Крушение. Рассказ (ч.3)

– Летать стали на «боингах», свои авиазаводы еле-еле существовали, и только потому, что армия не могла остаться без истребителей, бомбардировщиков. А профсоюз не помог и не вступился, он завял, о нем у нас даже никто не вспоминает. Вы-то лучше меня это знаете, – она понимающе взглянула на Свистунова. – Муж с завода не стал уходить, иногда по вечерам и даже в праздники занимался извозом на машине, как говорят у них, таксовал. Слава богу, гараж рядом с домом… удобно. Я ужасно переживала, потому что он чаще всего выезжал вечером, сейчас такой беспредел, бандит на бандите… Выживали кое-как, а потом неожиданно поступил заказ, и работа появилась, не в таком объеме, как раньше, но жить стало получше.

(Продолжение. Начало здесь.)

Виктор слушал рассказ Ларисы, кивая головой: мол, все так и не только у вас, а повсюду.

– А у меня сейчас не лучшая полоса, – признался Виктор, глядя на свои руки. – Была работа, но не заладилось… ушел, теперь вот перебиваюсь с надеждой, что образуется.

– Конечно образуется, – поддержала Лариса, ей стало его по-человечески жалко. – Пейте чай, может, хотите с молоком?

– Нет, спасибо, пироги изумительные, давненько не ел пирожков.

Пока они чаевничали, она решила, что надо у него что-нибудь купить, тем самым поддержать, что ли.

Свистунов отодвинул чашку и благодарно улыбнулся Ларисе.

– Спасибо. Это такой сюрприз! Надо идти.

– А как же ваш ассортимент? Обещали же показать.

– Может, не стоит? – Свистунов снова смутился.

– Я хочу посмотреть, – настаивала Лариса.

Виктор достал из сумки несколько коробок.

– Вот это что? – указала Лариса на плоскую коробку.

– Это набор керамических кухонных ножей. Для любой работы на кухне. Например, разделка рыбы, мяса, нарезка хлеба. Это для приготовления овощей.

– Впервые слышу, что ножи делают из керамики.

– Их даже не нужно точить, – уточнил Свистунов.

– Да вы что… вот удобно! Я этот набор беру. Красиво, продуманно, все есть, а то у меня старье, какой-то разнобой, ничего стоящего. Беру! А это?

– Это нож для шинковки капусты, а этот специально для чистки картофеля, – он показал сверкающие изделия.

– Заботятся за границей о домохозяйках, неужели такое нельзя делать у нас, – посетовала Лариса, – космические корабли делают, а такой пустяк не хотят. Никому мы не нужны. У вас только один нож для шинковки капусты?

– Нет, еще есть.

– Я куплю три: себе, маме и сестре подарю. Хороший подарок – дешево и сердито! – она весело разглядывала шинковочный нож. – Еще что?

– Вот парогладилка – гладить паром, провел по висячей на плечиках рубашке сверху вниз, – он показал, как это делается, – и рубашка готова к употреблению.

Лариса разглядывала прибор.

– Нет, рубашки я, пожалуй, выглажу старым способом.

– А это прибор, – продолжал Свистунов, – для лечения остеохондроза: суставов, позвоночника.

Лариса глянула на красивую коробку.

– Такой прибор пока не нужен, – она подвела итог. – Сколько?

Виктор назвал сумму, Лариса расплатилась.

– Спасибо, Виктор Андреевич, – Лариса, любуясь покупками, поставила коробку с ножами на стол. – Будет хорошая память о вас.

– Вам спасибо, и пирожки были вкуснейшие!

– Виктор Андреевич, я столько их напекла, что сейчас заверну вам в дорогу, пригодятся.

После ухода Свистунова у Ларисы не было ощущения или осадка, что он пустобрех или совершено никчемный человек:

«Вот сделал же хорошее дело, – думала она. – Принес в дом нужные в домашнем хозяйстве вещи и глупостей не говорил. Может, действительно все наладится, найдется и для него работа».

Но еще сильнее почувствовала перемену, которая произошла в обществе. Как человек из руководства этого самого общества, можно сказать, с «верхов», хоть небольших, угодил в «подметалы». Бегает по городу, торгует кухонной утварью. Разве можно было предположить такое даже теоретически? Никогда… А ведь его государство учило, поручало ему какую-то деятельность, а оказалось, что без этой деятельности и поучений государство может жить, а вот без тех, кого он поучал, наставлял, организовывал, страна прожить не может. Они делают машины, самолеты, корабли, подводные лодки и все остальное, что нужно для жизни.

Виктор вышел во двор и направился к автобусной остановке. Он поймал себя на мысли, что ни разу не подумал о Ларисе так, как тогда на собрании: «Да, теперь не до красавиц, жизнь строгает нас по всем швам… Если даже предположить, что уговорю понравившуюся мне женщину пообщаться… и куда я с ней без копейки в кармане? Стыдоба». Потом с удовлетворением подумал, что сегодня день прошел удачно. Он продал две кофемолки, все керамические ножи, для шинковки капусты и один миксер.

«Можно ехать домой», – решил он.

Автобуса долго не было. Подходили люди, поглядывали в сторону, откуда должен появиться злополучный автобус. Подошел мужчина в полураспахнутой куртке, без шарфа, с голой широкой шеей. Внешность его обращала на себя внимание из-за небрежности и неухоженности одежды. Он держал за руку девочку лет десяти. Сразу можно было сказать, что она его дочь. Такой же широкий носик, разрез глаз… папаша – ни дать ни взять! Свистунову вдруг показалось, что он его где-то видел, но память не воскресила, где он мог его встретить.

Наконец подошел автобус, все торопливо вошли. Женщина-кондуктор, широкоплечая, основательная, с сумкой и проездными билетами, окинула новых пассажиров взглядом и машинально произнесла:

– Вошедшие, оплатим, – она быстро принимала деньги, сдавала сдачу, отрывала билетик за билетиком. – А вам, гражданин, особое приглашение нужно? – обратилась она к мужчине с девочкой.

– Мне не надо никаких приглашений. Я проезд оплачивать не буду.

Свистунова эта фраза, произнесенная вошедшим, слово ошпарила. Он еще раз взглянул на отказавшегося платить. Теперь ему подумалось, что, может, это тот мужик-сантехник, который по году не платил профсоюзных взносов, но уверенным в этом быть не мог. Уж очень коротко он тогда видел того рабочего, да время прошло с тех пор много. Такие экземпляры водятся везде и всюду. Виктор снова взглянул на мужика, он Свистунову показался отвратительным своей наглой беспардонностью.

Кондуктор на секунду-другую уставилась на него – мол, что это за фокусы?

– Вы что, порядков не знаете? Я сейчас остановлю автобус и высажу вас посреди маршрута, будете топать пешком. Понятно?

– Не понятно. Пусть ваша организация, ваш автопарк перечислит нам деньги за сделанную работу. Мы вам кровлю перекрывали, а вы до сих пор ни гроша не перечислили. Это что? Нам зарплату задерживают, а я вам еще должен платить за проезд. Это как понимать?

– Вы что, спятили? При чем тут кровля? Вы для меня пассажир, и все. Зашли в автобус – оплачивайте.

– Вы сначала нам деньги перечислите, потом я вам заплачу, – пассажир был настроен решительно.

– Хоть бы ребенка постеснялся, папаша называется, – пристыдила наглого пассажира хозяйка автобусного салона, а потом крикнула водителю через головы пассажиров: – Леша, останови!

Автобус плавно остановился, прижавшись к обочине. Двери «выдохнули» порцию воздуха и открылись.

– Выходите, – кондуктор рукой указала на двери. – Не хотите платить, ходите пешком.

– Ты сама ходи пешком, а я буду ездить на автобусе, и не пугай меня, пуганый.

– Ну, ты, я смотрю, совсем оборзел. Леша, ты смотри – герой ушедшего Союза Социалистических Республик нашелся! Не выходит.

В это время из водительской кабины вывалил плечистый молодой водитель, протиснулся меж пассажирами и, ни слова не говоря, одним движением плеч выставил бунтаря за двери автобуса, испуганная девочка сама спрыгнула к отцу на обочину дороги. Двери зашипели, хлопнули, и автобус продолжил свой маршрут. Никто из пассажиров не выразил никакого мнения – ни за, ни против. То ли это было равнодушие, то ли у всех было столько своих проблем, что чужие перестали волновать.

Выставленный на обочину мужик стал гневно кричать вслед уходящему автобусу:

– Я еще до вас доберусь, я специально устроюсь в этот… как он… в парламент, проведу закон, вы у меня попляшете. Людей с детьми оставлять на дороге… сволочи…

Свистунов стоял среди прочих пассажиров и думал:

«Могло ли такое быть хотя бы два-три года назад? Пожалуй, нет. Жизнь преподносит новые ситуации, которые порождаются новыми взаимоотношениями. Все меняется, вот на наших глазах родилась новая страна, вроде с теми же людьми, говорящими на том же языке, рассказывающие те же анекдоты и живущие в тех же квартирах, но все по-новому, все! Мы превращаемся в людей с другим нутром. Не у всех это сразу получается. Мы сопротивляемся, не хотим, а иногда и не можем измениться. Но новая жизнь нас корежит, заставляет иначе думать, поступать, по-другому не выжить. Теперь каждый за себя. Я этой жизни не хочу, – для себя горько определил Свистунов. – Я ее не принимаю, мне в ней все чужое и не знаю, прирасту ли к ней».

Время шло. Конъюнктура менялась достаточно быстро. Был книготорг, смотришь – закрыли и в нем разместили ювелирный, а в военторге торгуют женскими шубами и дубленками. Везде так. Сегодня идут товары, а через несколько месяцев на них почему-то спрос падает.

Свистунов стал чувствовать, что рынок прямо на глазах насыщался товарами, а их везли и везли. Одеждой, например, были забиты все палатки и большие магазины, да и на рынках стояли женщины, разложив на картонных ящиках всевозможные изделия от белья до верхней одежды. Чувствовалось, что люди насытились, набрались, сбывать стало тяжело, товар уходил медленно. То же самое было и с его торговлей. Все, что он таскал по дворам, лежало в больших магазинах, в специализированных отделах, куда люди заходили и приобретали с гарантией вернуть, если что не так; а ходячих продавцов-коробейников до поры до времени терпели, но побаивались: а вдруг всучит что-нибудь некачественное, где его искать?

Виктор был в отчаянии. Идти вахтером? Куда? Это, в его понятии, такой непостижимый срам. Больше ничего он делать не умел. Только говорил речи, призывал к каким-то делам, читал бумаги, теперь годные разве только для архивов, и такие же писал сам. Новая жизнь застала его, невооруженного, врасплох.

Пришлось оставить дела торговые, они уже не приносили никакого дохода. Несколько дней Виктор подавленный просидел дома, смотря телевизор и слушая шипение струящейся в унитазе воды. Разные мысли лезли в голову. Вспомнил давно оставленный родной городок, Дворец культуры, где занимался бальными танцами, школу – где однажды попробовал себя в качестве драматического артиста. Это было, когда он учился в третьем классе. Учительница решила к новогоднему празднику своими силами поставить какую-то пьеску. Свистунову досталась самая «драматичная» роль – попугая, которого, по ходу развития сценического действа, отец главного героя-мальчишки, капитан дальнего плаванья, привез своему сыну из дальних стран подарок – красивую птицу. Главного героя играл отличник, в его роли было много слов, а у Вити Свистунова, посредственного ученика, – ни единого. Исполнитель свистуновской роли должен был за ширмой просто держать сделанное из бумаги неумелыми руками чучело, напоминающее птицу. Единственной настоящей деталью этого пугала был хохолок на голове, сделанный из маленьких куриных перьев. Правда, время от времени надо было дергать за веревочку, чтобы это сооружение приподнимало крылья и хлопало ими. Вите Свистунову хотелось произносить хоть какие-нибудь слова, например, «попка-дурак» или какой-нибудь другой текст, но учительской режиссурой текст в этой роли не был предусмотрен. Еще очень хотелось смотреть, что там за ширмой происходит. Когда с чучелом не было никакой работы, он высовывался из-за ширмы, но всякий раз учительница делала ему замечания, а однажды даже пригрозила снять с роли за безответственность.

(Продолжение следует.)

• Расскажите об этом своим друзьям!