Крушение. Рассказ (часть 2)

Дома Лариса встретила своего мужа с расстроенным выражением лица.

(Продолжение. Начало здесь.)

– Что с тобой?

– Собрание профсоюзное было, недавно пришла.

– Не удалось решить несколько мировых проблем?

Лариса собралась с мыслями и стала рассказывать, чтобы он понял ее некоторое расстройство.

– У нас сантехник, такой невзрачный коротышка. Волосенки дыбом, как будто его кто испугал или по башке треснул, штаны вечно мятые, словом, немного пожеванный. В прошлом году не заплатил взносы за год. Пошумели, пошумели и с подачи представителя облсовпрофа ему выделили материальную помощь, чтобы он погасил свою задолженность.

– Нормально! А всем можно так? – муж засмеялся.

– Подожди, Толя, не смейся, рано смеяться. В этом году он опять не заплатил. Я говорю, таких надо просто исключать, и все. И что ты думаешь? Опять деятель из «верхнего» профсоюза внес предложение выделить материальную помощь. То есть мы с тобой платим за этого плюгавого мужичонку, а этот горе-руководитель неплательщика при всем честном народе поощряет. Смотреть на них не могу...

– Ну и не смотри. Смотри на меня, – он обнял жену.

Она закрыла глаза и прижалась к нему, чувствуя силу его рук.

– Толя, ты никого не обнимай.

– Почему?

– В твоих объятьях хочется остаться навсегда.

– Ну пойдем, – он кивнул на диван.

– Зачем на диван, – почему-то шепотом сказала она, – у нас постель есть...

За прошедшие годы сформировался жизненный уклад. Казалось, все прочно и незыблемо. Свистунову перевалило за пятьдесят, когда старые устои стали катастрофически рушиться. К сожалению, пришло время, когда деятельность, которой он занимался, стала невостребованной. Перестали ходить на первомайские и ноябрьские демонстрации. Мало-помалу исчез дефицит. В магазинах появилось все, а машины, ковры и квартиры стали продаваться как любой другой товар. Путевки теперь никто бесплатно не выдавал, только за наличные. Распределять стало нечего.

Время шло, обстановка в стране менялась как в сказке: не по дням, а по часам. Жизнь становилась тревожней и тяжелей. Бывшая казавшаяся незыблемой система разваливалась. Преобразования привели к потере работы. Надо было чем-то жить. Поначалу благодаря старым связям работа нашлась, но, к сожалению, не его профиля. Это была должность хозяйственника. Там мало произносить речи, надо было вести хозяйство, руководить людьми, принимать конкретные решения, уметь ладить с другими такими же хозяйственниками, выкручиваться, держать предприятие на плаву, на что он, как оказалось, не был способен. Между ним и коллективом возник конфликт. На общем собрании абсолютно демократично коллектив высказал ему недоверие, он снова остался без работы. Свистунов был уверен, что люди, для которых он старался что-то сделать в этих сложных условиях, не оценили его усердия, не поняли, ну что, пусть попробуют без него...

Свистунов метался. У Эльвиры тоже не все складывалось в это сломанное время. Однажды раздался телефонный звонок. Звонила приятельница, работавшая в областной администрации.

– Слушай, звоню тебе по двум вопросам. Один хороший, другой не очень. С какого начинать?

– Давай с хорошего, может, и плохой покажется не таким уж страшным, – пошутила Эльвира.

– Сейчас такое время, когда можно приобрести доходное дело, как говорится, за понюх табаку, если приложить некоторые усилия. Одна ты ничего не сделаешь. Я могу тебе помочь, не бескорыстно, имея свой интерес. Можно открыть свою турфирму, туризм будет стремительно развиваться. Ты же занималась в госсекторе этими делами раньше, они тебе знакомы. Ты человек организованный, знаешь, как делаются такие дела, хозяйствуй, а мне от этого дохода небольшой процентик, как договоримся. Что скажешь?

– Как нельзя кстати, с удовольствием займусь, – согласилась Эльвира. – А что на второе?

– Я неожиданно стала свидетельницей одного телефонного разговора. Говорила одна наша дама с каким-то мужчиной. Она человек свободный, у нее, как я знаю, уже почти взрослая дочь. Она не пряталась, говорила открыто, так что в подслушивании я себя упрекнуть не могу. Судя по разговору, у них давний роман. Меня насторожила ее одна фраза... Каламбур, что ли. Она сказала: «не свисти, Свистунов». Я в своем окружении знаю только одного Свистунова – твоего Виктора. После разговора я спросила ее – мол, красивый роман? А она: «Надо закругляться с ним, товарный вид потерял» или что-то в этом роде. Все-таки решила тебе сказать, но это надо еще проверить, так ли все.

Эльвира не стала ходить вокруг да около, а с присущей ей прямотой, как когда-то делала ему предложение, вечером спросила у мужа. Он не ожидал такого вопроса и поначалу очень смутился, но тотчас оправился и принял вид эдакого независимого мачо. По реакции на его лице Эльвира поняла, что угодила не в бровь, а в глаз.

– Принимай меня таким, какой я есть, – делано улыбаясь, нагловато брякнул он.

Эльвиру взорвало.

– Никого в таком виде я принимать не собираюсь, катись где тебя принимают...

Она еще что-то резкое говорила, напоминала из прошлого, а потом остановилась... Ей он вдруг показался чужим, пустым, не нужным в жизни, которая стала по-настоящему морально и материально тяжелой, когда не знаешь, куда приложить руки и все вокруг валится. Ни на что не было надежды, ни в чем не было уверенности. Ей казалось, что сейчас и надо бы поддержать друг друга, а он...

Она подала на развод и стала искать возможность разъехаться. Через несколько месяцев у нее это получилась.

И вот он сидел в своей квартире, предоставленный самому себе, «какой он есть». Радости от навалившейся реальности не испытывал, какая уж тут радость, надо было как-то выживать. Теперь можно было рассчитывать только на свои силы.

В то время вошли в моду биологические добавки, обещавшие вечную молодость или что-то близкое к этому. Люди, почувствовавшие неуверенность в завтрашнем дне, начали оберегать и поддерживать себя распространяемыми пилюлями. Всегда, когда наступает в обществе экономический спад, неуверенность в завтрашнем дне, когда люди теряют опору, всплывают маги, волшебники, заклинатели, даже посланники и уполномоченные с самых небес, которые должны помочь или, на худой конец, предостеречь от надвигающей беды, разумеется, за деньги. Таксы они устанавливают, не советуясь с небесами, а на свое усмотрение, главное не продешевить. Свистунов, пока не было стоящей работы, решил стать распространителем волшебных препаратов, надо было на что-то жить. Его научили, как подходить к этому делу. Он составил списки всех своих знакомых, дальних и ближних. Постарался узнать ближнее окружение тех, кто попал в первый список, так что круг будущих клиентов получился обширный.

Первое время, а оно было довольно продолжительным, все шло неплохо. Но посулы, написанные на упаковках мелим шрифтом, не оправдывали надежды, и постепенно интерес к чудо-пилюлям ослаб настолько, что заниматься этим делом стало невыгодно.

Вспыхнул товарный бум. В страну стали массово ввозить различный ширпотреб: утюги, выдававшие по мере надобности пар, с красивым дизайном, электрочайники всех форм и цветов, кухонные наборы ножей, миксеры, кофемолки и прочие всевозможные предметы, которые раньше иногда привозили люди, побывавшие в проклятом властями загнивающем капиталистическом зарубежье. Виктор Свистунов решил переключиться на бытовые товары, стал коммивояжером.

В этом деле надо было показывать товар лицом, стало быть, приносить и предъявлять к светлым очам покупателя, хотя такими же вещами постепенно заполнялись магазины. Шла конкуренция – борьба за покупателя. Он ходил по дворам с набитой товарами сумкой, предлагал молодым мамашам, сидящим на детских площадках со своими чадами, или судачившим у подъезда женщинам. Иногда спрашивал, в какую квартиру стоит подняться, чтобы предложить свой ассортимент. Однажды ему посоветовали зайти на второй этаж к только что пришедшей хозяйке. Свистунов поднялся и позвонил. Дверь открылась, в дверном проеме стояла симпатичная молодая женщина. Здесь нельзя было терять ни секунды, потому что некоторые хозяйки, не дав опомниться, прямо перед носом захлопывали двери. Так бывало уже не раз, а эта не закрыла, а с интересом разглядывала гостя. Виктор сразу же пулеметно затараторил порядком надоевшую ему рекламу:

– Несколько европейских фирм предлагают кухонные принадлежности и другие товары для дома отличного качества, в случае покупки фирма делает вам подарок…

Женщина, приветливо улыбаясь, перебила словесную тираду и спросила:

– Вы Свистунов?

Виктор осекся.

– Да…

– Вы меня не помните? Я Лариса… Вы у нас проводили в ДК собрание… А как зовут вас, извините, запамятовала.

Его память стала прояснять какую-то информацию, как проявляется изображение на фотобумаге, которую положили в проявитель. Сначала мутно, неясно, а затем все четче и определеннее, и наконец он вспомнил.

– Как же, как же… конечно, Лариса. Боже мой, куда я попал, вот так встреча… А меня зовут Виктор Андреевич.

– Что же вы стоите, Виктор Андреевич, заходите, – она жестом пригласила Свистунова в квартиру. – Раздевайтесь, наверное, устали, сейчас будем чай пить.

– Да что вы, Лариса, какие чаи.

– Сейчас как раз время перекусить, чайку попить. Я сегодня утром напекла пирожков с картошкой и капустой. На меня иногда находит… Все оказалось кстати… Вы, я гляжу, почти не изменились, ну разве прическа… Волосы стали носить длиннее… Я вас сразу узнала, голос ваш не изменился.

Виктор чувствовал некоторую неловкость, как будто его застали за постыдным делом. Из представительного человека, руководителя, выступающего с речами перед трудовым народом, угодил в мелкого торгаша.

Он поставил свою сумку на пол, снял куртку и прошел в кухню, где Лариса ставила чайник.

Встретив Ларису, он ощутил свое мелкое положение настолько остро, что настроение упало, как говорится, до самого плинтуса. Она заметила это и решила, что спрашивать: «Как дела, как жизнь?» – бестактно и неуместно. А Виктору деваться было некуда, он спросил:

– Ну, как теперь живется? – слово «теперь» он выделил голосом.

Лариса, накрывая на стол, этот акцент уловила и стала рассказывать:

– Сначала, когда все «посыпалось», было даже страшно, честное слово. Работы на заводе было мало, начались массовые увольнения. Уходило столько высококвалифицированных рабочих… Месяцами зарплаты не было, люди побежали искать заработок. Семью-то надо было кормить. Кто в автосервис, кто в торговлю, кто куда… Как обидно было смотреть, когда уважаемый рабочий стоял на барахолке и продавал свой инструмент. Я до сих пор недоумеваю, как так случилось, что вдруг исчезла надобность во всем отечественном. Как будто кто приказал. Теперь посуда в магазинах заграничная, а свой фарфоровой завод, выпускавший самый белый фарфор в стране, обанкротили. А ведь каждая третья фарфоровая тарелка на территории от Урала до Тихого океана была сделана на нашем Хайтинском фарфоровом заводе. Три с половиной тысячи работавших человек на заводе однажды утром проснулись безработными. Государство до сих пор, вот уж более двадцати лет, если не больше, делает вид, что ничего этого не было. И завода самого будто бы не было…

(Продолжение следует.)

• Расскажите об этом своим друзьям!