Ему тоже захочется.

- Не захочется, потому что у него уже есть.

- Ну, это меняет дело. Спасибо, Исаий Соломонович.

- Тебе, Артём, надо обзаводиться операторским хозяйством. Например, сделай такой пробник. Можно поручить Сергею.

- Что это такое? – Артём разглядывал обыкновенную электровилку для бытовых приборов, внутри которой была впаяна лампочка от фонарика.

- Вас в институте этому не учили и учить никогда не будут. Если у тебя забарахлит источник питания – аккумулятор, что делать? В далёкой экспедиции – это же катастрофа. Чем крутить механизм камеры? Надо понять, что с аккумулятором. Скорее всего, одна из банок вышла из строя. Это случается сплошь и рядом. Ты берёшь и вот так проверяешь, - Исаий Соломонович стал подставлять вилку к клеммам каждой банки, лампочка ярко загоралась, - вот видишь, эти банки целы, - он подставил к следующей, лампочка едва показала розовый накал, - а эта банка «крякнула». Её надо просто заменить запасной и продолжать работу. Без этой «штучки» где-нибудь в тайге, тундре, в общем, вдали от цивилизации не определишь, какая банка вышла из строя и, работа может остановиться. А чем ты чистишь линзы объективов?

- У меня специальная салфетка.

- Это хорошо, но бывает маслянистый налёт, который салфеткой не удалить, - Исаий Соломонович взял ватный тампон на металлическом стержне, обмакнул его в бутылочку с соляркой, поджёг и закоптил небольшой кусочек стекла. Затем другим тампоном собрал сажу и этой сажей протёр переднюю линзу старенького, стоявшего без дела, объектива. Линза стала «вымытой» и свежей, как с завода.

- Потрясающе! Действительно здорово! – Артём был восхищён действиями Исаия Соломоновича.

- Артём, тебе ещё многому на студии предстоит научиться. Ты и Сергей практической учёбой не пренебрегайте. Люди это придумали, проверили на своём опыте и передали нам, а мы должны донести до вас молодых. Вон Загорский «академиев» не кончал, а дело знает досконально, ему палец в рот не клади!

Они ещё поговорили о разных мелочах, потом вышли из мастерской Исаия Соломоновича.

- Ну, как тебе лекция по эксплуатации съёмочной техники?

- Мне понравилась, по-моему, Исаий Соломонович дело говорил. Я этот пробник сделаю, потом зайду к нему ещё, сразу видно, что он механик-профессор.

- Кроме этого надо смастерить ручную аккумуляторную подсветку. Посмотришь, как сделано у других, она крайне необходима, когда снимаешь в кабине шофёра, лётчика, или подсветить портрет в серую погоду, сумерки, в общем, она часто нужна в работе.

Артём с Сергеем выезжали недалеко от студии. Снимали сюжеты для киножурнала. Артёму нравилась разнообразность тематики. То привезённую выставку знаменитых художников, то борьбу с лесными пожарами, то сюжет, о сохранившихся древних документов из запасников научной библиотеки. Ему было интересно, всё время узнавал что-то новое.

Приближалось лето. Надо было думать о дипломе. Артём решил предложить себя на фильм о «Столбах» в качестве автора-оператора. Во-первых, хотелось, чтобы диплом был авторским. Это обстоятельство могло бы потянуть за собой некоторое моральное право на дальнейшие авторские работы. Во-вторых, предстояла свадьба, это событие, как известно, дело затратное. Авторство – солидные постановочные, которые решали проблему. В-третьих, он хотел в экспедицию взять с собой Лену в качестве члена съёмочной группы, на должность администратора. Конечно, предполагал её деятельность взвалить на себя. Она бы провела отпуск с ним и на природе, а заодно получила бы зарплату за месяц «работы» и экспедиционные за каждый прожитый день на столбах. При наличии постороннего режиссёра на картине, такое осуществить было бы проблематичнее. Пока об этом он ей не говорил. Сначала этот вопрос надо утрясти на студии у главного редактора и директора.

Глава 2

Артём не сидел, сложа руки, собрал сценарный материал по «Столбам», написал для себя черновой вариант. Потом, подумав, решил предварительно посоветоваться с Семёном Давидовичем по поводу своих намерений, намекнуть, что сделана подготовительная сценарная работа.

Семён Давидович был человеком осторожным, который в трудное, обременительное дело не влезет, хлопот себе не создаст и головой рисковать не будет.

- Видишь ли, Артём, - дипломатично, как всегда вполголоса, сказал Семён Давидович, - все сценарные дела решают там, - он показал глазами и указательным пальцем наверх.

Надо было понимать, что в дирекции и у главного редактора.

- Я тебе скажу, что знаю, но это - между нами, - он откинулся в кресле, чуть прикрыл глаза, как бы изображая некую тайну, - сценарий по этой картине наш главный обещал другу студии, неплохому сценаристу... ты ещё с ним не знаком. Он часто пишет тексты для журнала, много раз выручал студию хорошими мыслями, делами и предложениями и всё такое. Не знаю в силе ли эта договорённость сейчас, - Семён Давидович понизил голос и, чуть наклонившись к Артёму, добавил, - это же деньги. Я могу прозондировать состояние дел, хотя, в сущности, это не моё дело. Ты пока ничего не предпринимай.

Через несколько дней, проходя по коридору, Семён Давидович позвал Артёма к себе в кабинет.

- Дело обстоит следующим образом, - деловито произнёс старший редактор, - предполагаемый автор сценария по фильму «Столбы» сейчас в Москве. У него там выходит книжка, он занят этим делом и, конечно, его не оставит, для него это очень важно. И, как выяснилось, он ещё даже не в материале, а времени почти нет. Я только что был у главного, Борис Нилович даже в некоторой растерянности. Сейчас бы самое время предложить что-то, а не просто разговоры.

Артём уцепился за эту фразу:

- Сами понимаете, я не мог не думать над этой темой. Помните говорил вам, что кое-что сделал в этом направлении, могу предложить свои соображения, как вариант...

Главный редактор прочёл сценарий Артёма и принципиальных возражений не имел, он даже обрадовался выходу из положения. Всё складывалось. С Артёмом был заключён договор на написание сценария, установили сроки и назначили дату худсовета по его приёмки.

На худсовете были разные мнения. Одни руководствовались совсем не творческими соображениями, а тем, что «ещё молодой, не оперившийся кинематографист, почти студент, а уже хочет ухватить хороший «ломоток». Они высказывали «опасения», «а хорошо ли это будет?» Другие говорили спокойно и доверительно, не опасаясь никаких последствий. «А почему бы не попробовать молодого автора, надо же когда-то начинать, тем более что его диплом», да и не так уж часто студийные режиссёры, а особенно операторы пишут для себя сценарии. На каждой ежегодной конференции говорят об авторском кино, а воз и ныне там.

Директор студии по очереди давал слово каждому, кто хотел высказаться.

- Семён Давидович, - обратился он к старшему редактору, - вы скажите?

Семён Давидович хотя и был доброжелателен, но осмотрителен и его сразу трудно было понять – за что он.

- У меня двоякое чувство, - картинно разведя руками, произнёс он, - с одной стороны сценарий написан добросовестным автором с большим желанием работать, с другой – этот автор написал сценарий, не побывав, на месте. Меня это, несколько, настораживает и смущает. Но так как сценарий написан не для кого-нибудь, а для себя, как тут сказали, думаю, что можно положиться.

Павел Артемьевич был самым старшим из операторов по возрасту. К операторству шёл самодеятельно длинной, трудной дорогой. Несколько лет был нештатным оператором. Снятые им материалы не редко оценивались, как творческий брак из-за бесконечных повторяющихся штампов, но из-за нехватки рабочих рук, всё-таки был зачислен в штат студии. Снимать он лучше не стал, режиссеры по-прежнему с неохотой брали в монтаж снятые им сюжеты. Он немного недослышал, поэтому смысл не всех выступлений мог уловить - кто какую позицию занимает, за что хвалят, за что ругают, ему было не совсем понятно. Он начал своё короткое высказывание с тех же слов, что на прошлом и позапрошлом худсоветах:

- Сценария я не читал, но хочу сказать...

Это вызвало у присутствующих простительную улыбку, дескать, что с него возьмёшь. Всё остальное в выступлении этого оператора было неважным и не интересным.

Последним говорил пожилой режиссёр Зиновий Зиновьевич. Все знали, что когда-то в молодости он начинал свой творческий путь на студии Грузия-фильм с самим Михаилом Калатозовым, ставшим мировой величиной в кино. Его выступления тоже были, как орешки, походили одно на другое. Чаще всего он произносил чужие мысли своими словами и, надо сказать, у него это получалось складно. За всю свою творческую жизнь он так и не отличился мало-мало интересной картиной. На всех конференциях обязательно выступал, как мэтр, но и тут мысли были вторичны и банальны. Даже мечтал преподавать режиссуру, но, к сожалению, или к счастью, в сибирской провинции не было подходящего учебного заведения, где бы потребовался его скромный режиссёрский опыт. Он говорил долго и нудно, завершил своё выступление, набившей всем оскомину, фразой: «На этом материале можно сделать замечательную картину!» Тут не выдержал Загорский, он бывал часто прямолинеен и не обременял себя дипломатическими выражениями.

- Зяма, ну, что же ты каждый раз говоришь: «можно сделать», «можно сделать». Сделай! Я сколько помню тебя, столько и слышу эту фразу и не видел ни единой работы, которая бы соответствовала твоим восклицаниям...

Директор поднял руку:

- Василий Семёнович, ну, зачем так резко и категорично. Давайте будем сдержаннее. У Зиновия Зиновьевича ещё есть время, сделает... потом посмотрел на Артёма.

- А ты что скажешь?

- Думаю, что замечания справедливые. Я действительно не был на «Столбах», но в подобной ситуации был. Вообще, всё предусмотреть невозможно, да и не нужно. Тут надо принять или не принимать сам подход к теме. Я предложил показать здоровый отдых на природе, не причиняя ей вреда. Уникальное творение природы - «Столбы» здесь являются ярким, на редкость красивым фоном, что ли, но, несомненно, украшением изображения в картине. Мы много показываем труд. Трудиться умеем, об этом ежедневно пишут газеты, говорят по радио, а про отдых забываем, считая это дело второстепенным. Хотя труд и отдых, одинаково важные стороны бытия каждого человека, отдыхать тоже надо уметь. Вот, пожалуй, и всё.

Сценарий был принят с некоторыми поправками, которые автор должен будет учесть при написании режиссёрского сценария.

В июле Артём, Лена и Сергей уехали на съёмки. Всё сложилось благополучно не только потому, что Артём пришёлся «ко двору», сам много сделал, чтобы получить авторский фильм. Он заведомо связался со спорткомитетом Красноярска, отыскал человека, отвечающего за туризм, переговорил с «главным» скалолазом. Ребята охотно согласились участвовать в съёмках фильма. Когда в Красноярске появилась съёмочная группа, скалолазы были во все оружие. Они даже встретили Артёма и Лену в аэропорту. После недолгих сборов все дружной ватагой приехали на место. Это были молодые люди из разных сфер. Кто работал в исследовательском институте, кто инженером на заводе, были даже муж с женой - архитекторы. Ребятам опыта житья-бытья на природе было не занимать. Они обустроились сами и обустроили съёмочную группу. Лена была в непередаваемом восторге. У них было две палатки, одна для аппаратуры и Сергея, её стали называть «Студией», другая для Артёма и Лены. Такого в её жизни никогда не было. Артём повесил ей на шею свою фотокамеру «Практику», и она под его надзором нажимала на кнопку, заранее радуясь результату.

- Сделаем фотографии, обязательно покажу Ядвиге Франсовне, что я натворила! Такая красота ей, наверняка, понравится. Тёма, ты научишь меня печатать?

- Ты лучше смотри, чтобы паразитический свет не попадал в объектив. Бленду посеяла, теперь хоть немного ладонью прикрывай объектив при контровом свете и следи, чтобы не было «каше».

- А что такое «каше»?

- Ну, инородный «размытый» предмет в кадре... например, часть твоей ладони, будь внимательна.

- Хорошо, я буду стараться...

- Лови рабочие моменты, например, когда меня с камерой поднимают вдоль отвесной скалы, смотри, чтобы кадр был заполнен, чтобы не было пол кадра скала, а остальное пустое небо.

Лена много перемещалась, выбирала точки, надеясь на хороший результат. Очень рано вставать, чтобы снять пейзаж на восходящем солнце, Лене было тяжело. Раза два она преодолевала себя и поднималась вместе с Артёмом. А он не жалел себя, вставал до света, вместе с Сергеем ждали нужного состояния природы, если что-то не устраивало, повторяли не один раз, в общем, добивались того, чего хотелось. Главное с погодой везло, и скалолазы были неутомимы, несли свои предложения, помогали, поэтому работа кипела не угасая, с утра и сколько надо, а по вечерам – гитара, костёр, ужин, анекдоты, песни…

После съёмок «Столбов» материал нужно было везти на обработку в Москву, цветную плёнку в Сибири не обрабатывали. Они с Леной полетели в Москву на обработку и заодно знакомиться с Надеждой Евгеньевной, матерью Артёма. Встреча была радушной. Надежде Евгеньевне Лена понравилась. Красивая, доброжелательная, скромная и простая, без тени высокомерия. Надежда Евгеньевна всё время около неё хлопотала, заботилась. Достала старомодную, тридцатых годов ширму и ею отгородила кровать Артёма и Лены. Лена, старалась её останавливать, смущаясь такой опекой.

- Тёма, так много писал о вашей семье, - говорила Надежда Евгеньевна Лене, - приняли его, как родного, она почему-то заплакала.

- Надежда Евгеньевна, а как же мы его должны были принять? Ведь я его люблю.

Лена не стала рассказывать, какую «диверсию» она устроила, поселяя Артёма к себе домой.

- Мы жили вдвоём, он рос без отца, было тяжело, очень тяжело... Я работала в школе, преподавала русский язык и литературу. После ареста Пети меня уволили, как жену врага народа, и пришлось пойти работать уборщицей. Квартиру тоже отобрали, переселили в коммуналку. Спасибо не выслали из Москвы, как многих жён врагов народа, многие за своих мужей получили тюремный срок.

- Где работал ваш муж? – Лена не решалась спрашивать это у Артёма.

- Он работал в наркомате путей сообщения у Лазаря Моисеевича Когановича.

- Коганович был так близок к Сталину, мог бы заступиться.

Надежда Евгеньевна горько улыбнулась.

- Ты наивная девочка, тебе простительно так думать. У самого Когановича родной брат сидел в тюрьме, у министра иностранных дел Молотова жена сидела в тюрьме, у главы советского государства, председателя Верховного Совета СССР Михаила Ивановича Калинина жена тоже сидела в тюрьме. Куда же дальше? А кто такой мой Петя? Я добилась реабилитации, мне даже показали его дело. Ой, Леночка, допросы записаны карандашом, человеком редкой, вопиющей безграмотности и ограниченности. Этим людям власти поручали допрашивать учёных, писателей... Я увидела в «деле» последнее Петино фото. Измождённый, с теми же добрыми глазами, на лбу черная ссадина и под левым глазом большой кровоподтёк. Это фото сделано после первых же пыток и истязаний. Они знали, что этих фотографий никто никогда не увидит, поэтому снимали не опасаясь. Царила изощрённая деспотия, какой свет не видел, ну, разве что во времена средневековья. При самодержавии на допросах не пытали со времён Елизаветы, а большевики, видимо, во имя народного счастья возобновили пытки. Меня порой удивляет, что до сих пор полно людей, которые благосклонны к человеку, создавшему бандитский, лицемерный режим. Думала, Тёме никогда не позволят поступить в институт, но, к счастью, времена изменились.

Лена подумала, почему же её отец, не глупый, в общем-то, человек, которого она искренне любила и даже почитала, во многом оправдывает Сталина, говорит об исторической необходимости репрессий, вот такого насилия, которое коснулось семьи Надежды Евгеньевны. Артём остался сиротой, да ещё сотни тысяч таких же сирот как он, росли без отцов, беспричинно казнённых или отбывавших длительные сроки на каторге.

Лена неожиданно для себя и поэтому не убедительно произнесла:

- Многие находят оправдывающие аргументы в пользу того режима...

Надежда Евгеньевна немного помолчала, словно искала, какими бы словами ответить, но ничего дельного, видать, не нашлось или уже все слова на эту тему за эти годы ею были сказаны и передуманы.

- Может, ты помнишь, у Некрасова есть такие строчки:

Люди холопского звания

Сущие псы иногда:

Чем тяжелей наказание,

Тем им милей господа!

Лена никогда более не затрагивала эту тяжёлую для Надежды Евгеньевны тему, но почему-то в душе согласилась с ней. А Надежда Евгеньевна, видимо, чтобы уйти от болевой темы, обратилась к ней с просьбой.

- Если у вас будет сын, назовите его Петром.

Было начало сентября. В Москве стояла мягкая сухая погода, лето не уходило, хотелось праздности, гулянья. Не думалось о работе, приподнятость настроения вселяло беззаботность и душевную лёгкость. Может, в таком состоянии поэты и пишут стихи.

Материал был обработан и напечатан довольно быстро. Пока, суть да дело, они ходили по Москве, Лена сделала традиционные столичные покупки. Недалеко от дома, где жила Надежда Евгеньевна, на Смоленской площади в универмаге «Руслан» для Артёма выбрали хороший костюм к свадьбе и второй для работы. Побывала Лена во ВГИКе, даже познакомилась с некоторыми однокашниками Артёма, у всех вызывала неподдельную симпатию, если не сказать больше.

- Артём, из-за такой невесты можно ехать не только в Сибирь, хоть в Сахару, хоть на край Света...

В один из последних вечеров были в Большом зале консерватории на концерте Святослава Рихтера. Лена была счастлива. На следующий день утром позвонила Ядвиге Франсовне. Всё до мелочей описала и обо всём рассказала в картинках.

- В программе была соната Шуберта, «Лесной Царь» Шуберта – Листа, три забытых вальса, Мефисто-вальс – всё Листа.

Сонату играл... даже не могу подобрать слово, в общем, восхитительно, тоже скажу и об игре «Лесного Царя». Во втором отделении с наслаждением слушала забытые вальсы, исполнены так легко, воздушно, что ли. Поэзия и только! Ноктюрны тоже были исполнены замечательно. Полонез... особенно каденции и речитативы...

В общем, концерт оставил такое мощное впечатление, до сих пор переживаю радость и праздник! Артёму тоже понравилось, оба ушли в приподнятом настроении.

Да... чуть не забыла, на бис играл прелюдии Дебюсси: «Холмы Анакапры», «Ворота Альгамбры» и «Канопа».

Она ещё что-то говорила в полном восторге, потом пообещала подробнее рассказать при встречи.

Возвратились немного уставшие от столичной, нескончаемой ходьбы и счастливые от множества впечатлений и сделанной работы.

Теперь настал монтажно-тонировочный период. Надо было привести материал в осмысленную форму, скомпилировать подходящую музыку, шумы, написать дикторский текст, записать все фонограммы и свести воедино. Работы было много, она состояла из разных мелочей, затруднений, требующих профессионализма, опыта и умения, которого у Артёма, можно сказать, не было. Главный редактор Борис Нилович назначил на картину монтажера - энергичную знающую женщину. Она хоть не заканчивала ВГИКа, но дело знала крепко. Артёма попросил сидеть рядом и набираться, как говориться, ума. Ему понравилось складывать из разных фрагментов канву фильма. Сидя рядом с монтажёром, частенько поругивал себя за пренебрежение к детали, которая требовалась в монтаже, а не была снята, нехватку усидчивости в «дотягивании» эпизода, а то и настойчивости во время съёмок.

Работали много, иногда задерживались по вечерам, но к положенному сроку всё было готово. Дирекция и редакция смотрели на двух плёнках, запущенных из аппаратной синхронно – изображение и звук.

После просмотра директор студии попросил присутствующих высказаться. Первым взял слово Зиновий Зиновьевич, слушать которого было трудно. Он всегда находил ошибки там, где их не было, редко изъяснялся кратко. Выступления произносил нудно с множеством «лирических» отступлений, занимающими время. После всех разговоров подытожил:

- Мне показалась, операторская работа Колесова выполнена на хорошем уровне. Он умеет показать предмет с необычной точки, с интересным светом. Что касается сценарной основы, то в драматургии есть слабости, о которых я говорил на приёмке сценария, да, да говорил, но не был услышан...

- О какой драматургии вы говорите? – не выдержав очередной ереси, заговорил Вадим Никандрович, оператор, приехавший из корпункта, - если бы по этим скалам лазал принц Датский – другое дело. А это - туристическая прогулка весёлых, любящих жизнь парней и девушек. Им бы по скалам полазить, у костра посидеть и полюбить друг друга до утра, чем, собственно, они и занимались каждый день, – вот и вся драматургия.

Борис Нилович, глядя на спорящих, улыбался, потом добавил:

- Там действительно не хватало Гамлета. Лезть или не лезть? А, в общем, мне картина нравится. Показано здоровое жизнелюбие молодых людей, чем плоха такая драматургия? Вы посмотрите на эти лица: красивые, оптимистичные и, кажется, талантливые, с такими людьми хочется познакомиться и встречаться. Надо найти время и послать Артёма с фильмом в Красноярск, показать картину в красноярском крайкоме с приглашением всех участников, пусть посмотрят на себя со стороны и красоты нашей Сибири.

Потом директор обратился к старшему редактору.

- А вы Семён Давидович что скажите?

- У меня двоякое чувство. С одной стороны, изобразительный ряд вызывает множество похвал, замечательно! Видно, вставал рано, чтобы снять с утренним низким светом, хороши режимные планы с костром. Видно, что всё продумано и, чертовски, хорошо организовано! Ей Богу, хочется с ними посидеть! С другой, хотелось бы узнать об этих молодых людях больше...

- Семён Давидович, извини, что перебиваю, - встрял Загорский, - ну, где же в десяти минутах экранного времени можно рассказать биографии восьми участниках похода? Да и зачем? Ну, узнаем, что один слесарь, другой философ, третий рецидивист и что? Мы же не умеем отдыхать, понимаете, проводить красиво и с пользой для здоровья время. Сидим во дворах, забиваем «козла» да водку хлещем. Эта форма отдыха миллионов, половины мужского населения страны, вдумайтесь! – он сделал секундную паузу, мол, вдумались? - Зайдите в любой двор – домино и карты, а женщины лясы точат, соседям кости «перемывают». Ладно бы играли в профферанс, покер, ведь никто не умеет играть в благородные игры, дуются в «дурака». Это же не секрет. А здесь наглядно показано, как можно просто, без особых затрат, я подчёркиваю, без особых затрат, здорово (он сделал ударение на второе «о») проводить свободное время. Это была задача фильма, и она выполнена. Ну, действительно, хочется взять рюкзак и присоединится к этим ребятам, настолько вкусно всё показано.

Загорский замолчал.

Василий Семёнович, вы ещё будете говорить? – обратился директор к Загорскому.

- Я не...е, тут вон Шекспира вспомнили, а я кроме этикеток на бутылках ничего не читал, - он безнадёжно махнул рукой, потом повернулся к Артёму. - Натура снята изумительно, думаю, твоим учителям по операторскому делу будет приятно это увидеть и оценить на отлично.

Директор студии повернулся к пожилому оператору, сидевшему у самого входа в зал:

- Вы, Павел Артемьевич, кажется, опоздали?

- К сожалению, я весь фильм не видел, но хочу сказать, - заговорил заученной фразой Павел Артемьевичч.

Все присутствующие едва сдерживали смех.

- На Красноярских столбах бывать не приходилось, - добавил он.

Тут окончательно все развеселились, Загорский трясся в беззвучном смехе, а Павел Артемьевич продолжал:

- По опыту знаю, как тяжело достаются оператору горы. Я был на Ленских столбах всего три или четыре дня, было трудно, это не описать. Подъёмы с аппаратурой, тогда ещё штативы были тяжеленные. Яуф с плёнкой нести неудобно, а без него плёнку сохранять сложно. Одна палатка на всех, дрова оказались далеко, таскали. Наверху постоянно дул ветер. В последний день пошёл дождь, вымокли, снимать невозможно, грязища, на склонах скользко, едва спустились. Ничего же не приспособлено для нашей работы. Робу нам не выдают. Я умотался и всё проклял! А Артём двадцать дней... Правда, говорят, ему с погодой повезло. Предлагаю провести фильм по первой категории сложности и учесть при оплате. А то у нас проводят работу по первой категории сложности снятую на Крайнем Севере, а в горах не слаще.

Директор студии кивнул оператору в знак согласия:

- Обязательно эту сторону дела учтём. Вы правы.

Прошло время, наконец-то, с копировальной фабрики пришла долгожданная копия фильма «Красноярские столбы».

Артём позвонил Лене на работу, сказал, что пришла копия «Столбов» и, что он задержится. Копию смотрели все, кто был на студии. Сергей пошёл к Исаию Соломоновичу в мастерскую, пригласил и его. Пока обсуждали, говорили, поздравляли, Сергей сбегал в магазин и принёс всё для «обмывания». Настроение было приподнятое, желание выпить оказалось у всех единым. Выпили, заговорили шумно, почти все враз. Снова поздравляли, находили новые удачно снятые фрагменты. Подходили к Артёму с рюмками, чтобы выпить за кинематограф и дальнейшие удачи. После выпитого, фильм в сознании собравшихся стал обретать почти эпохальную значимость. Показалось, что выпивки явно не хватает. За диплом надо бы добавить и добавили...

Артёма привели домой Сергей и ещё один парень, которого Лена не знала. Они помогли ему раздеться, усадили в кресло, извинились и ушли. Лена Артёма видела в таком состоянии второй раз. Она была расстроена и обижена, если не сказать оскорблена:

- Ну, что такое? Зачем же напиваться до скотского состояния, если даже обмывается дипломный фильм...

Артём полулежал в кресле, погружённый в тяжёлое алкогольное забытьё. Она развязала галстук, расстегнула верхнюю пуговицу на рубашке. От него несло противным спиртным перегаром.

- Сколько же надо выпить, чтобы так мерзко пахло? - подумала она, - я его на постель одна не затащу, пусть спит здесь...

Она легла, сиротливо свернувшись калачиком.

- Интересно, - думала она, - если бы я увидела его впервые в таком виде, смогла бы полюбить? Никогда...

Вдруг она вспомнила их знакомство, они шли к набережной Ангары. Тогда она чётко уловила лёгкий запах спиртного, исходящий от Артёма. Он, видимо, и там успел в буфете с преподавателями опрокинуть рюмку-другую.

Она стала припоминать, как они жили на «Столбах». Почти каждый вечер было общее застолье с ребятами-скалалазами, песни под гитару, разговоры и вино. Она тоже поднимала свой «бокал». Потом они с Артёмом шли в свою палатку, он целовал её с этим самым перегаром, а она почти этого не замечала, ну, разве чуть-чуть. На завтра всё повторялось. Артём пару раз был «хорош», но Лена и это пропустила «мимо ушей». Снова были объятия и поцелуи пополам с перегаром.

А сколько раз он приходил со студии под «шафэ»... Теперь как-то всё вдруг суммировалось и получалось, что её Тёма закладывает «за воротник» постоянно с первого дня знакомства, а некоторый раз до беспамятства. Это её испугало не на шутку.

Потом она подумала о том, что хорошо, что родителей ещё не было дома, когда привели его в невменяемом состоянии. Какая стыдоба! А как он ведёт себя в командировках? Выпивает? Как часто и по сколько? Случается ли с ним такое, как сегодня?

Артём проснулся часов в пять утра, ничего не мог понять, почему он в кресле, едва не упал, вставая, пошёл в туалет.

«Как же так получилось, что я опять назюкался «в стельку», - подумал он, - противно, сдохнуть можно. Состояние было «хуже некуда» ...

Он почистил зубы, умылся, вроде, стало полегче. Хорошо бы немножечко принять, но нету и неудобно перед Леной.

Утром, когда он проснулся, Лены уже не было. Артём пришёл на студию поздно и «помятым». В кресле, как всегда, сидел Загорский. Он окинул Артёма понимающим взглядом.

- У тебя, я думаю, есть желание «поправиться», но мой совет, - он ткнул себя пальцем в грудь, - знающего пьяное дело не понаслышке, этого никогда не следует делать.

Артём, в знак согласия, молча, кивнул головой.

- А вы «поправляетесь»?

- К сожалению, да. Раньше этого не знал, думал, что лучше будет. Действительно становится лучше, но и желание продолжить возникает тут же, поэтому люди быстро спиваются. Надеюсь, тебе это не грозит, - он улыбнулся.

Артёму разговор о пьянке был не к чему. Ему представлялось, что он может этим делом вообще не заниматься, что всё в его воле.

Вечером Артём пришёл домой с видом побитой собаки. Ему было крайне неудобно. Он не знал, видели ли родители Лены его в беспамятном состоянии. Лена зашла в комнату, прикрыла двери и села напротив Артёма.

- Я вчера подумала, что, если бы мне довелось впервые увидеть тебя в таком виде, ты мог бы вызвать у меня только одно чувство – отвращения. Ты вчера был для меня чужим. Понимаешь? Мне было страшно, больно и оскорбительно...

- Лена, прости меня. Я сам не знаю, как это получилось. Первая авторская копия...

- Ну, и что ж, что авторская копия, - запальчиво перебила она его, - надо же быть человеком, а не скотом... Я, следуя твоей логике, после дипломного концерта должна была напиться и вот так же, как ты выспаться в кресле?

Она вдруг отчаянно зарыдала, уронив голову на колени. Артём подхватил её, обнял и стал целовать, мокрые глаза, щёки. Она, рыдая, шёпотом повторяла одну и ту же фразу: «не хочу», «не хочу» ... Потом тоже обняла его и стала отвечать на его поцелуи.

Вечером пришли Анна Захаровна и Виктор Андреевич, к их удивлению, дверь в комнату молодых так и не открылась.

Глава 3

Артём без дела не сидел, часто выезжал на съёмки не далеко на два-три дня. После очередного возвращения его пригласил в кабинет Семён Давидович:

- Артём, ты уж прости, что я тебя, как говорится, с корабля на «бал», но послать более некого. Полетишь в Якутию на строительство Вилюйской ГЭС, надо снять перекрытие Вилюя. Это событие в истории любой гидростанции значимое. Кроме самого события обязательно сними ещё сюжет на твоё усмотрение. Лучше всего портрет гидростроителя. Пусть это будет водитель, крановщик, дельный инженер, который вращается среди рабочих. В общем, посмотри, будут сомнения – звони, посоветуемся, вместе что-нибудь да придумаем. У нас, к сожалению, по Вилюйской ГЭС материалов крайне мало, поэтому я запланировал очерковый расширенный сюжет о перекрытии и портрет, лимит плёнки соответствующий. Приказ о командировке на тебя и Сергея уже подписан. Собирайся, получай плёнку и деньги, билеты вам купят.

- Семён Давидович, я хочу попросить у директора трансфокатор, пойдёмте к нему вместе, поддержите мою просьбу, всё-таки командировка серьёзная.

- Поддержу с удовольствием, пошли.

На их удачу в кабинете директора никого постороннего не было.

- Алексей Александрович, Артём летит в ответственную командировку на перекрытие, вы знаете. Думаю, было бы правильно снабдить его дополнительной оптикой – трансфокатором.

Директор отодвинул, лежащие перед ним бумаги и сказал:

- Та... ак... С трансфокатором решено следующим образом. Пока он будет передаваться по мере надобности из рук в руки. Артём летит на перекрытие - пусть берёт. Прилетит – трансфокатор к Исаию Соломоновичу. Иначе обид не оберёшься, оптики крайне мало, у некоторых к объективам самодельные оправы, - директор машинально постучал торцом карандаша по столу, -   может, настанут времена, когда каждый оператор будет иметь трансфокатор. Бери, Артём, и работай.

Через несколько дней Артём с Сергеем уже были в Чернышевске - небольшом посёлке гидростроителей с новыми двухэтажными деревянными домами и покатыми улицами, уходящими вниз к Вилюю. Днём посёлок замирал, а после рабочего времени улицы заполнялись трудовым людом. Шли домой, в детсад за ребёнком, в магазины. Ребятишки возвращались из школы с занятий и тут же выбегали на улицу со своими ребячьими делами.

Артём это понял и стал с камерой на штативе наблюдать поселковую жизнь в предвечернее время: вот молодой папаша несёт своё чадо из детяслей, а тут две молодухи с сумками полными продуктов судачат не в силах расстаться. А вот мужчина несёт на горбу целлофановый мешок с какой-то тёмной жидкостью. Она колышется в мешке то в одну, то в другую сторону. Потом Артём выяснил, что сюда вино в бутылках не возят – не выгодно везти тяжелое стекло. Вино завозят в двухсотлитровых бочках и продают на разлив. Мужик прикупил литров пять-шесть, напиток погрузил в целлофановый мешок и транспортирует в родные пенаты.

Там несколько приезжих фоторепортёров снимают катание ребятишек с горки в этих самых целлофановых мешках из-под вина, которое родители выпили, а мешки, видно, отдали ребятишкам. Пацанята залазили в мешки, садились на задницу и летели с горки в низ, ничуть не касаясь, одеждой снега. Мешок скользкий и лёгкий, в нём очень удобно, лучше, чем на санках. Придут домой сухие и чистые.

Вечером в гостинице собралась вся корреспондентская братия, прилетевшая освещать событие, велись бесконечные разговоры о том, что видели и что предстоит увидеть и снять. Журналистская братия насыщена событиями, встречами с разными людьми, в том числе и со знаменитостями, когда происходят такие встречи, каждый имеет что рассказать, ну, и немного приукрасить, прибавить от себя для красного словца. Заботились, чтобы не пропустить какой-нибудь важный миг перекрытия. Потом нашли целлофановый мешок и сходили за вином.

- А как оно называется? – спросил кто-то.

- Продавщица сказала, что «Солнцедар», но тут все дешёвые вина, подобные этому именуют одним названием - «Барматухой». Так что сегодня пьём «Барматуху». Целлофановый мешок на столе не стоял, обещая разлить драгоценную хмельную жидкость. Кто-то принёс ведро. Мешок с ценным содержимым втиснули в ведро, поставили на стол. Теперь было удобно черпать из него пол литровой банкой и разливать в стаканы на всю компанию. Допоздна неслись тосты за Якутию, профессию, батюшку-Вилюй, первый съёмочный день, пережитых и будущих женщин, которых, к сожалению, за столом не было.

Артём проснулся с головной болью:

- Перебрал вчера, что ли? – определил он своё состояние, сидя на кровати. Сергей разряжал из кассет снятый вчера материал, подписывал завёрнутые рулоны и укладывал в яуф. Артём отметил для себя, что Серёгу понукать не надо. Молодец. А вслух спросил:

- Где народ?

- Ушли в управление строительства, говорят, там будет прессконференция.

- А что же ты меня не разбудил?

- Будил раза три, ты не в какую, подумал надо тебе проспаться.

Голова у Артёма трещала по «швам», в висках пульсировала боль, а с внутренней стороны в глаз, время от времени неприятно давило. Состояние было мерзопакостное. Как-то незаметно меж разговоров и тостов Артём опять хватил лишнего. Сколько раз он «перехватывал» лишнего. Никак не мог вовремя остановиться. Он сидел на кровати корил себя и каялся. Надо было подниматься, идти в управление строительства, а тело почти не слушалось, хотелось свалиться на бок и полежать ещё хотя бы часок.

В комнату, постучавшись, зашла худая женщина в рабочем тёмно-синем халате, резиновых перчатках со шваброй. Она хлопнула себя руками по бокам.

- А я обыскалась своего ведра, пол надо мыть и не в чем. Уж, грешным делом, подумала, что кто-то украл. А оно оказывается у вас, да ещё на столе стоит вместе с закуской. Говорили корреспонденты из Москвы приехали, а из помойного ведра пьют, вот так славно... ну, и народ…

Она радостно в охапку схватила потерю и удалилась.

Была ранняя осень. Снег выпал, но река была полая, в малой воде. Это самое подходящее время для перекрытия. Весной, когда начнётся таянье снегов, вода поднимется, стремительно понесётся, выйдет из берегов – тогда укротить её будет затратнее и сложнее, хотя событие было бы зрелищнее.

Перекрытие началось утром. День был пасмурным и тёплым, капало с крыш. Снег был, как мыло скользкий и влажный. Отсутствие солнечного света для операторов, вернее для изображения сказывалось плохо. Всё серо, плоско, без теней, но событие никто не отменит, есть, что есть.

Артём понял, что такого зрелища, которое он видел в работе Загорского о перекрытии Ангары в Братске, здесь и близко не будет, поэтому надо что-то придумывать, искусственно нагнетать динамичность, искать интересные ракурсы, самому двигаться с камерой меж самосвалов, подсматривать выразительные портреты людей, снять «кипение» стройки, которого, в сущности, не наблюдалось, это кипение надо создавать…

«Вот-вот, - подумал он про себя, - «кипение», пожалуй, то самое слово, которое надо снимать».

К Артёму это понимание пришло сразу, как он окинул взглядом место будущего действа. Стал ходить, присматривая возможность снять выразительные кадры. Первый, второй, третий... Артём, казалось, поймал кураж, цеплялось одно за другое. Важно не повторяться, как можно разнообразнее преподносить событие. Оно на экране должно быть интереснее, чем на самом деле. Если его подать созерцательно, стоя в стороне с камерой на штативе, это будет творческий брак. Они с Сергеем несколько раз «забегали» на скалу и с высоты птичьего полёта сняли уменьшающийся проран реки. Верхняя точка давала возможность будущему зрителю увидеть результаты усилий, которые прилагали гидростроители и разнообразили весь материал.

Съёмочный день пролетел незаметно. Уже ничего не вернёшь и не переснимешь.

Артёму казалось, что суть дела он всё-таки ухватил. Он присел на кофр и смотрел, как быстро устанавливается импровизированная трибуна для митинга в честь окончания перекрытия Вилюя.

«Надо бы снять несколько планов митинга, - подумал он, - повторить портреты тех, кого снимал во время события: шофёра самосвала, регулировщика... ещё кого-нибудь... да экскаваторщика, хорошо бы парня, который работал на погрузке негабаритов, ну, и начальство. Завтра в парткоме строительства надо обговорить тему второго сюжета».

На следующий день секретарь парткома принял Артёма радушно. В его словах было столько заинтересованности и желания показать свою «вотчину» с хорошей стороны, что он описал все нюансы стройки. И как она начиналась, и что будет в недалёком будущим, показал, недавно исполненный, макет гидростанции. Артёму эта лекция была интересна, и он подумал, что если рассказ секретаря интересен ему, то и зрителю тоже будет интересно узнать эту историю. Решили снимать инженерную тему. Был задействован макет гидроэлектростанции, геодезисты, небольшое совещание у начальника стройки и натурный фрагмент. В общем, сюжет повествовал о том, что будет через пять лет на этом месте.

По приезде Артём пришёл на студию пораньше, зная, что с утра отдел технического контроля будет смотреть его материал. В ОТК работала обаятельная, всегда приветливая Мария Савельевна. Даже плохие новости ей удавалось сообщить так, что не чувствовалось большой трагедии. Никогда «из вредности» не выбрасывала ни единого плана. Операторам была товарищ и друг, видно потому, что операторы в основе свой составляли мужчины, которых она обожала и привечала с нежностью и лаской. Вслед понравившемуся мужчине говорила: «этот - самый узюм!»

- Здравствуйте, Мария Савельевна, как мои дела?

Она окинула Артёма взглядом, мужчины были её слабостью, желанием и, наверно, смыслом жизни.

- В целом материал по плотностям довольно ровный, видно освещение было стабильное, без перепадов.

- Была пасмурная погода, свет ровный, но невыразительный. Я просил проявить чуть контрастнее.

Она заглянула в рядом лежащий наряд.

- О..о, контраст что надо! Сейчас пойдём смотреть на экране.

После просмотра Мария Савельевна посоветовала, из-за плохого стояния кадра, третью кассету показать Исаию Соломоновичу.

- Мой тебе совет, - улыбнувшись, не сказала, а выдохнула Марья Савельевна, если тебе особенно дорог какой-то план, сдублируй его другой кассеткой. Это же техника, всякое может быть, особенно, если ты далеко от дома.

- Спасибо, Марья Савельевна, учту на будущее.

- Ты доволен материалом?

- Доволен, что браку немного, а там уж на приёмке скажут.

Артём поднялся в редакцию.

- Ну, рассказывай, что и как? - Семён Давидович привычно откинулся в кресле.

- Мне трудно судить о своём материале, - развёл руками Артём. - Обстановка, в которой мы были, тянула на троечку, серьёзно. Во-первых, погода была серая, во-вторых, как выяснилось, это не Братская ГЭС, не те масштабы. Я летел туда под впечатлением просмотренной работы Василия Семёновича о перекрытии Ангары в Братске и по приезде был, мало сказать, разочарован. Было, что было! Надо сказать, интерес прессы к стройке большой. Когда будем смотреть?

Семён Давидович минуту подумал:

- Давай сразу после обеда. Я попрошу подготовить ещё несколько сюжетов для следующего номера и всё обсудим.

Первым сюжетом был поставлен материал Артёма.

- Артём, по ходу просмотра комментируй, если потребуется, - попросил Семён Давидович.

Вспыхнул экран. В печати натура, которую ругал Артём, выглядела гораздо привлекательней, чем на самом деле. Чуть повышенный контраст сделал своё дело. Артём это про себя сразу отметил. Первый же план был острым по композиции.

Со скалы, с высоты птичьего полёта трансфокаторный наезд, на череду проходящих самосвалов, гружённых негабаритами. Они прошли по диагонали немного заваленного кадра, по непривычной для глаза линии, эта необычность в композиции делало кадр неожиданным, почти праздничным, затем неожиданно с самой нижней точки снято губастое громадное колесо груженой махины-самосвала. Оно накатило на камеру, затем негабарит обрушился в воду, создав мощный всплеск воды. Потом машины одна за другой с включенными фарами двинулись на камеру, а объектив двигался навстречу, казалось, что сам зритель идёт среди громадных машин, присутствует на событии. Несколько раз объектив выхватывал то вращающее колесо машины, то лицо распоряжающегося регулировщика, то поднимался вверх, зритель видел проплывающие лица сосредоточенных водителей. Тут же в кадр попадали суетящиеся фоторепортёры. Самосвалы поднимали свои железные кузова, камни один за другим валились в проран, поднимая высокие всплески воды.

Складывалось впечатление некой борьбы человека с камнем и водой. Появились крупно снятые два человека. Они не обращали внимания на оператора, были полностью поглощены происходящим. Оживленно говорили, эмоционально жестикулировали.

- Это - начальник и главный инженер Вилюйстроя, - пояснил Артём.

Потом следовал план, показывающий их со спины, а там за ними шли самосвалы, перемещались люди. Был длинный проезд, снятый из кабины водителя. Несколько раз появлялись планы, снятые с высоких точек. Громадный негабарит цепляет ловкий парень, крутит поднятой рукой, дескать, поднимай и грузи. Было очевидно, что оператор соображает, что делает.

В общем, материал получился динамичный, насыщенный, разнообразный и, можно сказать, даже яркий по духу.

В зале включили свет. Семён Давидович повернулся к Артёму:

- Ты мне в редакции говорил про какую-то троечку, - Семён Давидович недоумённо пожал плечами, - а я скажу - отлично! Как всё энергично схвачено! Что скажите? – он посмотрел на сидящих в зале.

Загорский, немного помедлив, сказал:

- Вот так делается из говна конфетка, прошу прощения за точность! Я же вижу, что ничего хорошего там не было, а на экране? - Загорский вытянутой рукой указал на экран. - У него камера, что глаз – видит, ощущает, отделяет главное от всякой шелухи и преподносит с каких-то необычных сторон. Проходы меж машинами впечатляют! Это настоящий, зрелый, осмысленный репортаж! Пусть доморощенные операторы берут пример с активной камеры Колесова. Девяносто процентов материала снято с рук, с необычных точек. Я не говорю, что штатив не нужен, нужен, даже необходим, но всему надо знать меру. Такую энергетику со штатива не передашь. Некоторые снимают всё с уровня глаз домохозяйки – это же пупковый реализм! Артём, я тебя поздравляю с хорошим материалом. Молодец!

Потом взял слово Зиновий Зиновьевич.

- Я увидел замечательную атмосферу, просто замечательную, в которой находился оператор. Хоть Василий Семёнович и говорит, что там ничего хорошего не было, не верю. Нельзя снять того, чего не было на самом деле. Это хороший сюжет, снятый в среде, как будто специально созданной для кинематографа. Я уверен, там можно снять замечательную картину, все предпосылки этому есть.

- Зяма, съезди, сними, - вспылил Василий Семёнович, - я утверждаю, что там шаром покати, всё надо будет организовывать. Снято событие, понимаешь! Оно тоже организовано, правда, не оператором. Сейчас на этом месте кроме тоски ничего не увидишь, - он обратился к Семёну Давидовичу, - похлопочи за Зяму, пусть отправят на спецвыпуск, гарантирую, привезёт брак.

Семён Давидович произнес примирительную фразу.

- Давайте не будем предполагать, пока спецвыпуск не намечается. Кто ещё скажет? Пожалуйста, говорите Сима Яковлевна.

- Я скажу несколько слов, - вкрадчево произнесла главный бухгалтер.

По занимаемым должностям, она и экономист Капиталина Егоровна входили в состав худсовета. В её характере присутствовала заметная стервознось, которую она в себе лилеила и опекала. Сима Яковлевна была многим в этой жизни не довольна. Постоянно преследовало желание иметь зарплату немного больше, чем была. А тут приедут не оперившиеся сопляки и с первых дней, видите ли, сценарии пишут, снимают кучу сюжетов, сюжеты идут по первой категории оплаты, постановочные сумасшедшие получают... Всё как-то легко и просто. У проработавших много лет сотрудников, особенно в бухгалтерии, где подсчитывают заработки других, сначала появляется справедливая обида, потом закономерная злость.

- Не могу не согласиться с Зиновием Зиновьевичем в том плане, что материал, который был нам представлен оператором Колесовым, самоигральный. Там было трудно, что либо, испортить. Всё было, шло в руки - только не разевай рот, снимай. В этом плане Колесов преуспел, не спорю. Я, например, ценю материалы, которые требуют организации, продуманности, а не просто беготни вокруг машин...

- Вот вас с Зямой надо спарить и послать туда, организовывать, - раздражённо бросил Загорский. Легко, сидя на мягком кресле, рассуждать.

После приёмки сюжетов Артём спустился вниз, с телефона вахты позвонил домой.

- Лена, я сейчас приду.

Артём пришёл домой в приподнятом настроении, хотя Сима Яковлевна пыталась его испортить. Лена смотрела на него, понимая, что за душой какая-то радость. Артём обнял Лену, прижался к ней и почему-то полушопотом, как говорят, «на ушко» сказал:

- Сегодня принимали мой вилюйский материал. Семёну Давидовичу очень понравилось, Загорский вообще монолог произнёс. Одна Сима Яковлевна переживает, что могу получить много денег. Как будто из её кармана платят. А на самом-то деле перекрытие было скучноватым, даже монотонным. Там особо не разбежишься. Загорский всё понял, так и сказал... Как он сечёт!..

Артём чуть не предложил, что за это надо выпить, но вовремя остановился.

- Тёма, а ты мне покажешь этот материал?

- Сырой, думаю, не стоит, а вот когда он будет в журнале, обязательно посмотрим.

- Когда приедет твоя мама, - несколько мечтательно сказала Лена, - надо обязательно её сводить на студию и показать твои работы.

- Как ты только додумалась до такой идеи? – подтрунил над Леной Артём.

- Ты такой пересмешник, а я серьёзно.

- Послушай. Я предлагаю всё-таки сказать родителям о наших конкретных планах.

- У тебя есть конкретный план?

- Мы его сейчас выработаем.

- Предлагай.

- Думаю, что мы в недалёком обозреваемом должны зарегистрироваться, без особого шума и блеска. Свадьбу с подвенечным платьем устроить позже, чтобы была моя мама...

Лена неодобрительно уставилась на Артёма.

- Тёма, платье и всё такое больше нужны для похода в загс. Мы с тобой придём в загс, как пожилые люди и серыми мышками распишемся. Так, что ли? Мама и папа будут расстроены, согласись... На такую регистрацию невозможно будет пригласить Ядвигу Франсовну, которая меня любит, как дочь родную. Как регистрироваться без твоей мамы? Она тоже будет расстроена и обижена, вряд ли она нас поймёт. Это не то... Пусть тебя не смущает, что мы какое-то время поживём у нас... в не брака. Я понимаю, что тебе было легче, если бы мы жили отдельно, без родителей, но такова данность...

- Ты, пожалуй, права, но я действительно иногда чувствую себя здесь, как диверсант.

Лена засмеялась и обняла его.

- Не переживай, эту диверсию устроила я. Мама мне верит, я её почти никогда не обманывала, ну, может, по пустякам.

Она вдруг, весело улыбнувшись, рассказала:

Однажды папа привёз из Москвы хорошие конфеты. Мама припасла их к Новому году. Я тогда училась в школе. Эти конфеты мной были случайно обнаружены. Я время от времени лакомилась ими и, они, разумеется, исчезли. Наступил Новый год, мама хватилась – конфет нет. Возник вопрос: кто съел? Папа говорит, что он ничего не знает и, я, как дура, говорю маме, что не ела. Мама упала в кресло, на неё напал смех, она безудержно смеялась до слёз. Потом я сообразила, что говорю чушь. Кто мог, кроме меня, их слопать. Здесь развеселились все и я, в том числе. Прошло много времени, я иногда это вспомню и начинаю ни с того, ни с сего смеяться. Мама спрашивает: «в чём дело?» Я говорю, что вспомнила, как у нас «никто» съел все конфеты.

Она, посмеявшись, возвратилась к прежнему разговору:

- Давай лучше скажем, когда мы устроим свадьбу. Будет конкретное время, родители определятся и будут знать, что делать.

- Я думаю им не надо ничего делать. Мы сами, своими силами должны привезти этот воз.

- Хорошо, скажем так, - согласилась Лена, - но совет их надо послушать и как-то внять, нельзя же отгораживать родительскую заботу. Нас никто не поймёт.

- Столько времени об этом думал и, как выяснилось, неправильно, - сокрушённо обронил Артём.

- Признаюсь, тоже об этом думала не раз...

- И что же ты мне не сказала?

- Тебе скажи, ты помчишься снимать жильё... боялась, не так меня поймёшь.

- Предлагаю всё сделать к Новому году. У всех будет праздничное настроение. Маму привезём, Сибирь увидит во всей красе!

- Конкретную дату можно обсудить с родителями, - добавила Лена, - им будет это приятно. Правда?

- Замётано...

В последнем месяце года сдавались построенные дома. Эти дни ждали очередники на квартиры, готовились… Студии выделили четыре квартиры. Одну из них, наконец-то, получил Зиновий Зиновьевич, всю жизнь проживший в коммуналке. Его, довольно большая, комната освобождалась. На студии знали, что у Артёма будет свадьба. Конечно, о новой квартире речи не могло быть, там очередь была составлена пять лет тому назад, а вот комнату к свадьбе решили преподнести.

Секретарь директора вышла из приёмной и обратилась к Артёму.

- Артём, вас директор просит зайти.

Артём пошёл с некоторой тревогой. Ему перед Новым годом ехать никуда не хотелось. В кабинете кроме директора были главный редактор, Семён Давидович и председатель профкома. Директор улыбался и все смотрели на Артёма.

- Садись, - директор указал на свободный стул.

Артём, садясь, окинул всех взглядом и обронил:

- Очень похоже на заговор.

Все дружно засмеялись, а директор заговорил:

- Артём, мы тут посоветовались и решили предложить тебе освобождённую комнату в коммунальной квартире. Как ты к этому отнесёшься?

Артём был не готов к такому повороту дела, он даже немного растерялся, но через секунду нашёлся:

- Смотрю, заговоры бывают не только зловещие, но и благородные. К такому заговору отнесусь хорошо.

- Вот и славно! Мы тебя поздравляем со скромным, но своим жильём, - сказал директор. Он встал из-за стола и протянул Артёму руку. Все тоже поднялись, враз заговорили, а председатель профкома отдал Артёму ключи от квартиры:

- Иди, посмотри. Рекомендую сделать там какой-то ремонт, пока она пустая. Поговори с нашим завхозом, у него есть знакомые ремонтники-маляры. Комната приличная - двадцать семь квадратов. Побелят, покрасят дня за три-четыре... ну, полы посохнут день-другой, а к Новому году въедешь.

Артём смотрел на изрядно потёртые человеческими руками ключи от своего первого жилья. Это был неожиданный, но так необходимый Новогодний подарок. Как говорится, дорого яичко во Христов день.

Артём вышел из кабинета директора и тут же позвонил Лене.

- Ты можешь сейчас подойти к аптеке.

- Что случилось?

- Хочу сводить тебя в гости, только не возражай... это важно.

- Ну, хорошо.

Они встретились у аптеки. Артём взял Лену под руку и, они пошли.

- Куда мы идём?

- Я к тебе, а ты ко мне, - загадочно ответил Артём.

Лена окинула мужа быстрым взглядом.

- Ты сейчас выглядишь, ка герой из плохого детектива.

Они вошли в просторный, обшарпанный подъезд старого дома, построенного в прошлом веке. Высокие потолки, вдоль лестничных маршей большие тусклые окна, от скопившейся вековой пыли, деревянные поручни покоились на чугунном литье, которого сейчас в новых домах не бывает. Поднялись на второй этаж. На стене, рядом с дверным косяком, был целый «иконостас» разных по цвету и форме звонков, под каждым из них номер квартиры. Артём достал из кармана ключ, открыл массивные двери, и они оказались в длинном коридоре с несколькими высокими, давным-давно не крашеными дверьми. У самого потолка, словно на небе, виднелись лампочки, испускающие печально-коммунальный свет. Артём подошёл к одной из дверей, отпер замок.

- Заходи, будь, как дома.

Лена шагнула в пустую просторную комнату, которая имела довольно сиротливый, изношенный вид. Артём зашёл следом, окинул комнату взглядом и сказал:

- Считаю глупо отказываться от этого Новогоднего подарка, преподнесённого студией. На безрыбье... Соглашаемся?

- Соглашаемся, - буднично сказала Лена, - многие люди и такое ждут годами.

С получением комнаты всё закрутилось само собою. Приобретение ремонтных материалов, их доставка, какая-то суета по делу и без дела. Дни проскакивали за днями. Артём никуда не ездил, ничего не снимал. Однажды поймал себя на мысли, что он даже ни разу не вспоминал о работе, она оказалась в стороне от захвативших его интересов. Он даже отказался от новогоднего киножурнала, который хотел делать, имел по этому поводу кое-какие идеи, думал их реализовать.

Глава 4

Всё прошло своим чередом: въезд в отремонтированную комнату, встреча из Москвы, приехавшей Надежды Евгеньевны, регистрация, свадьба и празднование Нового года.

На свадьбе Артём был настолько осторожен с выпивкой, что Лена это заметила и почему-то про себя подумала: «ведёт себя, как алкоголик, боится выпить...»

Год начался с новых сюжетных тем, недалёких поездок.

Как-то Артём пришёл на студию раньше, чтобы посмотреть материал снятого накануне сюжета. Загорский, как всегда, уже сидел в кресле.

- Доброе утро, Василий Семёнович.

- Привет. Как живётся на новом месте? – осведомился Загорский.

- Мне не привыкать, - ответил Артём, - я вырос в коммуналке. Если выбирать из двух зол, то всё-таки свой «угол», бесспорно, лучше.

- Квартирный вопрос – проблема. Раньше жильё почти не строили. Слава Богу, сейчас стали развивать жилищную индустрию. Ты знаешь, кажется, совсем недавно некоторые студийные работники жили семьями прямо на студии.

- Здесь, что ли? - удивился Артём.

- Да.

- Где же здесь жить?

- Там, где редакция, в кабинете Семёна Давидовича жил оператор с женой и двумя детьми. Вон в той комнатке – аппаратной жил звукооператор с семьёй.

- А где же аппаратная была? – ещё более удивляясь, спросил Артём.

- У студии объёмы были небольшие, аппаратура не такая, гораздо скромнее. Стены этого просмотрового зала были отделаны тёмно коричневым сукном, для акустики, потому что в нём писали диктора. Жена звукооператора, втихушку, видимо, по ночам, отрезала материю и шила своим ребятишкам одежонку.

- Времена меняются, - продолжил размышления Загорского Артём. - Давно ли были камеры с ручными приводами. Многие творческие задачи для операторов были невыполнимы. Теперь, с появлением мобильной техники, возможности расширились. Я стараюсь посмотреть наиболее удачные фильмы, сделанные студией в разные годы. Недавно кому-то показывали ваш фильм об охотниках за соболем. Я вместе с гостями посмотрел. Снято очень живо и метко, удивительно точно. Там переплетается репортажно снятый материал с организованным вами. Всё органично, даже, порой, незаметно, где какой.

Загорский кивнул головой, дескать, понимаю, о чём речь.

- Когда снимали «Соболя», - стал рассказывать Загорский, - там была большая организация особого свойства. Например, сцены жизни соболя в тайге. Жизнь соболя никак не снять, он за версту никого не подпустит и позировать не будет.

Мы поехали, привезли детали таёжной декорации: небольшую ель, вывороченный бурей пень, старую сушину с дуплом, нарубили кустарника, в общем, всего помаленьку. Декорацию поставили прямо во дворе районной гостиницы и уехали в тайгу снимать эпизод «поимка соболя». Этот эпизод тоже был организован. Соболь был пойман полмесяца тому назад.

- Не скажешь, что поимка была организована, - удивился Артём.

- Это потому, - сказал Загорский, - что собаки-то работают, что называется, на всю катушку. Они видят живого соболя, забравшегося на дерево. Азарт неподдельный. Ты видел, как собака ломает зубами тонкие деревца, чтобы подобраться до добычи? Детали настоящие, поэтому складывается абсолютно реальная картина преследования зверька. А вокруг стоят сети, чтобы он не убежал.

Когда «поимка» была снята, приехали в гостиницу. Прошёл снежок, декорацию нашу изрядно припорошило, прямо настоящая тайга получилась. Охотники обнесли декорацию сетью и запустили туда нашего героя. Я поставил камеру на штатив и стал наблюдать, сидя на табурете.

Сначала соболь обследовал условия, в которое его поместили. Он шмыгнул между пнями, услышав шум камеры, выглянул из-за пня. Я снял, как он выглядывает, смотрит. У него очень энергичный взгляд, мордочка симпатичная. Он на редкость боевой, решительный зверёк. От него трудно уйти жертве.

Ему бросили рябчика, он схватил его и поволок в дупло. Рябчик, к счастью, застрял в начале дупла. Соболь его и так, и эдак пытался затащить. Всю забавную возню снял длинным планом. Ну, где же в дикой природе соболь позволит полюбоваться собой с трёх метров. К таким сценам невозможно быть равнодушным. Я думаю, этот фильм без времени, его можно смотреть всегда и большим, и маленьким, потому что это мать-природа.

Будешь снимать подобные вещи, действуй таким образом. Надо снимать организованные сцены репортажно, подсматривая у героя непосредственные действа, тогда все поверят. Ты же мне поверил...

Они сидели и обсуждали самые разные вопросы по организации съёмок. У Загорского почти на всё были свои соображения, он с удовольствием ими делился и всегда был рад помочь.

Появившийся Семён Давидович, пригласил Артёма к себе в кабинет.

- Артём, надо снять материал, на котором бы можно сказать о социалистическом соревновании, - видя разочарованную физиономию Артёма, Семён Давидович поднял со стола бланк телеграммы с красной полосой, - улавливаешь? – заключил он.

- Улавливаю, телеграмма правительственная, но не в какие соревнования не верю, всё это звон. Рабочий работает хорошо не потому, что с кем-то соревнуется, а чтобы принести домой заработок.

- Не нам с тобой обсуждать идеологические способы руководства страны. Я знал, что ты будешь рассуждать на эту тему, поэтому сделал за тебя некоторую работу. Тебе остаётся только блеснуть своей способностью, красиво снять. У нас на заводе тяжёлого машиностроения есть мартен. Снимал когда-нибудь мартеновские печи?

- Нет.

- Когда снимают плавку, мы даже ездим посмотреть на это зрелище. Скажу больше. Когда идёт плавка, собираются цеховые рабочие, не пропускают... Это восхищает каждый раз! Вот тебе фамилия сталевара, начальника смены и телефоны. Я предварительно разговаривал, назвал твою фамилию. Звони, договаривайся, сними красивый сюжет-передовицу, только не тяни с этим. Очередной журнал начать нечем...

- А вы, небось, текст о соцсоревновании напишите, - съязвил Артём.

- Не обязательно я, кто-нибудь да напишет.

Зрелище Артёму действительно понравилось, и рабочие цеха действительно пришли посмотреть, как по жёлобу с бронзо-белыми искрами нёсся металл, озаряя лица собравшихся. Жалко, что это происходило, весьма, скоротечно.

Однажды утром Артём пришёл на студию, открыл свою операторскую кабину, она оказалась вся завалена грудой вещей. Сверху на набитом до отказа рюкзаке лежала гитара в тёмно-синем чехле. Он понял, что с севера прилетел Станислав, которого он знал только по разговорам коллег и материалам, которые он присылал из Якутска.

Артём поднялся в редакцию. В кабинете главного редактора было непривычно людно и оживлённо.

- Знакомься, - представил Борис Нилович Станиславу, вошедшего Артёма.

Перед Артёмом стоял, улыбающийся молодой крепыш, невысокого роста.

- Слава, - сказал он, - я там всё завалил, ни ступить. Сегодня же разберу.

- Это я въехал без хозяина, - пробормотал смущённо Артём. Он понял, что своим появлением перебил рассказ Станислава. Последнее время в редакции только и говорили о «пропаже» оператора, улетевшего в Арктику.

- Думал, обернусь быстро, а всё получилось не по плану, - продолжил прерванный разговор Станислав.

- Мы все запечалились, что ты улетел на арктическое побережье один без ассистента, - сказал главный редактор.

Станислав сокрушённо хлопнул ладонями по бокам, сожалея о случившимся.

- Видишь, как получилось, у меня был ассистент на фильме. Закончилась картина, он улетел домой, на студию, - Станислав глянул на Бориса Ниловича, дескать, правду я говорю, тот кивнул головой. - В Якутске, брать в помощники кого попало, не стал, просто не было времени заниматься этим. Мне пришлось в Тикси лететь одному. Это так тяжело, условий никаких. Гостиница, с позволения сказать, две комнаты, в каждой по две кровати, на дверях даже замков нет, правда, там дежурная постоянно, то одна, то другая.

По приезде пошел отмечать командировочное удостоверение в райисполком. Председатель райисполкома - мужик, проживший всю жизнь на Севере. Разговорились. Он мне назвал несколько тем, которые можно было бы снять для журнала. Среди них назвал одного костореза, самодеятельного художника резьбы по кости. Сказал, что запасы мамонтовой кости у него уникальны. Но, говорит, к сожалению, он живёт в архипелаге Ляховские острова, на Малом Ляховском острове. Туда добраться сложно, почти невозможно, да и опасно, постоянной транспортной связи нет. Так, случайные оказии, можно на полгода застрять. Только душу растравил, так поехать туда захотелось...

Прихожу в гостиницу в моей комнате гулянка в самом разгаре. На чистых, заправленных кроватях, облокотившись на подушки с белыми наволочками, сидела шумная компания. Они завалились в комнату в сапогах, которых месили уличную грязь. Гости не разговаривали, а гоготали, выдавая гортанные звуки доисторических человекообразных существ, жестикулируя в такт с матом и хрипами. Судя по разговору непрошенных гостей, сначала в природе появился мат, а уж тысячелетия спустя, нормативная речь. Из произнесённых звуков я понял, что они кого-то не нашли, но вот опохмелятся разведённым спиртом, закусят копчёной нельмой, ломти которой горой лежали на мятой прошлогодней газете, несколько раз уже употреблённой в хозяйстве, и, всё-таки, найдут.

Я зашёл в комнату, смотрю.

- Ты кто? – на русском языке спросили приматы.

- Я, с вашего позволения, здесь живу.

- А.. заходи, садись. Подвиньтесь, дайте место хозяину. Наливай... Мы немного устали, успокаивающим тоном сказал распорядитель стола, - перекусим и уйдём. Понимаешь, боцмана потеряли. Куда он на х ... делся? Пошёл куда-то «размагнититься» и застрял. Видно, хорошая баба попалась.

- А... а, я знаю, куда надо идти, - перебивая всех, заорал нечёсаный неделю поисковик, - он же к воспитательнице детского сада прошлый раз «нырял», а мы недопёрли сразу-то... Она - баба центрального боя! УУУ...!

- А, ты-то, откуда знаешь? «Центрального».

- Механик с сухогруза хвалил.

- У неё, что мужа нет?

- Есть, он в рейсе. Не может же баба два месяца на якоре.

- А твоя может?

- Я-то второй год, как холостякую, алименты плачу.

- Пропёрла. С тобой – алкашом, кто жить будет?

- А ты-то трезвенник! Глыкаешь с утра почитай каждый день.

- Я захочу и не буду...

- Ха... а, он захочет, он не будет! Ты сегодня «огнетушитель» опрокинул?

- Не... е, сегодня спирт развели...

- Какая хрен разница, всё равно глаза нальёшь.

Распорядитель стола жестом руки велел всем замолчать и спросил меня:

- Ты что тут делаешь?

- Кино снимаю.

Распорядитель уставился на меня, как будто узнал во мне растиражированного артиста.

- Слушай, сними нас... Мы вот боцмана найдём и в рейс отправимся, а ты... – он прищурил один глаз, вытянул руки вперёд, как будто держит кинокамеру, или рулит на корабле.

- Вы, куда путь держите? – спросил я больше из вежливости.

- На Ляховские острова.

Я чуть не поперхнулся. Нельма в горле застряла.

- Ну-ка, ну-ка, с этого места по подробнее, очень интересно. Прямо на Ляховские острова? - поинтересовался я.

- Как прямо? Не прямо. У нас гидрографическое ведомственное судно. Мы сами себе хозяева. Куда нам надо, туда и идём. Понимаешь? Начальство наше далеко. А боцман исчез и ему хрен по деревне.

- Зачем, вам судно?

- Ты что? Зачем? – мой собеседник аж перестал жевать, взглянул на меня, как будто только что увидел. - А кто будет ставить знаки, маяки поддерживать, чтобы ледоколы ходили? Кто зимовщиков доставит на полярные станции? Они уже ждут, родимые. Кто углём, соляркой их обеспечит, лес для постройки помещений доставит на станции. А ты спрашиваешь зачем? Ну, ты, парень, даёшь... – он посмотрел на меня с сожалением, как на безнадёжно больного, не понимающего, что жить осталось день-два. - Всё почти загружено, - с некоторой обидой добавил он, - осталась малость, только боцмана отыскать, а без него же не пойдёшь... Завтра, послезавтра надо крайне выходить. Мужики, давайте выпьем, чтобы боцмана-паскуду быстрей найти, - он поднял гранёный стакан, залапанный жирными пальцами, от чего тот стал мутным и плохо просвечивал, но содержимое ещё было видно.

Мы условились, что перед отходом меня заберут на борт. Через день за мной пришли два матроса, взяли мои вещи, аппаратуру и мы отправились на пирс. Они по пути сообщили, что боцмана нашли у воспитательницы детского сада – трезвого. Последнее слово было произнесено, как не халам-балам, а, де, знай наших! Результатом трезвости боцмана, возможно, была не педагогическая работа воспитательницы, а, скорей всего, понятная корысть иметь боцмана в хорошей мужской силе, поэтому спиртное выдавалось очень маленькими дозами.

У пирса стоял ошвартованный бывший сейнер, приспособленный под гидрографическое судно. «Невооружённым» глазом было видно, что оно порядком перегружено, причём груз на палубе был расположен не равномерно, с нарушением безопасности. На одном борту лежал лес для строительства на зимовках, на другом бочки с соляркой, поэтому получился заметный крен на один борт. Во всём этом чувствовалась вопиющая халатность и недогляд. Скорей всего, это делалось под пьяную руку. А если шторм? Чем может это кончится?

К счастью, было тихо и не холодно. Всех где-то разместили, мне досталась каюта в носовой части. Первое время почти не выходил на палубу. Приготовил аппаратуру для работы, решил снимать сюжет «Арктический рейс». Надеялся, что это будет интересно. Скажу наперёд, что ожидания меня не обманули.

Накануне большой работы матросы-рабочие бездельничали. Они, словно отравленные мухи, ползали по палубе, маялись. Комсостав имел некоторое преимущество. Для полярников было загружено вино, разлитое по 0,7 литра. Эти бутылки окрестили «огнетушителями». Каждый страждущий мог поправить нарушенное здоровье. Надо было в трюме, взять «огнетушитель» и записать об этом собственной рукой в приготовленную долговую тетрадь.

Благодаря этому соблазну некоторые моряки, приехав домой, только расписывались в ведомости по зарплате.

Шли первые сутки.

Ветер сменился, с севера погнало много мелкого льда. Капитан решил встать, спрятавшись за огромную льдину, севшую на мель. Подошли с заветренной стороны, бросили якорь прямо на «крышу» льдины, но на лебёдке якорную цепь не зафиксировали, тоже, небось, по пьянке.

Ночью набежавший лёд унесло в море, вахтенный штурман решил продолжать движение. Судно от льдины отошло кормой и поволокло за собой незакреплённую якорную цепь. Она самопроизвольно травилась, не мешая судну удаляться. Потом судно поползло вперёд. Якорь выбрать забыли. Он тащился по дну на длинной цепи, время от времени цепляясь за донные препятствия. Цепь натягивалась, как струна, под усилиями судового хода, якорь срывался, а цепь грохала по днищу.

Я проснулся среди ночи от периодического, грохота и понял, что такого быть не должно. Меня охватила жуть, почему от каких-то посторонних неведомых ударов содрогается судно? Оделся и пошёл в рубку узнать, в чём дело? В рубке, навалившись на штурвал, рулевой спал. Я разбудил его. Он, очухавшись, дал «стоп» и побежал поднимать судовое начальство, чтобы выяснить причину. Якорь выбрали, воцарилась тишина. Я вернулся в каюту с мыслью о том, что вернёмся ли мы из нашего путешествия?

Мы шли, останавливаясь у маяков, высаживали зимовщиков на полярных станциях. Вся команда по авралу разгружала уголь, лес и другие материалы. Никто не считался с тем, что ветер, холод, сыро. Что нет технических приспособлений. Работали «киркой и лопатой» столько, сколько надо.

Без тени ёрничества скажу – это был добросовестный самоотверженный труд! Материковские передовики такого труда не ведали. Я снял самобытную, слаженную трудовую атмосферу, которую широкий зритель, пожалуй, никогда и не видел.

Мои легковесные планы провалились. Я был уверен, что за неделю обернусь. Но прошло пятнадцать дней, а мы до моего костореза ещё не добрались. Вот, что значит верить пьяной трепотне. Я корил себя за наивность и в тоже время думал, когда бы ещё смог снять такой редкий материал, ступить на землю архипелага Ляховские острова, побывать на полярных зимовках, увидеть быт зимовщиков не из книжек, романтически настроенных писателей, а воочию, без прикрас, самую обыденную. Сколько нового узнал от этих полупьяных морских бродяг. Даже, если они что-то и привирали, то суть дела, всё-таки, оставалась сущей правдой...

Он окинул всех весёлым взглядом и обратился ко всем сразу:

- Друзья мои, у меня дел на пару часов. Надо сдать в проявку материал, зайти в бухгалтерию с небольшим разговором по авансовому отчёту и, пожалуй, на сегодня всё. Предлагаю пообедать в «Сибири» - угощаю. Артём, ты как?

- Слава, зачем эти купеческие жесты, - возразил с улыбкой Борис Нилович, - давайте соблюдём демократию, объявим «всенародное гуляние и нерабочий день». Семён Давидович, обедаем под предводительством северного наместника?

Семён Давидович сделал болезненное выражение лица, положа ладонь на сердце.

- Я бы рад принять участие во «всенародном гулянии», но вы же знаете, Борис Нилович, я так накануне хворал, у меня же калит, пожалуй, воздержусь.

Артёму хотелось пойти со всеми в ресторан, но как к этому отнесётся Лена? Он решил пригласить её, если она не пойдёт, то придётся отказаться. Он спустился к телефону на вахте.

- Лена, прилетел из Якутии Станислав, я тебе рассказывал о нём, приглашает пообедать в «Сибири». Пойдём?

Лена несколько секунд думала, из-за чего возникла небольшая пауза. Артём понимал, что она не хотела бы видеть его выпившего.

- Ну, хорошо... во сколько?

- Не ранее, чем через пару часов, я позвоню и встречу.

На самом деле они пошли в ресторан несколько позже. Станислав, к удивлению Артёма, взял с собой гитару. Им надо было пересечь большой сквер.

- Ты всегда с ней? - кивнув на инструмент, спросил Артём.

- Нет, когда снимаю, в руках камера, - весело ответил Станислав. – Ты где в Москве живёшь?

- На Плющихе, а ты?

- На Новослободской.

- Сколько в Сибири?

- Четвёртый год, думаю о возвращении в Москву. Беда в том, что клановые киношные ниши сформированы. Они, правда, всегда сформированы, но в них лучше попадать сразу после института, а когда ты «сам с усам», не очень-то хотят потесниться. Работа – деньги! У меня квартира, семья там, дочь растёт, надо ехать. А у тебя, я слышал, жена здешняя...

- Сейчас познакомлю, её зовут Лена.

- И мою - Лена! – воскликнул радостно Станислав.

Артём издали увидел ожидавшую его жену. Она была элегантно одета, с чудной причёской. Станислав был восхищён.

- Если ты и такие же красивые сюжеты снимаешь, тебе цены нет!

- Лена, это Станислав.

- Очень приятно! - Лена улыбнулась, а Артёму показалось, что эта улыбка была очень похожа на ту, которой она улыбнулась ему впервые в филармонии.

В ресторане посетителей было мало, обычно он заполнялся в вечернее время. Они прошли к столу, расположенному в овальной нише, которую можно было «отгородить» от зала массивным занавесом. Подошла официантка, окинула профессиональным взглядом мужской состав компании и порекомендовала:

- Сегодня привезли замечательную вырезку, не пожалеете!

Все единогласно согласились, ещё заказали овощи и выпивку, Лене красное вино - «Алазанскую долину». Официантка ушла, Станислав чуть прикрыл занавесом их стол, расчехлил гитару, подстроил и в полголоса, как дома, запел с тёплой доверительностью, как бы показывая: вот только вам, друзья, и больше никому.

Кожаные куртки, брошенные в угол,

Тряпкой занавешено низкое окно,

Бродят за ангарами северные вьюги,

В маленькой гостинице тихо и тепло...

Артём вдруг представил то ли полярную станцию, которую когда-то видел в киножурнале, то ли аэропорт, состоящий из ангара да небольшой взлётной полосы, колкую, шевелящуюся змейкой позёмку, пересекающую линию взлёта, да унылое северное небо.

«За что же любят Север? – думал он, - почему туда стремятся люди не одно столетие. Вот и Слава не выводится оттуда, и мне хочется туда. Что за тяга?»

Лена никогда не бывала в такой компании, где бы взрослые мужчины могли вот так интимно и красиво проводить время и где – в ресторане, никому не мешая, не обращая на себя внимания. Она собиралась сюда с некоторой неохотой, а теперь подумала, как хорошо, что не отказалась. Была рада знакомству со Станиславом – совершенно обаятельным и, судя по всему, музыкальным человеком.

«Казалось бы, - думала она, - не красавец, на улице не заметишь, а в общении располагающий к себе человек, из него лучится симпатия! Он, наверно, женщинам нравится, где же устоишь перед таким обворожительным человеком. Да, кинооператоры – народ интересный, насыщенный незаурядными путешествиями, жизненным опытом и не всегда сладкой жизнью, но столько юмора, оптимизма, энергии, задора, столько творческой выдумки, умения организовать своё дело, справляться с трудностями походной жизни... Она посмотрела на Артёма. У него были черты лица воина, ему бы гитара не подошла, - решила она, - как хорошо, что он встретился мне. Я люблю его каждую чёрточку, каждый волосок, тембр голоса, жесты, как он обнимает... целует... На него, наверно, тоже женщины заглядываются... я их не люблю».

- Давайте выпьем, - предложил Борис Нилович, - за то, что мы встретились, за то, что нас свела судьба, которая называется – документальное кино. Если б не ОНО, разве мы сидели бы за этим столом, слушали Славу, любовались бы красотой Леночки и, вообще, радовались сегодняшнему хорошему дню. Все протянули бокалы навстречу друг к другу.

Потом пошли разговоры – рассказы о всяких приключениях, сплошь и рядом встававших на кинохроникёрских путях – смешных, а порой и трагикомичных. Лена слушала, ей было, мало сказать, интересно. В какой компании ещё можно услышать такие невыдуманные и почти неправдоподобные истории. Такое в газетах, процеженных через сито редакторской цензуры, не прочтёшь.

Потом выпили за единственную даму, сидящую за столом, и снова подчеркнули, что и Лена встретила Артёма благодаря документальному кинематографу, а Лена добавила, что «если б не музыка, если бы она не играла тот концерт, то вряд ли встретила Артёма». Все согласились, шумно обсудили связь искусств...

Обед затянулся часа на три.

- Слава, - сказала Лена, прощаясь, - будем рады вас видеть у себя. Обязательно приходите. В это воскресенье будет рыбный пирог. Тёма вам скажет во сколько.

- Уж на пирог-то я приду! - грозно пообещал Станислав.

Глава 5

Они встретились в воскресенье. Станислав окинул взглядом комнату молодых. У них было, довольно, уютно. Отсутствовал традиционный обеденный стол, а стоял продолговатый низкий столик, вполне умещавший закуску на четверых, не было кровати, вместо неё стояла красивая софа, привезённая молодыми из Москвы. Комната походила на гостиную, которую хозяева перед сном, без особых усилий, превращали в спальню. За декоративной небольшой загородкой стояла изящная двухкомфорочная электроплита с небольшой духовкой.

Сели за стол. Станислав поднял хрустальный бокал, подарок Надежды Евгеньевны на свадьбу.

- С новосельем вас, с законным браком – совет да любовь! – произнёс Станислав.

- Хоть новоселье и брак давно состоялись и уже прошли медовые времена, всё равно приятно слышать поздравления, правда, Тёма?

- Правда. Я бы добавил ещё за хороший пирог!

- Нет, нет, за пирог будем пить отдельно и за Лену – творительницу пирога, тоже отдельно, - не согласился Станислав.

Лена обратилась к Станиславу.

- Слава, я поняла, что вы человек музыкальный. По консерваторской программе приготовила прекрасную «вещицу». Приглашаю вас послушать, на днях играю Ядвиге Франсовне в её классе. Тёма не пропускает прослушивание новых «вещиц». Буду рада вас видеть и познакомить с Ядвигой Франсовной, она потрясающий педагог, правда, строгая у... у!

- Спасибо за приглашение. Обязательно приду. Я однажды уже слушал твою игру...

- Не может быть... – Лена с недоумением смотрела на Станислава.

- Очень даже может. В Якутске как-то пошёл в кинопрокат, решил посмотреть последние киножурналы. К ним же приходит каждая очередная копия нашего журнала. В одном из них был помещён сюжет Загорского об отчётном концерте музыкального училища. Там блистательно играла совершенно обворожительная пианистка. Были аплодисменты, поклоны, красивое концертное платье, цветы, принимали, как настоящую знаменитость. Был длинный крупный план вдохновенного лица в время исполнения концерта...

Когда я увидел тебя около ресторана, мне лицо твоё показалось знакомым, но вспомнить ничего не мог. Потом Борис Нилович произнёс тост за документальное кино, которое свело вас с Артёмом, а ты добавила, что если бы не музыка, если бы не играла тот концерт... Всё встало на место.

- Вот, что делает кино! – Лена подняла вверх руки, - давайте ещё раз выпьем за документальное кино и документалистов!

- Тёма, где твой бокал?

- Мой вот, - он поднял, бокалы зазвенели хрустальным звоном. Они выпили.

Артём принёс подогретый чайник.

- Тебе налить?

- Налей, - она подставила свою чашку, - и Славе добавь горячего.

Артём разлил чай.

- Ну, ты, в конце концов, до своего костореза добрался? – вспомнив неоконченный рассказ Станислава в редакции, - спросил Артём

- Добрался с большим трудом. Мы пришли к точке на Малом Ляховском острове, где жил косторез, по-моему, на третью неделю путешествия. Судно из-за небольших глубин остановилось далеко от берега. Стояла ясная погода, остров смотрелся тонкой, чуть заметной, полоской. Меня посадили на бот, и мы направились к берегу. Через какое-то время и бот остановился – мелко. Меня матрос взвалил себе на горб и донёс вброд до берега.

Избушка, в которой жил мой герой, помещалась в расщелине. Сверху её почти не было заметно. Жил один, жена, прожив в безлюдье два года, не вынесла и уехала на материк.

Самодеятельные произведения костореза меня не очень удивили, а вот сам материал, который он собрал за годы жизни на острове, был богат. Он показал фотографию, сделанную им во время отлива. Из-под ила торчали бивни мамонта. Наше судно стояло под разгрузкой шесть часов, за которые я снял сюжет. Там я подумал, вот прожить бы с ним месяцев пять-шесть, можно, было бы снять фильм с каким-нибудь названием: «Робинзон в Ледовитом океане», «Арктический отшельник», «Земля мамонтов». Очень плохо, что не было фотокамеры. Надо было отснять всё подробно, написать очерк и дать в какую-нибудь центральную газету с хорошей фотоиллюстрацией.

Однажды, на обратном пути следования, поздним вечером, когда был уже в койке, судно сотряс мощный толчок. Я вылетел из койки на пол (палубу) через боковину, предохраняющую от падения во время шторма. Слышу, как стали торопливо выбегать наверх, чтобы понять происходящее. Оказывается, наше судно в темноте, на полном ходу налетело на льдину, правда без последствий. В результате столкновения образовалась пробоина с одного борта. Вода хлынула в носовой отсек, в котором находились якорные цепи. За стальной переборкой того отсека была моя каюта. Могло статься так, что судно «подставило» борт тем местом, где располагалась моя каюта, и тогда вода хлынула бы прямо ко мне... С этой пробоиной мы остались до конца рейса. Я часто подходил к борту и видел, как ныряя в волну, судно через пробоину набирает в отсек воду, а потом, выходя из волны, вода выливается обратно в море. Зрелище не из приятных.

- Слава, вы сейчас рассказываете, а у меня мурашки по коже бегают, правда, – призналась Лена, - я рада, что вы уже не там. Теперь понимаю, что профессия кинооператора очень рискованная. Из такой экспедиции можно не вернуться.

- Всё могло статься. Пьянка в профессии – гибель. То, что эти ребята вернулись домой, скорее случайность, чем закономерность.

Домой путь был короче. Я как-то пришёл на корму – самое тёплое, безветренное место на палубе. Настройка загораживала потоки воздуха. Команда делала уборку в трюме. Большая часть вина была выгружена на полярных станциях, а остальная выпита славным экипажем гидрографического судна. Пустые ящики из-под «огнетушителей» швыряли за корму. Они летели за борт один за другим и оставались на плаву в створе уходящего судна. Я смотрел им в след, а они удалялись к горизонту, словно эскадра кораблей...

Рассказ Станислава запал Артёму в душу. Он, время от времени, думал об этом, мечтал побывать в Заполярье, добраться до арктических широт. Через какое-то время его мечта сбылась.

Глава 6

Студия постоянно испытывала тематический голод с дальних мест Сибири. Нужны были сюжеты из Заполярья, Арктики. Артём предложил редакции маршрут на Таймыр и его отправили.

Накануне отъезда Артём решил забросить свою дорожную сумку на студию, чтобы за ней не заезжать. Они с Леной пошли прогуляться до студии, благо, что было недалеко. Подходя к студии, встретили Загорского с женой и внуком.

- О, привет!

Артём понял, что Василий Семёнович под «мухой», поэтому присутствие жены было не случайно. Для Загорского, такое состояние ничего хорошего не предвещало. Любая выпивка могла обернуться запоем.

- Ты уже собрался? – спросил Загорский пьяным голосом, - я свои унты и меховые «ползунки» передал для тебя твоему ассистенту. В них не замёрзнешь.

- Спасибо. Осуществляется заветная мечта. Я так мечтал о Севере!

- Работать там – не мёд пить... Да ты молодой выдюжишь...

Подбежал внук, взял деда за руку, прижался.

- Вот новое поколение растёт, - Загорский говорил медленно, как, обычно, выпившие люди, - мужик почти, а недавно ещё букву «р» не выговаривал. Наши-то... к логопеду, к логопеду, - он передразнил домашних женщин. - А я говорю никаких логопедов не надо, - он провёл перед собой рукой в знак отрицания. - Сам вылечил, понимаешь, сам! – он поднял указательный палец вверх.

- Я посадил его на стул перед собой и сказал, повторяй за мной: - «Ма-РРР-ия отп-РРР-авилась на база-РРР,   приоб-РРР-ела   мо-РРР-ковь,   РРР-епу,   б-РРР-юкву,   РРР-едис,   помидо-РРР-ы,   огу-РРР-цы - наж-РРР-алась   и   обос-РРР-алась!

- Артём, - Загорский с серьёзным выражением лица положил ладонь на грудь, - хоть верь, хоть не верь, как рукой сняло! Стал выговаривать «р», - Василий Семёнович решительным жестом руки клятвенно подчеркнул эффективность проделанной врачебной операции.

Артём смеялся до слёз, а жена Загорского, до этого разговаривавшая в сторонке с Леной, подошла к мужу.

- Вася, хватит нести пошлости. Вы уж, Артём, извините. Пойдём домой, пора обедать, - она увела подвыпившего Загорского.

В заполярный аэропорт прилетели в тёмное время, незадолго до рассвета. Вещи сдали в камеру хранения и налегке отправились в город. Рассвет показался длинным, с холодным сиреневым тоном. Прижатые к земле, уродливые лиственницы торчали из-под снега кривыми стволами, словно горбатые существа, пытавшиеся ползти в снежной стихии, но застряли и окоченели. Такого пейзажа на «Большой земле» не встретишь. Артём, неотрывно, смотрел в окно электрички, разглядывал тундровый ландшафт.

«Это сейчас вокруг цивилизация, каково было первопроходцам? - подумал он, - надо бы сходить в библиотеку почитать о начале освоения Заполярья. Как в такой дали люди сподобились найти никель, медь, говорят, даже платина здесь есть. Казалось, природа спрятала далеко и надёжно, а человек всё-таки отыскал и воспользовался богатейшим кладом».

Гостиница располагалась на «круглой» Октябрьской площади, прямо перед её фасадом открывался широкий, как стрела, проспект, уходящий в тундровую даль, без единого деревца, с домами без единого балкона. Чувствовалось Заполярье - город за шестьдесят девятой параллелью.

Они с Сергеем встали поздно. Спустились на первый этаж в кафетерий. Им понравились слоёные с мясом пирожки с бульоном в больших фарфоровых кружках. Подавала улыбчивая девушка, с серыми участливыми глазами, смахивающая на фирменный аппетитный пирожок.

- Серёга, как тебе хозяйка пирожков?

- Ничего, но она на тебя смотрела.

- Не важно, на кого смотрела, важно, кто подаст знаки внимания. Подумай.

Первое, что требовалось сделать – определиться, чем они будут заниматься в ближайшее время. Надо составить хоть какой-то тематический план сюжетов, позвонить на студию и предложить найденные темы, потом договариваться и начинать съёмки. Артём решил в Норильске налечь на промышленную тематику. Снимать натуру решил только для адресности, подчёркивая этим, где это происходит, да и холод гнал в помещения.

Мысль сходить в библиотеку была правильной.

«Сначала проштудирую подшивку местной газеты, а потом, всё-таки, надо прочесть материалы по истории освоения Заполярья», - решил он.

Во второй половине дня Артём сидел в городской библиотеке, просматривая номера «Заполярной правды» за последний месяц. Сложился перечень сюжетных тем, который надо будет ещё проверить, сходить на местное телевиденье, поговорить там. Потом он взялся за историю освоения Заполярья.

Сразу возникла личность Николая Николаевича Урванцева – знаменитого геолога, географа, полярного исследователя, глубоко изучившего уникальные месторождения у Норильских гор, доктора минералогических наук, профессора, Заслуженного деятеля науки и техники РСФСР.

Он являлся одним из первооткрывателей медно-никелевого месторождения. Артёму захотелось познакомиться с биографией этого человека.

«Сын разорившегося купца. В 1918 году окончил горное отделение Томского технологического института. В октябре 1918 года в Томске, по инициативе профессоров этого института был создан Сибирский геологический комитет, в котором стал работать Николай Урванцев. На лето 1919 года комитет наметил план проведения поисков и исследований на уголь, медь, железо, полиметаллы в ряде мест Сибири. Шла Гражданская война. В Омске была Ставка Колчака – Правителя России. Казалось бы, не до геологических экспедиций, но Урванцев поехал в Омск и сумел убедить Колчака финансировать экспедицию на далёкий Таймыр.

Всего две недели партия из семи человек провела в районе Норильских гор, тогда был найден каменный уголь. Открытое месторождение было способно обеспечить углём суда Северно-морского пути. Попутно Урванцев занялся поисками медно-никелевых руд, в результате были открыты рыхлые медно-никелевые богатовкрапленные руды. Эту экспедицию по праву можно считать главной отправной точкой систематических геологических изысканий в районе Норильска.

То, что на первую и, весьма, значимую экспедицию к Норильским горам деньги дал Колчак, для Артёма было открытие. В его сознании со школьной скамьи имя адмирала было связано со словами: диктатор, душегуб, вешатель. С другой стороны, странно было бы члену Российского Географического общества, коим являлся Александр Васильевич, не поспособствовать в работе геологической экспедиции. Казалось, совсем недавно он сам путешествовал по Таймыру с бароном Эдуардом Васильевичем Толлем, на протяжении всей экспедиции вёл активную научную работу гидролога и Толь увековечил имя Александра Васильевича, назвав открытый остров и мыс в Карском море его именем.

«Но упоминать имя Колчака, если писать заявку или сценарий, ни в коем случае нельзя. Зарубят на корню», - решил он.

На основе геологических изысканий и убедительных прогнозов, сделанных за эти годы Урванцевым, в марте 1935 года, после доклада Сталина на Политбюро ЦК ВКП (б), было принято решение о строительстве Норильского горно-металургического комбината.

(В 1937 году Советское правительство переименовало остров Колчака, назвав его остров Расторгуева.)

11 сентября 1938 года Николай Николаевич был арестован в Ленинграде. Его обвинили в том, что он бывший колчаковец, является участником контрреволюционной диверсионно-вредительской организации. Показания выбивали на многочисленных допросах. На суде Николай Николаевич от своих показаний отказался. Суд прервали и этапировали в Соликамские лагеря. В феврале 1940 года прекратили дело, и он вернулся в Ленинград, но ненадолго.

«Значит, с 1938-го по 1940-й - два года Николай Николаевич находился в лагерях без приговора суда, сидел «за здорово живёшь...» – подытожил Артём.

11 сентября 1940 года снова арест, в связи с возобновлением дела. В декабре он был осуждён за вредительство и соучастие в контрреволюционной организации на 8 лет заключения в исправительно-трудовом лагере. В том же году переведён в Норильлаг. Он – зека становится главным геологом «Норильскстроя».

Артём представил, как Николай Николаевич – Главный геолог «Норильстроя» с конвоем идёт на работу и также с работы в барак, хотя наверняка Николай Николаевич был расконвоированным заключённым.

«За отличную работу» освобождён досрочно 3 марта 1945 года, но оставлен в ссылке при комбинате ещё на одиннадцать лет.

Артёма взбудоражило прочитанное. Рисовались эпизоды, целые картины различных экспедиций по путям следования Великого Геолога и Патриота. Вырос громадный город, благодаря трудам Николая Николаевича в том числе.

Жгла несправедливость «народной» власти, которая исповедовала суть волчьей тирании, прикрывая её овечьей шкуркой. По некоторым данным 108 тысяч заключённых (одним из них был Николай Николаевич), 34 тысячи охраны и вольнонаёмных находилось в Норильске во время строительства комбината.

«Кем надо быть, назвав Урванцева вредителем-диверсантом. Это он в 1932 году составил карту архипелага Северная Земля и водрузил там Красный флаг страны, за что был награждён орденом Ленина, который при аресте отобрали. А потом, «мастера» в форме Народного Комиссариата Внутренних Дел, выбивали «нужные» показания, как, в прочем, и из моего родителя. Наверно, тоже получали награды за хорошую работу», - рассуждал про себя Артём.

Обязательно напишу заявку на фильм-портрет, - твёрдо решил он, - пусть этот фильм будет посвящён памяти моего отца. С этой мыслью в душе буду работать над этой картиной».

Он вышел из библиотеки. В морозных сумерках виднелась гора «Шмидтиха» и «Медвежий Ручей» - там уголь и никель. Из высоченных труб валил дым со специфическим не очень приятным серным запахом. Сколько брони для танков было сделано во время войны, благодаря открытиям Николая Николаевича и сейчас комбинат служит обороне страны.

Артём шёл в гостиницу, ощущая приподнятость духа, ему казалось, что с ним произошло что-то важное, как будто он прозрел, что ли, помудрел, или сделал какое-то открытие. Он ощущал, что этот день прожил не зря.

«Если бы не было хрущёвской оттепели, - думалось Артёму, - подобные материалы никогда не увидели света, держались бы за семью печатями, да и это, наверняка, не всё. Может, со временем узнаем больше...»

В гостинице Сергея не было. Артём своим походным кипятильничком заварил чай, с кружкой подошёл к окну, которое смотрело на простиравшийся широкий проспект. Море огней, а движение транспорта и прохожих было довольно слабым. Холодно. В дверь комнаты постучали.

- Вас к телефону...

Артём вышел в коридор к дежурной по этажу и взял трубку.

- Артём, привет... ты меня не теряй, - это был голос Сергея, - я появлюсь завтра утром...

- Ты где?

- ... Ты же сам сказал: «подумай», вот я и подумал, - в трубке послышался какой-то шорох и невнятный женский голос, видно, звонили из «автомата» - тебе, кстати, передают привет...

- Спасибо! Ну, что молодец... удачи... пока.

После организационных дел, снимали почти каждый день. Сюжеты выслали авиагрузом на студию и собирались проехать в Дудинку самой северной железной дорогой в мире. День отъезда выдался ветреным и если добавить к этому низкую температуру, то долго пребывать на открытом воздухе было невмоготу. Несло снежинки, превратившиеся в остроугольные, колкие песчинки. Струи летящего ветра проникали в швы полушубка. От пурги не было спасения. Наконец, они вошли в вагон.

В вагоне было, по-райски, тепло. Артём и Сергей заняли своё купе. Сразу бросилось в глаза обстановка и отделка вагона. Такие вагоны выпускали, видимо, в сороковых годах, а может и раньше, они назывались «мягкими». Места для пассажиров больше напоминали домашний диван, на котором сидеть было комфортно, как дома. Устроились, Артём лёг, прикрыв рукой глаза.

«Об этой, «самой северной в мире железной дороге», тоже можно было бы сделать фильм, но вряд ли позволят сказать много, - подумал Артём. - Эти 114 километров Норильск - Дудинка буквально стоят на костях, в основном невинных, людей. В такие дни, как сегодняшний, никто работы не отменял, страшно подумать, целый день на ветру, при малокалорийном питании и убогой одежде... Боролись против эксплуатации человека человеком, а получили рабскую эксплуатацию человека государством. Хрен редьки не слаще»! – подытожил свои мысли Артём.

По этой дороге, а может, в этом самом вагоне ездили великие люди. В те годы отсюда можно было выбраться только летом по Енисею. Для освободившихся из лагерей никто аэропланов не подавал, значит, надо было добираться по этой дороге до Дудинки на пароход, который ходил до Красноярска.

Отсюда уезжал в 1943 году Лев Гумилёв, арестованный в 1938 году. Освободившись, добился отправки на фронт, солдатом дошёл до Берлина. Повторно арестовали в 1948 году, приговорили к 10 годам, освободился в 1956-ом. Нашёл в себе силы написать две докторские диссертации. Да и Николай Николаевич Урванцев тоже уезжал из Норильска по этой дороге, в полотне которой сколько грунта, столько и невыносимых страданий, проклятий власти, людских смертей. Почему измывались над талантливыми, умнейшими людьми... почему... почему?»

С этими мыслями Артём уснул, убаюканный ровным ходом пассажирского поезда.

По приезде на берега Енисея, Артём решил снять сюжет о поисковиках нефти. Бурили в одном из «квадратов» таймырской земли - Балахнинской площади. Артём никогда не был на буровых, только читал, да смотрел в кино. Вспоминал знаменитый фильм Романа Кармена «Нефтяники Каспия». А он будет снимать сюжет «Нефтяники Таймыра» - тоже звучит не плохо!

Мороз был крепкий. Давно перевалило за сорок, но, слава Богу, движение воздуха было слабым. Полярная ночь была на исходе, но тёмного времени ещё было достаточно. Вылет к бурильщикам был назначен на следующий день. Летела вахтовая смена.

Северный авиапорт ранним утром в огнях, технические средства подсвечены, чтобы были видны в круглосуточной тьме. Около самолётов и вертолётов шевелятся механики, заправщики – всё идёт своим чередом. Артёма с Сергеем подвезли к вертолёту. Верхняя часть фюзеляжа вертолёта была прикопчёная выхлопными газами. Кабина и салон освещены, поставлены воздухогревы. Подошли пилоты добротно экипированы, сразу видно, что не первый день в Заполярье.

- Надолго ли на Балахну? – спросил пилот, здороваясь с Артёмом.

- Думаю, дня за четыре-пять снимем. Холодно. Мне в такую холодрыгу работать не приходилось. Как там бурильщики терпят?

- Ну, они народ привычный, да и обустроились нормально. Из одного вагончика баньку сварганили с хорошим паром, только с вениками проблема. Берёзовых нет, парятся теми же, что домохозяйки метут дома пол, а эффект тот же! – он утвердительно махнул рукой.

Взлетели. Морозный воздух среди вращающихся лопастей приобретал особый острый, звенящий звук. За иллюминатором темень, низги. В салоне, спасибо механикам, тепло.

Через какое-то время Артём почувствовал, что пошли на снижение, стало закладывать уши. В иллюминаторе показалась буровая. Она сама и площадка вокруг с дизельной, жилыми балками, подсобкой и кухней была усеяна десятками огней. Сверху красиво, так и хотелось сказать – оазис, но в таймырской тундре это слово никак не соответствовало. Артём не ожидал, что увидит такую красивую картину и пожалел, что с воздуха съёмки почему-то запрещены. Почему не понятно, запрещены и всё. Все знают, что над территорией нашей страны летают спутники шпионы, снимающие всё с высочайшим разрешением.

«Американцам снимать можно, а своим - нельзя пожимая плечами, - говорил Загорский, - сопровождая свою мысль матерными словами в адрес туподумных чиновников, которые только и думали о том, «кабы, чего не вышло».

Артём вынул из-за полы полушубка свою «Практику» и сделал несколько фотокадров на подлёте. Приземлились. Вертолёт после разгрузки должен сразу взлететь. Решил снять отлетающий вертолёт. Сергей остался разгружать вещи. Артём взял штатив и пошёл выбирать точку, с которой наиболее эффектно мог бы смотреться взлёт на фоне огней и буровой. Без перчаток держать камеру в руках было невозможно, сразу прихватывало. Здесь мороз, по его ощущениям, был ещё крепче.

Разгрузили быстро. Двигатель набрал обороты, поднялся столб снежной взвеси, через которую проглядывался силуэт машины и искорки огней. План должен получиться фактуристый, - подумал Артём, - тут всё: мороз, полярная ночь, оторванность от большой Земли. Когда он остановил камеру, вспомнил и пожалел, что на фото такого кадра не снял.

К нему подошёл человек крупного телосложения, представился: Александр Григорьевич – мастер буровой. Он помог Артёму донести штатив до ближайшего балка. Артём сказал Сергею, чтобы тот камеру упаковал в кофр на улице и только тогда занёс в тёплое помещение. Этому его научил Загорский. Иначе, - сказал он, - в камере появится конденсат. Вынесешь на мороз, камеру мгновенно «схватит», потому что вращающиеся детали пристынут друг к другу, а в кофре она отогреется постепенно, без влаги.

Александр Григорьевич поставил чайник на плитку, намереваясь угостить ребят чаем.

- Раздевайтесь, проходите. Жить будете в соседнем балке, а здесь у нас в одной половине живу я, в той – он указал рукой, где стояли письменный стол и рация - вроде конторы. Что вы снимаете? – поинтересовался Александр Григорьевич.

- Надо снять сюжет для киножурнала на чёрно-белую плёнку и на цветную фрагмент для фильма, который запустят в производство летом. Это, так сказать, уходящий объект. Фильм значится пока под условным названием «Земля Таймыра». Сюда войдут эпизоды о жизни и культуре малых народов Севера, судоходство на Енисее, индустриальная тема, которую будут снимать в Норильске и открытие полезных ископаемых, так сказать, взгляд в будущее... Вот этот эпизод мы должны у вас снять.

- Вы вовремя прилетели. Сейчас буровая работает, а совсем недавно безнадёжно стояли, была авария... кое-как справились. Думали, что придётся бросить скважину и начинать новую.

- А, что было?

- Оборвался бур, не могли поймать никакими силами... бились, бились, всё-таки удалось.

Александр Григорьевич разливал чай. В это время открылась дверь, и в морозных клубах возник рабочий-бурильщик. Он смотрелся округлым из-за толстых штанов и такой же толстой брезентовой куртки с капюшоном. Серые большие, не по размеру, валенки с натянутыми прорезиновыми галошами, дополняли округлость.

- Александр Григорьевич, а где кувалда? – серьёзно поинтересовался вошедший.

Александр Григорьевич секунду смотрел на парня, потом также серьёзно ответил:

- У меня под подушкой.

Парень что-то соображал, потом повернулся и исчез, оставив клубящийся морозный дух.

Ну, что такое? - возмущённо заговорил Александр Григорьевич, - за всякой дребеденью идут к начальнику, чтобы он подал им в руки кувалду. Я должен знать, где его кувалда, а жена дома, где его трусы и носки. Вот где взять бутылку никогда не спрашивают, знают точно, спрячь – найдут. Как же они собрались строить коммунизм? Его же надо будет им принести, а на завтра утречком найти, подать в постель и так каждый день. Строители, мать их в душу...

Артём с Сергеем смеялись над услышанным диалогом, а особенно над ответом мастера. Потом Артём сам сморозил нелепицу.

- Открыть месторождение – это грандиозно! За это, наверно, памятники ставят, - то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Артём.

- Вообще-то месторождения открывают не бурильщики, а геологи, - слегка поправил Александр Григорьевич Артёма. – Это они определяют, где залегает то или иное ископаемое. А мы выполняем их волю. Когда нефть польётся, о буровиках просто не вспомнят, о геологах-то могут забыть. Награды, скорей всего, получат министр, и партийный деятель, на чьей земле мы просверлили дырочку. Одно дело мёрзнуть здесь, аварии устранять, а другое - награды получать. Он, отхлебнув чая, поставил кружку на стол.

- По мне, например, лучше её не найти, пусть лежит до лучших времён, может, когда-нибудь самим пригодится.

- Как это? – искренне удивился Артём.

- Ну, найдём, а её продадут и всё. У меня это обстоятельство никакого оптимизма не вызывает.

- Я как-то не подумал об этом, - буркнул под нос Артём.

- Ты приглядись к японцам. У них ни нефти, ни металла, а живут ... и экономика одна из передовых в мире. Как они хозяйствуют?

А не найдём нефть, что будем делать? Почему мы плохо об этом думаем, а если думаем, почему ничего не предпринимаем? «По старинке, по привычки зажигаюсь я от спички», - процитировал Александр Григорьевич детские стихи, - пора, давно пора делать шаг вперёд. Запустим – дело запахнет «керосином», да, собственно говоря, уже запустили. Если мне, маленькому человеку, понятно, державным-то людям должно быть ещё видней. Чего себе думают? Бывает, летишь, летишь на самолёте над Таймыром вокруг ни души. Какие пространства и, возможно, богатства запрятаны, сколько уже разработанных, приносящих прибыль! А живём – концы с концами едва сводим. Разве это хозяйствование?

Артём был озадачен болевым подходом Александра Григорьевича. Оказывается, везде люди думают, беспокоятся за Отечество.

«Действительно «за державу обидно». У людей, стоящих у «штурвала власти», похоже, меньше беспокойства о стране, чем у таких, как этот буровой мастер», - заметил Артём.

Мороз, как назло, усиливался, дошёл до отметки пятьдесят два градуса. Работать было сложно, но, зато, без всяких усилий Артёма, северный колорит чувствовался, даже мало сказать -чувствовался, он лез в кадр. Куда не поверни объектив везде отпечатки лютого мороза, в каждом кадре: в портретах бурильщиков, как они были одеты, как двигались, в том, что их окружало. На каждом предмете буровой вышки был мороз, всё вместе являло картину Крайнего Севера…

На следующий день Артём проснулся поздно. Спальние места в балках располагались так же, как в железнодорожном вагоне – друг над другом. Было слышно радио, негромкие звуки с хрипотцой доносились до его слуха. Под его койкой кто-то в полголоса разговаривал. Он глянул вниз. Там Сергей разряжал, чистил кассеты, готовил камеру к следующей съёмке. Напротив Сергея сидел парень-бурильщик, которого Артём снимал вчера.

- Я такой аппаратуры ещё не видел, - с некоторой завистью сказал паренёк.

- Обыкновенная ручная камера «Конвас». Все студии страны на ней работают.

- Зачем три объектива, на фотике один и хватает.

- Для оперативности. Вот этот с широким углом, им снимают масштабные, общие планы, этот больше годится для съёмки портрета. Оператор может в одну секунду заменить, раз и готово, - Сергей одним движением перебросил объектив. - А если бы был один? Его надо вынуть, другой вставить... всё событие кончится, пока будешь мудохаться. А на морозе?

- Вообще-то ловко, - согласился парень. – Сколько плёнки входит в кассету?

- Сюда шестьдесят, но я заряжаю по пятьдесят. Легче идёт камера.

- Пятьдесят? – удивился собеседник, - куда столько?

- Вот ты на фото сюжет снимаешь одним кадром, щёлк и готово! Например, бригада бурильщиков на фоне вышки. Так? А оператор сюжет снимает из нескольких эпизодов: прилёт вертолёта, разгрузка, бурильщики у скважины, повар готовит вам бед, общие планы тундры, эпизод в бане... в каждом эпизоде несколько планов... каждый план по несколько метров плёнки. Один раз нажал – пролетело, например, три метра. В каждом метре пятьдесят два кадра. Усёк?

- Тут плёнки не напасёшься.

- На сюжет оператор тратит двести метров, больше редко, это когда не очень получается. Будет операторский брак, высчитают за испорченную плёнку из зарплаты.

- О... о! Высчитывают? Сколько ты получаешь?

Бурильщик определённо думал, что гораздо больше, чем работяга на скважине. Сергей сказал сколько. Это оказалось в четыре-пять раз меньше, чем зарабатывает бурильщик. Парень после небольшой паузы сказал, не поверив.

- Не хочешь, не говори.

Артём подумал, ведь они с Сергеем испытывают тот же мороз, те же жизненные сложности и неудобства, что и бурильщики, а их труд и пребывание здесь оплачивается также как, допустим, в северной части Иркутской области, в этом была очевидная несправедливость.

Работа была завершена, Александр Григорьевич по рации вызвал вертолёт. На прощание попарились в баньке, выпили коньяку.

Возвращались на том же вертолёте. Артём сидел, привалившись плечом к округлому краю иллюминатора, и почему-то вспомнил песню, которую спел Станислав в ресторане.

Кожаные куртки, брошенные в угол,

Тряпкой занавешено низкое окно,

Бродят за ангарами северные вьюги.

В маленькой гостинце тихо и тепло.

«Не удивлюсь, если эти слова родились на таймырской земле, - подумал он. Потом вспомнил сокурсников – кто, где? Кто-то топчет башмаки московские улицы, держится за причастность к столичной жизни. А там не вдруг-то раскроют двери, позовут, дадут стоящую работу. Приеду, расскажу о своих маршрутах, наверняка, рот разинут.

Есть, конечно, ребята пробивные и в Москве найдут, куда себя приложить. Всё-таки я правильно сделал, что выбрал этот регион. Во сне не привиделось бы... я на Таймыре! Холодно аж -52, полярная ночь, буровая, вертолёт – прекрасно! Такое не с каждым может случиться, это никогда не забудется! Надо набраться опыта, сделать стоящую работу, поучаствовать в фестивалях, а потом будет видно, куда направить свои стопы».

Глава 7

По приезде с буровой Артём пошёл на почту позвонить Лене. На почте отопительные трубы были раскалены, духота. Несколько человек сидели, дожидаясь своей очереди. Ему сказали ожидать в течение часа. Артём снял полушубок, накупил газет и стал читать. Наконец, объявили пройти в третью кабину. Слышимость, на удивление, была прекрасной. После нескольких слов Лена вдруг сказала: «Умер Загорский». Артём остолбенел. Этого невозможно было представить, понять, осмыслить. Как? Загорский умер? Что за чепуха? Кажется, он только вчера в добром расположении духа, правда, немного «поддатый», рассказывал ему, как он вместо логопеда учил внука выговаривать букву «р». Артём напрягся, как будто надо было решить какую-то сложную задачу.

- Что произошло?

Лена, видно, тоже не просто пережила известие о смерти Загорского. Она после паузы сказала:

- После твоего отъезда Василий Семёнович запил всерьёз. Его невменяемого увезли в больницу. Мест в палатах не было, положили в коридоре, скорее всего, без внимания. Говорят, что случился отёк лёгких, и он скончался. Но я толком не знаю, что произошло.

Артём вышел из здания почты, сам не заметил, как оказался в магазине, купил бутылку водки и пришёл в гостиницу.

- Серёга, Василия Семёновича не стало... Лена сказала.

- Как не стало?

- Как это бывает... умер от запоя...

Сергей был ошарашен такой новостью. Загорский был, что называется, «во цвете лет».

- Сколько ему было?

- Лет сорок семь-восемь, но пятидесятилетие не отмечали, это я знаю точно.

- Не вериться и всё...

Они помолчали. Каждый, наверно, представил себе Загорского, прямого в общении, не всегда подыскивающего оптикаемые слова, иногда грубоватого, но порой настолько точно выражавшегося, что его высказывания ходили по студии, как цитаты, долгое время.

- Он мне рассказывал, что родом с какой-то железнодорожной станции, - с грустью стал вспоминать Артём, - после семилетки пошёл работать в депо, туда все шли, больше некуда было идти. Стал помощником машиниста, это в переводе на русский язык – кочегаром на паровозе. Так случилось, что их экипаж занял первое место в социалистическом соревновании по безаварийной эксплуатации паровоза. Он пришёл в фотографию сниматься на деповскую доску почёта и там увидел человека, накрывавшего себя и фотокамеру с кожаной гармошкой, чёрным полотном. Фотограф под этим полотном совершал какое-то таинство. После «щелчка» камеры получилась фотокарточка.

Загорский поинтересовался: «как называется фотоаппарат?»

«Фотокор», - ответил фотограф. Василий Семёнович ушёл, с запавшей в душу мечтой, о таком фотоаппарате. Эта мечта жила в нём всегда: когда шёл на работу, когда кидал лопатой уголь в топку паровоза, когда его бранил машинист за неправильно сделанное дело. Спал и видел собственный фотоаппарат, в собственных руках.

Однажды его судьба занесла в комиссионный магазин. Там под стеклом прилавка лежал продающийся «Фотокор». Он попросил продавца никому не продавать камеру и понёсся собирать деньги на покупку мечты жизни. К концу дня искомая сумма была найдена. Думаю, что ноги его едва касались земли, когда он нёс собственную фотокамеру домой. С этим аппаратом Василий Семёнович пришёл в фотографию, чтобы фотограф объяснил ему, как ей пользоваться. Фотограф, видя такую заинтересованность паренька, предложил ему идти работать к нему лаборантом.Загорский на следующий день подал заявление об увольнении из депо.

- А как же он в кино угодил?

- Как ты угодил? Как я? Так и он.

- Тогда операторов было мало, - рассуждал Сергей, - и требовались единицы, ещё снимали камерами с ручным приводом, ручкой крутили.

- Ну, и что? Ручкой крутили... – Артём покачал головой с некоторым несогласием, - вон, Дзига Вертов, так крутил, что нам с современными камерами не всегда удаётся достичь его уровня. Голову на плечах надо иметь...

Артём выпил и долго сидел, молча, упершись взглядом в скатёрку стола. Потом выпил ещё и ещё...

- Жизнь короткая, только понял что-то, а тут смерть, - произнёс он, то ли себе, то ли Сергею.

Бутылку водки он опорожнил один почти без закуски. Утром не было никакого желания вставать с кровати.

Сергей один сходил в столовую, купил несколько газет и вернулся в гостиничный номер. Он раскрыл местную газету и стал её внимательно изучать.

- Вот смотри, ты хотел экзотики и сельскохозяйственной темы, тут всё вместе. Даже с фотографией. Пишут о семейной бригаде оленеводов. Стадо тысяча двести голов – солидно!

- А где это?

- В таймырской тундре, где ещё может быть. Написано: в центральном Таймыре. Пойти в редакцию газеты, там расскажут, а может, и с автором этой статейки встретишься.

- Вот что, Серёга, поручаю тебе узнать все подробности оленеводческой темы. Я не в форме. Сходи. Возьми мой блокнотик, всё запиши – телефоны, имя отчество всех, с кем говорил, с кем надо будет говорить и узнай, как туда добираются.

Сергей ушёл. Артём с помощью своего кипятильника заварил крепкий чай и с кружкой вернулся в кровать. Тема о семейной бригаде показалась ему стоящей. Он пил горячий чай и воображал стойбище, оленеводов в национальных одеждах, бегущих в упряжке оленей и ещё несколько банальных картинок крутились в его голове, такие весят на всех углах. Куда не глянь – бегущий олень, а на нартах оленевод с длинным хореем в руке. Потом Артём сообразил: эти художники, видать, никогда в стадах не бывали, поэтому все рисуют одно и то же. И я за ними. Вот, что значит навязанные или нажитые штампы в мышлении. Так во всём: в политике, быту, творчестве, потом от этого невозможно избавится. Живём, обвешанные собственными и чужими штампами.

Он вдруг почему-то вспомнил, что где-то читал о древних японских монахах-поэтах, которые достигнув творческого признания в своём окружении, покидали родной монастырь и переходили в другой, где их не знали. Там начинали, что называется, с «чистого листа» с другим именем, а главное, другой, непохожей на прежнюю, манерой письма, пытаясь снова достичь заметных поэтических высот. Как это возможно?

А если подумать по-другому? Ведь живущие во мне «штампы» – это мои, сложившиеся представления о жизни. Как же я могу их часто менять? И могу ли вообще? Конечно, могу. С годами многое переосмысляется. Человек узнаёт что-то новое, доселе неизвестное, ему что-то с возрастом и жизненным опытом открывается и, в связи с этим, появляется другое представление, возможно, более глубокое, отличное от прежних... Пели же раньше:

Сталин – наша слава боевая,

Сталин – нашей юности полёт,

С песнями, борясь и побеждая,

Наш народ за Сталиным идёт.

Теперь не поют, значит, осмыслили, думают по-другому...

В науке то же самое. В древних веках, например, учёными тех времён, на полном серьёзе, рассматривался вопрос полёта на Луну на воздушном шаре. Сейчас это даже не смешно. У них были такие представления...

Глава 8

Размышления Артёма прервал приход Сергея.

- Дела такие, - стал докладывать Сергей, раздеваясь, - стадо, о котором идёт речь, кочует в Усть-Авамской тундре, это и есть центральный Таймыр. Бывают там посторонние люди очень редко. На вертолёте отвозят ребятишек на каникулы к родителям и, соответственно, забирают осенью в школу. В экстренных случаях санитарные рейсы, если кто-то сильно заболел или роды. Иногда бывает окружное начальство и если выборная компания – вот и вся связь. Бригаду хвалят, считают её, как они выразились, наиболее цивилизованной. Сказали, что там живут нганасане – самый древний народ Таймыра. Их северное платье из олених шкур отличается от долганского фасона. В общем, сохранили самобытнось. Их осталось на земле совсем мало, нет и одной тысячи.

- Ну, и лады! Махнём в гости к нганасанам!

- В редакции рекомендовали обязательно зайти по этому вопросу в окружком. Они, возможно, чем-то помогут.

- Нужно, значит, зайдём.

Настроение у Артёма поднялось, пропала головная боль от вчерашнего хмеля.

- Говоришь, надо сходить в окружком. А почему бы нет? Сейчас и схожу.

Он решил поговорить сразу по двум вопросам: о поездке к оленеводам и о сюжете в морпорту.

В коридорах окружкома было тихо, как в школе во время уроков. Артём без труда нашёл кабинет заведующего отделом культуры. Это был довольно молодой человек, хорошо осведомлённый в здешней жизни.

- Отсюда в стадо попадать сложно, в центральный Таймыр двести вёрст с гаком, - объяснял он Артёму, - если даже прилетите, вам через несколько дней снова нужно организовывать вертолёт, тут погодный фактор. Проблематично.

- Как же быть?

- Лучше, всё-таки, воспользоваться рейсовым бортом на Волочанку. Там живёт один художник-нганасан Матюмяку Турдагин. Он, к сожалению, не доучился в художественном училище, работал оленеводом, в сельском клубе. У него много рисунков, акварелей, гравюр. Способный человек снимите его. Если даже не будет погоды в срок, то рейс туда всё равно ходит, вылетите. А пока, суть да дело, снимите ансамбль народного танца «Хейро», у них красочные костюмы, выглядят самобытно, интересное звуковое оформление. Я за это время позвоню в Волочанку, о вас там будут знать.

- Мне бы ещё хотелось снять морпорт. Он у вас, говорят, работает круглый год.

- Это не проблема. По приезде снимите, он никуда не убежит.

Ансамбль «Хейро» состоял из самодеятельных и уже закончивших хореаграфическое училище ребят и девушек.

В обозреваемое время, к сожалению, никаких концертов не предвиделось. Хорошо бы, конечно, поехать с ансамблем куда-нибудь с выездным концертом. Но голь, как говорится, на выдумку хитра. Артём подумал и решил снимать историю становления ансамбля. Как создавались художником костюмы, рождались сценические движения, рисунок танца, что пришло из жизни, а что выдумка, репетиции. Гастрольный фрагмент сделал из фотографий снятых разными фотографами, газетных отзывов с иллюстрациями. Материала набралось достаточно.

Сюжет отправили на студию и нацелились на центральный Таймыр.

Они прилетели в Волочанку. Сергей огляделся и обронил:

- Ну, и дыра. Никаким центром даже и не пахнет!

Действительно, глаз не на чем было остановить. Это был типичный северный посёлок. Они все походили друг на друга. Сельсовет, школа-интернат, аэропорт, клуб, магазин, почта – как везде, одинаковый набор учреждений. Все они не блистали красотой, а скорее наоборот. Их поселили в заежке из трёх небольших комнаток. Артём сразу пошёл в клуб, встретился с художником. Одно время тот работал в стаде, даже был бригадиром, но времени на творчество не было, а, может, из него оленевод оказался никудышный, он ушёл.

Они познакомились.

- Митя, - представился черноволосый человек небольшого роста, с чуть оттопыренной нижней губой.

- Дмитрий, что ли?

- Нет, меня так прозвали ребята в Красноярске, когда я учился в художественном училище, а вообще-то, дома зовут Матюмяку, но для вас «Митя» проще.

- Хорошее имя! Мне говорили, что ты учился, но отчего-то бросил учёбу, – спросил Артём.

- О... о, вспоминать не хочется. Не вынес городской жизни. Была такая тоска по родным местам, что этих чувств я описать словами не смогу... Казалось, что умираю. Снилась тундра, дом, родные... Просыпался в слезах. Ей Богу... Однажды что-то оборвалось во мне. Всё, думаю, конец... Купил билет на самолёт и, не попрощавшись ни с кем, исчез. Прилетел в Дудинку, сказали, что Волочанка «закрыта». Я купил билет на Усть-Авам, прилетел и пошёл прямо из аэропорта пешком домой.

- Сколько километров?

- Восемьдесят. Шёл день и всю ночь. Был полярный день, солнце не заходит, к утру пришёл домой. Получилось быстрее самолёта!

- Там какая-то дорога?

- У нас тундра – дорога.

- Верю, что желание вернуться домой было огромным...

Артём рассматривал работы. Никакой любительщины, вполне зрелый взгляд, хороший рисунок, неплохие акварели, гравюры.

- А что тебе ближе акварель, рисунок или гравюра.

- Это подсказывает сама тема. Очень люблю акварель, туш-перо. Зимняя тундра хорошо передаётся гравюрой, а, например, такая миниатюра, посмотри, лучше получится в технике туш-перо.

- Да, скрупулёзная работа, требующая большой усидчивости. Кто это?

- Моя дочь, когда была совсем маленькая.

- А это кто? - Неплохой карандашный рисунок.

- Бабушка, в прошлом году весной гостевал у них.

- Кто она?

- Никто... жена деда и всё.

- А выглядит, словно учительница, - заметил Артём и взял следующий рисунок.

- Это дед, - пояснил Митя.

- Почему у него лицо закрыто маской, как будто у него грипп?

- Не грипп, у него каждую весну лицо становится красным, видимо, аллергия на оленью шерсть, а он говорит от ветра. Не понимает и всегда закрывает лицо, когда выходит на улицу, но такая мера не помогает...

- На этой акварели хорошо передан колорит меховых одежд, – Артём пристально рассматривал акварель. Совсем молодая женщина с одного плеча скинула парку, отороченную чёрным мехом. Обнажённые плечо и грудь, среди пушистого меха, смотрелись необычно. Младенец припал к материнской груди. Женщина, наклонив голову, любовалась своим чадом. Чёрная коса спадала на меховые одежды, подчёркивая юность молодой матери.

- Это моя жена... Я её украл.

Артём с удивлением взглянул на Митю.

- Воруют, по-моему, на Кавказе. Оказывается, на Таймыре в тундре происходит такое!

- Отец её что-то никак не соглашался на нашу женитьбу, не то, чтобы не соглашался, а ни «да», ни «нет». Мы с ней сговорились. Приехал на белых оленях, чтобы ночью их не очень было видно. Полнолуние было, красота! Она в назначенное время пришла, куда договорились. Я предчувствовал, что отец отправит погоню по нашему следу. Чтобы отвязаться от погони, я через определённое расстояние, на видном месте оставил бутылку водки и закусить. Проехали ещё, я снова проделал тоже самое. Погоня каждый раз останавливалась, кто же мимо выпивки проедет?

Потом они мне сказали: «Мы подумали, зачем мешать хорошему парню. Угощает. Пусть живут!»

- Это романтично: полярная ночь, тундра, белые олени, невеста – прямо поэма! Ну, ты же художник... А как нам поступить? Снимем здесь за работой, этого мало. Надо каким-то образом погрузить тебя в родную среду. Как?

- Может быть, поехать в стадо к моим старикам? Сейчас они отсюда в дневном переходе. Можно через колхозную контору по рации сообщить о вас. Председатель скажет, чтобы послали небольшой аргиш. Погостюем два-три дня и также вернёмся.

- Ну, что же, пойдём к председателю, познакомишь.

Пока ждали оленей, сняли за работой в клубе. Митя сделал пару акварелей, кропотливо поработал над портретом ребёнка, применяя технику туш-перо. Раздобыли спальные мешки и кое-какую одежду для тундры. Председатель колхоза – русский мужик тучного телосложения помог основательно. Он с любопытством рассматривал людей, снимающих кино, может, никогда не случалось видеть представителей этой породы. Расспрашивал, как и что делается. Ему, почему-то казалось, что ехать в такую даль за такими пустяками просто смешно. Ну, кто не видывал оленей, кочевья, чёрных от дыма чайников и котлов. Примитивной жизни нганасан, долган. Тратить такие деньги...

Через два дня пришли олени, договорились, что каюр недалеко от посёлка даст им отдохнуть, попастись, а утром выедут в стадо.

Поутру загрузились и отбыли. Мороз резко спал, пошёл небольшой снежок, сани легко скользили по свежему снегу. Артём понял, что слова песни: «Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним» далеки от истины. Олени никуда не мчались и собирались этого делать. Их надо было всё время понукать, чтобы не плелись шагом. Они своей леностью внесли некоторое разочарование в заштампованное сознание Артёма. К вечеру, на очень уставших оленях, прибыли на место.

Яранга деда и бабушки оказалась небольшой, можно сказать – двухместной. Артём и Сергей решили спать под открытым небом. Спальники из оленьих шкур позволяли это сделать, и хотелось испытать себя. Они постелили за ярангой под спальные мешки несколько шкур, унты и верхнюю одежду оставили в яранге.

Артём никогда не предполагал, что с ним приключатся такие испытания. Расскажу в Москве – не поверят. «На Таймыре спал под открытым небом, на снегу? Конечно, брешет!» Надо на фото сняться, что ли? – подумал он. Правда, на следующую ночь их разместили в разных ярангах.

Начались съёмки. Митя не выпускал планшета из рук – рисовал. Мог одним движением, ни разу не отрывая карандаш от листа бумаги, изобразить лежащего оленя в любой позе, с любой стороны, прямо как фокусник! Ребятишки дошкольного возраста, живущие в стойбище, ни на шаг не отходили от приезжих. Митя в подарок всем привёз по небольшому альбому для рисования и карандаши. Получились уроки выездной изостудии. Артём только успевал «схватывать» сценки общения Мити и ребятишек. Снял деда, который строил новые нарты. Потом Митя взял в руки маут и показал, как он умеет ловить бегущих оленей сыромятным арканом. Иногда получалось неплохо, но чаще мимо. Тоже неплохой фрагмент получился!

- Этим делом надо заниматься постоянно, иначе навык уходит, - сказал он Артёму, оправдывая неудачные броски.

Хотелось снять «живую» тундру. Куропатки стайками перелетали недалеко от стойбища. Артём с Сергеем хотели приблизиться к белым птицам, но те, завидев людей, удалялись. Митя посоветовал Артёму сесть на нарты и на оленях отъехать в тундру с камерой. Действительно, от упряжи куропатки не удалялись, подпускали на расстояние пяти метров. Артём, не вставая с нарт, снял крупно пасущихся куропаток. В конце сняли переход стада на новое пастбище. День был солнечный. Рельеф тундры изобиловал тенями. Артём нашёл верхнюю точку, с неё картина переезда смотрелась живописно. Впереди на белом полотне тундры растянулось оленье стадо. На небольшом расстоянии от него двигался длинный аргиш. Собаки весело бежали рядом, словно, радуясь переменам.

Сюжет получался наполненный редкой экзотикой, каждый кадр свежий, зритель такую жизнь видит редко. Художник – представитель малых народов Крайнего Севера в родной среде. Кажется, на всю нацию один художник, маловато. А если бы русские, имели на каждые шестьсот-семьсот человек по одному художнику...

Теперь у маленьких нганасан есть пример. Они тянутся к прекрасному, рисуют, творят. Может, кто-то из них станет знаменитым. Когда-нибудь в фильмохранилище искусствоведы найдут сюжет Артёма Колесова. Там снят парнишка – будущая знаменитость, он в национальных одеждах, сидит на нартах рядом с основоположником изобразительного искусства нганасан и получает у него первые уроки. Юный художник весь отдался творчеству. В своих стараниях даже высунул кончик языка. Язык повторял движения карандаша. Вот карандаш движется вправо, затем вверх по листочку бумаги, и язык мальчонки в точности повторяет путь тонкой карандашной линии. Для них Матюмяку Турдагин так же, как для русских, например, Андрей Рублёв!

Очень повезло с погодой. Этому Артём радовался больше всего. Два съёмочных дня были, относительно, тёплые и плодотворные. Закончили съёмки, потянул северный ветерок. Надо было выбираться из стада, не дай Бог, пометёт. Наутро наметили отъезд. Пока ловили оленей, потом перед дорогой пили чай. Без этой «церемонии» никогда в дорогу не выезжают, только часов в одиннадцать выехали.

«В общей сложности на сюжет о художнике-нганасанине ушло около десяти дней – это вполне нормально. А если учесть, что был перелёт, заезд в стадо, тут и говорить не приходиться», - подвёл итог своих трудов Артём. Практически, было три съёмочных дня, всё остальное - переезды и организация материала.

Несколько тем, с которыми Артём соприкоснулся в этой северной экспедиции, тянули на фильм. Это радовало.

«Не с пустыми руками приеду на студию, напишу несколько заявок, если что-нибудь пройдёт в Госкино, можно снимать авторскую картину», - прикинул про себя Артём.

Они, на удивление, вылетели в Дудинку на следующий день. Сюжет о художнике Артём решил не отправлять.

«Сниму морпорт, и как раз закончится срок командировки, надо возвращаться. Поработали, пора и честь знать», - подумал Артём.

Глава 9

Морпорт работал зимой и летом. Летом само собою, потому что шла навигация, зимой навигация продолжалась аж до Нового года, а потом груза Норильского комбината продолжали поступать, надо было складировать, готовить к весенней погрузке.

Артёму информационный сюжет снимать не хотелось. Вдоль портовской стенке, куда швартуются суда, множество портальных кранов, стало быть, подумал Артём про себя,- крановщик в морском порту – человек не последний. Решил, чтобы порекомендовали какого-нибудь крановщика для кинопортрета. Он пришёл в партком порта. Его встретил человек совсем не «партийной» наружности. Он ещё недавно работал в порту на инженерной должности, теперь был избран освобождённым секретарём парткома морпорта.

- Юрий Степанович, - представился бывший инженер. Он выслушал Артёма и предложил.

- У нас есть хорошая кандидатура для вашего сюжета. Его нынче даже снимали для Москвы.

- Теперь и я сниму. Будет у нас с вами один и тот же крановщик на всю страну. Давайте снимем кого-нибудь другого. Что один крановщик хорошо работает?

- Да вы что. У нас много подходящих ... Слушайте, снимите девушку... есть у нас молодая женщина, правда, разошлась, - его лицо приняло сокрушённый вид, но, как бы исправляя случившийся недостаток, он сделал оправдательную поправку. - Она - наша выручка. Надо кого-то подменить, выйти не в свою смену – безотказно! Работает, можно сказать, за двоих. Не поверите, с высшим образованием.

- Прекрасно! Как её зовут?

- Ася... Ася Николаева, вообще-то Анастасия Николаева, а мы её зовём Ася. Работает четвёртый год. Тут с мужем нелады вышли, знаете ли, злоупотреблять начал. Дома конфликт, на работе тоже был скандал. Развелись, уехал на «материк».

- Вы меня познакомите с ней?

- Они в обед спускаются с кранов, подойдём и познакомимся.

Познакомились. Артём рассматривал будущую героиню сюжета с любопытством. «Красавица-крановщица» – напрашивалось название сюжета.

- Ася, хочу поснимать порт с высоты вашего крана, вы не против?

- Пожалуйста, снимайте. Там немного тесновато, но вы же не всю смену будите на кране?

- Я поднимусь к вам завтра...

- Завтра работаю, а послезавтра у меня выходной.

- Чем заполняете выходные?

- Когда как. Разные заботы. А в этот будем отмечать день рождения.

- Чей день?

- Мой, разумеется.

- Слушайте, может и ваш домашний праздник снять? Что скажите?

- Если вам интересно... но ничего такого не будет... обыкновенно.

- А «ничего такого» и не надо, главное, чтобы было искренне и весело.

- Уж как получится...

Артёму Ася понравилась. Её лицо выделялось среди прочих своей осмысленностью, что ли. Никакого глупого кокетства, шаблонных общепринятых словцов к месту и не к месту.

Он не стал терять времени и в этот день, поснимал общие планы с разных точек. Последил за перемещающейся по территории порта техникой, с нижних точек снял ракурсные планы работы кранов – всё, что может пригодиться для монтажа, когда речь пойдёт об адресности будущего действа, деловой насыщенности жизни порта. Даже снял, когда Ася поднималась на свой кран.

«На первый раз вполне достаточно - решил он. - Завтра с утра займусь Асей, её краном, пойдём вместе в столовую. Надо будет с утра там поставить свет. Понаблюдать её общение с сослуживцами. Они же общаются и после обеда, вместе идут к своим кранам, балагурят. Послезавтра сниму день рождение – подготовка, подарки, немного застолья и если будет что-то, чего я не знаю. Данные о деятельности порта подготовят в парткоме», - так прикидывал Артём будущую работу.

После съёмки Артём зашёл в партком.

- Ну, как у вас, что-нибудь получилось? – спросил Юрий Степанович.

- Пока говорить ещё рано. Вы знаете, что у Аси послезавтра день рождения?

- Честно говоря, не знаю.

- Я зашёл посоветоваться с вами. Что можно, вернее, какую пользу для моего сюжета может дать это событие? Ася же у вас на виду. Сами говорили, что выручает, работает хорошо. Что можно сделать? Кстати, сколько ей исполниться?

- У меня таких данных нет, сейчас позвоню в кадры.

Он набрал номер телефона и там, через минуту, сказали. Он опустил трубку с полуулыбкой на лице.

- У неё почти юбилей, понимаете.

- Сколько?

- Ровно двадцать семь. Надо что-то делать, надо подумать...

Он сосредоточился, как будто перебирал возможные варианты поздравлений, потом протянул руку к телефонной трубке. Артём смотрел на его озабоченное лицо. Звонок был сделан в Норильск. Юрий Степанович говорил с какой-то женщиной.

- Мне надо пять роз, всего пять, не замухрышек, а на юбилей. Человек солидный, весомый, авторитетный, но, к сожалению, очень требовательный. Если преподнесём что-нибудь никудышное, не сносить мне головы, понимаете? Пошлите, пожалуйста, сегодняшним вечерним поездом, я завтра утром сам встречу. Никому не могу доверить, дело чрезвычайное! В долгу не останусь, ну, вы же меня знаете!

Он положил трубку и потёр лоб, как будто вытирал испарину.

- Всё. Цветы будут! А, что надо женщине? Зимой за Полярным кругом, за шестьдесят девятой параллелью - розы! Всех наповал! Как?

- У меня нет слов, - сказал искренне Артём, - такого парторга я ещё не встречал! Это настоящая работа! Вот это забота, это подарок! Не зря я к вам зашёл.

Следующий день прошёл в трудах. Артём поднялся к Асе в кабину крана. Там было тепло, прекрасный обзор. Она работала не торопясь, спокойно. В её движениях управлением крана была мягкость и плавность. Кран, словно, дрессированный повторял эту лёгкость и плавность. Легко поднимал, плавно переносил и точно опускал грузы. Несколько раз Асе кричали снизу, сопровождая свои просьбы жестами. Она привычно отвечала и тоже показывала рукой, что, мол, поняла, так и так. Артём один такой «разговор» подснял - самобытную красочку в работе крановщика. Снял крупные планы, когда Ася общалась со стропальщиком, такое взаимопонимание, с полуслова. Ухоженные руки с маникюром, лежащие на коротких рычажках с чёрными шариками на концах, которыми она управляла громадной махиной.

После съёмок Артём зашёл в партком. Цветы были доставлены и стояли в ведре с водой. Он попросил Юрия Степановича самому вручить букет, а не передавать его друзьям.

Ася жила в «малосемейке». Сергей поставил свет. Съёмки дня рождения начались с приготовления стола. Потом Артём стал подсматривать разные детали. На стене несколько книжных полок, на них череда книжного разнобоя. Вот Булгаков - ранние рассказы, Андрей Платонов – «На заре туманной юности», Валентин Катаев - «Святой колодец» и «Трава забвения», рассказы Юрия Нагибина. К своему удивлению, несколько небольших томиков стихов древней поэзии Китая, японские трёхстишье хокку и газели Амира Хорсова Дехлеви.

«Она, наверно, филолог» - заключил Артём, - надо спросить.

Асе в комнате не было, стол готовили подруги.

- А где Ася? - поинтересовался Артём.

- Она в соседней квартире, марафет наводит, тут неудобно, скоро будет.

Стол был готов, гости в сборе. Появилась Ася. Артём не мог отвести глаз. Перед ним стояла светская дама в «голливудском» наряде, который был ей подстать и, который, что не мало важно, она, чувствовалось, умела носить.

Сергей догадался включить свет, и это Артёма привело в «чувство». Он понял, что «это» надо снять. В этот момент открылась дверь, в комнату вплыл красивейший букет роз, за ним вошёл Юрий Степанович. Все ахнули. Артём с букета перевёл объектив на лицо Аси. Оно вспыхнуло изумлением, восторгом, неожиданной и непередаваемой словами радостью. Такое состояние может передать только «документ». Артём был начеку. Секретарь парткома протянул букет, что-то, подолгу службы, говорил. Все не отрывали глаз от роз. Юрий Степанович, расчувствовавшись, поцеловал её в щёку. С букетом в руках Ася повернулась к гостям, в эти минуты она выглядела просто обворожительной. Артём сделал два шага в сторону, не останавливая хода камеры, и продолжал снимать через спины гостей восторг Аси.

- Это подарок от парткома, хоть ты и не член партии - сказал секретарь, - второй, от порта – у тебя, Ася, в честь почти юбилея ещё два дня выходных.

- Все, не сговариваясь, закричали «ура!»

Шумно сели за стол. Стали разливать для первого тоста. С бокалом поднялся Юрий Степанович.

- Не думал, не гадал, а попал почти на юбилей Аси Николаевой нашей крановщицы, уважаемой всеми товарищами, работающими рядом с ней и просто красивой женщины. Как-то всё неожиданно получилось. Могли бы, и пропустить славную дату – чуть больше четверти века! Я хочу при всех поблагодарить кинооператора Артёма Петровича, который «подтолкнул» меня принять участие в сегодняшним празднике. Асе оставаться такой же красивой и обаятельной.

Выпили.

Артём снял несколько планов. Когда все вместе чокались бокалами, улыбки, общение, красивую именинницу с бокалом и отложил камеру, считая съёмку завершённой. Сергею дал знак выключить свет. Они присоединились к гостям.

Через какое-то время пришла машина, посланная диспетчером порта. Сергей забрал аппаратуру и уехал в гостиницу.

Застолье продолжалось, Артём чувствовал лёгкий хмель. Зазвучала музыка, кто-то вышел покурить, кто-то, не обращая внимания на окружающих, увлекся беседой, доходившей до спора. Артём подошёл к Асе, пригласил потанцевать. Она положила руку ему на плечо, пальцы чуть касались его шеи. Он тихонько губами тронул её мочку. Получился молчаливый диалог двух людей.

Потом они вернулись за стол. Артём налил шампанского.

Давай, выпьем за тебя... за мечты! За то, чтобы помаленьку сбывались, - они выпили, - ты филолог? – спросил Артём ни с того ни с сего.

- Как ты догадался?

- Мне в парткоме сказали, что у тебя высшее образование. Я глянул на книжную полку, мало кто из среднего читателя интересуется древней поэзией, а у тебя, я смотрю...

- На филологический я поступала с маминого посыла. Она у меня библиотекарь. Пошла с желанием, училась с удовольствием. Люблю слово, читать. Ещё в институте на учебной практике поняла, что школа – не моё... совсем не моё. Там никогда работать не буду. Идти в библиотеку тоже не хотелось. Что делать? Приехала сюда по распределению в школу, к моему счастью, большой надобности во мне не оказалось, и меня отпустили на все четыре стороны. Газетчик из меня тоже бы не получился. Подвернулись курсы крановщиков. Смешно? Думала, как узнают, что я закончила пединститут, не возьмут. Я сначала своё образование скрыла. Потом, когда уже работала на кране, кто-то сказал, но я прилежно работала и работаю. Какая им разница? Литературу можно любить, работая где угодно. Правда?

- Конечно.

- У нас иностранную литературу читал, довольно, молодой профессор. Он любил древнюю поэзию. Приносил антологию древнеперсидской поэзии и с восторгом читал нам газели, рубаи. Не оставлял без внимания китайскую любовную лирику, японское пятистишие – танка и трёхстишие хокку. На курсе началась повальная «эпидемия». Все «болели» древней поэзией, доставали книги, учили на память. Прочту, если не против, - она взглядом «спросила». Артём кивнул, мол, читай.

- Вот Басё:

Прощальные стихи

По горной тропинке иду.

На веере хотел я написать –

Вдруг стало мне легко.

В руке сломался он.

Фиалки в густой траве.

А это Исса:

Наша жизнь росинка,

Пусть лишь капелька росы

Наша жизнь – и всё же...

Я, время от времени, перечитываю стихи древних авторов. Они никогда не надоедают, одни и те же строки имеют свойство открывать всё новые и новые впечатления. Вот послушай газели Амира Хорсофа:

Туча льёт на землю слёзы, благодатный дождь,

Плачет сердце: ты сегодня от меня уйдёшь,

Каждый плачет одиноко: туча, я и ты,

Облетят моей надежды робкие цветы.

- Правда, мудро? Эти слова и сейчас жизненны, всё в человеке повторяется сколько бы времени ни прошло.

- Согласен с тобой и с Хорсофом...

Артём не предполагал встретить в крановщице человека, знающую литературу, древнюю поэзию, как-то всё вместе не вязалось.

Пировали допоздна, надо было расходиться. Ася тоже оделась, вышла проводить и немного подышать свежим воздухом. Шли сначала большой компанией, но постепенно кампания таяла, расходились по домам. Ася остановилась, попрощалась с оставшимися. Потом взяла Артёма под руку, попросила:

- Проводи меня.

Они побрели обратно.

В гостиницу Артём пришёл утром. Аппаратура была собрана, готовая к отъезду. Поезд отправлялся в конце дня. Артём после почти бессонной ночи решил поспать.

- Серёга, ты позвони диспетчеру, попроси машину для отъезда на вокзал и поблагодари его за помощь в съёмках, добро?

Самолёт уносил Артёма с Земли, оставившей в душе мощный след. Было ощущение, что за короткое время произошло много значимых событий. Сверкнула молнией встреча с Асей, ярко и неожиданно. Она не обольщала и не кокетничала, наверно, очень соскучилась по мужской ласке. Красивая женщина крановщик-филолог. Нарочно не придумаешь, но оказалось жизненной правдой.

«Меня никто не неволил, - рассудил Артём, - это не назовёшь любовью, скорее вспышка симпатии, восторг от перевоплощения крановщицы в неглупую стильную даму. Сколько таких историй слышал в институте. Встречаются, расстаются, вновь увлекаются. У кого-то такие встречи проходят, не оставляя следа. Другие несут в душе страдания и остаются в памяти на долгие годы. Наверно, так устроена жизнь. Никогда не предполагал, что случится со мной такая яркая встреча. Но всё равно, Лена как была вершиной моих чувств, так и остаётся. А это случилось, словно, не со мной, хотя, на самом-то деле, со мной и не с кем другим. Странно...»

Словно, в машине времени побывал в тридцатых, сороковых и пятидесятых годах. Артём шкурой почувствовал холод и жестокость тех лет. Увидел дороги, по которым гоняли на работы серые конвои обречённых людей без имён и фамилий, с похожей судьбой, пришитыми на спинах номерами. Они, время от времени, мерещились ему, идущие в метели, вдоль снегозащитных щитов, как наяву, живые. Среди них, наверно, были учёные, писатели, работяги, военные и такие, как его отец.

«Обязательно надо написать заявку на фильм о Николае Николаевиче Урванцеве» - напутствовал себя Артём. Обо всём надо обстоятельно подумать, взвесить. Он чувствовал, что встревожил глубинные, нетронутые струны души. В нём что-то шевельнулось, казалось, что уезжает отсюда немного другим человеком. Калейдоскоп разных мыслей и впечатлений царил в его сознании.

Сначала летели до Красноярска, пришлось ночевать, домой добрались в конце следующего дня. Артём попросил завести его домой, а Сергея отправил на студию с вещами.

- Материал надо сдать в обработку, может с утра запустят. Завтра можешь не приходить. Если после обработки будут технические нарекания, надо будет камеру к Исаию Соломоновичу.

- Понятно...

Это была первая долгая разлука с Леной. Колотилось сердце, волнение выплёскивалось через край. Артём открыл двери. Он ничего не видел, кроме её глаз, они обнялись и вдыхали друг друга. Такие секунды жизни и определяют, наверно, счастлив человек или нет. Это было счастье!

На следующий день Артём появился на студии. Первое, что бросилось в глаза – пустое кресло, где обычно сидел Загорский. Его портрет с чёрной ленточкой висел на стене. Сколько всего произошло, пока он отсутствовал...

Появился Зиновий Зиновьевич. Он не выговаривал буквосочетание «зд».

- Траствуй, Артём, с приездом! Видел твои сюжеты. «Нефтяники Таймыра» - потрясающий колорит, фактура севера передана «до озноба», там можно снять великолепную картину!

Артём посмотрел на портрет Загорского. Василий Семёнович на этот раз молчал. А, кажется, вот сейчас взорвётся и рявкнет: «Зяма, поезжай и сними!»

Артём поднялся в редакцию к Семёну Давидовичу.

- О... о, северянин! Рад видеть! Садись, рассказывай.

- Я не скажу ничего нового. Работать на Севере тяжело, но не откажусь. Когда преодолеваешь нешуточные трудности, появляется ощущение уверенности в себе, а может, даже потаённая гордость, что это одолел, в общем, мужиком себя чувствуешь.

Привёз два сюжета. О художнике, представителе малых народов Крайнего севера и «Заполярный морпорт» - тоже кинопортрет.

- Прекрасно, всё кстати! Ты поработал неплохо, с высокой отдачей. Сюжеты колоритные, серьёзные, никакого мелкотемья. Всё что снял, принято с отличной оценкой, по первой группе оплаты. Мы понимали, работать в таких условиях тяжело. Какое впечатление от поездки?

- Очень сильное и не только от экзотики. Там много материала, к которому студия ещё ни разу не прикасалась, - Семён Давидович хотел, видимо, возразить, но Артём предупредительно приподнял ладонь. - Я не в качестве упрёка, всему своё время.... Хотелось бы написать заявку на фильм-портрет о Николае Николаевичи Урванцеве, главном геологе Арктики. Колоссальная державная личность! Да и судьба, как тяжёлая ноша, но на редкость интересная...

- Понимаю... эту тему ещё надо будет «пробивать», - Семён Давидович, отвернувшись от собеседника, взглянул в окно, как будто что-то прикидывая, - не так всё просто...

Приёмка сюжетов была назначена через несколько дней, Артём северного материала до этого не видел. Он всё время ловил себя на мысли, что не хватает Василия Семёновича, ему было бы интересно посмотреть, что там наваял молодой оператор.

Артём, сидя в зале, с волнением ждал очереди показа своих сюжетов. Сначала пошёл сюжет о художнике. Он выделялся среди прочих экзотикой севера. Неплохо удались портреты ребятишек, облепивших приехавшего художника. Портрет деда, строившего нарты. Северные пейзажи, снятые с хорошим светом. В общем, за сюжет Артёму было не стыдно. Приняли с хорошей оценкой.

Потом на экране возникли ночные огни северного морского порта. Режимные съёмки всегда зрелищны, сильнее впечатляют зрителя, чем материал снятый днём. Вот появился первый крупный план Аси. Она с другими крановщиками разговаривает, смеётся, потом они идут по территории порта. Она в пушистой вязаной шапочке и таких же варежках. Теперь Артём глубже осознал, что она отличается от своих напарниц. Лицо интеллигентнее, черты тоньше, одета тоже по-рабочему, но со вкусом.

Вот, наконец-то, день рождения. Она выглядит элегантно. В ней трудно узнать крановщицу. Аси вручают цветы, её неподдельная реакция восторга, радость окружавших друзей. Артём сам разволновался и сопереживал, глядя на экран. Когда снимал, в душе таких чувств не было, а сейчас зацепило. Он вдруг разглядел её налитые женственные губы с милой смешинкой. Блики света подчёркивали тонкие черты лица. Сразу всплыли ещё не забытые ощущения. Её голос, которым она читала японские хокку, прикосновение рук и губ...

Голос главного редактора вернул Артёма в действительность.

- Кто будет говорить? Семён Давидович, вы?

На этот раз Семён Давидович изменил себе и не говорил, что у него «двоякое чувство».

- У меня к сюжетам Колесова особых претензий нет. Обстоятельная работа. Мне нравится, что сюжеты сняты не наспех, хорошо организованы и, надо сказать, продуманы. Я это обстоятельство хочу подчеркнуть особо в назидание другим операторам, которые снимают скоропалительно. Подсмотрены самобытные детали и некоторые характерные чёрточки в поведении человека. Люди совершено не ощущают перед собой его камеру, это у Артёма становится стилем. Надо наметившую манеру в работе и дальше культивировать. Казалось бы, снят банальный фрагмент «день рождения» у крановщицы. Я давно не видел такого лучистого, радостного лица, подсмотренного оператором. Как надо доверять оператору, не смущаясь его присутствия, да и все там очень органичны. Артём молодец!

Потом выступил Зиновий Зиновьевич.

- Я всегда удивляюсь Артёму, который, как никто, умеет найти кинематографическую обстановку, в которой происходит то или другое событие. Это даёт ему возможность снимать вот такие искренние портреты людей, что в стойбище у оленеводов, что на дне рождении у крановщицы – везде обстановка позволяет быть незаметным и неожиданным. Думаю, эти материалы могут послужить поводом, чтобы снять хорошие спецвыпуски или фильмы.

Артём опять вспомнил Василия Семёновича, который бы сейчас непременно сказал: «Зяма, поезжай и сними».

Главный редактор, видимо, тоже вспомнил Загорского, теперь некому отвечать на подобные глупости, придётся самому.

- Зиновий Зиновьевич, - сказал Борис Нилович, - а вам не приходит в голову мысль, что такая обстановка сама по себе не существует. Никто на блюдечке с голубой каёмочкой ему её не принёс. Артём просто никому не мешает вести себя так, как свойственно человеку. Он внимателен к своим героям, не пропускает эмоциональных реакций тех, кто рядом с ним. Я не знаю, как он к этому пришёл, но это правильное и результативное направление в операторском творчестве.

Софья Марковна, да и Капиталина Егоровна отметили, что оператор больше занимается «фактурой», как тут выражаются, чем «смыслом».

- Снята очень красивая крановщица, - заметила Капиталина Егоровна. (Загорский Капиталину Егоровну звал «Объегоровной» за то, что она в каждой смете урезала любую лишнею копейку), - прямо модель, даже на севере нашёл, молодец, - «Объегоровна» укоризненно посмотрела на Артёма и фальшиво улыбнулась, мол, знаем мы вас – «ходоков».

Были ещё выступления, советы, наставления. Артём, возбуждённый «встречей» с Асей, почти ничего не слышал. Улыбка, взгляд, облик Аси воскрешали в памяти короткое, запавшее в душу общение...

Жизнь текла своим чередом.

Не давала покоя мысль о задуманном фильме «Геолог Арктики». Личность Николая Николаевича Урванцева, словно, стояла рядом, не уходила, напоминала о себе. Видимо, значимость темы была глубокой и яркой. Он решил сделать наброски к будущему сценарию, хотя не знал, пройдёт эта тема в Госкино или её зарубят на корню. Хоть у самого будет совесть чиста перед этим великим человеком.

Лена подарила ему немецкую портативную пишущую машинку. Это был страшный дефицит, не вдруг-то купишь. Разве что по большому блату или случайно в комиссионке. Оранжевого цвета машинка-красавица, стояла на столе, сама приглашала заняться ею. Каретка двигалась мягко, без «сучка и задоринки» и доставляла удовольствие во время печатанья. Артём засел за работу.

На студии Сергей как-то сказал:

- Приезжает на сессию Марина из Норильска, о которой ты мне предлагал подумать. Она заканчивает заочно торговый институт и «делает мне предложение». Я думаю, отказываться не стоит.

- Теперь дамы предлагают?

- А что, времена меняются, в прочем, и раньше бывало...

- Значит, нас ждут перемены?

- Думаю, ждут...

- Ну, что Серёга, это нормально. Я смотрю она девушка прозорливая и целеустремлённая. «Раскусила», что ты парень хороший, честь ей и хвала.

- Я тебе хотел посоветовать замену, - предложил Сергей.

- Интересно...

- У меня паренёк-сосед интересуется кинематографом, нынче заканчивает школу. Если со мной сравнивать, я был в его возрасте «кирзовый сапог». Он читает кинопублицистику, покупает журнал «Искусство кино»... соображающий. Хочет пойти поработать у нас, правда, щупленький, но возмужает ещё...

- Приведи, если кино интересует... посмотрим.

Артёму было жалко расставаться с Сергеем. Он стал для него как родной человек. Ни разу не подвёл, не работал, спустя рукава.

«Столько проехали... исполнительный, заботливый парень. Марине будет с ним хорошо, она это сразу поняла, угадала женским чутьём. Молодец, что «сделала предложение», так и надо ковать своё счастье».

Артём зашёл к главному редактору.

- Борис Нилович, я хотел поговорить о Серёже. Парень уже на третьем курсе, как говорится, «навыдане», надо ему начинать снимать. Ремесло, организацию материала он знает неплохо. Думаю, держать его в «девках» больше не стоит. Пусть подберёт себе тему по душе и снимет сюжет, для начала. Я за этим присмотрю, а там уж...

- Он мне тоже нравится, - согласился Борис Нилович, - хороший парень. Беда в том, что операторских вакансий пока нет, правда, и звания оператора у него нет. Будет с ассистентским званием снимать, если у него получится. Загорский сколько лет снимал с ассистентским званием, потом тарифицировали. А Сергей получит диплом о высшем образовании, можно будет подавать документы в Госкино на тарификацию, это не возбраняется.

Работа продолжалась. Сергей под присмотром Артёма снял сюжет о тепличном хозяйстве, выращивающим ранние огурцы. Сюжет был не сложный, приняли его хорошо. Сергея стали звать на телевиденье, обещали быструю тарификацию, операторскую зарплату. Там тарификация операторских категорий была руках местной власти. Впереди маячила женитьба, надо было думать о хлебе насущном.

- Слушай, - Сергей обратился к Артёму, - зовут на телевиденье, как ты думаешь, соглашаться?

- Материальная сторона там у тебя будет крепче, это однозначно. Но там всё, что ты снимешь, «пойдёт». Там брака нет. Ты должен будешь сам следить за своей квалификацией. У тебя она пока начинающего оператора. Конечно, хорошо бы здесь самостоятельно поработать, хотя бы годик. Когда приезжает Марина?

- Летом. Ей надо обменять квартиру.

- Серёга, у тебя невеста-то с приданым! Ну, хоть до лета поснимай, я попрошу, чтобы тебе дали камеру.

- А ты как?

- Прорвёмся, пока я не спешу. Сижу над сценарием, если тема пройдёт... Там твой протэжэ появится. Как его зовут?

- Валерка. Он спит и видит работать в настоящем кино. Смотрю на него и себя вспоминаю.

- Ты обещал его привести, посмотреть на него надо.

- Хорошо.

Сергей, всё-таки ушёл на телевиденье. Там уважительно относились к ребятам, прошедшим школу киностудии. Валера стал завсегдатаем студии. Ездил на съёмки, научился заряжать кассеты, проявлял большой интерес ко всяким мелочам, как известно, из мелочей-то жизнь и состоит. Он быстро познакомился со всеми работниками студии. Некоторые думали, что он уже работает ассистентом у Артёма.

Приходила на студию Лена. Артём показал ей несколько журналов, в которых были помещены сюжеты, снятые на севере.

- Как вы вынесли холод, которой я увидела в «Нефтяниках Таймыра»? Он просто ощущается кожей, прямо в зале. Тёма, мне так тебя жалко, не езди больше в этот ад. В морпорту очень красивая девушка-крановщица, просто обворожительная. Где такую нашёл?

- Это не я, а парторг морпорта, который дарил цветы.

- Ты в неё не влюбился?

- Я уже бесповоротно влюблён.

- В кого?

- В тебя, разве ты не знаешь?

- Знаю, но с удовольствием об этом услышу ещё раз!

Артём работал и жил ожиданием заявленной темы «Геолог Арктики». Заявка была написана, в весьма, обтекаемой форме. Тема репрессий была обозначена, но без острого обобщения трагического времени тридцатых-пятидесятых годов. Эту тему Артём хотел поднять шире во время съёмок. В заявке просматривался портрет выдающегося учёного-геолога, проработавшего в сложных условиях климата Крайнего севера и, принёсшего стране много пользы.

Глава 10

Однажды, придя на студию, на вахте сказали, чтобы он поднялся к главному редактору. Какое-то предчувствие ёкнуло в нём. Артём взлетел на второй этаж.

- Садись, Артём, - Борис Нилович был сосредоточен. Он взял в руки какой-то документ. – Вот перечень тем, которые утверждены на следующий год. Все перечислять не буду, «Геолог Арктики» утверждён, поздравляю.

Он, наконец, улыбнулся. Артём, как мальчишка, вскочил из кресла и подпрыгнул.

- Борис Нилович, даже не верится. Спасибо!

- Тебе спасибо. Сядь. Давай поговорим о деле. Тема серьёзная, требующая не только знаний, но и мудрости. Справишься ли ты один? Я имею ввиду сценарную часть дела.

- Борис Нилович, скажу, как на духу. Несколько месяцев сидел над сценарием, не зная, пройдёт тема или нет. Не мог не сидеть, ей Богу. Принесу вам свой вариант виденья этой темы. Если вы сочтёте мой взгляд зрелым, буду счастлив. Если нет, то будем искать выход из положения. Может быть, моя доработка или соавторство. Не хочу, чтобы на этой теме был формальный человек. Мне это очень дорого.

- Неси, посмотрим.

Артём вышел от «Главного» с чувством, которого, может, никогда не испытывал. Была мечта, почти неосуществимая, заоблачная. Не верилось, что возможно такое... и вот – утвердили! Хотелось выпить, поделиться радостью...

«Надо бежать домой, - решил он, - и принести сценарий, пару экземпляров, пусть прочтут, а вдруг понравится...»

Час спустя, на столе «Главного» лежало два экземпляра «Геолог Арктики».

В конце рабочего дня Артём не шёл, летел домой. Лена уже пришла с работы. Он переступил порог.

- Что с тобой? - Лена рассматривала его сияющее лицо.

- Утвердили «Геолога»! – выпалил он, не веря, что такое произойдёт.

- Значит, опять в этот холод?

- На этот раз холода будет не так много. Зато будет авторский фильм на серьёзную тему. Это тебе не «Столбы».

Через два-три дня позвал «Главный».

- Мы прочли. Я дал почитать Семёну Давидовичу, обменялись мнениями. Ты, как нам показалось, на правильном пути. Есть вещи трудновыполнимы. Судя по всему, ты с делом справляешься, но надо быть готовым к тому, что после худсовета будут замечания, а стало быть, и переделки. Как ты планируешь организовать съёмочный период?

- Думаю, заехать на «уходящие объекты» в полярную ночь, не запуская фильма, сниму пару сюжетов. Потом колорит полярной ночи не снимешь – всё уйдёт. Фильм запустить весной. «Зиму» снять в начале апреля, там ещё довольно холодно, лежит ядрёный снег, но крепких морозов нет. Потом неделю, может, чуть больше, в июле. Всё.

- Приемлемо. Сценарий прочтут, назначу обсуждение. Если будут замечания – поправишь. После замечаний тоже обсудим. Готовся.

К фильму Артём готовился с новым ассистентом Валерой. Тот сам попросил прочесть сценарий, автору было приятно такое любопытство.

- Мечтал о Заполярье?

- Мне Серёжа рассказывал, о вашей поездке, как на другую планету. Вот, думаю, побывать бы, тут такое счастье!

- Это счастье повторится у тебя нынче три раза. Мы ещё заедим в апреле и летом.

На уходящие объекты выехали во второй половине января. В это время года длинные сумерки, позволяющие снимать «режим». Когда не гасят электроосвещение и просматриваются на фоне светлого неба очертания зданий, видны прохожие, идущий транспорт.

Артём с энергией набросился на запланированную работу. Снимали каждый день, хоть и замерзали до самых костей.

Артёма всё время подмывало узнать, как там поживает Ася, в глубине души шевелилось желание увидеться... Телефона у неё не было, куда звонить? Он привёз копию киножурнала, в котором был помещён сюжет о морпорте. Были намерения показать и подарить парткому.

Вдруг его осенило: «всё равно буду звонить Юрию Степановичу в партком и заодно попрошу передать привет Асе. Скажу, что, мол, в апреле приеду, буду снимать картину продолжительное время».

Он достал записную книжку, без труда нашёл номер парткома морпорта и позвонил.

- Это партком? Юрий Степанович это вы? Если припомните, кинооператор Колесов.

- Артём Петрович, здравствуйте, какими судьбами?

- Снимаю уходящую натуру для будущей картины, появлюсь в ваших краях в этом году ещё пару раз. Привёз вам копию киножурнала, в котором помещён сюжет о морпорте. Там и вы с розами на дне рождения. Подарю.

- Замечательно.

- Как там наша «именинница» поживет?

- Ничего. Она сейчас не работает, в декретном отпуске. В октябре родила дочь.

Новость почему-то ошеломила Артёма. Он с трудом справился с волнением.

- Она вышла замуж?

Артём по ту сторону провода почувствовал некоторое замешательство. Словно, Юрию Степановичу было неловко что-то сказать. Артёма вдруг пронзило предчувствие, что замешательство Юрия Степановича возникло не просто так. Оно, возможно, касалось его...

- Нет, так всё получилось... – с запинкой произнёс Юрий Степанович, - но ребята помогли, встречали из роддома целой бригадой, устроили праздник...

- Вы передавайте от меня привет, если увидите... Как назвали?

- Викторией... Викой. У нас что-нибудь снимать будете?

- Непременно...

- Приезжайте, будем рады...

Артёму показалось, что говорить Юрию Степановичу было неловко, и он попрощался.

Артём сидел в оцепенении. Он почему-то чувствовал всем нутром, что это событие связано с ним...

«Родила в октябре. Сроки их общения совпадают... Надо поехать и выяснить. Сегодня пятница, в понедельник вернусь».

Он сказал Валере, что ему нужно съездить по делам на два дня и вышел из гостиницы. В субботу утром Артём стоял у знакомой двери, за которой сейчас Ася и, возможно, его дочь. Позвонил. Через какое-то время щёлкнул замок, дверь открылась.

Ася несколько мгновений смотрела на Артёма, то ли не понимая, кто перед ней, то ли, не веря, глазам своим.

- Ася, здравствуй.

Она стояла поражённая этим «явлением», совершенно неожиданным и немыслимым. Он шагнул за порог. Не промолвив ни слова, обняла его, Артём почувствовал её рыдания. Она судорожно сжимала объятия.

- Покажи.

Ася взяла его за руку и, вытирая слёзы, подвела к детской кроватке. Вика спала, прикрытая красивым одеяльцем.

- Моего тут мало, больше твоё... – полушёпотом произнесла она.

В малюсеньком личике ничего невозможно было понять: где его черты, где Асины. Как она разобралась? Его вдруг заполнило трепетное чувство, которое он не ожидал в себе услышать, почувствовать. Оно для него было новым, неведомым... Его дочь... родное продолжение, вдруг раз и появилось. Рой чувств, мыслей, всё разом...

- Ты надолго? – спросила Ася.

- Сейчас, чтобы увидеть тебя и Вику.

- Откуда ты знаешь, что её так зовут?

- Откуда я узнал, что ты филолог?

Она улыбнулась.

- Ты её зарегистрировала? Какое у неё отчество?

- Папино. Я не могла без твоего согласия записать её Артёмовной, - как бы оправдываясь, сказала Ася

- Поменять можно?

Ася, помолчав, спросила:

- Зачем? Если бы мы собирались пожениться. Понимаешь? Не хочу тебя обидеть, но это больше формальность, чем суть дела. Я не думала, что узнаешь...

Он смотрел на неё, Ася была почти такая же, только налёт усталости делал облик чуть увядшим. Заботы о ребёнке без помощи утомили её.

- Ты, смотрю, малость подустала.

- Ничего. Скоро приедет мама, вот спадут холода и приедет. Это я её не пускаю ехать по холоду. Наверно, выйду на работу...

- Что она сказала, о появлении Вики?

- Обрадовалась, что у неё теперь внучка... Конечно, спросила: «Кто отец?» Я сказала, что очень хороший человек, но... не свободный. Мама заплакала. В её в жизни случилась подобная ситуация, молодой человек ушёл к другой, когда я была уже в «проекте». Но она человек тактичный и в душу лезть не будет. Мой отец мне не родной по крови, но самый родной на свете.

В конце дня Ася собралась в магазин. Она хотела на прощанье устроить хороший ужин со свечами. Артём остался домовничать.

Он – отец. Свой новый статус вдруг осознал остро. Вика спала. Он поставил стул рядом с кроваткой, присел и стал внимательно рассматривать личико дочери, стараясь всё-таки найти свои черты. Но не только своих, он и Асиных черт не нашёл. Зато он чувствовал душой родное существо. Его затопило бесконечное чувство близости.

Ему не хотелось покидать, уходить, уезжать далеко и надолго. Неведомая родственная тяга возникла к этому существу. Подобное он ощущал к матери и отцу, хотя видел его только на фотографии. Но чувства родства, близости почему-то не покидали душу. Здесь он почувствовал эти движения души гораздо острее и внятнее.

Они провели вместе два дня и ночь. В эти отношения вошли, вкрались новые оттенки, о которых Артём раньше не помышлял. Что-то произошло. Ася стала не просто приключением. Возникло новое, серьёзное чувство, его, кажется, называют отцовством. Над этим надо было думать. Всё сделало маленькое существо, просто спящее в кроватке... Воскресным вечером он уехал.

За окном вагона была ночь, мелькали редкие огни, светофоры, свет небольших полустанков. Ни монотонное постукивание колёс, ни убаюкивающее покачивание вагона не могли усыпить возвращавшегося Артёма. Ни в каких фантазиях не смог бы предположить, что так к нему повернётся судьба. Возникало множество вопросов:

«Как быть с Асей? С дочерью? Появилась крошка, требующая серьёзных решений. У мамы теперь есть внучка, она об этом даже не догадывается. А ведь сколько раз спрашивала: «Когда увижу внука или внучку?»

В конце концов, не может же Ася быть одна. Выйдет замуж, и его дочь будет воспитывать другой человек, ОН будет ей родным отцом, а не я. Каким отцом?»

Он вспомнил разговор с Леной о ребёнке, когда поселились отдельно в коммуналке. Они лежали на новой тахте в ещё непривычной для себя комнате с высокими потолками и такими же старомодными окнами, какие сейчас не строят.

- Теперь, наверно, можно подумать о наследниках. Как ты к этому относишься?

Она немного помолчала, потом произнесла.

- Я с первых дней нашей жизни не предохранялась, но...

- Ты думаешь, есть проблемы?

Лена молчала. Ему показалось, что она хочет что-то сказать.

- Думаю, что это так, но я боюсь идти к врачу.

Она отвернулась, закрылась одеялом, заплакала. Артём обнял её, они долго лежали, прижавшись, друг к другу, переживая непростые минуты...

- Может, это поправимо... надо полечиться. Обязательно сходи, хочешь, провожу?

- Зачем, я сама.

У неё язык не повернулся рассказать Артёму, что в конце третьего курса она безоглядно влюбилась. Они встречались чуть больше полугода. Как это часто бывает, по молодости и не опытности, забеременела. Когда он узнал, отнёсся к этому резко отрицательно, по отношению к ней, оскорбительно. Было такое душевное потрясение, которое ею никогда переживать не доводилось. Её внутренне как будто парализовало. Думала только об этом с утра до ночи и ночью тоже, перестала понимать, что играет. Ядвига Франсовна не знала, что делать. После занятий решила пойти с ней к Анне Захаровне. Лене пришлось всё рассказать. Ядвига Франсовна повела её к знакомой, та была хорошим гинекологом. Врач предупреждала, что могут быть плачевные последствия, а может и обойтись. Тогда Лена слушать ничего не хотела и о последствиях не думала.

С тех пор прошло достаточно много времени. Теперь возникли новые обстоятельства. Они, буквально, ворвались в течение жизни Артёма, требовали непростых решений. Закрыть глаза на всё он не в силах, хотя Ася ничего не требует, даже не намекает, не подвигает на какие-то поступки. Перед ним стоял факт собственной жизни. Он рос без отца. Но там были неодолимые обстоятельства, а тут... Он добровольно и безнаказанно может уйти от воспитания своей дочери. «Помогать воспитывать» алиментами для него – последнее дело. Артём ощущал такое напряжение, возможно, которое ощущала Лена, когда выслушала ответ возлюбленного по поводу своей беременности.

Это какой-то обвал! Можно ли из него выйти живым, нормальным человеком? Много вопросов и ни одного ответа».

Ещё недавно его голова была забита мыслями только о фильме, а за эти три дня о картине он ни разу не вспомнил... Ему казалось, что обязательно будет какое-то решение. Вот он вернётся сюда на съёмки фильма и что-то произойдёт, что-то выясниться... но не проходило, не выяснялось…Голова шла кругом.

По приезде на студию состоялось обсуждение сценария «Геолог Арктики». Оно прошло, как всегда, с противоречивыми высказываниями. На этот раз худсовет разделился на две группы: одни предлагали принять сценарий, какой он есть, мотивируя тем, что проделана добросовестная работа, по такому сценарию, вполне, можно работать. Другие считали, что отдельные куски надо бы переделать. Вопрос упёрся в тему репрессий. Хоть культ личности был давно осуждён, тема эта не замалчивалась, об этом открыто писали, но она всегда для власти была «неудобной». Стоял вопрос – как её подавать?

Выступил Станислав, прилетевший из Якутии. Он уходил в отпуск с последующим увольнением, уезжал домой в Москву. Уже сдал аппаратуру, получил отпускные. Закончилась его четырёхлетняя сибирская история. Это был его последний худсовет.

- Мы много снимали и снимаем Север. Материалы оттуда, как правило, приходят наполненные экзотикой. Думаю, что это правильно, география региона должна просматриваться в снятых материалах. Я прочёл хороший, добросовестно написанный, сценарий Артёма. Работа проведена глубокая, поднят серьёзный пласт нашей истории, выбран прекрасный герой – патриот, учёный-геолог, испытавший тяжесть репрессий. С этой стороны Север мы ещё не видели, хочу это подчеркнуть. Я, после прочтения сценария, буду с нетерпением ждать завершения работы над фильмом. Очень хочу посмотреть. Не всегда появляется такое чувство, которое требует продолжения, начинающегося события. На этот раз у меня появилось желание увидеть сделанный фильм. Артём, искренне желаю успеха, хотя знаю, что труды предстоят немалые.

Семён Давидович темы репрессий боялся. Она до сих пор ему внушала страх.

«Лучше уж с этим вопросом совсем не связываться, спокойнее будешь спать», - как будто в шутку иногда говорил он. Его, вообще-то, можно было понять. Он это время пережил. Видел расправы за анекдоты, неосторожное слово в газете.

- Я понимаю, - сказал он, - что наш герой попадает в жернова сталинской мясорубки, не он один. Об этом прямо сказала партия, признала такое явление недопустимым. Что ещё можно к этому добавить? Поэтому широко развивать тему репрессий в фильме не стоит, там и без того много интересных моментов. Зачем педалировать «жареным» вопросом.

- Нет, уж позвольте, Семён Давидович, - возразил часто сотрудничавший со студией текстовик и автор многих сценарных планов. - Я здесь не вижу никакой искусственности, «притягивания за уши» или «белых ниток». Выдающиеся люди страны сидели за решёткой. Было допустимо, когда доктор наук работал в лагере банщиком или на лесоповале. Только вдумайтесь: геолог открывает месторождение, научно оценивает его, благодаря этому строят за шестьдесят девятой параллелью в тундре громадный город, колоссальный комбинат, может, крупнейший в мире комбинат, необходимость и значимость которого трудно переоценить. Железную дорогу, севернее которой нет на свете, а потом этот открыватель, которому, по сути дела, надо ставить памятник, приходит туда по этапу. А памятник ставят человеку, организовавшему эти самые репрессии. Главный геолог комбината, – заключённый. Где это видано? Почему об этом нельзя сказать? Думаю, об этом должно напомнить всем сталинолюбам. Это не выдумка.

К слову сказать, наши коллеги кинематографисты тоже не избежали страшной участи, правда, это другая тема. А какие имена! Например, Алексей Каплер, Леонид Леонидович Оболенский, здравствующие поныне, с Оболенским я лично знаком. Снимался ещё в немом кино. Работал с Эйзенштейном и Кулешовым, добровольно ушёл на фронт, к сожалению, попал в плен. В результате десять лет лагерей, потом ссылка в Хакасию, работал маляром.

Нам нельзя забывать об этом... никак нельзя.

Павел Артемьевич тоже был не из храбрецов. Совать свою голову в сомнительные ситуации было не в его манере. Он ориентировался по газетам: о чём пишут, то и надо снимать, своих тем не искал. Его больше волновали практические дела.

- Сценария я не читал, но скажу, что снимать в районах Крайнего Севера тяжело. Я бывал там. По положению студия, командирующая своих работников за Полярный круг, обязана снабдить съёмочную группу соответствующей одеждой. Артём уже побывал в тех широтах дважды, никто даже не почесался, извините за выражение, одеть парня. В первую командировку, я знаю, Загорский давал ему свои ползунки и унты. Артём собирается ехать третий раз и опять никто не поинтересуется в чём парень поедет. Он же снимает не в семейный альбом, а создаёт летопись государства. Это не шутки. Артём москвич, откуда у него одежда, для работы в Арктике. Надо об этом подумать.

Все загалдели на тему несправедливости и равнодушия к съёмочным группам, отойдя от главной темы.

Софья Марковна приняла упрёк Павла Артемьевича в свой адрес.

- Я, как главный бухгалтер, считаю, уважаемый Павел Артемьевич, что «чесаться», как вы изволили выразиться, должен сам оператор. Он высокооплачиваемый специалист... Ещё государство должно думать о его одежде. Не слишком ли? Надо же знать меру.

Борис Нилович, который вёл худсовет, видя намечающийся «митинг», завершил словами:

- Полемики, считаю, достаточно. Можно говорить до утра. Насчёт экипировки, действительно, надо подумать. Мы даже приблизительно не ощущаем того, что переносят наши операторы за тысячи километров от студии за Полярным кругом. Это же не в соседнее село съездить. По приезде директора из Москвы, обязательно поговорю об этом. Артём, а ты скажешь что-нибудь?

Артём секунду-другую помедлил.

- Буду думать о тех замечаниях, которые поступили, уверен, что все они сделаны, чтобы помочь мне справится с картиной. Очень хорошо помню свой «путь» на Север. В первом же разговоре по приезде из Москвы в кабинете Семёна Давидовича я услышал, что Слава дрейфует на льдине в Ледовитом океане с полярниками. Честно скажу, у меня дух захватило. Потом Слава прилетел и рассказал о плаванье на Ляховские острова. Это было для меня потрясающе, очень сожалею, что не все присутствующие слышали его рассказ. Я заочно «заболел» Севером всерьёз. Слава, - Артём посмотрел на Станислава, - большое спасибо, ты мой крёстный по северной тематике. Но, вместе с тем, во мне поселилось понимание, что в этом направлении должен быть свой путь, повторятся не интересно, об этом Слава сказал и с этим нельзя не согласиться. Когда в Норильске я наткнулся на личность Урванцева, мне показалось, что я в космосе открыл звезду, была радость и волнение. Стал собирать материал, не думая о том, будет фильм или нет. Я стал этим жить. К счастью, мечта сбывается. Буду прилагать все усилия...

Артём замолчал. Борис Нилович решил подвести итог разговора.

- Давайте примем сценарий. Он вполне приемлем к работе. Но, - главный редактор сделал паузу, поднял указательный палец, чтобы заострить внимание худсовета, - на этапе монтажа определим меру и остроту затронутой темы. Хочу сразу предупредить, что никакого педалирования, зубоскальства над трагедией тех лет не будет. Нужен серьёзный взвешенный материал. Не так часто студия прикасается к таким сложным темам. Надо постараться сделать такую картину, которая бы не легла «на полку». Если такое произойдёт вся наша работа пойдёт насмарку. Пусть автор спокойно работает, не будем его дёргать. Пока что мы делим «шкуру неубитого медведя».

Домой Артём пришёл, погружённый в нелёгкие мысли. Лена это сразу заметила, её кольнуло тревожное предчувствие - «что-то случилось». Он включил телевизор, смотрел «Новости», потом ещё что-то. Сели чай пить.

- Что-то случилось? – Лена смотрела на него с настороженностью.

- Случилось, - односложно ответил Артём, - я перед тобой виноват, не знаю, как сказать, объяснить...

- Скажи...

Он оторвал взгляд о своей кружки и посмотрел на Лену. Ему было тяжело продолжать разговор, но хода назад не было.

- У меня на севере появилась дочь. Я её видел и думаю, что она не должна повторить мою без отцовскую судьбу.

Лена наклонила голову, закрыв лицо ладонями. Они, молча, сидели друг против друга.

«Боже, что за судьба? – пронеслось в её сознании, - с одним рассталась, потому что не хотел ребёнка, другой уходит, потому что не могла родить».

Лена нарушила молчание, тихо спросила:

- Ты это твёрдо решил?

Артёму было нелегко говорить, а на этот прямой вопрос ответить было невыносимо тяжко, но отвечать надо.

- Да, я понял, что не смогу оставить ребёнка. Хватит моего примера. Не хочу, чтобы чужой дядя воспитывал мою дочь. Ты прости, обстоятельства сильнее меня...

Ему ещё хотелось сказать, что он её не разлюбил, что у него самого рвётся сердце на мелкие кусочки. Но тут же поднималось то ощущение, которое возникло у него у кроватки, когда Ася ушла в магазин. Оно сильнее всех остальных чувств. Ему казалось, что отвернуться от дочери, беспомощной малышки, равносильно тому же, что бросить, не подать руки тонущей матери, отцу.

Лена была повержена известием Артёма. О таком жизненном повороте она не помышляла никогда. В нём она была уверена, как в себе и считала, что они накрепко едины. Что делать? Просить, убеждать, молить, кричать... Что?

Она не могла пошевелить пальцем. Только слёзы самопроизвольно текли по лицу. Её, как и тогда, «парализовало», она была бессильна. Мир бесшумно рухнул, оставив в душе пустоту и отсутствие интереса ко всему... Ей казалось, что жизнь под её биографией подвела жирную черту.

Глава 11

Перед отъездом на Таймыр Семён Давидович попросил Артёма зайти к нему.

- Я понимаю, что у тебя будет «болеть» голова о фильме, но не снять сюжет для журнала, находясь на Таймыре, было бы несправедливо по отношению к нашему журналу, да и вообще к студии. Поэтому, прошу тебя снять хотя бы один сюжет.

- О чём?

- Я тебе сейчас скажу, - он сделал паузу, глядя в глаза Артёма. - Нужен сюжет, в котором была бы северная фактура. Скажем, сюжета о педагоге бальных танцев снимать не надо. Такой сюжет можно снять и здесь в любом Дворце культуры. А вот сюжет, в котором бы проглядывался Таймыр, здесь не снимешь. Понимаешь?

- Вполне. Я приеду, осмотрюсь и постараюсь что-нибудь найти, звонить вам?

- Если есть северный колорит не надо, я тебе всецело доверяю.

Съёмочная группа на фильме «Геолог Арктики», по приказу, состояла из четырёх человек. Кроме автора-оператора Артёма и его ассистента Валеры были звукооператор Володя Сергеев и директор фильма Олег Шмулевский. Володя Сергеев пока остался на студии, прилетит, когда в нём появится необходимость. Вылетели втроём.

Артём с Олегом занялись организационной работой, а Валера был отправлен в библиотеку полистать газету «Заполярная правда», найти подходящую тему для сюжета в киножурнал. Артём объяснил Валере характер темы, чтобы он на другие не обращал внимания.

Валера был счастлив и горд, что такую ответственную и интересную работу доверили ему. Он, что называется, «рыл землю рогом». Тщательнейшим образом просматривал и прочитывал разную информацию и статейки на местные темы, понравившиеся подробно конспектировал. В одной из последних газет наткнулся на проблемную статью.

Научный сотрудник исследовательского института «Крайнего Севера», изучающего флору и фауну, писал о возникшей проблеме на Таймыре.

В результате хозяйственной деятельности человека, рассказывалось в статье, нарушилась, сложившаяся тысячелетиями, миграционная система дикого оленя. Проложенный газопровод пересёк пути следования этого животного и тем самым остановил ход оленя. Тысячи голов дикаря столпились перед трубой, боясь к ней подойти. Труба лежала на, довольно, высоких опорах. Под ней вполне мог проехать даже автокран, так что любые животные свободно могли пройти под трубой. Но это сооружение было непривычно для оленей, и они под трубу не шли, боялись. Громадное стадо съело весь, имеющийся на этой территории, ягель. Начался голод и, как следствие, вот-вот начнётся массовый падёшь. Учёный задаёт вопрос: «что можно сделать, как избежать экологическую катастрофу?»

Валера сразу сообразил, что тема - то, что надо. Лучше трудно что-нибудь придумать. Он записал фамилию автора статьи, спросил, где находится институт и пошёл туда. Автор был тут же найден, он рассказал, что буквально на днях они с коллегой вылетят на место массового скопления дикаря, что вертолёт уже оплачен. Валера записал телефон учёного и помчался в гостиницу, не чуя земли под ногами.

Артём был приятно удивлён прыти своего молодого помощника. Тема, действительно, была стоящая. Ничего подобного на студии не снимали, да и не могли снимать, потому что проблема только что возникла и была злободневной.

Он позвонил в институт, расспросил всё подробно. Есть ли возможность слетать вместе с учёными, оказалось, что такая возможность есть. Они были, даже, рады, что это событие получит общественный резонанс.

- Готовь камеру. Берём на пролёты сто метров, больше не надо. В среду выезжаем на машине института, они рассчитывают вернуться в тот же день обратно. Потом подснимем их в институте - карты с отмеченными миграционными путями, у них есть масса фотографий за многие годы, судя по всему, материал можно собрать интересный.

Артём подумал, что желания Семёна Давидовича сбываются быстро. Да и самому хотелось разделаться с просьбой редакции, чтобы не отвлекаться от работы над фильмом.

Он дал задание Олегу, что нужно сделать, пока они с Валерой будут заниматься сюжетом. Позвонил соседке Аси и сообщил, что в пятницу появится у неё. Они ещё зимой договорились, что он будет иногда звонить на телефон соседки, где Ася переодевалась, в день рождения, а та передавать весточки от Артёма.

Вертолёты в порту базировались чуть в стороне от больших пассажирских лайнеров. Вокруг вертолёта ходили механики, заправщики. Появился командир. Он с картой подошёл к представителям института. Артём взял камеру и снял, как они на фоне повисших лопастей машины уточняют место, где скопился дикарь. Подошёл бортмеханик. Командир показал расстояние, которое надо будет преодолеть и определил работу на месте.

- Придётся дозаправляться, - определённо сказал тот.

- Что, возвращаться для дозаправки? Это сколько концов – туда, сюда, на это нужно время и горючее.

- Ну, а ты как хотел?

- Нет, так дело не пойдёт. Давайте возьмём с собой бочку керосина, там сядем и дозаправимся. Что же мы будем мотаться?

- Можно и так.

Бортмеханик пошёл организовывать запас горючего. Командир окинул взглядом всю команду.

- Сколько нас?

- Всего семь.
Командир обратился к Артёму.

- Вам придётся полететь одному, каждый килограмм на счету. Видите, приходится брать с собой дополнительное горючее.

- Понятно. Валера, тебе придётся остаться, - Артём увидел, как потухло лицо ассистента - не расстраивайся, полетаем ещё. Давай мне с собой маленький кофрик, положи в него кассету, пару чёрных пакетов и перезарядный мешок. Да, «Практику» обязательно. Остальное забери и иди в диспетчерскую. Тут у них столовая есть, в общем, будем к концу дня.

Артём посмотрел в след уныло удаляющему Валеры, столько сделавшего, чтобы всё это произошло, потом подошёл к командиру.

- Скажите, я могу с вами переговариваться во время съёмки. Буду просить вас, по ходу полёта, левее или правее. Надо бы открыть иллюминатор, через который буду вести съёмку.

- Это мы сделаем, и переговорник будет.

Вылетели. Артём над освещённой солнцем тундрой парил впервые. Тогда зимой ничего не было видно, сейчас внизу неохватный «океан» белой земли. В наушниках раздался голос командира:

- Как слышно меня?

- Хорошо. Сколько времени до места?

- Около часа.

- Эта высота для съёмки не приемлема, когда подлетим, надо будет снизиться.

- Сделаем.

Иллюминатор можно было открывать по мере надобности. Пока он был закрыт. Наконец, показалась труба газопровода. Они ещё какое-то время шли вдоль неё. Артём заметил волнение учёных. Они стали смотреть вниз, что-то друг другу кричать на ухо. Спустя время, их волнение возросло. Артём снял первый план. Учёные института около иллюминатора рассматривали карту, постоянно заглядывали вниз. Они вели себя активно и заинтересовано. Внизу появились небольшие скопления оленей.

Артём увидел, как два полярных волка, услышав звуки вертолёта, метнулись прочь от стада, которым, видимо, постоянно кормились. Скрыться было негде. Ни кустика, ни малейшего укрытия. Волки, с возможной скоростью, разделившись, удалялись в безоглядную тундру, ища в ней спасение. Но за ними, к их счастью, никто не собирался гнаться.

«А, вообще, был бы неплохой план», - подумал Артём.

Он понял, что скоро появится основная масса. Действительно, тысячи животных заполнили огромную площадь тундры вдоль нескончаемой газовой трубы, не смея пробежать под ней. Пилот начал снижение.

Артём открыл иллюминатор, резкий звук ворвался в уши. От вращающихся лопастей колебания воздуха ощущались лицом. Артём устроился поудобнее, пристроил камеру на левую руку и ей же держался за округлый край выреза, в который входил иллюминатор. Камера на руке покоилась устойчиво. Проверил значение диафрагмы.

«Не дай Бог, ошибиться». В кадре хорошо было видно всё окружающее пространство.

- Давайте сделаем круг так, чтобы олени были с левого борта, а потом сместимся в середину потока, можно ещё пониже, - попросил Артём.

- Хорошо!

Вертолёт зашёл в вираж и, снижаясь, стал описывать круг. На вираже Артём снял первый план. В кадре был заваленный горизонт Земли, движение вертолёта создавало головокружительное ощущение. Вертолёт выправился, «пошёл» за убегающей массой, смещаясь к центру бегущего стада. Артём не останавливал хода камеры.

Олени помчались от вертолёта. Громадная масса животных шла прямо на газовую трубу. Сзади их подпирал шум вертолёта. Олени, слово обезумившие, неслись общей «толпой».

- Можно ещё ниже, прямо над ними?

Вертолёт снизился почти до бреющего полёта. Артём увидел мелкие детали, даже высунутые языки животных, кадр был заполнен общим движением и обещал быть динамичным...

«Красота!» - отметил про себя Артём.

Добежав до преграждавшей путь трубы, головная часть животных «нырнула» под неё. Им некуда было деться, задние подпирали, возглавлявших стадо, остальные, из-за чувства стадности, следовали за ними. Ещё мгновение и серая колышущая лента уже мчалась по другую сторону трубы. Артём выключил камеру.

«Лучше не бывает», - отметил для себя Артём.

- Давайте зайдём ещё разок, - попросил он пилота.

Ему надо было обязательно сделать дублик, другой кассетой, но повторяться, в точности, не хотелось, решил снять вариант.

- Зайдём справа, чтобы я смог видеть оленей с боку.

- Можно, - коротко бросил пилот.

Машина сделала резкий разворот и пошла в обратном направлении. Они опять зашли в «хвост» огромной массы оленей. Артём включил камеру. Вертолёт как хищник «прижимал» стадо сверху. Животные рванули от шума винтов по тому же пути, что их предшественники.

- Идём за ними, не обгоняйте, а то они могут метнуться в сторону.

Артём снимал «шевелящуюся» тундру, состоящую из нескольких тысяч животных, движущихся к тонкой нитке газовой трубы. Они неслись живой, нескончаемой лавиной по своему природному маршруту, не обращая внимания, на поставленное человеком препятствие...

Вертолёт вернулся на базу раньше, чем предполагали. Представители института «Севера» были переполнены радостью от разрешения, казалось бы, неодолимой проблемы. Кинулись трясти руку лётчика.

- Я тут не причём, - оправдывался тот, - надо сказать спасибо кинооператору. Если бы не эти сумасшедшие съёмки на бреющем, олени так и толпились около трубы. Благодаря ему, мы, практически, загнали их силком.

Учёные перекинулись на Артёма. Тоже стали благодарить и приглашать в институт на досъёмки карт, фотографий, а, заодно, «обмыть» чрезвычайное событие. Артём почувствовал, что отказаться не сможет.

После объяснения Лена переживала тяжёлое время. Гора, свалившаяся на её плечи, была для неё неподъёмна. Ходила, словно, опущенная в воду. При первой же встрече Ядвига Франсовна поняла, что у Лены что-то случилось.

- Сегодня заниматься не будем, я очень устала, - объявила Ядвига Франсовна Лене, - хочу зайти в кафе, давай сходим вместе.

Кафе было почти пустым, они устроились у окна.

- Ну, рассказывай, что произошло, - без предисловий спросила Ядвига Франсовна.

Ничего говорить Лена не могла. Бесцельно смотрела в окно, слёзы текли по щекам. Ядвига Франсовна поняла, что дело нешуточное и почувствовала, что сейчас тоже заплачет.

- Леночка, прости меня, что я так резко спросила. Ты для меня родной человек. Будем переживать вместе, так легче. Ты к маме ходила?

Лена отрицательно покачала головой, не переставая смотреть в окно. Подошла официантка. Ядвига Франсовна попросила:

- Два кофе... с коньяком и позже мороженое, только нашего производства на натуральных сливках.

Она снова обратилась к Лене:

- Что-то дома?

Лена, молча, кивком головы согласилась и добавила:

- Тёма ушёл, - она закрыла лицо платком.

Ядвига Франсовна совсем не ожидала подобной новости. Ничего не предвещало такого поворота дела. Как могло это случиться, из-за чего? Любовь Лены и Артёма была видна за версту. Она с недоумением смотрела на Лену.

- Я начинаю верить, что ничего не проходит бесследно, - тихо произнесла Лена, - если бы у нас с Тёмой был ребёнок, он никогда бы не ушёл. Но этого не случилось за время совместной жизни... Я верю, что он меня любит больше всех... Ядвига Франсовна, - вдруг выпалила Лена, - у него на Севере родилась дочь. Он её не оставит, это его кровинка, его продолжение. Он рос сиротой и никогда не позволит делать сиротами своих детей. А у нас никого нет, - она снова заплакала. - Он настоящий... ответственный человек. Я его понимаю... но мне от этого не легче...

Ядвига Франсовна, казалось, окаменела, потом пришла в себя.

- А если бы он у вас был?

- У меня, к сожалению, детей быть не может, что об этом говорить, вот и расплачиваюсь... А если был бы, - она секунду подумала, - то Тёма привёз их к нам, - Лена, сквозь слёзы, грустно улыбнулась.

Официантка принесла заказ. Лена выпила коньяк отдельно от кофе, стала сосредоточенно размешивать сахар. Потом, глядя в чашку, произнесла:

- Может, я скажу бестактные слова по отношению к вам, но я бы променяла учёбу в консерватории на ухаживание за малышом. Его отсутствие сделало меня несчастной, просто обездоленной, смотрящей в пустоту... Но во всём виновата я одна. И ещё ему солгала, не хватило духу признаться, почему у меня не может быть детей... не хватило меня, не хватило.

С этого дня Ядвига Франсовна стала заниматься музыкальной судьбой Лены энергичнее, чем когда-либо. Она решила, во чтобы-то ни стало, перевести Лену на очное отделение.

«Будет жить в Москве, серьёзно заниматься, отвлечётся от гнетущих мыслей, - рассуждала Ядвига Франсовна, - она красивая, талантливая, общительная. Найдётся кто-нибудь, обязательно найдётся...»

Перед отъездом Лена укладывала свои вещи. Ходила по комнате, собирая разные мелочи и, как будто, прощаясь, с каждым уголком. Здесь она была счастлива, а сейчас переживает самоё тяжёлое время. Артёма нет, но надо как-то попрощаться с ним и с этой комнатой. Она взяла лист бумаги, присела к столику.

Тёма!

Через несколько минут я уйду из нашей комнаты, чтобы никогда сюда не вернуться. На душе горько, как будто стала сиротой. Почему так бывает? Остаётся принять всё, как есть. Люблю и прощаюсь. Лена. P.S. Ключ оставлю на студии у вахтёра.

Она положила ручку на листок, посидела какое-то время, закрыв лицо ладонями. Потом вышла. Щелчок замка слово поставил точку в прежней жизни.

Ядвига Франсовна уезжала в Москву в отпуск, уговорила Лену поехать с ней. Они жили у её родственников, занимаясь консерваторскими делами. Те тоже были из музыкальной среды, там был инструмент, чтобы заниматься. Осенью, благодаря стараниям Ядвиги Франсовне, Лена стала учиться и жить в Москве.

Однажды на вахте общежития Лене передали телефон, по которому просили позвонить. Она позвонила.

- Здравствуйте, меня просили позвонить по этому телефону.

Ответил мужской голос.

- Здравствуй, Лена. Рад слышать тебя, это Слава.

- Слава, здравствуйте! Я тоже рада!

- Оказывается, живёшь в Москве, а мы ни разу не виделись. Мне из Сибири пишут, звонят, даже пару раз снимал для них на ВДНХ, поэтому в общих чертах ситуацию знаю. Случайно узнал, что ты перевелась на очное отделение. В эту субботу в Доме Кино состоится вечер сибирского документального кино. Будут показывать два фильма, один из них Артёма «Геолог Арктики». Я говорю об этом, потому что потом этот фильм посмотреть будет негде. С

другой стороны я понимаю ситуацию...

Лена молчала. Увидеть Артёма даже издали было бы невмоготу. Нет, ей это не осилить.

- Слава, большое спасибо, что нашли меня. Очень бы хотела посмотреть этот фильм, но мне будет, честно говоря, тяжело, вообще, могу «выйти из строя».

- Понимаю. Пойду один. Я теперь везде один. Оказывается, уезжать на четыре года из дома чревато. Сам виноват. С дочерью вижусь всё время, навёрстываю. Леночка, у меня сейчас на студии «Центрнаучфильм» заканчиваются съёмки картины, потом монтаж, сдача. Первого декабря у меня день рождения, приглашаю тебя в «Арагви». Там хорошая кухня. Ты будешь единственным гостем.

- Принимается с удовольствием!

- К тебе не так просто дозвониться...

- Это домашний телефон? – спросила Лена.

- Да, - подтвердил Станислав.

- Я теперь буду вам иногда позванивать, и мы не потеряемся...

- До встречи.

Зал Дома Кино был почти полон. Вечер начался представлением сибирских кинематографистов. На сцену вышли директор, главный редактор студии, съёмочные группы, представленных фильмов. Среди них стоял и Артём. Станислав смотрел на своих коллег, с которыми проработал четыре года. Это были очень близкие люди, к которым он испытывал сейчас почти родственные чувства. Все были названы по имени, всех приветствовали аплодисментами.

Артём со сцены видел аплодирующих: маму, рядом с ней по одну сторону Асю, по другую сидел Слава. Казалось, не хватало ещё одного человека.

«Надо, чтобы здесь была и Лена...», - подумал он.

После церемонии компания направилась в ресторан отпраздновать кинематографическое событие студии. Станислав сказал, что присоединится, когда посмотрит «Геолога», Надежда Евгеньевна тоже осталась смотреть фильм, после просмотра, извинившись, сразу уехала домой. Тема, поднятая её сыном в фильме, всколыхнула давнюю боль, поэтому ни о каком ресторане речи идти не могло.

Артём проводил её до выхода. Она вышла из Дома Кино. Перед глазами стояли кадры, сняты то ли в хмурую погоду, то ли сумеречное время, когда ясно видна волокущаяся по земле позёмка, вызывающая душевный озноб. Сиротливый свет фонарей, покачиваясь в пуржистой круговерти, создавал настроение вселенской тоски, безысходности. Казалось, что сейчас появится конвой, ведущий людей в лютый холод полярной ночи на работу и среди них её Петя. Это впечатление дополняли снятые в музее рисунки углём, передающие атмосферу обречённости и страдания узников тех лет. Скупой закадровый текст сообщал число погибших, не вынесших условий содержания заключённых, рассказывал о восстании в норильлаге, о котором Надежда Евгеньевна никогда не слышала. О жестоком подавлении властями взбунтовавшихся советских каторжников, требовавших человеческого отношения. Она знала, что Тёма снимал эту картину в память о своём отце, хотя нигде этого посвящения не было, да и быть не могло...

Станислав, посмотрев фильм, поднялся в ресторан. Все смотрели на него, что скажет. Он поднял бокал.

- Мне кажется, что Артёму картина удалась, дело он затеял нелёгкое и, надо сказать, одолел его. Ты на этой картине повзрослел, это чувствуется. Хочу поздравить не только тебя, но всю студию с удачей. Здесь всем было над чем работать, всем. Нам, авторам, иногда кажется, что только мы и работаем, а, на самом деле, работает вся студия. От поддержки, решений дирекции, редакции, худсовета, да и просто советов коллег зависит порой «быть или не быть» тому или другому... Вы молодцы, давайте за это и выпьем!

К концу вечера Артём был «хорош». Ася, по этому поводу, была заметно расстроена. Она сказала с некоторой обидой, сидевшему рядом Станиславу.

- Когда лишнего выпьет, начинает меня называть Леной. Наверно, часто о ней думает.

А Станислав подумал:

«Может, Артём тоже совершил ошибку и теперь расплачивается. Вот я уехал на четыре года из дома, в результате остался один, можно сказать, и без дочери. Артём решил быть с дочерью, потерял Лену. Где правильные решения, никто не знает...

Ничего не проходит бесследно, каждый из нас расплачивается за свои поступки...»

Глава 12

Артем не сидел, сложа руки, собрал сценарный материал по «Столбам», написал для себя черновой вариант. Потом, подумав, решил предварительно посоветоваться с Семеном Давидовичем по поводу своих намерений, намекнуть, что сделана подготовительная сценарная работа.

Семен Давидович был человеком осторожным, который в трудное, обременительное дело не влезет, хлопот себе не создаст и головой рисковать не будет.

– Видишь ли, Артем, – дипломатично, как всегда вполголоса, сказал Семен Давидович, – все сценарные дела решают там, – он показал глазами и указательным пальцем наверх.

Надо было понимать, что в дирекции и у главного редактора.

– Я тебе скажу, что знаю, но это – между нами, – он откинулся в кресле, чуть прикрыл глаза, как бы изображая некую тайну, – сценарий по этой картине наш главный обещал другу студии, неплохому сценаристу... ты еще с ним не знаком. Он часто пишет тексты для журнала, много раз выручал студию хорошими мыслями, делами и предложениями и все такое. Не знаю, в силе ли эта договоренность сейчас, – Семен Давидович понизил голос и, чуть наклонившись к Артему, добавил, – это же деньги. Я могу прозондировать состояние дел, хотя, в сущности, это не мое дело. Ты пока ничего не предпринимай.

Через несколько дней, проходя по коридору, Семен Давидович позвал Артема к себе в кабинет.

– Дело обстоит следующим образом, – деловито произнес старший редактор, – предполагаемый автор сценария по фильму «Столбы» сейчас в Москве. У него там выходит книжка, он занят этим делом и, конечно, его не оставит, для него это очень важно. И, как выяснилось, он еще даже не в материале, а времени почти нет. Я только что был у главного, Борис Нилович даже в некоторой растерянности. Сейчас бы самое время предложить что-то, а не просто разговоры.

Артем уцепился за эту фразу:

– Сами понимаете, я не мог не думать над этой темой. Помните, говорил вам, что кое-что сделал в этом направлении, могу предложить свои соображения, как вариант...

Главный редактор прочел сценарий Артема и принципиальных возражений не имел, он даже обрадовался выходу из положения. Все складывалось. С Артемом был заключен договор на написание сценария, установили сроки и назначили дату худсовета по его приемке.

На худсовете были разные мнения. Одни руководствовались совсем не творческими соображениями, а тем, что «еще молодой, не оперившийся кинематографист, почти студент, а уже хочет ухватить хороший «ломоток». Они высказывали «опасения», «а хорошо ли это будет?» Другие говорили спокойно и доверительно, не опасаясь никаких последствий. «А почему бы не попробовать молодого автора, надо же когда-то начинать, тем более что его диплом», да и не так уж часто студийные режиссеры, а особенно операторы пишут для себя сценарии. На каждой ежегодной конференции говорят об авторском кино, а воз и ныне там.

Директор студии по очереди давал слово каждому, кто хотел высказаться.

– Семен Давидович, – обратился он к старшему редактору, – вы скажете?

Семен Давидович хотя и был доброжелателен, но осмотрителен и его сразу трудно было понять – за что он.

– У меня двоякое чувство, – картинно разведя руками, произнес он, – с одной стороны сценарий написан добросовестным автором с большим желанием работать, с другой – этот автор написал сценарий, не побывав на месте. Меня это несколько настораживает и смущает. Но так как сценарий написан не для кого-нибудь, а для себя, как тут сказали, думаю, что можно положиться.

Павел Артемьевич был самым старшим из операторов по возрасту. К операторству шел самодеятельно длинной, трудной дорогой. Несколько лет был нештатным оператором. Снятые им материалы нередко оценивались как творческий брак из-за бесконечных повторяющихся штампов, но из-за нехватки рабочих рук все-таки был зачислен в штат студии. Снимать он лучше не стал, режиссеры по-прежнему с неохотой брали в монтаж снятые им сюжеты. Он немного недослышал, поэтому смысл не всех выступлений мог уловить – кто какую позицию занимает, за что хвалят, за что ругают, ему было не совсем понятно. Он начал свое короткое высказывание с тех же слов, что на прошлом и позапрошлом худсоветах:

– Сценария я не читал, но хочу сказать...

Это вызвало у присутствующих простительную улыбку, дескать, что с него возьмешь. Все остальное в выступлении этого оператора было неважным и неинтересным.

Последним говорил пожилой режиссер Зиновий Зиновьевич. Все знали, что когда-то в молодости он начинал свой творческий путь на студии Грузия-фильм с самим Михаилом Калатозовым, ставшим мировой величиной в кино. Его выступления тоже были, как орешки, походили одно на другое. Чаще всего он произносил чужие мысли своими словами и, надо сказать, у него это получалось складно. За всю свою творческую жизнь он так и не отличился мало-мало интересной картиной. На всех конференциях обязательно выступал, как мэтр, но и тут мысли были вторичны и банальны. Даже мечтал преподавать режиссуру, но, к сожалению, или к счастью, в сибирской провинции не было подходящего учебного заведения, где бы потребовался его скромный режиссерский опыт. Он говорил долго и нудно, завершил свое выступление набившей всем оскомину фразой: «На этом материале можно сделать замечательную картину!». Тут не выдержал Загорский, он бывал часто прямолинеен и не обременял себя дипломатическими выражениями.

– Зяма, ну, что же ты каждый раз говоришь: «можно сделать», «можно сделать». Сделай! Я сколько помню тебя, столько и слышу эту фразу и не видел ни единой работы, которая бы соответствовала твоим восклицаниям...

Директор поднял руку:

– Василий Семенович, ну зачем так резко и категорично. Давайте будем сдержаннее. У Зиновия Зиновьевича еще есть время, сделает...

Потом посмотрел на Артема.

– А ты что скажешь?

– Думаю, что замечания справедливые. Я действительно не был на «Столбах», но в подобной ситуации был. Вообще все предусмотреть невозможно, да и не нужно. Тут надо принять или не принимать сам подход к теме. Я предложил показать здоровый отдых на природе, не причиняя ей вреда. Уникальное творение природы – «Столбы» здесь являются ярким, на редкость красивым фоном, что ли, но, несомненно, украшением изображения в картине. Мы много показываем труд. Трудиться умеем, об этом ежедневно пишут газеты, говорят по радио, а про отдых забываем, считая это дело второстепенным. Хотя труд и отдых одинаково важные стороны бытия каждого человека, отдыхать тоже надо уметь. Вот, пожалуй, и все.

Сценарий был принят с некоторыми поправками, которые автор должен будет учесть при написании режиссерского сценария.

В июле Артем, Лена и Сергей уехали на съемки. Все сложилось благополучно не только потому, что Артем пришелся «ко двору», сам много сделал, чтобы получить авторский фильм. Он заведомо связался со спорткомитетом Красноярска, отыскал человека, отвечающего за туризм, переговорил с «главным» скалолазом. Ребята охотно согласились участвовать в съемках фильма. Когда в Красноярске появилась съемочная группа, скалолазы были во всеоружии. Они даже встретили Артема и Лену в аэропорту. После недолгих сборов все дружной ватагой приехали на место. Это были молодые люди из разных сфер. Кто работал в исследовательском институте, кто инженером на заводе, были даже муж с женой – архитекторы. Ребятам опыта житья-бытья на природе было не занимать. Они обустроились сами и обустроили съемочную группу. Лена была в непередаваемом восторге. У них было две палатки, одна для аппаратуры и Сергея, ее стали называть «Студией», другая для Артема и Лены. Такого в ее жизни никогда не было. Артем повесил ей на шею свою фотокамеру «Практику», и она под его надзором нажимала на кнопку, заранее радуясь результату.

– Сделаем фотографии, обязательно покажу Ядвиге Франсовне, что я натворила! Такая красота ей наверняка понравится. Тема, ты научишь меня печатать?

– Ты лучше смотри, чтобы паразитический свет не попадал в объектив. Бленду посеяла, теперь хоть немного ладонью прикрывай объектив при контровом свете и следи, чтобы не было «каше».

– А что такое «каше»?

– Ну, инородный «размытый» предмет в кадре... например, часть твоей ладони, будь внимательна.

– Хорошо, я буду стараться...

– Лови рабочие моменты, например, когда меня с камерой поднимают вдоль отвесной скалы, смотри, чтобы кадр был заполнен, чтобы не было полкадра скала, а остальное пустое небо.

Лена много перемещалась, выбирала точки, надеясь на хороший результат. Очень рано вставать, чтобы снять пейзаж на восходящем солнце, Лене было тяжело. Раза два она преодолевала себя и поднималась вместе с Артемом. А он не жалел себя, вставал до света, вместе с Сергеем ждали нужного состояния природы, если что-то не устраивало, повторяли не один раз, в общем, добивались того, чего хотелось. Главное с погодой везло, и скалолазы были неутомимы, несли свои предложения, помогали, поэтому работа кипела, не угасая, с утра и сколько надо, а по вечерам – гитара, костер, ужин, анекдоты, песни…

После съемок «Столбов» материал нужно было везти на обработку в Москву, цветную пленку в Сибири не обрабатывали. Они с Леной полетели в Москву на обработку и заодно знакомиться с Надеждой Евгеньевной, матерью Артема. Встреча была радушной. Надежде Евгеньевне Лена понравилась. Красивая, доброжелательная, скромная и простая, без тени высокомерия. Надежда Евгеньевна все время около нее хлопотала, заботилась. Достала старомодную, тридцатых годов ширму и ею отгородила кровать Артема и Лены. Лена старалась ее останавливать, смущаясь такой опекой.

– Тема так много писал о вашей семье, – говорила Надежда Евгеньевна Лене, – приняли его как родного… Она почему-то заплакала.

– Надежда Евгеньевна, а как же мы его должны были принять? Ведь я его люблю.

Лена не стала рассказывать, какую «диверсию» она устроила, поселяя Артема к себе домой.

– Мы жили вдвоем, он рос без отца, было тяжело, очень тяжело... Я работала в школе, преподавала русский язык и литературу. После ареста Пети меня уволили как жену врага народа и пришлось пойти работать уборщицей. Квартиру отобрали, переселили в коммуналку. Спасибо не выслали из Москвы, как многих жен врагов народа, многие за своих мужей получили тюремный срок.

– Где работал ваш муж? – Лена не решалась спрашивать это у Артема.

– Он работал в наркомате путей сообщения у Лазаря Моисеевича Когановича.

– Коганович был так близок к Сталину, мог бы заступиться.

Надежда Евгеньевна горько улыбнулась.

– Ты наивная девочка, тебе простительно так думать. У самого Когановича родной брат сидел в тюрьме, у министра иностранных дел Молотова жена сидела в тюрьме, у главы советского государства, председателя Верховного Совета СССР Михаила Ивановича Калинина жена тоже сидела в тюрьме. Куда же дальше? А кто такой мой Петя? Я добилась реабилитации, мне даже показали его дело. Ой, Леночка, допросы записаны карандашом человеком редкой, вопиющей безграмотности и ограниченности. Этим людям власти поручали допрашивать ученых, писателей... Я увидела в «деле» последнее Петино фото. Изможденный, с теми же добрыми глазами, на лбу черная ссадина и под левым глазом большой кровоподтек. Это фото сделано после первых же пыток и истязаний. Они знали, что этих фотографий никто никогда не увидит, поэтому снимали, не опасаясь. Царила изощренная деспотия, какой свет не видел, ну, разве что во времена средневековья. При самодержавии на допросах не пытали со времен Елизаветы, а большевики, видимо, во имя народного счастья возобновили пытки. Меня порой удивляет, что до сих пор полно людей, которые благосклонны к человеку, создавшему бандитский, лицемерный режим. Думала, Теме никогда не позволят поступить в институт, но, к счастью, времена изменились.

Лена подумала: почему же ее отец, не глупый, в общем-то, человек, которого она искренне любила и даже почитала, во многом оправдывает Сталина, говорит об исторической необходимости репрессий, вот такого насилия, которое коснулось семьи Надежды Евгеньевны? Артем остался сиротой, да еще сотни тысяч таких же сирот, как он, росли без отцов, беспричинно казненных или отбывавших длительные сроки на каторге.

Лена неожиданно для себя и поэтому неубедительно произнесла:

– Многие находят оправдывающие аргументы в пользу того режима...

Надежда Евгеньевна немного помолчала, словно искала, какими бы словами ответить, но ничего дельного, видать, не нашлось... или уже все слова на эту тему за эти годы ею были сказаны и передуманы...

– Может, ты помнишь, у Некрасова есть такие строчки:

Люди холопского звания

Сущие псы иногда:

Чем тяжелей наказание,

Тем им милей господа!

Лена никогда более не затрагивала эту тяжелую для Надежды Евгеньевны тему, но почему-то в душе согласилась с ней. А Надежда Евгеньевна, видимо, чтобы уйти от больной темы, обратилась к ней с просьбой:

– Если у вас будет сын, назовите его Петром.

Было начало сентября. В Москве стояла мягкая сухая погода, лето не уходило, хотелось праздности, гулянья. Не думалось о работе, приподнятость настроения вселяло беззаботность и душевную легкость. Может, в таком состоянии поэты и пишут стихи.

Материал был обработан и напечатан довольно быстро. Пока суть да дело, они ходили по Москве, Лена сделала традиционные столичные покупки. Недалеко от дома, где жила Надежда Евгеньевна, на Смоленской площади в универмаге «Руслан» для Артема выбрали хороший костюм к свадьбе и второй для работы. Побывала Лена во ВГИКе, даже познакомилась с некоторыми однокашниками Артема, у всех вызывала неподдельную симпатию, если не сказать больше.

– Артем, из-за такой невесты можно ехать не только в Сибирь – хоть в Сахару, хоть на край света...

В один из последних вечеров были в Большом зале консерватории на концерте Святослава Рихтера. Лена была счастлива. На следующий день утром позвонила Ядвиге Франсовне. Все до мелочей описала и обо всем рассказала в картинках.

– В программе была соната Шуберта, его «Лесной царь», три забытых вальса и Мефисто-вальс Листа. Сонату играл… даже не могу подобрать слово… в общем, восхитительно, то же скажу и об игре «Лесного царя». Во втором отделении с наслаждением слушала забытые вальсы – исполнены так легко, воздушно, что ли… Поэзия, и только! Ноктюрны тоже были исполнены замечательно. Полонез... особенно каденции и речитативы...

В общем, концерт оставил такое мощное впечатление, до сих пор переживаю радость и праздник! Артему тоже понравилось, оба ушли в приподнятом настроении.

Да... чуть не забыла, на бис играл прелюдии Дебюсси: «Холмы Анакапри», «Ворота Альгамбры» и «Канопа»…

Она еще что-то говорила в полном восторге, потом пообещала подробнее рассказать при встрече.

Возвратились немного уставшие от столичной нескончаемой ходьбы и счастливые от множества впечатлений и сделанной работы.

Теперь настал монтажно-тонировочный период. Надо было привести материал в осмысленную форму, скомпилировать подходящую музыку, шумы, написать дикторский текст, записать все фонограммы и свести воедино. Работы было много, она состояла из разных мелочей, затруднений, требующих профессионализма, опыта и умения, которого у Артема, можно сказать, не было. Главный редактор Борис Нилович назначил на картину монтажера – энергичную знающую женщину. Она хоть не оканчивала ВГИКа, но дело знала крепко. Артема попросил сидеть рядом и набираться, как говорится, ума. Ему понравилось складывать из разных фрагментов канву фильма. Сидя рядом с монтажером, частенько поругивал себя за пренебрежение к детали, которая требовалась в монтаже, а не была снята, нехватку усидчивости в дотягивании эпизода, а то и настойчивости во время съемок.

Работали много, иногда задерживались по вечерам, но к положенному сроку все было готово. Дирекция и редакция смотрели на двух пленках, запущенных из аппаратной синхронно, изображение и звук.

После просмотра директор студии попросил присутствующих высказаться. Первым взял слово Зиновий Зиновьевич, слушать которого было трудно. Он всегда находил ошибки там, где их не было, редко изъяснялся кратко. Выступления произносил нудно, со множеством «лирических» отступлений, занимающих время. После всех разговоров подытожил:

– Мне показалась, операторская работа Колесова выполнена на хорошем уровне. Он умеет показать предмет с необычной точки, с интересным светом. Что касается сценарной основы, то в драматургии есть слабости, о которых я говорил на приемке сценария… Да, да, говорил, но не был услышан...

– О какой драматургии вы говорите? – не выдержав очередной ереси, заговорил Вадим Никандрович, оператор, приехавший из корпункта. – Если бы по этим скалам лазал принц датский – другое дело. А это – туристическая прогулка веселых, любящих жизнь парней и девушек. Им бы по скалам полазить, у костра посидеть и полюбить друг друга до утра, чем, собственно, они и занимались каждый день, – вот и вся драматургия.

Борис Нилович, глядя на спорящих, улыбался, потом добавил:

– Там действительно не хватало Гамлета. Лезть или не лезть? А в общем, мне картина нравится. Показано здоровое жизнелюбие молодых людей. Чем плоха такая драматургия? Вы посмотрите на эти лица: красивые, оптимистичные и, кажется, талантливые, с такими людьми хочется познакомиться и встречаться. Надо найти время и послать Артема с фильмом в Красноярск, показать картину в красноярском крайкоме с приглашением всех участников, пусть посмотрят на себя со стороны и красоты нашей Сибири.

Потом директор обратился к старшему редактору.

– А вы, Семен Давидович, что скажете?

– У меня двоякое чувство. С одной стороны, изобразительный ряд вызывает множество похвал, замечательно! Видно, вставал рано, чтобы снять с утренним низким светом; хороши режимные планы с костром. Видно, что все продумано и чертовски, хорошо организовано! Ей-богу, хочется с ними посидеть! С другой, хотелось бы узнать об этих молодых людях больше...

– Семен Давидович, извини, что перебиваю, – встрял Загорский. – Ну где же в десяти минутах экранного времени можно рассказать биографии восьми участников похода? Да и зачем? Ну, узнаем, что один слесарь, другой философ, третий рецидивист – и что? Мы же не умеем отдыхать, понимаете, проводить красиво и с пользой для здоровья время. Сидим во дворах, забиваем козла да водку хлещем. Эта форма отдыха миллионов, половины мужского населения страны, вдумайтесь! – Он сделал секундную паузу – мол, вдумались? – Зайдите в любой двор – домино и карты, а женщины лясы точат, соседям кости перемывают. Ладно бы играли в преферанс, покер, ведь никто не умеет играть в благородные игры, дуются в дурака. Это же не секрет. А здесь наглядно показано, как можно просто, без особых затрат, я подчеркиваю – без особых затрат, здорово (он сделал ударение на второе «о») проводить свободное время. Это была задача фильма, и она выполнена. Действительно, хочется взять рюкзак и присоединиться к этим ребятам – настолько вкусно все показано.

Загорский замолчал.

– Василий Семенович, вы еще будете говорить? – обратился директор к Загорскому.

– Я не-е, тут вон Шекспира вспомнили, а я кроме этикеток на бутылках ничего не читал, – он безнадежно махнул рукой, потом повернулся к Артему: – Натура снята изумительно, думаю, твоим учителям по операторскому делу будет приятно это увидеть и оценить на отлично.

Директор студии повернулся к пожилому оператору, сидевшему у самого входа в зал:

– Вы, Павел Артемьевич, кажется, опоздали?

– К сожалению, я весь фильм не видел, но хочу сказать, – заговорил заученной фразой Павел Артемьевич. Все присутствующие едва сдерживали смех. – На красноярских Столбах бывать не приходилось, – добавил он.

Тут окончательно все развеселились, Загорский трясся в беззвучном смехе, а Павел Артемьевич продолжал:

– По опыту знаю, как тяжело достаются оператору горы. Я был на ленских Столбах всего три или четыре дня, было трудно, это не описать. Подъемы с аппаратурой, тогда еще штативы были тяжеленные. Яуф с пленкой нести неудобно, а без него пленку сохранять сложно. Одна палатка на всех, дрова оказались далеко, таскали. Наверху постоянно дул ветер. В последний день пошел дождь, вымокли, снимать невозможно, грязища, на склонах скользко, едва спустились. Ничего же не приспособлено для нашей работы. Робу нам не выдают. Я умотался и все проклял! А Артем двадцать дней... Правда, говорят, ему с погодой повезло. Предлагаю провести фильм по первой категории сложности и учесть при оплате. А то у нас проводят работу по первой категории сложности, снятую на Крайнем Севере, а в горах не слаще.

Директор студии кивнул оператору в знак согласия:

– Обязательно эту сторону дела учтем. Вы правы.

Прошло время. Наконец-то с копировальной фабрики пришла долгожданная копия фильма «Красноярские Столбы».

Артем позвонил Лене на работу, сказал, что пришла копия «Столбов» и что он задержится. Копию смотрели все, кто был на студии. Сергей пошел к Исаию Соломоновичу в мастерскую, пригласил и его. Пока обсуждали, говорили, поздравляли, Сергей сбегал в магазин и принес все для «обмывания». Настроение было приподнятое, желание выпить оказалось у всех единым. Выпили, заговорили шумно, почти все враз. Снова поздравляли, находили новые удачно снятые фрагменты. Подходили к Артему с рюмками, чтобы выпить за кинематограф и дальнейшие удачи. После выпитого фильм в сознании собравшихся стал обретать почти эпохальную значимость. Показалось, что выпивки явно не хватает. За диплом надо бы добавить, и добавили...

Артема привели домой Сергей и еще один парень, которого Лена не знала. Они помогли ему раздеться, усадили в кресло, извинились и ушли. Лена Артема видела в таком состоянии второй раз. Она была расстроена и обижена, если не сказать оскорблена:

– Ну что такое? Зачем же напиваться до скотского состояния, если даже обмывается дипломный фильм...

Артем полулежал в кресле, погруженный в тяжелое алкогольное забытье. Она развязала галстук, расстегнула верхнюю пуговицу на рубашке. От него несло противным спиртным перегаром.

– Сколько же надо выпить, чтобы так мерзко пахло? – подумала она. – Я его на постель одна не затащу, пусть спит здесь...

Она легла, сиротливо свернувшись калачиком.

– Интересно, – думала она, – если бы я увидела его впервые в таком виде, смогла бы полюбить? Никогда...

Вдруг она вспомнила их знакомство, они шли к набережной Ангары. Тогда она четко уловила легкий запах спиртного, исходящий от Артема. Он, видимо, и там успел в буфете с преподавателями опрокинуть рюмку-другую.

Она стала припоминать, как они жили на Столбах. Почти каждый вечер было общее застолье с ребятами-скалалазами, песни под гитару, разговоры и вино. Она тоже поднимала свой «бокал». Потом они с Артемом шли в свою палатку, он целовал ее с этим самым перегаром, а она почти этого не замечала, ну, разве чуть-чуть. На завтра все повторялось. Артем пару раз был «хорош», но Лена и это пропустила «мимо ушей». Снова были объятия и поцелуи пополам с перегаром.

А сколько раз он приходил со студии подшофе... Теперь как-то все вдруг суммировалось и получалось, что ее Тема закладывает за воротник постоянно с первого дня знакомства, а некоторый раз до беспамятства. Это ее испугало не на шутку.

Потом она подумала о том, что хорошо, что родителей еще не было дома, когда привели его в невменяемом состоянии. Какая стыдоба! А как он ведет себя в командировках? Выпивает? Как часто и по сколько? Случается ли с ним такое, как сегодня?

Артем проснулся часов в пять утра. Ничего не мог понять, почему он в кресле; едва не упал вставая, пошел в туалет.

«Как же так получилось, что я опять назюкался в стельку, – подумал он. – Противно, сдохнуть можно. Состояние было хуже некуда...

Он почистил зубы, умылся, вроде, стало полегче. Хорошо бы немножечко принять, но нету, и неудобно перед Леной.

Утром, когда он проснулся, Лены уже не было. Артем пришел на студию поздно и помятым. В кресле, как всегда, сидел Загорский. Он окинул Артема понимающим взглядом.

– У тебя, я думаю, есть желание «поправиться», но мой совет, – он ткнул себя пальцем в грудь, – знающего пьяное дело не понаслышке, этого никогда не следует делать.

Артем в знак согласия молча кивнул головой.

– А вы «поправляетесь»?

– К сожалению, да. Раньше этого не знал, думал, что лучше будет. Действительно, становится лучше, но и желание продолжить возникает тут же, поэтому люди быстро спиваются. Надеюсь, тебе это не грозит, – он улыбнулся.

Артему разговор о пьянке был ни к чему. Ему представлялось, что он может этим делом вообще не заниматься, что все в его воле.

Вечером Артем пришел домой с видом побитой собаки. Ему было крайне неудобно. Он не знал, видели ли родители Лены его в беспамятном состоянии. Лена зашла в комнату, прикрыла двери и села напротив Артема.

– Я вчера подумала, что, если бы мне довелось впервые увидеть тебя в таком виде, ты мог бы вызвать у меня только одно чувство – отвращение. Ты вчера был для меня чужим. Понимаешь? Мне было страшно, больно и оскорбительно...

– Лена, прости меня. Я сам не знаю, как это получилось. Первая авторская копия...

– Ну и что ж, что авторская копия, – запальчиво перебила она его. – Надо же быть человеком, а не скотом... Я, следуя твоей логике, после дипломного концерта должна была напиться и вот так же, как ты, выспаться в кресле?

Она вдруг отчаянно зарыдала, уронив голову на колени. Артем подхватил ее, обнял и стал целовать мокрые глаза, щеки. Она, рыдая, шепотом повторяла одну и ту же фразу: «не хочу», «не хочу»... Потом тоже обняла его и стала отвечать на его поцелуи.

Вечером пришли Анна Захаровна и Виктор Андреевич, к их удивлению, дверь в комнату молодых так и не открылась.

3

Артем без дела не сидел, часто выезжал на съемки недалеко, на два-три дня. После очередного возвращения его пригласил в кабинет Семен Давидович:

– Артем, ты уж прости, что я тебя, как говорится, с корабля на бал, но послать более некого. Полетишь в Якутию на строительство Вилюйской ГЭС, надо снять перекрытие Вилюя. Это событие в истории любой гидростанции значимое. Кроме самого события обязательно сними еще сюжет на твое усмотрение. Лучше всего портрет гидростроителя. Пусть это будет водитель, крановщик, дельный инженер, который вращается среди рабочих. В общем, посмотри, будут сомнения – звони, посоветуемся, вместе что-нибудь да придумаем. У нас, к сожалению, по Вилюйской ГЭС материалов крайне мало, поэтому я запланировал очерковый расширенный сюжет о перекрытии и портрет; лимит пленки соответствующий. Приказ о командировке на тебя и Сергея уже подписан. Собирайся, получай пленку и деньги, билеты вам купят.

– Семен Давидович, я хочу попросить у директора трансфокатор, пойдемте к нему вместе, поддержите мою просьбу, все-таки командировка серьезная.

– Поддержу с удовольствием, пошли.

На их удачу в кабинете директора никого постороннего не было.

– Алексей Александрович, Артем летит в ответственную командировку на перекрытие, вы знаете. Думаю, было бы правильно снабдить его дополнительной оптикой – трансфокатором.

Директор отодвинул лежащие перед ним бумаги и сказал:

– Та-ак... С трансфокатором решено следующим образом. Пока он будет передаваться по мере надобности из рук в руки. Артем летит на перекрытие – пусть берет. Прилетит – трансфокатор к Исаию Соломоновичу. Иначе обид не оберешься, оптики крайне мало, у некоторых к объективам самодельные оправы, – директор машинально постучал торцом карандаша по столу. – Может, настанут времена, когда каждый оператор будет иметь трансфокатор. Бери, Артем, и работай.

Через несколько дней Артем с Сергеем уже были в Чернышевске – небольшом поселке гидростроителей с новыми двухэтажными деревянными домами и покатыми улицами, уходящими вниз к Вилюю. Днем поселок замирал, а после рабочего времени улицы заполнялись трудовым людом. Шли домой, в детсад за ребенком, в магазины. Ребятишки возвращались из школы с занятий и тут же выбегали на улицу со своими ребячьими делами.

Артем это понял и стал с камерой на штативе наблюдать поселковую жизнь в предвечернее время: вот молодой папаша несет свое чадо из детяслей, а тут две молодухи с сумками, полными продуктов, судачат, не в силах расстаться. А вот мужчина несет на горбу целлофановый мешок с какой-то темной жидкостью. Она колышется в мешке то в одну, то в другую сторону. Потом Артем выяснил, что сюда вино в бутылках не возят – невыгодно везти тяжелое стекло. Вино завозят в двухсотлитровых бочках и продают на розлив. Мужик прикупил литров пять-шесть, напиток погрузил в целлофановый мешок и транспортирует в родные пенаты.

Там несколько приезжих фоторепортеров снимают катание ребятишек с горки в этих самых целлофановых мешках из-под вина, которое родители выпили, а мешки, видно, отдали ребятишкам. Пацанята залазили в мешки, садились на задницу и летели с горки вниз, ничуть не касаясь одеждой снега. Мешок скользкий и легкий, в нем очень удобно, лучше, чем на санках. Придут домой сухие и чистые.

Вечером в гостинице собралась вся корреспондентская братия, прилетевшая освещать событие, велись бесконечные разговоры о том, что видели и что предстоит увидеть и снять. Журналистская братия насыщена событиями, встречами с разными людьми, в том числе и со знаменитостями. Когда происходят такие встречи, каждый имеет что рассказать, ну, и немного приукрасить, прибавить от себя для красного словца. Заботились, чтобы не пропустить какой-нибудь важный миг перекрытия. Потом нашли целлофановый мешок и сходили за вином.

– А как оно называется? – спросил кто-то.

– Продавщица сказала, что «Солнцедар», но тут все дешевые вина, подобные этому именуют одним названием – «бормотухой». Так что сегодня пьем «бормотуху». Целлофановый мешок на столе не стоял, обещая разлить драгоценную хмельную жидкость. Кто-то принес ведро. Мешок с ценным содержимым втиснули в ведро, поставили на стол. Теперь было удобно черпать из него пол-литровой банкой и разливать в стаканы на всю компанию. Допоздна неслись тосты за Якутию, профессию, батюшку-Вилюй, первый съемочный день, пережитых и будущих женщин, которых, к сожалению, за столом не было…

Артем проснулся с головной болью:

– Перебрал вчера, что ли? – определил он свое состояние, сидя на кровати. Сергей разряжал из кассет снятый вчера материал, подписывал завернутые рулоны и укладывал в яуф. Артем отметил для себя, что Серегу понукать не надо. Молодец. А вслух спросил:

– Где народ?

– Ушли в управление строительства, говорят, там будет пресс-конференция.

– А что же ты меня не разбудил?

– Будил раза три, ты ни в какую, подумал, надо тебе проспаться.

Голова у Артема трещала по швам, в висках пульсировала боль, а с внутренней стороны в глаз время от времени неприятно давило. Состояние было мерзопакостное. Как-то незаметно меж разговоров и тостов Артем опять хватил лишнего. Сколько раз он перехватывал лишнего. Никак не мог вовремя остановиться. Он сидел на кровати, корил себя и каялся. Надо было подниматься, идти в управление строительства, а тело почти не слушалось, хотелось свалиться на бок и полежать еще хотя бы часок.

В комнату, постучавшись, зашла худая женщина в рабочем темно-синем халате, резиновых перчатках, со шваброй. Она хлопнула себя руками по бокам.

– А я обыскалась своего ведра, пол надо мыть, и не в чем. Уж, грешным делом, подумала, что кто-то украл. А оно, оказывается, у вас, да еще на столе стоит вместе с закуской. Говорили, корреспонденты из Москвы приехали, а из помойного ведра пьют; вот так славно... ну и народ…

Она радостно в охапку схватила потерю и удалилась.

Была ранняя осень. Снег выпал, но река была полая, в малой воде. Это самое подходящее время для перекрытия. Весной, когда начнется таянье снегов, вода поднимется, стремительно понесется, выйдет из берегов – тогда укротить ее будет затратнее и сложнее, хотя событие было бы зрелищнее.

Перекрытие началось утром. День был пасмурным и теплым, капало с крыш. Снег был как мыло – скользкий и влажный. Отсутствие солнечного света для операторов, вернее, для изображения сказывалось плохо. Все серо, плоско, без теней, но событие никто не отменит, есть что есть.

Артем понял, что такого зрелища, которое он видел в работе Загорского о перекрытии Ангары в Братске, здесь и близко не будет, поэтому надо что-то придумывать – искусственно нагнетать динамичность, искать интересные ракурсы, самому двигаться с камерой меж самосвалов, подсматривать выразительные портреты людей, снять кипение стройки, которого, в сущности, не наблюдалось, это кипение надо создавать…

«Вот-вот, – подумал он про себя, – кипение, пожалуй, то самое слово, которое надо снимать».

К Артему это понимание пришло сразу, как он окинул взглядом место будущего действа. Стал ходить, присматривая возможность снять выразительные кадры. Первый, второй, третий... Артем, казалось, поймал кураж, цеплялось одно за другое. Важно не повторяться, как можно разнообразнее преподносить событие. Оно на экране должно быть интереснее, чем на самом деле. Если его подать созерцательно, стоя в стороне с камерой на штативе, это будет творческий брак. Они с Сергеем несколько раз забегали на скалу и с высоты птичьего полета сняли уменьшающийся проран реки. Верхняя точка давала возможность будущему зрителю увидеть результаты усилий, которые прилагали гидростроители и разнообразили весь материал.

Съемочный день пролетел незаметно. Уже ничего не вернешь и не переснимешь.

Артему казалось, что суть дела он все-таки ухватил. Он присел на кофр и смотрел, как быстро устанавливается импровизированная трибуна для митинга в честь окончания перекрытия Вилюя.

«Надо бы снять несколько планов митинга, – подумал он, – повторить портреты тех, кого снимал во время события: шофера самосвала, регулировщика... еще кого-нибудь... да, экскаваторщика, хорошо бы парня, который работал на погрузке негабаритов, ну, и начальство. Завтра в парткоме строительства надо обговорить тему второго сюжета».

На следующий день секретарь парткома принял Артема радушно. В его словах было столько заинтересованности и желания показать свою вотчину с хорошей стороны, что он описал все нюансы стройки. И как она начиналась, и что будет в недалеком будущем, показал недавно исполненный макет гидростанции. Артему эта лекция была интересна, и он подумал, что если рассказ секретаря интересен ему, то и зрителю тоже будет интересно узнать эту историю. Решили снимать инженерную тему. Был задействован макет гидроэлектростанции, геодезисты, небольшое совещание у начальника стройки и натурный фрагмент. В общем, сюжет повествовал о том, что будет через пять лет на этом месте.

По приезде Артем пришел на студию пораньше, зная, что с утра отдел технического контроля будет смотреть его материал. В ОТК работала обаятельная, всегда приветливая Мария Савельевна. Даже плохие новости ей удавалось сообщить так, что не чувствовалось большой трагедии. Никогда «из вредности» не выбрасывала ни единого плана. Операторам была товарищ и друг, видно, потому, что операторы в основе своей составляли мужчины, которых она обожала и привечала с нежностью и лаской. Вслед понравившемуся мужчине говорила: «Этот – самый узюм!»

• Расскажите об этом своим друзьям!