Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
К самым важным в жизни вещам никто тебя не готовит.
В СССР гигантская журнально-книжная индустрия готовила к первой любви, но она все равно случалась не с тем, не тогда и не там, — а вот уже к сексу не готовил никто. Это потом мы понимающе хмыкнем над Мариной Абрамович, в 65 лет на: «Как дела?» — ответившую: «Да какие в нашем возрасте дела? Работа-секс, секс-работа...»
Никто не готовил и не готовит к первому вышвыриванию с работы в никуда, к ледяному ветру свободы (когда ты ничей, ни в чём, нигде, ни зачем, никуда, ни во что, никогда). К первому визиту к пожизненному врачу. К возрасту вообще. К тому, что за возрастом.
Формальную отметку в 40 лет я перелетел, не заметив — старость придумали трусы! — с отметкой 50 было не так просто. Я помнил растерянных Диму Диброва и Диму Харатьяна, когда их спрашивали-типа-ну-как-тебе-ехать-с-ярмарки, и никак не мог выкинуть из головы выражение их лиц.
Мне никто никогда нигде не говорил о том, что меняет в тебе биологический возраст.
Перевал за 50 представлялся всегда временем дряхлости, куда более молодые родители моих одноклассников были уже безнадежными тетками и дядьками, и помню, как я застыл, когда пришел в гости к ровеснику, а дверь открыл гривастый подтянутый мужчина с повадками молодого льва: я решил, что ошибся, такими отцы одноклассников не бывают, им надлежит носить треники с пузырями на коленях и майку-алкоголичку (и позже Ксения Собчак дико злилась на меня, не веря, что ее отец давал мне интервью на кухне в панельной «трешке» поутру после выборов в Ленсовет, одетый именно в «алкоголичку» и треники — шел 1990-й).
Оказалось, что за перевалом нет дряхлости.
Я болею куда меньше, чем студентом и школьником, проплываю в бассейне и пробегаю по утрам куда больше, и разве что накидываю на гриф штанги не 40 кг, как раньше, а 30 кг блинов, но это потому, что мне важно подтянутое тело, а не рекорд, — и понимаю, почему 50-летние заказывают у модного фотографа М. фотосессии голыми (флэш-карта у М. изымается заказчиком) или почему 80-летний Пикассо выбегал поутру к ждущим аудиенции с криком: «Стоит!» — и демонстрацией торчащего колом члена. Графики, керамики и прочей херни он клепал выше крыши, что не этим же было гордиться.
Это не было стариковской похотью, как мне когда-то казалось, — это было радостным удивлением, что представления о старости как о физиологической немощи оказались посрамлены. Как сказал в каком-то интервью 97-летний Соколов из Кукрынисов, «самое неожиданное в возрасте то, что с каждым днем я чувствую себя лучше и лучше», — и умер вскоре.
Возрастной перевал наносит удар с другой стороны, — и вот к этому ты совершенно не готов.
Убыстряется время. Вот что было для меня неожиданностью.
Старик Л. (господи, да какой он был старик? Он был в моем сегодняшнем возрасте, но был уже по-стариковски неопрятен, поэтому я так его и воспринимал), благоволивший ко мне в студентах, любил цитировать Бродского: «За рубашкой полезешь в комод — и день потерян», — но я совершенно не понимал ни Б., ни Л.
Теперь понимаю.
Вот о чем мне никто даже не шепнул: время будет с каждым годом идти все быстрее, четверть часа начнут казаться прежней минутой, и минут в твоей жизни будет не меньше, но скорость их возрастет, ты не сможешь их ловить с прежней ловкостью. За рубашкой полезешь в комод...
Что дальше, а?
Что еще ты должен будешь почувствовать, когда тебе сообщат о неоперабельном раке, о первой стадии Альцгеймера, о чем-то еще, когда тиканье часов сольется в звон последнего комара?
В дивной книги Криса Хэдфилда «Пособие астронавта по жизни на Земле» есть крайне оптимистический эпизод, когда астронавты перед полетом проигрывают все сценарии, включая собственную смерть на орбите (Что делать с телом? Запереть в скафандре в шкафу или дать сгореть с мусором в отстыкованном транспортном корабле? Кто сообщит о смерти родным? Где проводить и кто оплатит похороны?)
Я не иронизирую по поводу оптимизма: у меня действительно отлегло, когда вслед за тем я стал прокручивать сценарий собственного посмертного существования. Стало ясно, то нужно сделать непременно, а что не стоит хлопот.
Но Хэдфилд, в 52 года проведший полгода на орбите, вернувшийся оттуда такой же развалиной, как и все, кто проводил в космосе месяцы (1 день в космосе требует затем 1 день восстановления на Земле, пишет Хэдфилд), — ничего не пишет о приятно и неприятно обманутых ожиданиях возраста.
И вот это пугает больше, чем немощь, которая, конечно, однажды будет такой, что небытие станет желанно. Я не ожидал, например, что буду уставать не от отказов тела (которые на удивление случаются реже, чем в юности), а от количества жизней, который прожили разные люди, называющиеся моим именем, память о которых еще держится в моем мозгу, но которые не имеют отношения ко мне сегодняшнему. Я устал от запоминания стран, городов, людей, страданий, очарований, которые случились с теми, кто передавал мое тело по наследству друг другу: в моей телефонной книжке почти 6000 контактов, но сегодняшнее «я» не может их вместить.
Так что прав, возможно, мой нежно любимый Быков, писал, что смерть не конец всему, а дембель.
И добавляя на перевале собственного 50-летия: «Мы начинаем, когда закончилось все самое лучшее, и нам предстоит все самое интересное: старость, смерть, бессмертие».
Эта маленькая светловолосая женщина давно стала символом советской эстрады. Она считалась и считается одним из самых востребованных композиторов СССР и России. По ее песням можно проследить всю историю страны, ее обычной жизни, великих строек и больших побед на военном и мирном поприще.
Он появился на свет 7 ноября 1879 года (по старому, действующему до февраля 1918 года стилю, – 26 октября) – ровно в день, когда в 1917 году победила Великая Октябрьская социалистическая революция, как ее официально, на государственном уровне, именовали в советскую эпоху. И вся биография Льва Давидовича Троцкого похожа на революционный вихрь.
Татьяна Ивановна Погуляева, окончив в 1986 г. филологический факультет Иркутского государственного университета, уже почти сорок лет работает учителем русского языка и литературы, в настоящее время в МБОУ г. Иркутска СОШ № 77. В 2020 г. стала победителем (1е место) Всероссийской олимпиады «Подари знание» по теме «Инновации в современном образовании» и Всероссийского педагогического конкурса в номинации «конкурс песни "Аты-баты, шли солдаты"» (2е место).
Ох, и гостеприимен же наш русский язык! И какого только беса он не привечает! Вот недавно во вполне официальном сообщении споткнулся на слове «абилимпикс». Сразу и не понял, что за зверь такой, что за набор в общем-то знакомых букв? Раскрыл словарь – а это в дословном переводе с английского означает «олимпиада возможностей». Ну чем не вполне адекватное название известному движению? Но захотелось какому-то грамотею «европеизироваться», и пошло гулять иностранное словечко по интернетам…
Мы тогда под Темрюком стояли. В аккурат под Новый год прислали нам с пополнением молоденького лейтенанта. Мы калачи тертые, видим – не обстрелян, не обмят, тонковат в кости, глаза шибко умные.
Редко встретишь в Байкальске, да и в Слюдянском районе, человека, прожившего здесь хотя бы одно десятилетие, чтобы он не знал её. Большинство мгновенно представят эту женщину, чья трудовая деятельность напрямую или косвенно связана с их судьбами.
Казалось бы, что нам Америка. Мало ли кого и куда там избирают, у нас тут свои проблемы, по большинству житейские. Так, да не совсем. Через несколько ступенек, но исход заокеанских выборов заметно аукнется и в России. Хотя бы в отношении всего, что связано с Украиной. А это, между прочим, тот или иной объем, то или иное количество смертей, ранений, разрушений, расходов. То – или иное. Или вообще без них. Разумеется, санкционное давление и много чего еще влияет на российскую экономику и на повседневную жизнь – и сегодня, и в будущем.
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался острой мордой в кусты, то взлаивал на белку, взлетевшую на ближайшее дерево. Хозяйкапыталась удержать непослушную собаку, но та шаг за шагомупорно тащила ее к скамье. Старик вздрогнул, завидев вытянутую крысиную морду с красными глазами, принюхивавшуюся к штанине.
В Магадане, имевшем в то время население 20 тысяч человек, вице-президент США и сопровождавшие его лица осмотрели порт, авторемонтный завод, школу-десятилетку, дом культуры, побывали на одном из участков прииска имени Фрунзе, побеседовали с рабочими. Один из вопросов звучал таким образом: «Целесообразно ли на территории Чукотки и Колымы иметь железную дорогу или более рационально использовать авиацию?».
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых столетий.
Трепетное свечение угасало вместе с остывающим солнцем и вскоре растворилось в сиреневом сумраке вечера.Оставив в сердце неизъяснимое томление и грусть по чему-то несбывшемуся.
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка. Каких только упреков я не выслушал от генералов. Но прежде, чем что-то сказать, они смотрели на Андрея Антоновича, а потом уже ко мне… В чем обвиняли? Офицеры не так показаны. Солдаты в фильме в конце не награждены… Короче, претензий!.. В итоге Гречко передал мне длинный убийственный список поправок. Шел я оттуда черный. Исправили? Три-четыре от силы. Изловчился как-то. Шолохов заступился. Фильм вышел. Правда, не к 30-летию Победы, а к 70-летию со дня рождения М. А. Шолохова». (Евгений Степанов «Это действительно было». Книга мемуаров.)
Нет, разумеется, страна с таким названием – одна. И государство – тоже. Речь о духовно-нравственном измерении, если хотите – о разном восприятии и окружающего мира, и самих себя. По-иностранному – о ментальности.
Франция. Канны. Город кинофестивалей. В 2010 году южный город встречал российскую культуру. В 13-й раз. Два российских региона представляли свое творчество, самобытность, народные таланты: Санкт-Петербург и Хакасия.
Сегодня мы начинам публикацию рассказа А. Семёнова «Старик и белка» времен «Молодёжки». Прототипом этого рассказа стал большой друг редакции «СМ» той поры, талантливый журналист и великолепный спортивный радиокомментатор, участник Великой Отечественной войны Лев Петрович Перминов.