Деньговорот

Глава из новой книги Валентины Рекуновой

Чужую пулю схватила – зачем?

Всякий год в середине декабря Пелагея Карповна Лузгина навещала верхнеудинскую родню, а заодно и прикупала продуктов к празднику – там они обходились куда как дешевле и оправдывали все дорожные траты. Муж обычно выказывал недовольство ее отлучками, но в прошлом, 1917-м, и полслова сказать не успел: в Верхнеудинске умер тесть, и Пелагея по телеграмме уехала – вечером седьмого декабря. А восьмого в Иркутске уже стреляли…

– Папка меня и спас, успел напоследок! – говорила она потом.

И Степан Кириллович соглашался:

– Столько народу перебило вокруг… А ты от страха одного померла бы! Я и сам из мастерских не высовывался, ждал своей смены; а будь ты здесь, не утерпел бы, поперся через понтон, и подстрелили бы, если не на мосту, то у дома. Видишь, как тут пораскурочено-то… Видно, зря мы флигель в центре купили!

– Да кто б подумал-то! Место хорошее: рядом все, и тетка твоя через двор, а она безотказная была женщина. Сколько нас выручала-то!

– Безотказная, да. Но выходит, что глупая: от любопытства погибла. Ну, зачем высунулась в калитку – не в нее стреляли ведь, чужую пулю схватила – зачем?

– А что, товарки мои, Прасковья и Клавдия, своею умерли смертью? Одна развешивала белье во дворе, а другая за хлебом пошла – и все, и нет ее, даже не прийти на могилку!

– Ее, должно быть, с неопознанными похоронили.

– Георгий несколько раз ведь ходил, смотрел.

– Сильно обгорела – мог и не опознать.

– Как подумаю про ее-то смерть, так наше разворованное добро и не жалко. Стены целы – и то хорошо. А что за год не отстроили, так отстроим еще! И к родне я в нынешнем декабре не поеду – годик можно и пропустить.

– Нет, ты это… поезжай, Пелагея: надо к тестю на могилку сходить. Жалование нам пока что задерживают, но я ведь аккурат перед прошлогоднею-то стрельбой сберкнижку завел – за год что-нибудь да накопилось! Банк сгорел, но кладовая-то бронированная, уцелела, а теперь и бумаги восстановили. Вот пойду я, сниму – и дам тебе сколько скажешь. Да можешь задержаться там, у родни – в Иркутске опять неспокойно. Свояченик мне шепнул по секрету: печатники бастовать собрались, а уж ежели типографии встанут, к ним и съестники припарятся, и прочие другие. В общем, ты, Пелагея Карповна, без моей телеграммы не выезжай!

Купюры исключительного достоинства

В госбанке Степану Кирилловичу выдали две тысячные купюры.

– Мельче нет, – извиняясь, пояснил ему банковский служащий. – То ли Омское правительство распорядилось печатать очень крупные деньги, то ли нам попала такая партия.

Лузгин растерялся, но супруга быстро сообразила:

– Я на почте переведу в Верхнеудинск рублей двести, вот мне сдачу-то и дадут!

Но едва ступив за порог почтово-телеграфной конторы, услыхала:

– Ты за это ответишь!

Возмущавшийся (здоровяк в милицейской форме) чуть не ложился на перегородку, пробуя дотянуться до щуплого служащего, а тот изворачивался, повторяя:

– Мы не причем, не причем…

– Незаконно удерживать мои деньги – это не причем?!

– У нас нет мелких купюр, поэтому предлагаем вам тысячную купюру.

– У меня с нее сдачи нет!

– Принесите из дома, мы подождем.

– Да сам ты сообрази: ежели я за мелким переводом пришел, значит, я совсем на мели.

– Сочувствуем, но ничем не можем помочь: у нас только крупные деньги.

«Ну, если уж милиционеру отказывают, то ловить мне тут нечего, – махнула рукой Пелагея Карповна. – Вот Лузгин-то мой расстроится, опять станет кричать!»

Но Степан Кириллович только головой покачал, взял отложенную газету и зачитал (отчего-то громче обычного): «Если плохо дело с мелкими деньгами повсюду, то на копях Черемховского района оно обстоит много хуже плохого и приводит подчас к острым конфликтам рабочих не только с администрацией, но и с рядовыми служащими. На 10 февраля была назначена выдача заработной платы за ноябрь и декабрь. Главным управлением копей было обещано выдать 93% денежными знаками и лишь 7% продуктовыми ордерами. Однако при выдаче не оказалось в достаточном количестве мелких денег, и рабочим предложено было группироваться для получения пятитысячных билетов либо получать половину заработка ордерами», – он снял очки и со значением посмотрел на жену. – Дальше пропуски – много точек.

– И чего это значит?

– Да вырубила цензура.

– А что дальше–то что?

– Дальше пишут: «Чем виноваты в данном случае рядовые служащие?» В общем, наваляли этим служащим работяги.

– Так ни за что же ведь!

– Ясное дело, что ни за что. Но наваляли!

В одной иркутской газете Лузгин вычитал, что местный отдел Московского народного банка с 1 декабря нынешнего, 1918 года выдает наличку безо всяких ограничений.

– Если откроете у нас счет, – улыбнулся приветливый служащий, – можете рассчитывать на годовые проценты от трех с половиной и до шести.

– Допустим. Открыл. А ежели мне через день-другой да понадобится какая-то сумма?

– Получите, но без процентов, конечно же.

– Это я понимаю. Тут важно другое: дадите ли мелкими купюрами?

– Отчего же нет? Имеем в запасе, разумеется. Так вы будете открывать у нас счет?

– Буду, буду!

…Шесть дней спустя довольная Пелагея Карповна подъезжала к Верхнеудинску. Билет обошелся ей дороговато (других просто не было), да и соседство с пассажирами 1-го класса с непривычки волновало. И хотя она уткнулась в вязание, но ловила каждое слово, предвкушая, как будет потом пересказывать сватье.

Надутый господин с красиво уложенными усами неспешно читал; иногда отрываясь и взглядывая на помощника:

– Ничто так не свидетельствует об ошибочном политическом курсе, как падение курса рубля. Иена уже поднялась до четырех рублей шестидесяти копеек, американский доллар во Владивостоке отдается за восемь рублей, и это лишь начало, увы!

– Теперь нам не до долларов и не до иен, дал бы Бог обменять все советские деньги на романовские и керенки…

– …Чтоб затем поменять их на деньги омского правительства. Представьте, какая будет снова неразбериха, например, в Бодайбо, где для расчета с рабочими нужно не менее 13 миллионов, плюс два миллиона на закупки продуктов в Якутске.

– Говорят, в иркутском отделе Госбанка грядут неприятности: часть процентных бумаг захвачена большевиками при эвакуации.

– Да и городская дума потерпела убыток: 150 тысяч рублей растрачено за полтора месяца ведения городского хозяйства большевиком Мироновым.

Дальше Пелагея не слушала: смутная догадка, что и в ее родном Верхнеудинске теперь путаница с деньгами, охватила ее. И ведь правда: какой бы она ни приглядывала на базаре товар, продавцы первым делом выясняли: «Чем будете расплачиваться?» И разводили руками: «Не те деньги!».

Неистраченные купюры очень выручили Лузгиных: 31 декабря 1918 года железнодорожникам обещали выплатить жалование, но в главной кассе собрались купюры исключительного достоинства – в 5 000 руб. Разменять их никому из рабочих не удалось.

Вечером, когда супруга накрывала на стол, Степан Кириллович позабавил ее пересказом газетной заметки:

– В воскресенье 15 декабря 1918 года в Белом доме профессор Маннс прочел лекцию о преступности. Ученого слушали бесплатно, а вот за хранение платья платили по 30 копеек. И скажи-ка мне теперь, кому легче живется – образованному человеку или гардеробщику!

Сюрприз от «Львовича»

С началом весны 1919 года в соседнем с Лузгиными флигеле снял квартиру новый жилец. Домовладелице он представился банковским служащим, уплатил за полгода вперед и еще прибавил за «возможное неудобство». Хозяйка напряглась, но, оказалось, напрасно: Борис Львович никого к себе не водил, на лестницу не плевал, за водкой не посылал, а если и покуривал иногда, то не в комнатах – не в пример остальным. Просыпался он обычно уже после полудня, тихо завтракал, долго одевался и уходил – до следующего утра.

Эти странности и обратили внимание Пелагеи Карповны Лузгиной – окно ее кухоньки смотрело как раз на дорожку перед черным ходом. Все остальные жильцы пользовались воротами (это было удобно), а калитка на задах давно уже почернела, осела; прошлым летом Пелагея хотела было сушить на ней половички, но не решилась.

В какую же пору заменили и забор, и калитку – этого Пелагея сказать не могла. Проглядела, да. И хозяйка флигеля ничего не знала, что странно. В общем, Лузгина обо всем доложила супругу, и усталый Степан Кириллович хоть не сразу, но согласился «обмозговать». И в ближайшее воскресенье так удачно попил чай у окна, что очень хорошо разглядел таинственного жильца.

– В банке служит, говоришь? – усмехнулся.

– В иркутской конторе Московского народного банка. Каким-то там контролером-ревизором. По ночам проверяет бумаги, сработанные за день.

– Ха-ха! «По ночам проверяет»! Да жулик он, чистейшей воды.

Однако, встретив Бориса Львовича у калитки, совершенно неожиданно для себя свел с ним знакомство.

– Целую лекцию мне о деньгах прочитал, – словно бы оправдываясь и стараясь преодолеть странное обаяние этого человека, объяснял он жене. – Советовал сдавать керенки покуда не поздно.

– А что с керенками не так?

– Да сильно много их теперь, говорит.

– Как это много-то?

– Да подделывают без меры. И из России наплывает немеряно. В отбитых у большевиков местностях других денег нет, только керенки. В Харбине и Владивостоке сибирские деньги и вовсе не признают, только керенки. И у нас они будто аж на двадцать процентов дороже сибирских. Очень выгодно их сейчас менять.

– Было бы что сдавать, – не сдержалась, кольнула Пелагея. Но сразу же сдала назад. – А какой образованный-то Борис Львович, как разбирается-то во всем!

– Да про керенки пишут теперь все газеты! – отмахнулся Степан Кириллович. – Правда, путано пишут, умничают, а Львович хорошо излагает, ясно. Хотя, может, и врет. Да точно врет: вот, говорит он, к примеру, что скоро изымут все керенки, а кто не успеет от них избавиться, тот прогорит. И больше всего, мол, прогорят деревенские – потому как нерасторопные. А как оно будет на самом-то деле, Пелагея?

Долго ждать не пришлось: 3 апреля на иркутской «маньчжурке» началась суматоха: керенки продавались большими партиями (вплоть до 60 тыс. руб.!), при этом все склоняли последний приказ министра финансов колчаковского правительства.

Лузгин дождался Львовича у калитки, и тот с готовностью высказался:

– Всё: керенки изымают из обращения! Министр финансов обозначил сроки (с 15 мая по 15 июня 1919 года) и условия, крайне невыгодные: деньги примут, но не дадут ничего взамен. То есть вынудят нас сделать вклады, вопреки нашей воле, нашим планам и нашим возможностям. Лишь полгода спустя начнутся первые выплаты (если начнутся). Всего же государство положило себе на выплату долга двадцать (!) лет.

– Как-то это все поперек…

– Вы очень точно выразились: именно поперек. Поперек людей, экономики, да и просто здравого смысла. Многие это видят, в Иркутске кадеты объединяются со своими врагами-социалистами в противодействие такой денежной реформе! Но военная власть на то и военная, что не терпит никаких возражений, – Борис Львович посмотрел на часы и заторопился.

Больше Лузгин не пользовался черным ходом. Почему, он вряд ли мог бы себе объяснить, может, просто захотелось подумать о многом. Он и думал, неторопливо, в охотку. Так прошли май, июнь и половина июля 1919-го. А после он узнал из газет: в ночь на 17 июля было ограблено иркутское отделение Московского народного банка. Из взломанной кассы похищено около пяти миллионов рублей. Сторож банка исчез.

А накануне из соседнего с Лузгиными флигеля съехал Борис Львович. Очень тихо: кухарка, принесшая в два часа пополудни завтрак, сильно удивилась, не обнаружив ни одной его вещи…

• Еще документально-историческое творчество Валентины Рекуновой - по ссылке.

• Расскажите об этом своим друзьям!

• Три фронта Равиля Замалетдинова
  
  В праздничном номере нашей газеты, посвященном Дню Победы, мы уже рассказывали об участнике Великой Отечественной войны Равиле Серазетдиновиче Замалетдинове, который бил врага на Западном фронте с фашистской Германией, участвовал в боях на Восточном фронте с милитаристской Японией. Сегодня – продолжение рассказа о том, как он, уже на трудовом своем фронте, за многие годы работы геологом прошел большой путь, одерживая и здесь победы при открытии новых месторождений и минералов Восточной Сибири.
• «Тихий Дон» навсегда
  
  120 лет назад родился Михаил Шолохов.
• Как воевали наши деды
  
  Великая Отечественная не обошла ни одну семью. Если не на фронте, то у станков и в поле ковали Победу миллионы советских людей. Так и в нашей семье Кушкиных: отца не призвали в армию потому, что он работал на секретном тогда иркутском авиазаводе и имел бронь, а его папа и младший брат сражались в рядах Красной армии. Так выпало, что их мимолетная встреча произошла нежданно, но о ней они узнали лишь после... войны, когда на всю страну прогремел художественный фильм «Встреча на Эльбе».
• «Дорога долгая была»
  
  Из старинного сибирского села Хомутово, что под Иркутском, в годы Великой Отечественной ушли на фронт 600 жителей. Почти каждый третий не вернулся. А вот его судьба сберегла.
• Его судьба – театр
  
  15 мая исполнилось 125 лет со дня рождения Николая Охлопкова.
• Жизнь, блокада, Ленинград: к 115-летию со дня рождения Ольги Берггольц
  
  До Великой Отечественной войны Ольга писала детские книжки, которые называли милыми, славными, приятными, но не более. А потом стала поэтом, олицетворявшим стойкость Ленинграда.
• И снова май, девятое число...
  
  В последнее время заметил одну, на первый взгляд странную, закономерность: чем дальше от Великой Отечественной войны, тем больше к ней интерес. И не только историков (как «работающих на политику», так и свободных от этих догм) или старшего поколения, у которого война оставила неизгладимый след в судьбе.
• И победителей судят. (Рассказ)
  
  Торжественное собрание, посвященное Дню Победы в Великой Отечественной войне, подходило к концу. Традиционный доклад секретаря парторганизации М. Суханова, праздничный приказ начальника РЭС Н. В. Варламова с вручением грамот, премий и благодарностей – все как по накатанной дорожке, по отработанному годами сценарию, без лишних вопросов катилось к завершению, впереди ждал праздничный стол.
• Три фронта Равиля Замалетдинова
  
  Давно подмечено: схожие люди (по судьбе ли, возрасту, участию в каких-то общезначимых событиях) и сходятся быстрее. Так бывало с фронтовиками. Так зачастую повторяется и с нами – детьми фронтовиков. Едва познакомившись с Рашидом Равильевичем, сыном героя этого материала, мы, сами не замечая того, перешли на «ты», нашли общую тему для разговора и вот сидим за столом и вспоминаем наших отцов – их жизнь, труд, фронтовые годы. Рашид показывает мне фото из семейной хроники, рассказывает, кем были его давние предки и как сложилась их судьба, судьба их потомков, демонстрирует выдержки из книги об отце, делится воспоминаниями о нем.
• В коричневых тонах. 14 признаков фашизма по Умберто Эко
  
  Знаменитый итальянский писатель и ученый Умберто Эко, автор нескольких всемирно известных романов, более чем 20 лет назад опубликовал эссе, в котором описал типичные черты фашизма. Эта работа не претендует на истину в последней инстанции о «коричневой» идеологии, зато позволяет в очередной раз задуматься каждому из нас.
• Дед Осип. (Рассказ)
  
  Все-таки удивительны выкрутасы памяти. Утром выпал снег. Обметал от него машину, и вид этого хрустящего пуха, похожего на ворохи свежей стружки, вдруг вызвал в памяти такие глубокие воспоминания детства, что не приходили в голову многие десятилетия и, казалось бы, были забыты уже навсегда. Они навеяли образ человека, благодаря которому я усвоил навыки столярного дела и познал первые уроки другой, совсем не книжной или киношной жизни.
• Чародей военных песен Арсений Долматовский
  
  5 мая исполнится 110 лет со дня рождения Евгения Долматовского.
• Узник фашистских концлагерей Виктор Иванович Гуров: «Мне до сих пор помнится запах лагерной хлорки»
  
  В то далекое время мы жили в рабочем поселке Думиничи Калужской области, километрах в тридцати от Сухинич. После разгрома немцев под Москвой фронт остановился в районе Сухинич. Положение фронта было неустойчивым, и он несколько раз прокатывался по нашему поселку, то освобождая нас, то оставляя врагу.
• Виктор Евстратенков: «Самое страшное на войне, когда страдают и гибнут дети»
  
  Ветеранов Великой Отечественной войны в Иркутске осталось очень мало. 80-летие Победы встретят всего 28 жителей областного центра, которые в свое время защищали Родину от фашистских захватчиков. Один из них – Виктор Иванович Евстратенков.
• Май, труд, профсоюзы
  
  Завтра мы отметим один их самых любимых праздников – День весны и труда. Когда-то он назывался Днем международной солидарности трудящихся, но вместе с уходом от власти КПСС солидарность куда-то исчезла…
• Вначале – Манька-Облигация
  
  К юбилею народной артистки России Ларисы Удовиченко.
• Читая Жукова и Манштейна. Война воспоминаний как зеркало эпохи
  
  Мемуары участников событий – исторический источник, что называется, из первых рук. Впрочем, оборот «что называется» не случаен.
• Тарифы «от Рыжика»
  
  Дональд Трамп, мировая экономика и жизнь в России.
• «Самая страшная картина детства – казнь партизан»
  
  Узник фашистских концлагерей Плотников Алексей Семенович.
• Вратарь всех времен: памяти Валерия Колчанова
  
  13 апреля 2025 года на 80-м году скончался легендарный иркутский футбольный голкипер Валерий Григорьевич Колчанов.