Не сомкнутся над памятью волны...

Моей малой родиной была деревня Грудинино, находящаяся теперь на дне Иркутского водохранилища, примерно в 10-12 километрах на юго-восток от плотины Иркутской ГЭС. На дне водохранилища покоятся останки из близлежащих деревень, таких как Михалёво, Патроны, Щукино, Ерши, Большая и Малая Разводная. Деревня Ерши была родиной моей бабушки Екатерины Александровны Саловаровой.

В деревне Грудинино насчитывалось около пятидесяти дворов, основная часть которых была построена переселенцами с Дона (за что их называли чалдонами). А другая часть жителей переехала сюда, по-видимому, из средней России, за это их прозвали кацапами и хохлами. Немало в наших краях было и беглых крестьян. Не потому ли так любили петь мои земляки известную песню:

Там, далеко в стране Иркутской,

Между гор и крутых скал,

Обнесён стеной высокой

Александровский централ...

По сведениям летописца, на средства крестьян в 1884 году в деревне Грудинино была построена часовня с алтарём, переосвящённая впоследствии в церковь во имя Михаила Архангела.

Мой отец Иван Мефодьев и мама Ольга Афанасьевна были большими тружениками. Отец работал путевым обходчиком на железной дороге. На это занятие уходило примерно десять часов ежедневно; кроме того, необходимо было запастись сеном для скота, заготовить дрова на зиму, а главное – папа много времени уделял рыбалке, занятию отнюдь не праздному, напротив, очень тяжёлому и опасному. Рыбалка на Ангаре с сетями требует большой сноровки, опыта и умения. К тому же осенью и зимой отец занимался охотничьим промыслом. Всё это приносило определённый доход в бюджет семьи. Зимой родители и бабушка вязали сети, а летом после рыбалки в мои обязанности входила их починка.

Когда началась Великая Отечественная война, отец (как не пригодный для фронта по возрасту) старался помочь близким: заготавливал сено для детей дяди Сани, ушедшего на фронт: всячески помогал обездоленным женщинам, оставшимся без мужей с малолетними детьми. Я не помню, чтобы родители позволяли себе передохнуть, разве только по большим престольным праздникам. К таким праздникам, как Рождество Христово, Пасха, Троица, в доме наводили особый порядок: чистили, мыли, скребли, белили, красили, а в день праздника обязательно заводили большую стряпню. Почти всегда в эти дни приходил батюшка. Отслужив в церкви молебен, он оставался у нас отобедать.
Помню, в 1956 году, когда скончался мой отец, этот священник приходил его отпевать. В те годы подобная служба была большой редкостью.

Мои родители были очень набожными. И только на второй день праздников могли позволить себе ходить в гости друг к другу. Празднества обычно начинались у нас – отец был хлебосольным хозяином и любил собирать гостей, а может быть, и потому, что он из компании был самым старшим. Все относились друг к другу доброжелательно и уважительно. Взрослое население в деревне было либо неграмотным, либо малограмотным, но воспитание детей было достаточно строгим: детям наказывали при встрече обязательно здороваться со взрослыми, в присутствии взрослых не разрешалось громко кричать и смеяться, а также ввязываться в их разговор, если к ним не обращались. Большинство мужчин курили табак, но не могу припомнить, чтобы курили женщины, а детей за такое «баловство» строго наказывали.

На званый обед или ужин собирались чинно и благородно. Женщины при встрече кланялись друг другу, а мужчины здоровались за руку. Обращались друг к другу обычно по отчеству. Словом, собирались родственные души, которые и в обыденные дни всегда могли помочь друг другу – материально и морально. Обычно дядя Коля (муж сестры папы – тёти Глаши) в таких случаях обращался к маме со словами: «Афанасьевна! Начинай свою любимую!» И мама негромко начинала:

Я у маменьки выросла в неге,

Не видала кручинушки злой,

По счастливой девической доле

Повстречался мне парень лихой...

Потом обязательно пели «По Муромской дорожке...», «Хасбулат удалой...», не забывали и папину любимую песню:

Из-за острова на стрежень,

На простор седой волны...

Затем компания уходила к кому-го другому, третьему и так, как правило, гуляли до поздней ночи. А утром снова за работу...

Детей в нашей семье было шестеро: четыре сестры и два брата. Старшая сестра Нюра рано вышла замуж, ещё до моего рождения, но жила в этой же деревне. В детстве я к ней часто прибегал: она была ласковой и доброй и всегда старалась чем-нибудь угостить. Эти черты характера у Нюры сохранились навсегда. Лида мало бывала дома, то жила в Иркутске, в няньках, то в малоизвестном населённом пункте – прииске Ципикан, то в Сретенске и даже в Смоленске. По-видимому, она не выдержала сверхтяжёлого крестьянского труда – с восьми лет её поставили за плуг пахать землю. Но мы все любили Лиду безмерно.

Перед началом войны она вернулась в Иркутск, а её мужа Фёдора, естественно, забрали на фронт. Учась в Иркутске, я и сестра Катя жили у Лиды. Она для нас была всем: и мамой, и воспитательницей, и кормилицей – приносила из заводской столовой какую-то жижу под названием суп-лапша, что-то где-то доставала, с кем-то договаривалась относительно топлива, решала другие проблемы.

Из всех сестёр самой рассудительной и мудрой была Мария. В военные годы она с семьёй жила около ст. Подарвиха, недалеко от Байкала, и там успешно, на мой взгляд, вела своё хозяйство. Туда мы также любили ездить. Мария нас вкусно и сытно кормила.

Семья наша была дружная, и хотя у сестёр уже были свои семьи, они всегда помогали маме по хозяйству: в уборке сена, сборе урожая картофеля. Помогали подготовить дом к праздникам. И вообще мы все любили собираться у родителей.

В семье я был самый младший. Две старшие сестры, Нюра и Лида, как я уже писал, до моего рождения были уже замужем. Вскоре и сестра Мария вышла замуж за деревенского парня Семёна Бубликова. Насколько я помню, мои родители не одобряли выбор Марии, но она была человеком решительным и самовольно (папа был на работе, а маму позвали якобы к больной тёте Глаше) собрала свои пожитки и ушла в семью Бубликовых.

Росли мы в основном с сестрой Катей, а старший брат Кеша после окончания средней школы в 1936 году уехал учиться в Ленинград, а оттуда с пятого курса ушел добровольцем на фронт. Мои детские годы проходили в деревне, в обществе моих сверстников. Особенно большая дружба связывала меня с двоюродным братом Павлом. Мы с ним часто вместе бывали на охоте и рыбалке. Да и сейчас я довольно часто встречаюсь с Павлом Николаевичем, мне с ним всегда интересно. Мы с удовольствием вспоминаем, как коротали майские холодные ночи на берегу Ангары около поставленных сетей или сидели в закрадке возле озерка поздней осенью на зорьке в ожидании табунка крякв или, на худой конец, стаи чирков. Окрестности нашей деревни всегда привлекали осенью уток и гусей. Утки находили здесь место для прокорма и отдыха на многочисленных озёрах, а гуси могли опуститься на поля и огороды. А сколько с Павлом мы сделали совместных удачных и не очень загонов на коз, наверное, и не сосчитать.

С утиной охотой у меня связано одно одновременно и доброе, и грустное воспоминание, наверное, мне было не более пяти лет от роду, когда к нам в деревню на охоту приезжал Виссарион Иванович Ковалёв, весёлый и добрый человек и, как говорил папа, настоящий коммунист. Приезжая, «Варион Иваныч» (так мы его почему-то называли) прежде всего извлекал из сумки мешочек с просом, весело подмигивал мне и говорил: «Вот тебе крупяная каша, Иваныч (так он ко мне обращался, а кашу пшённую я и сейчас люблю), а вечером пойдём на зорьку». Мне было с ним очень интересно, он рассказывал какие-то смешные истории, совсем забывая про охоту и уток. Теперь-то я понимаю: он просто приезжал в деревню отдохнуть и, как сам говорил, прочистить лёгкие. Вскоре он перестал бывать у нас, и я узнал, что его арестовали и объявили врагом народа. Меня это известие сильно огорчило, и, помнится, я даже плакал. Связь нашей семьи с семьёй Ковалёва не прерывалась. После окончания войны к нам в деревню несколько раз приезжали вдова Ковалёва Елена Францевна и её сестра Эмилия. Это были очень образованные люди, и долгие годы родители поддерживали с ними добрые отношения, и уже в 60-х годах мы узнали от Елены Францевны, что Виссарион Иванович Ковалёв посмертно реабилитирован.

Надо сказать, что деревня Грудинино до заполнения Иркутского водохранилища была сказочно хороша: красивейший уголок в пойме Ангары, расположенный на одном из её многочисленных островов. Так что вода окружала нас с раннего детства, даже рожать меня мою маму отвезли на лодке-стружке вниз по Ангаре, в роддом Иркутска. Стружок – это очень лёгкая лодка (её спокойно может перенести один человек), выдолбленная из толстой осины. Сейчас таких лодок не встретишь.

С весны деревня утопала в цветении черёмух и яблонь, а летом остров покрывался синевой голубики и кистями красной смородины. Красной смородиной мы лакомились, а вот к голубике был коммерческий интерес – её собирали и до последней ягодки продавали. Эта островная голубика особенно ценилась на рынке. А какие вокруг деревни были тёплые и ласковые заливчики! Дно таких заливчиков было устлано мягкой травой – рай земной для ребятни! В протоках и на их перекатах мы, ребятишки, ловили бутылками через выбитое донышко мелкую рыбёшку. И, несмотря на то, что деревня была расположена вблизи областного центра, в её окрестных лесах в изобилии водились косули, кабаны, волки, медведи и другая всякая живность. Сегодня такие географические понятия, как Мельничная Падь (правильнее – Мельничное болото), Картакой, Каллей, Курма, определяют только названия дачных поселений. В те же далёкие довоенные времена они представляли из себя нечто совершенно другое. Например, долина Курмы славилась большими сенокосными угодьями, которые широко использовались окрестными селянами. В долине Каллея всегда было много голубики, брусники, клюквы, а в её вершине встречались сохатые, изюбри и кабаны, В Картакое всегда было много диких коз, и к тому же это были необычайно ягодные и грибные места, которые сейчас можно найти только в самых укромных уголках.

Мой папа работал на железной дороге, а мама была домохозяйкой. При организации колхоза отец, сразу же после общего собрания жителей деревни, устроился путевым обходчиком на железную дорогу (злые языки судачили, что не захотел, дескать, Иван Сивку с Кауркой отдавать в колхоз – ведь у соседа Митрия даже худой коровёнки не было). В колхоз шли, действительно, без всякого энтузиазма и чаше всего те, кто не имел, как говорится, ни кола ни двора. Зажиточных крестьян раскулачивали без разговоров и отправляли почему-то в Тайшетский район. В детстве я всё удивлялся: почему у нас вместо ворот была загородка из тонких жердей? Потом мне объяснили, что если мы поставим ворота, нас раскулачат. По той же причине был продан амбар. И хотя на железной дороге была постоянная зарплата, семья едва-едва сводила концы с концами.

Сейчас приходится только удивляться, как мама могла носить такие тяжелейшие мешки с бидонами молока на плечах и корзины, наполненные рыбой, в руках в город и за всё это выручать жалкие гроши, на которые можно было купить немного растительного масла, сахара, крупы для пропитания семьи и халвы для детей.

Будучи совсем ещё ребёнком, я нередко летом упрашивал маму взять меня в город. Помощник-то я был никакой, а обузой – изрядной. И всё-таки мне удавалось иногда уговорить маму. В городе меня прежде всего поражал своими размерами и красотой строящийся мост через реку Ангару. Мне казалось, что он висит где-то в небесах. Потом мне интересно было побывать у «старух», так мама называла своих клиенток – известных преподавателей музыки в городе Москалёвых и Балабиных, которым она продавала молоко, рыбу, дичь. Почти всегда из-за полуоткрытых дверей комнаты я слышал приятную музыку. Здесь нас обязательно поили чаем и угощали вкусными булочками или печеньем. Потом шли к преподавателям университета Нагорным. Там к нам относились так же доброжелательно и любезно. Интересно, что с их сыном Владимиром много лет позднее мы подружились, а мама Володи – Евдокия Никитична Нагорная преподавала мне химию. На рынок ходить я не любил – там было очень шумно, грязно и много мух.

Молоко в доме почти не пили – либо продавали, либо сдавали государству в счёт госпоставок за содержание коровы. Мама хотя формально и не была колхозницей, но очень много в нём работала: высаживала рассаду, поливала и собирала овощи, сгребала сено и очень часто пекла хлеб для колхозников. У нас в доме была самая большая русская печь, да и по этой части мама была мастерицей. До сих пор невозможно забыть те хлеба – огромные караваи с ручной корочкой и необычайно душистые.

Много работали не только взрослые. К суровому крестьянскому труду рано приучались и дети, особенно в летнее, свободное от учёбы время. А уж когда началась Великая Отечественная война, трудиться приходилось и старому, и малому. Я, например, летом много работал по хозяйству – обрабатывал огород, заготавливал дрова на зиму с семилетним племянником Олегом (сыном Марии), который время от времени прятался в кустах (не детское это дело – пилить толстые бревна, выловленные в Ангаре). Затем наступала заготовка сена, а в июле я и мои сверстники выезжали на дальние покосы помогать колхозникам. Эту тяжёлую работу выполняли тогда женщины, дети да старики. Так что в наши летние каникулы, особенно в военное время, отдыхать практически было некогда.

В военные годы летом папу и дядю Колю (он тоже был путевым обходчиком) руководство железной дороги освобождало от основной работы и направляло на заготовку рыбы – они были лучшими рыбаками в деревне, а мы с Павлом иногда вместе, а чаще порознь отвозили выловленную рыбу на приёмный пункт в Патроны. Не такое уж это было безопасное занятие для 13-14-летних пацанов – переплывать через Ангару на лёгком стружке.

В редкие свободные часы папа занимался и охотой. Словом, рыбалке и охоте мне было у кого учиться, а мама этому только радовалась. Так что к природе я прикипел сызмальства, и, наверное, неслучайно по окончании средней школы я выбрал геологический факультет, на физико-математический поступал мой закадычный друг Костя Чернышёв (царствие ему небесное). По крайней мере, мои родители, а особенно брат, мой выбор одобрили. Сам же об этом выборе я не жалею и теперь.

Тёплая летняя пора сменялась прохладой наступающей осени с обилием грибов и ягод в окрестных лесах. Помню, как в детстве нас водила за грибами и ягодами наша бабушка Екатерина Александровна. Она знала все заветные уголки, где много было груздей и ягод. Мы удивлялись: как это она всегда заранее знала, где и что зреет, и не обращали внимания, что ещё летом она обходила все лесные поляны и берёзовые рощи. И хотя к началу войны

бабушке было уже далеко за семьдесят, она постоянно работала на огороде, ходила за ягодами и грибами, много заготавливала веников, собирала целебные травы. А когда пришло известие о смерти её невестки тёти Мани (жены младшего сына Александра, который пропал без вести на фронте), бабушка поехала воспитывать малолетних сирот; старшему из них, Володе, не было ещё и 14 лет. Сейчас из них в живых осталась только дочь Тамара.

Жизнь моей бабушки лёгкой не назовёшь, она очень рано овдовела. Муж её, мой дед Мефодий Ильич, будучи на рыбалке, утонул в Ангаре ещё в 1910 году. Она, как и мои родители, была очень набожным человеком – не пропускала ни одного поста и даже нередко на всенощную перед Пасхой ходила в село Никола. А если и оставалась дома, то эту пасхальную ночь проводила на улице, вслушиваясь в перезвон колоколов на церквах Иркутска. Она была убеждена, что различает, когда звонят с Крестовоздвиженской церкви, а когда со Знаменского монастыря. В это время она много молилась и, по-моему, представляла себе, что присутствует на этой важной духовной церемонии. Очень огорчалась, когда мы, школьники, переделывали деревенскую церквушку под клуб, беззлобно повторяла, что за это нас бог накажет...

Зимы были суровыми, и нередко наше Грудинино было полностью отрезано от внешнего мира зимним ледоставом Ангары. При этом случались разные, иногда и курьёзно-драматические события.

В те давние времена, до строительства Иркутской ГЭС, при замерзании Ангары её уровень сильно поднимался, порой на три-пять метров от обычного, часто затапливались жилые дома, другие строения, иногда вода появлялась и на городских улицах.

Старожилы-иркутяне помнят, что в 1953 году во время ледостава вода доходила по улице Карла Маркса до драмтеатра, а в районе старого ангарского моста дома были подтоплены до половины первого этажа и жителей спасали плавсредствами. А небольшие деревушки в долине реки Ангары, как правило, находящиеся на возвышениях, обычно во время ледостава были окружены водой, и с внешним миром связи практически не было несколько дней – пока вода не замёрзнет и не установится устойчивый ледяной покров. В таком положении ежегодно в январе оказывалось и наше небольшое село. Так однажды в один из таких зимних вечеров из соседнего села с работы возвращалась моя двоюродная сестра Анна.

Анна, позднее прошедшая великую Отечественную войну от стен Сталинграда через Украину, Румынию, Венгрию и закончив её в Австрии, жила вместе с родителями в деревне Грудинино. С самого начала войны она добровольно вслед за своим женихом ушла на фронт, а перед самой войной работала продавцом в соседнем посёлке (ж/д станция Михалёво). На выходные дни она обычно приходила домой. Надо же было так случиться, что в один из таких зимних вечеров как раз и происходило очередное затопление долины Ангары. Было это в самую последнюю предвоенную зиму. Анне тогда шёл девятнадцатый год, дома её ждали родители, а в деревне – жених Леська (Олег Сапфиров, погибший на фронте в первые дни войны). Ну как было не пойти... Да и молодым всё нипочём. Тем более что Анна слыла смелой, решительной и задорной девушкой. Она метко стреляла, хорошо плавала; с раннего детства и до преклонного возраста часто занималась мужскими делами: косила траву, ходила на охоту и рыбалку.

Словом, тогдашний её поход домой она совсем не считала чем-то особенным. В тёмное время суток она прошла не менее 6 км, подошла к мостику, разделявшему железнодорожное полотно от острова, на котором и было расположено Грудинино. Под мостом вода почти касалась его настила, но она храбро его перешла и двинула к деревне, это где-то около одного километра. Время было довольно позднее – около 9 часов вечера. На первых же метрах она обнаружила, что дорога была уже затоплена, и ей просто пришлось брести по пояс в снежно-ледяной жиже. Это в середине января при температуре 20-25 градусов, а может быть, и ещё морознее. И всё-таки бесстрашная путешественница почти добрела в прямом и переносном смысле до деревни, по дороге потеряв часть одежды. Оставалось каких-то сто метров до противоположного берега, на котором и находились первые дома деревни. Здесь-то её и подстерегало самое страшное: деревня от неё была отделена мощным глубоким водотоком со льдом и снегом. Что дальше? А дальше было так.

Мне, 11-летнему мальчишке, надо было сходить по нужде на улицу. А во дворе у нас зимой всегда намораживалась большая ледяная катушка. Я никогда не проходил мимо неё и считал обязательным с неё скатиться. И на катушке-то я и услышал слабый голосок: «Тётя Оля! Тётя Оля!» (это моя мама.) Я стремглав бросился домой и говорю маме: «Мама, мама, там под горой кто-то кричит тебя». – «Это, наверное. Аня из Михалёво домой идёт?!» Мгновенно подняли всех на ноги, молодые парни быстро нашли лодку и Анюту принесли к нам в дом (он был крайний в деревне, потому-то она и кричала свою тётю). При помощи горячей воды сняли с неё всю одежду и подняли отогреваться на большую русскую печь (сейчас такую редко увидишь), предварительно закутав в тулуп и влив в неё изрядное количество спиртного. И что бы вы думали?! «Путешественница» через 30 минут подговорила кого-то из молодёжи, ей принесли одежду, и она убежала на свидание! Вот так-то!

После окончания грудининской начальной школы я уехал учиться в Иркутск, к сестре Лиде. Война продолжалась, время было трудное и тяжёлое, голодное и холодное. В одну из таких зим, после того как сестра Лида с возвратившимся с фронта мужем уехала искать счастья в Якутск, а брат, вернувшийся с фронта после ранения, был в длительной командировке в Бодайбо, я жил у двоюродной сестры Вали. Она работала в Госбанке, получала мизерную зарплату, хотя пропадала там по 14-16 часов в сутки. Кроме меня в небольшой комнатушке с Валей жили её брат и сестра. Часто не бывало света и тепла, не говоря уже о пище. Где-то приобрели «буржуйку» – маленькую железную печурку, а топливом снабжались с вокзала... Там, на железнодорожных путях, подбирали уголёк.

Учиться было нелегко. Постоянное недоедание мало способствовало хорошему учению. Всё время хотелось есть. Вместе с тем особого уныния и не было; за нами никто не следил, мы что хотели, то и делали. Например, с двоюродной сестрой Зиной мы пытались торговать книгами, а на вырученные деньги часто бегали в музкомедию, восхищались Жулиной, Воробьёвой, Гроссом и другими. К сожалению, «бизнесменов» из нас не получилось, а восьмой класс мне пришлось начинать заново.

Самым впечатляющим и запоминающимся днём того времени был День Победы – 9 Мая. Трудно представить другое такое радостное и необычайно светлое событие, которое оставило бы такой глубокий след в моей душе. И всё-таки окончание войны не сразу принесло облегчение людям. Особенно тяжёлым был 1946 год. Однако возвращение брата Иннокентия из длительной командировки из Бодайбо и его дальнейшая забота обо мне многое изменили в моей жизни. Он стал строго следить за моей учёбой, и как-то так случилось, что школьные контрольные и опросы оказались позади...

• Расскажите об этом своим друзьям!

• Легенда молодости нашей. К юбилею Александры Пахмутовой
  
  Эта маленькая светловолосая женщина давно стала символом советской эстрады. Она считалась и считается одним из самых востребованных композиторов СССР и России. По ее песням можно проследить всю историю страны, ее обычной жизни, великих строек и больших побед на военном и мирном поприще.
• …И революция – в подарок. 145 лет назад родился Лев Троцкий
  
  Он появился на свет 7 ноября 1879 года (по старому, действующему до февраля 1918 года стилю, – 26 октября) – ровно в день, когда в 1917 году победила Великая Октябрьская социалистическая революция, как ее официально, на государственном уровне, именовали в советскую эпоху. И вся биография Льва Давидовича Троцкого похожа на революционный вихрь.
• Искренне и от души
  
  Татьяна Ивановна Погуляева, окончив в 1986 г. филологический факультет Иркутского государственного университета, уже почти сорок лет работает учителем русского языка и литературы, в настоящее время в МБОУ г. Иркутска СОШ № 77. В 2020 г. стала победителем (1­е место) Всероссийской олимпиады «Подари знание» по теме «Инновации в современном образовании» и Всероссийского педагогического конкурса в номинации «конкурс песни "Аты-баты, шли солдаты"» (2­е место).
• «Буду тебе петь – все на мотив звезд...»
  
  «Зеленый трамвай». Остановка вторая
• Абилимпикс, клининг и другие
  
  Ох, и гостеприимен же наш русский язык! И какого только беса он не привечает! Вот недавно во вполне официальном сообщении споткнулся на слове «абилимпикс». Сразу и не понял, что за зверь такой, что за набор в общем-то знакомых букв? Раскрыл словарь – а это в дословном переводе с английского означает «олимпиада возможностей». Ну чем не вполне адекватное название известному движению? Но захотелось какому-то грамотею «европеизироваться», и пошло гулять иностранное словечко по интернетам…
• Cтарик и белка. Рассказ.Окончание
  
  Мы тогда под Темрюком стояли. В аккурат под Новый год прислали нам с пополнением молоденького лейтенанта. Мы калачи тертые, видим – не обстрелян, не обмят, тонковат в кости, глаза шибко умные.
• Строки судьбы
  
  Редко встретишь в Байкальске, да и в Слюдянском районе, человека, прожившего здесь хотя бы одно десятилетие, чтобы он не знал её. Большинство мгновенно представят эту женщину, чья трудовая деятельность напрямую или косвенно связана с их судьбами.
• Харрис или Трамп?
  
  Казалось бы, что нам Америка. Мало ли кого и куда там избирают, у нас тут свои проблемы, по большинству житейские. Так, да не совсем. Через несколько ступенек, но исход заокеанских выборов заметно аукнется и в России. Хотя бы в отношении всего, что связано с Украиной. А это, между прочим, тот или иной объем, то или иное количество смертей, ранений, разрушений, расходов. То – или иное. Или вообще без них. Разумеется, санкционное давление и много чего еще влияет на российскую экономику и на повседневную жизнь – и сегодня, и в будущем.
• Между дьяволом и ангелом: вспомним Лаврентия Берию
  
  Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.
• Старик и белка. Рассказ. Третья часть
  
  Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался острой мордой в кусты, то взлаивал на белку, взлетевшую на ближайшее дерево. Хозяйкапыталась удержать непослушную собаку, но та шаг за шагомупорно тащила ее к скамье. Старик вздрогнул, завидев вытянутую крысиную морду с красными глазами, принюхивавшуюся к штанине.
• Время комсомола: есть что вспомнить!
  
  Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
• Тыл за колючей проволокой
  
  В Магадане, имевшем в то время население 20 тысяч человек, вице-президент США и сопровождавшие его лица осмотрели порт, авторемонтный завод, школу-десятилетку, дом культуры, побывали на одном из участков прииска имени Фрунзе, побеседовали с рабочими. Один из вопросов звучал таким образом: «Целесообразно ли на территории Чукотки и Колымы иметь железную дорогу или более рационально использовать авиацию?».
• «Не ко двору и не ко времени»: к 130-летию со дня рождения Юрия Тынянова
  
  Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых столетий.
• Старик и белка. Рассказ. Продолжение
  
  Трепетное свечение угасало вместе с остывающим солнцем и вскоре растворилось в сиреневом сумраке вечера.Оставив в сердце неизъяснимое томление и грусть по чему-то несбывшемуся.
• «…Могучий, простой, чисто русский художник». Карен Шахназаров о Сергее Бондарчуке
  
  Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка. Каких только упреков я не выслушал от генералов. Но прежде, чем что-то сказать, они смотрели на Андрея Антоновича, а потом уже ко мне… В чем обвиняли? Офицеры не так показаны. Солдаты в фильме в конце не награждены… Короче, претензий!.. В итоге Гречко передал мне длинный убийственный список поправок. Шел я оттуда черный. Исправили? Три-четыре от силы. Изловчился как-то. Шолохов заступился. Фильм вышел. Правда, не к 30-летию Победы, а к 70-летию со дня рождения М. А. Шолохова». (Евгений Степанов «Это действительно было». Книга мемуаров.)
• Опять две России?
  
  Нет, разумеется, страна с таким названием – одна. И государство – тоже. Речь о духовно-нравственном измерении, если хотите – о разном восприятии и окружающего мира, и самих себя. По-иностранному – о ментальности.
• «…Могучий, простой, чисто русский художник». Карен Шахназаров о Сергее Бондарчуке
  
  Франция. Канны. Город кинофестивалей. В 2010 году южный город встречал российскую культуру. В 13-й раз. Два российских региона представляли свое творчество, самобытность, народные таланты: Санкт-Петербург и Хакасия.
• Герой мутного времени
  
  15 октября исполнилось 210 лет со дня рождения Михаила Лермонтова. Вот лишь некоторые из интересных фактов из жизни «поэта любви и печали».
• Тыл за колючей проволокой
  
  Роль ГУЛАГа в Великой Отечественной войне и послевоенные годы.
• Старик и белка. Рассказ
  
  Сегодня мы начинам публикацию рассказа А. Семёнова «Старик и белка» времен «Молодёжки». Прототипом этого рассказа стал большой друг редакции «СМ» той поры, талантливый журналист и великолепный спортивный радиокомментатор, участник Великой Отечественной войны Лев Петрович Перминов.