Живописцы «Малой земли»: как создавались воспоминания Брежнева |
02 Марта 2015 г. | ||||||||||
Когда в феврале 1978 года в журнале «Новый мир», а следом за ним и в других изданиях появилась «Малая земля», даже несообразительные читатели (вроде меня, ученика 9 «А» класса средней школы №19 города Саратова) понимали, что генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев сам эту книгу не писал: слишком уж мастерски в ней все было выстроено. Тем более что за «Малой землей» последовали «Возрождение» (№5 «Нового мира» за 1978-й) и «Целина» (№11). Через три года в том же журнале, в №11 за 1981-й, были опубликованы еще две главы воспоминаний: «По заводскому гудку» и «Чувство Родины». Через год с небольшим, уже после смерти Л.И. Брежнева, в №1 за 1983-й появились еще три части: «Молдавская весна», «Космический Октябрь» и «Слово о коммунистах». Не приходилось сомневаться, что над текстом мемуаров генерального секретаря ЦК КПСС трудилась матерая акула пера, а то и целая акулья стая. Разбирало любопытство: кто же на самом деле создавал мемуары Л.И. Брежнева?
Ясность в 1991 году внес один из реальных авторов, известный журналист и поэт-песенник, бывший редактор «Правды» по отделу сельского хозяйства, к тому времени персональный пенсионер союзного значения Александр Мурзин, напечатавший в «Комсомольской правде» очерк о своей работе над воспоминаниями Брежнева: «Анатолий Аграновский, работавший в "Известиях", написал "Возрождение". "Малая земля" вышла из-под пера Аркадия Сахнина. Он хоть и не состоял в штате "Комсомолки", долгое время печатал там свои блестящие очерки и статьи. Я, в 1960-х член редколлегии этой газеты, стал автором "Целины". Аграновского и Сахнина я назвал открыто лишь потому, что их фамилии, как и моя, уже не раз обнародовались в прессе под грифом "причастных". Хотя я слышал, что семья ныне покойного Аграновского отрицает его связь с высочайшими мемуарами. А Сахнин — тот вообще угрожал подать на меня в суд и печатно обвинить в клевете, лишь только я посмею выступить сам или приплести к делу Аркадия Яковлевича. Так же думали автор "Молдавской весны" — В.Г. — и еще один человек с инициалами В.Г. — автор "Космического Октября" (оба в прошлом известные журналисты "Комсомолки"). Так что из пяти настоящих творцов мемуаров я остался единственным хранителем этой тайны, готовым честно о ней рассказать». Как видно из цитаты, Александр Мурзин не гордился своей работой на Л.И. Брежнева и сама готовность в 1991 году рассказать о ней требовала мужества, которого не нашлось у других соавторов. Но по мере того, как советское общество становилось российским, брежневские годы из проклятого прошлого превращались в золотой век, о котором вспоминать легко и приятно. Десятилетия спустя после признаний Александр Мурзина «второй В.Г.» — патриарх отечественной научной журналистики Владимир Губарев — посвятил работе над мемуарами Л.И. Брежнева целую главу уже своих мемуаров "Моя «Правда": Большие тайны большой газеты»: «...Была одна тайна в жизни "Правды", о которой знало всего несколько человек. Речь идет о воспоминаниях Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева. Я писал главу "Космический Октябрь". По сравнению с Анатолием Аграновским, Аркадием Сахниным, Александром Мурзиным, Виталием Ганюшкиным моя задача осложнялась тем, что я работал "по-партизански": мне было запрещено контактировать с сотрудниками военно-промышленной комиссии и тщательно скрывать от Д.Ф. Устинова и его окружения, что я занимаюсь такими воспоминаниями. "Крышей" стала "Правда". Все встречи и командировки, необходимые для подготовки воспоминаний, представлялись как выполнение заданий "Правды". "Используй эту возможность, — сказал мне Афанасьев [главный редактор "Правды" в 1976-1989 годах — А.Ф.], — не каждому дано такое"...» Рассказы Александра Мурзина и Владимира Губарева во многом совпадают. Прежде всего, из них мы узнаем имена реальных авторов и распределение тем между ними. Но созданием мемуаров генерального секретаря, разумеется, занимались не только журналисты. Александр Мурзин пишет: «В апреле 1977-го мне позвонил В.Н. Игнатенко, зам. главного редактора "Комсомолки", пригласил к Л.М. Замятину и добавил интригующе: Замятин и Черненко принялись дружно склонять Ильича к воссозданию эпохальных мемуаров, но тот скромно возражал, упирая на занятость. Хотя вроде бы согласился поработать над такой книгой с группой назначенных помощников. Вот нам и рекомендовали подсобить товарищу Брежневу — собрать фактологию, набросать тексты... Итак, пользуясь современной терминологией, менеджерами проекта «Малая земля» были генеральный директор ТАСС Леонид Замятин и его заместитель Виталий Игнатенко (Мурзин назвал его прежнюю должность в «Комсомольской правде» — простительная ошибка памяти).
Леонид Замятин подробно рассказал о своей роли в создании мемуаров генерального секретаря в интервью журналу «Коммерсантъ-Власть»: «...вся эпопея возникла почти случайно. Просто Брежнев, особенно в старости, любил вспоминать свои военные годы и чаще всего те жуткие месяцы под Новороссийском, когда горстка бойцов под командованием Цезаря Куникова действительно совершила подвиг, удерживая маленький клочок земли на мысе в Цемесской бухте. И очень хотел, чтобы кто-нибудь об этом написал. Рассказ Леонида Замятина добавляет много подробностей, но существенно расходится с воспоминаниями Александра Мурзина. Исходный пункт работы над мемуарами Брежнева Леонид Замятин и Александр Мурзин (несомненно, со слов последнего) рисуют одинаково: это дорожная беседа между Л.И. Брежневым, К.У. Черненко и Л.М. Замятиным зимой 1976-1977 годов. Замятин говорит, что ехали в Тулу вручать «Золотую Звезду»; звание города-героя Туле было присвоено 7 декабря 1976-го, торжества с участием генерального секретаря ЦК КПСС состоялись 17-19 января 1977 года, так что сообщение Замятина звучит достоверно; ехать два с половиной часа — в самый раз поговорить со вкусом. Но в изложении Мурзина инициаторами написания мемуаров генсека выступали Замятин и Черненко; Замятин же на первый план выдвигает самого Брежнева («Сколько прошу о "Малой земле" написать, о солдатиках погибших, и все впустую. Может, ты возьмешься?»), вторым ставит Черненко («Правильно, Леонид Ильич, народ заждался ваших воспоминаний»), а себя убирает в тень — дескать, отказывался («Так я же не умею книги писать»), и вроде бы уже удалось спустить дело на тормозах, но тут вмешался Суслов — и пришлось взяться. В отказ Замятина верится с трудом. Какие карьерные перспективы открывала работа над мемуарами Леонида Ильича, Замятин не мог не оценить сразу же, как только было произнесено слово «воспоминания» (в итоге Леонид Митрофанович стал заведующим персонально «под него» созданного отдела ЦК). Версии Замятина далее появляется Суслов и дает указание немедленно приступать к работе в строжайшем секрете. Как уже сказано выше, я ни на грош не верю, будто Замятин уклонялся от чести работать над мемуарами генсека, но вот сообщение о приеме у Суслова и указание работать в секрете от членов политбюро представляются достоверными. Готовить воспоминания Л.И. Брежнева без санкции Суслова (члена Политбюро, второго секретаря ЦК, курировавшего идеологию) было бы вопиющим нарушением субординации; профессиональный «орговик», каким был К.У. Черненко (в тот момент «простой» секретарь ЦК), на такое, наверное, органически не способен. Слова же о секрете от членов Политбюро подтверждаются рассказом Губарева, которому было специально велено скрывать работу над «Космическим Октябрем» как раз от члена Политбюро Д.Ф. Устинова и его сотрудников. Еще более расходятся версии Александра Мурзина и Владимира Губарева, с одной стороны, и Леонида Замятина, с другой, в изложении дальнейших событий. Александр Мурзин и Владимир Губарев рассказывают о встрече в здании ТАСС всех будущих авторов, на которой распределялись темы, и затем о встрече всех авторов в ЦК КПСС. Слова Мурзина частично приведены выше, продолжим его цитировать: «Все кивнули, и сияющий Л.М. Замятин радостно занялся определением конкретных тем. ...Аграновский первым выбрал себе Украину, Сахнин — войну, В.Г.-второй — космос. И целина осталась за мной как бы сама собой». Владимир Губарев вспоминает: «Я не знаю, у кого родилась эта идея мемуаров Брежнева, думаю, что она родилась у Виталия Игнатенко. Однажды он позвонил, мы приехали и собрались в кабинете. Замятин был в ЦК партии. Нас было несколько человек. Толя Аграновский, Аркаша Сахнин, Саша Мурзин. Виталий Ганнушкин был позже. Шел разговор о том, что хорошо бы написать мемуары. Уже было ясно, честно говоря, по подбору людей, кто чем должен заниматься». И в другом месте он же утверждает: «Я работал научным обозревателем "Правды", когда получил специальное задание. Как уже было сказано выше, во время встречи в ЦК партии мне предложили написать "космическую часть" мемуаров».
Мурзин писал свой очерк спустя 14 лет после событий, Губарев — через 35. Ошибки памяти в таких случаях неизбежны, но суммарно можно получить следующую картину: Александра Павловича и Владимира Степановича пригласил в ТАСС Виталий Игнатенко, Леонид Замятин ввел авторов в курс дела, были распределены темы, через несколько дней все авторы были в ЦК КПСС на приеме у К.У. Черненко. Но в рассказе Леонида Замятина никакие общие собрания авторского коллектива не упоминаются. После приема у М.А. Суслова, как ему помнится, события развивались так: «Вскоре приглашают к Самому. И Леонид Ильич говорит: "В Институте международных экономических отношений работает подполковник Пахомов. Он был моим помощником по политотделу 18-й армии. Сейчас, правда, совсем больной, жалко мужика. Я его в институт и пристроил. Так вот, он каждый день вел записи боев. Возьмите у него все тетрадки, возьмите у Дорошиной, что я ей навспоминал, и, пожалуйста, напишите наконец о солдатах..." Игнатенко съездил к Пахомову, забрал дневники и предложил передать их известному в ту пору журналисту Аркадию Сахнину. Я позвонил в "Новый мир" и пригласил Аркадия к себе. Брежнев, конечно, огорчился страшно. Так ждал, а книги нет. А потом вдруг говорит: "А вот я на последнем съезде комсомола речь читал. Первая речь, которая мне самому понравилась. Живая такая, умная, яркая. Может быть, и книгу тому предложить, кто речь писал?" Я к Игнатенко: "Кто речь писал?" — "Анатолий Аграновский". Вот это замечательно. Лучший журналист страны. Только знали бы вы, сколько я его уговаривал. Ни в какую. И не мой жанр, и болен, и не справлюсь. Но ведь и нам отступать некуда. Звоню Черненко. Тот приглашает Аграновского к себе. Уж не знаю, что говорил Константин Устинович Анатолию Абрамовичу, но вернулся от него Аграновский смиренным. И мы засели за работу. Игнатенко собирал недостающий материал, Аграновский писал, я следил за политической мыслью. Таким образом, по версии Замятина, сначала была написана и даже опубликована «Малая земля» и лишь после этого приступили к подготовке других глав воспоминаний. В такой схеме для общего собрания авторского коллектива с распределением тем попросту и места-то нет. Прежде чем сопоставлять версии, присмотримся к самим действующим лицам. Итак, Анатолий Аграновский (1922-1984), в 1977 году — специальный корреспондент «Известий», Виталий Ганюшкин (1930-1998) — заведующий отделом, член редколлегии газеты «Советская культура», Владимир Губарев (1938 года рождения) — научный обозреватель «Правды», Александр Мурзин (1929-2006) — заведующий сельхозотделом, член редколлегии «Правды», Аркадий Сахнин (1910-1999) — заведующий отделом публицистики, член редколлегии «Нового мира». Первое, что буквально бросается в глаза в этом списке, — неравенство имен. Анатолий Аграновский, знаменитейший из знаменитых, символ профессии («фрукт — яблоко, поэт — Пушкин, журналист — Аграновский»), живой классик, чье творчество изучают на журфаках, и dei minoris, за пределами цеха безвестные. Но и меньшая братия явственно распадается надвое: Ганюшкин, Губарев и Мурзин — сравнительно молодые люди (никому еще нет 50), все они давние сотрудники той самой «Комсомольской правды», в которой Виталий Игнатенко с феерической скоростью (менее чем за 10 лет) прошел славный путь от стажера до заместителя главного редактора; и Аркадий Сахнин, почти ровесник Леонида Ильича, 67-летний литератор из «Нового мира». О творчестве этого литератора, по правде говоря, мне трудно что-либо сказать. Из дневников Корнея Чуковского известно о «деле Сахнина»: «17 июля 1955 года... Сейчас у меня ночует Бек. Он рассказал мне дело Сахнина, укравшего у сосланной Левиной ее роман. Она прислала в «Знамя» роман о Японии. Он, как секретарь редакции, сообщил ей, что роман принят, и попросил сообщить свою биографию. Она ответила, уверенная, что он, приславший ей радостную весть о том, что роман будет напечатан, достоин полной откровенности. Чуть только он узнал, что она была арестована, он украл у нее роман, содрал огромный гонорар (роман печатался и в Детгизе, и в «Роман-газете») и не дал ей ни копейки. Теперь на суде его изобличили, но как редакция «Знамени» пыталась замутить это дело, прикрыть мошенника, запугать Левину и опорочить Бека, который и открыл это дело!»
В комментариях Е.Ц. Чуковская добавляет: «Речь идет о романе А.Я. Сахнина "Тучи на рассвете", напечатанном в журнале "Знамя" (1954-й, №2, 3). В том же году роман вышел в "Роман-газете" (№7,8), в Детгизе и в Гослитиздате. Между тем ссыльная Pаиса Семеновна Левина обратилась в суд с заявлением, что она послала в peдакцию "Знамени" свой роман, а сотрудник журнала А. Сахнин заимствовал из ее рукописи многие сюжетные ходы, ситуации и отрывки и опубликовал книгу под своим именем... Суд постановил обязать Сахнина выплатить Левиной часть гонорара и поставить ее имя... "Тучи на рассвете" переизданы (без имени Левиной) в 1957, 1965, 1968 и 1975 году. Другие книги А. Сахнина — о подрывной деятельности американского империализма против Чили, против социалистических стран, о польской разведке в ФРГ, а также о подвигах машинистов и подводников». К этой справке можно добавить, что Аркадий Сахнин писал еще и о подвигах чекистов, китобоев, саперов, моряков торгового флота, трактористов, целинников, милиционеров, пограничников, дружинников, водолазов и 15-летней школьницы, задержавшей вооруженного бандита; после «дела» в «Знамени» более не работал и романов не публиковал, все прочие его книги — документальные повести и сборники очерков. Ни с комсомольским журналистом Игнатенко, ни с дипломатом Замятиным видимых пересечений биография Сахнина не имеет. Почему Замятин или Игнатенко решили привлечь Сахнина к работе над мемуарами генерального секретаря — решительно непонятно. Сахнин печатался в «Комсомолке», и потому Игнатенко был с ним знаком. Но Аркадий Яковлевич старше Виталия Никитича на 31 год, так что вряд ли отношения между ними заходили дальше знакомства; например, друзьями-приятелями на почве работы или совместного проведения досуга они быть не могли. Впрочем, участие в подготовке мемуаров генсека не первый загадочный момент в биографии Сахнина. Демобилизовавшись в 1948 году из армии, редактор дивизионной газеты стал ответственным секретарем журнала «Знамя» — взлет поразительный, почти невероятный: достаточно сказать, что в 1932-1941 годах эту должность занимал Анатолий Тарасенков, классик советской литературной критики. Рассказ Леонида Замятина выглядит достоверным в том, что Сахнина привлекли к подготовке мемуаров вождя не вместе и не одновременно с Аграновским, Ганюшкиным, Губаревым и Мурзиным. Достоверным представляется и рассказ Замятина об организации литературного производства: «Игнатенко собирал недостающий материал, Аграновский писал, я следил за политической мыслью». Из авторов «болванок» Леонид Митрофанович упоминает только Сахнина и Мурзина, причем последнего ошибочно называет собкором «Правды» по Казахстану: «Правда, первый вариант "Целины" делал бывший корреспондент "Правды" по Казахстану Мурзин. Только и его Аграновский как следует выправил. Придал изящества и блеску». Видел он их, похоже, мельком, потому и не запомнил толком, предоставив общение с ними Виталию Игнатенко. Главный писатель для него — Аграновский. По словам Замятина, Аграновский отказывался от даннойработы и усмирил его К.У. Черненко. Видимо, так оно и было: генеральный директор ТАСС был для специального корреспондента «Известий» коллега по перу и не более, а вот секретаря ЦК КПСС коммунист Аграновский ослушаться не мог. Мурзин и Губарев не упоминают Аграновского как редактора своих текстов. Мурзин даже утверждает: «Троица заговорщиков, ничтоже сумняшеся, издала всего лишь наши "болванки"... Не уверен, читал или нет Леонид Ильич свои мемуары, но зато я прочитал в них, изданных, то, что сам написал». Вот этот момент доверия не вызывает. Нетрудно заметить, что воспоминания Губарева и Мурзина о работе над воспоминаниями Брежнева написаны в разной манере. Не перепутаешь. Однако между главами «Воспоминаний» стилистического разнобоя нет, и попытки по стилю отличить цитаты из «Малой земли», «Возрождения» и «Целины» ни разу не удавались. Кто-то должен был привести журналистов, каждого со своей яркой индивидуальностью и собственной манерой письма, к «одному знаменателю», и логично, что этим «кем-то» был «лучший журналист страны». Анатолий Аграновский. Думается, именно Виталий Игнатенко организовал производственный процесс таким образом, что авторы «болванок» не замечали рерайта. Отметим следующий момент в рассказе Мурзина: «Все кивнули, и сияющий Л.М. Замятин радостно занялся определением конкретных тем... Аграновский первым выбрал себе Украину, Сахнин войну, В.Г.-второй — космос. И целина осталась за мной как бы сама собой». Вот тут хочется воскликнуть: вот стиль Виталия Игнатенко! Именно так он 20 лет руководил ИТАР-ТАСС: все делалось согласно его воле, но как бы само собой. Люди, надо заметить, лучше всего работают, когда не замечают, что ими руководят. Вот и здесь заведующего сельхозотделом «Правды», разумеется, пригласили, чтобы поручить целину (не космос же и не войну!), но у него осталось впечатление, будто он сам выбрал близкую ему тему. Высокий класс, что еще тут скажешь.
Губарев и Мурзин не упоминают о каких-либо материалах, исходящих от самого мемуариста. Таким образом, «диктовки» Брежнева и его ответы на вопросы из ЦКБ, о которых говорит Замятин, им не показывали. Из рассказов Губарева и Мурзина может возникнуть впечатление, что журналисты, работая над воспоминаниями Брежнева, пользовались безбрежной творческой свободой. Разумеется, это было не так. Приведу лишь один пример. В «Целине» говорится: «Можно сказать: всего четыре года в начале трудовой деятельности целиком были отданы деревне. А можно иначе: целых четыре года. Землеустроителем начал работать в самом начале коллективизации, а на завод вернулся, когда она была в основном завершена. Эти годы — с 1927 по 1931-й — равны эпохе в истории страны». Биография Брежнева изложена здесь неверно: землеустроителем он работал в 1927-1930 годах, осенью 1930-го поступил в Московский институт сельхозмашиностроения, год проучился в нем, затем перевелся в Металлургический институт в родном Каменском. Но вуз был вечерний, обязательным условием обучения была работа на производстве, и Леонид Брежнев устроился на металлургический завод кочегаром в теплосиловой цех. Это «спрямление» жизненного пути (поработал землеустроителем и вернулся на завод) исходит, несомненно, от самого Леонида Ильича — кто бы еще осмелился переписывать по своему вкусу биографию генерального секретаря ЦК КПСС. Но указание Брежнева было доведено до Александра Мурзина так искусно, что он этого даже не запомнил. Можно реконструировать следующую цепь событий. 17 января 1977 года по дороге в Тулу происходит беседа Л.И.Брежнева, К.У.Черненко и Л.М.Замятина о написании мемуаров вождя; через некоторое время, в феврале или марте 1977 года, Суслов даёт указание Замятину «приступать немедленно» и происходит новая встреча Замятина с Брежневым; незамедлительно после нее Игнатенко забирает подготовленные материалы и передаёт их Сахнину; «через два месяца» тот передает Замятину и Игнатенко текст, который обоих приводит в ужас; огорченный Брежнев подсказывает незадачливым меморайтерам идею привлечь к делу Анатолия Аграновского; тот сначала отказывается, но устоять под нажимом К.У.Черненко не может. В этот ряд вполне укладывается приглашение Виталием Игнатенко в апреле 1977 года к Замятину, помимо Аграновского и Сахнина, Ганюшкина, Губарева и Мурзина, проведение установочной беседы с ними, распределение тем и начало работы в расширенном составе. Как это обычно и происходит, ответы на одни вопросы немедленно порождают другие. В частности, если работа над «Малой землей» и «Космическим Октябрем» началась одновременно или почти одновременно, то почему они были опубликованы с таким большим разрывом — без одного месяца пять лет? Но об этом — в следующий раз. Источник:
|
|