Кумовья

– Ох, ну что тебе сказать? Сволочь ты! Ведь знал, что приду, а хлеба чёрного не купил! И горчицы опять у тебя нет!

– Да ладно тебе! Вечно на тебя не угодишь! Приехал – ешь да помалкивай!

– Не-е, вот я и говорю – сволочь! Даже слово сказать не даёшь! И мяса пожалел – мало нажарил!

– Счас и это отберу!

– Так я тебе и отдам! Вот, кум, скажи, ну почему так – вот сволочь ты, а уже тридцать лет мы с тобой вместе! И все знают – самый лучший кум – это ты у меня! И знаешь, люди завидуют! У них-то такого нет!

– Да это ты вреднючий до жути! Действительно, как это мы с тобой до сих пор вместе?! Ну, давай, ещё по маленькой, пока наши там тренькают!

За столом небольшой комнаты сидят двое мужчин. Седина и морщины, не таясь, раскрывают их возраст. Пьют они помаленьку, не для того, чтоб напиться, а для общения. Выдался свободный вечерок, давно не виделись, на улице зима – самое время, не торопясь, посидеть, побалаболить.

Мясо почти доедено – на сковороде осталось чуть-чуть, зато сало подрезается по мере исчезновения с тарелки, а солёные огурцы дразняще пахнут летом и укропом.

Сидят они второй час. Их жёны, знакомые ещё со школьной скамьи, уже попили чай и расположились на диване в соседней комнате, неспешно разговаривая обо всём подряд, как могут говорить давние подружки. Они слышат, о чём беседуют мужья, посмеиваются над их перепалкой. За эти годы всякое бывало. Порой кумовья по-серьёзному обижались друг на друга, но они-то, их жёны, меж собой давно решили: мужики могут ругаться, а им делить нечего. Они привыкли к их манере разговора, понимая, что за грубыми словами прячется теплота общения и долгая дружба.

– Кум, а помнишь, как мы после Троицы, там, у развилки, после речки разъезжались? О-о-о-! Меня потом мужики спрашивают, с кем это я там в одних плавках под дождём прыгал? А я им гордо говорю: «Это мы с кумом прощались!» Слушай, мы что, совсем тогда ничего не соображали?

– Да и не говори! Как вспомню, так вздрогну! Повторить уже слабо будет! Давай по кофеёчку! И покурим!

Они накинули куртки и вышли на улицу. В окно было видно, как они стояли около крыльца, один слушал, пыхтя сигаретой, а другой что-то очень бурно ему рассказывал, сопровождая слова такой живой мимикой, что интересно было просто смотреть, даже пусть и не слыша слов. Он размахивал руками, делал прыжки, изображал чью-то походку, движения. Тот, что курил и посмеивался, редко вставлял слово-другое. Один был шустрый, подвижный, другой – спокойнее и молчаливее. У обоих по двое детей, по двое внуков. Оба души не чаяли в них, хотя и по-разному выражали свои чувства. Оба не раз выручали друг друга в сложных ситуациях, оба ценили свой дом и семью. Но и в семье один был мягок, любил что-нибудь мастерить – то внукам горку делает, то очередную полочку вымудрит. Другой больше рассчитывал на покупное, но в жизненных разворотах был более сведущ, решителен, всех и всё знал.

К женам тоже относились по-разному: один очень редко позволял повысить голос, другой, наоборот, мог и грубость при людях сказать. Но, наверное, разные люди сильнее притягиваются к друг другу.

Вернувшись, они подсели к жёнам. Разговор закрутился на общие темы, зацепили прошлое и настоящее, и им было приятно и вспоминать, и пофантазировать. И опять один больше слушал, а если говорил, то мало, а второй артистично рассказывал, с театральными паузами, с мимикой, играя голосом, жестами. Хохотали оба, громко и с удовольствием.

Зацепились за разговор своих жён:

– А что, подруга-то ваша совсем откололась?

– Да что, ну разошлись и разошлись. У неё своя жизнь. Здороваемся, зла не держим. Но и в душу не пускаем.

– Это кум виноват!

– Я-то причём?!

– Обиделась она на тебя! Кто её на санках не стал катать?

– Это когда? Сто лет назад на дне рождения?

– Конечно! Она так хотела кататься, а ты, сволочь, не мог даму ублажить!

– Да пошёл ты! Вот ещё, докопался! Сам бы катал!

– Да я б надорвался!

Жёны, зная истинную причину давно треснувшей дружбы с третьей подругой, посмеивались над их перепалкой. Им нравилось быть всем вместе, шутить, отдыхать душой, без той бабьей болтовни, когда ищут кого-то крайнего, высказывают обиды на жизнь, соседей, коллег. Они даже если и говорили про кого-нибудь, то не было у них зависти, злобы, и жаба, как говорится, не давила. Они знали и другое: у того и другого мужчин – больное сердце. Только один молча переносил тянущую боль, всё таил её в себе, как бы стесняясь объявлять о своей болезни. Только и позволял себе иногда днём прилечь, если сердце вдруг начинало резко колотиться или, наоборот, замирать, а другой болел серьёзно, шумно, с больницами и реанимациями. В груди у него хлюпало и сипело, сердце работало тяжело и надрывно. Он и выглядел старше своего возраста, как-то плавно перейдя из мужиков в старики. Плечи его окостлявились, ввалившиеся щёки подчёркивала отрастающая щетина.

В моменты хорошего самочувствия он как-то подтягивался, а в глазах пропадала та мутная пелена, свойственная людям, уже видящим свой порог. И все четверо понимали, что тридцать лет дружбы – срок очень достаточный, чтобы ценить жизнь, и что кто-то из них когда-то станет первым…

– А что, кум, пойдём-ка ещё раз по кофеёчку вмажем!

– Давай! Хоть у тебя на халяву кофеёчку попить! Раз мясо уже съели! Говорил же тебе, мало нажарил!

Уважаемый читатель МГ! Поставьте, пожалуйста, отметку о своем впечатлении от прочитанного. А если вам есть что сказать более подробно - выскажитесь в комментрии!

• ПОНРАВИЛОСЬ

• НЕ ПОНРАВИЛОСЬ

• Расскажите об этом своим друзьям!