- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.
Верность женщины |
| 11 Декабря 2022 г. |
|
К 80-летию перегоночной авиатрассы Аляска – Сибирь. Продолжаем публикацию очерков М. И. Денискина из книги «Летящие».
Ранее:
...А какой снег валил на Иркутск тем вечером 1933 года! Летчики вывалились из «Арктики» навеселе. А по Большой улице народ гуляет, фонари светят и все вокруг белым-бело. То-то шуток досталось от парней двум девчушкам. Шли, усыпанные снегом, подружки-рабфаковки с работы, с телеграфа, и могли бы и вовсе мимо пройти, да чернявый, самый бойкий, увязался: – Разрешите представиться: Георгий Иванов, инструктор аэроклуба. Почти ас. Можно вас проводить? Августа Кулемина не терпела хвастунов и в карман за словом никогда не лезла: – Вот стань полным асом, тогда и провожать будешь... Долго гуляли под тем снегопадом. Уж и компания их шумная потихоньку растаяла. А они все говорили. И на озябшие ее пальцы он дышал... Могла ли худенькая востроносая девчонка подумать, что этот парень, такой несерьезный на вид, станет первой ее любовью, первой – и единственной на всю жизнь? Поженились ровно через год. Потом Сережка родился. Муж перевелся в 11-й гидроотряд, делал аэрофотосъемку по БАМу. Жили небогато. Но время для них летело стремительно – все через шутку да с легким сердцем... Однажды в воскресенье, на Троицу, собрались с семьями на берег Иркута. Денек выдался погожий, вода теплая. Ребятишки резвятся. И только скатерти разостлали да искупались по разу, глядь – со стороны Каи катит офицер в автомобиле. Кое-кого из летчиков сразу увез с собой. – Нет, мать, – помотал головой Иванов, – здесь что-то не так. Давай-ка собираться. Из штаба домой вернулся мрачный, даже сердитый – никогда его Августа таким не знала: – Вот, мать, что называется, и пожили: война! И «спецгруппа Галышева» отбыла в неизвестном направлении. Долго никаких вестей не было. Потом меж летчицких жен тихонький шепоток пошел: наши-то, мол, на трассе особой, из Америки самолеты гоняют, секретное дело... А последнее их свидание Августе накрепко запомнилось. Младшему, Ленечке, всего несколько месяцев было, простыл малец. Георгий внезапно возник в больничной палате. И не вошел, а влетел: белый халат на военную форму наброшен, сапоги скрипят. И, как всегда, улыбка – во все лицо. Недолго побыл, несколько минут, спешил, каких-то гостинцев оставил. А в дверях задержался на чуточку, обернулся, халат с себя потянул, а на плечах – погоны новенькие: было лето 1943 года…
Как-то с утра, в Петров день, собралась Августа картошку окучивать. Шагать неблизко: поля под картошку отводили аж за аэродромом. Ленечку оставила под присмотром Сережи – ему хоть и девять всего, а парнишка серьезный, не шалопай. Идет, идет она. На плече тяпка, в руке – узелок с едой. А Гоша родной в глазах стоит. Как уходил из дому в рубашечке голубенькой, ворот нараспашку. И – улыбается… – Господи, помилуй! – перекрестится Августа. – Что же за наваждение такое! Тяпка вонзается в сухую землю, скребет. Знойно в воздухе. Сушь. Бежит пот на глаза. Работает женщина. Шаг за шагом. В наклон. А видение не исчезает. Она даже рукой отмахивается. Улыбается Георгий… К вечеру домой еле доплелась. А тут соседка Маргарита Соломатина в дверь: – Ой, Гутя, у меня известие плохое! – Что, разбились? – Не знаю. Пропал самолет. Ищут… Мы сидим за столом. Чай давно остыл. Часы тикают. Из крана в кухне капает вода. Капли такие громкие, что и через несколько лет с диктофона я слышу их плеск. Августа Сергеевна старческими пальцами разглаживает такие же старые снимки. Покоробленные снимки тихо потрескивают. Моя собеседница то всплакнет, то скажет несколько слов. И вновь замолчит. Я не тороплю. Слишком непрост для человеческого разума этот путь назад. Через плотно слежавшиеся напластования времени нужно добраться до маленькой ниши. Там – память нескольких лет замужества, память о любимом человеке, о коротком счастье с ним… – А я ведь все не верила! Дурочка, в штаб бегала: почему, мол, бросили искать? Скандалила, ревела. Это уж после умом поняла: когда ж искать-то? Война же… И когда потом похоронку получила – не поверила. И когда комсомольцы (это уже после войны было, спасибо им) пригласили могилку посетить. Они там надгробье скромненькое поставили, ухаживают. Я съездила. Поплакала. И все не верила: я же его не хоронила… Честное слово, даже думала: задание-то было секретное, может, где-нибудь в Америке мой Гоша. Или ошибка какая, правда? Да мало ли что могло быть… По ночам спать перестала. Все прислушивалась… Снег заскрипит. Или где дверь стукнет. А душа прямо встрепенется: вдруг – он?.. А теперь уже не жду. Лет двадцать как. Устала. Постарела вся. И глаза выплакала… Невольно у меня вырывается: – Да как же, Августа Сергеевна? Неужели это возможно – всю жизнь ждать? И старая женщина, все еще красивая своей закатной красой, вдруг распрямляется, вскидывает на меня глаза и гордо, почти с вызовом, восклицает: – А возможно! Представьте себе. Это плохих не ждут. А хороших – ждут. Всегда! …Я ухожу поздним вечером. С небес на Иркутск снова валится снег. Оглядываюсь и вижу в окне одинокий силуэт. Знаю, что в том доме снова пахнет лекарствами… Где же ты, Гоша Иванов? В каких запредельных далях летит твоя душа? Или ты всегда здесь? Всегда – рядом со своею ненаглядной. Наверное, ты и помог ей выстоять и прожить такую нелегкую жизнь, в которой она теряла близких, порой теряла веру в справедливость. Оставшись с двумя сынишками, она еще взяла к себе своих четверых маленьких сестер. На всех шестерых – одна мама… ...Отчего-то тревожным было то утро 12 июля 1943 года. В кустах над Леной свистели птицы. Волна легонько плескала в берег. Но окрест Киренска горела тайга. И солнце – оно не сияло, а было какое-то нездоровое: даже не грело, а яичным желтком просвечивало сквозь мутное марево. И ветер наносил горькие запахи гари. – Группа майора Токарева – по машинам! – ожил динамик в летной столовой. Все оторвались от кружек с чаем, провожая взглядами летчиков: десять человек ушли к четырем «Бостонам». Через несколько минут фыркнули, заворчали моторы, закрутились винты, сизые выхлопы побежали по летному полю. Увы, тогда до Красноярска добрались только два самолета. Только через месяц – в августе – обломки самолета Иванова и Шабурова были случайно найдены в окрестностях Усть-Кута. Экипаж похоронили там же, на месте. Заломина и Максимова объявили пропавшими без вести (в 2003 году их отыщут поисковики Георгия Куприянова)... ...Когда «фонарь» залепила грязноватая муть, грозную опасность первым почувствовал радист Шабуров: в наушниках стало сильнее потрескивать. Шабуров попробовал вызвать лидера на связь, но эфир, будто там на сковородке жарили сало, рассыпался в треске разрядов. Тогда радист надавил кнопку переговорного устройства: – Командир, связи нет. Впереди, похоже, сильная гроза. – Понял, – спокойно отозвался Иванов. – Попробуй связаться с базой. – Пробовал. Земля молчит, вроде как и не слышит нас. – Ясно. Давай возвращаться. Выполнив крутой вираж, бомбардировщик лег на обратный курс. – Не пойму: это – дым или облака? – Хрен не слаще редьки. Снижаюсь. – А может, поднимемся? – Нет, надо видеть землю. Сколько до Усть-Кута? – Минут десять. – Ладно, занимаю пятьсот... (Еще через некоторое время): – Командир, Усть-Кут должен быть под нами. Садимся? – Пока не решил. Ни одного просвета! Попробуем еще пониже... – О! Видал молнию? Мы – в грозе, что ли? – А то! Теперь только держись: веселье полное! – Мы вроде на круге? – На второй пошел. Сам ничего не видишь? – Как в молоке. До Киренска горючка еще есть. Что будем делать? Машину вдруг затрясло – раздался взрыв – приборы скакнули перед глазами. – Что там у тебя? – Правый горит, мать-перемать! – Ты еще папу вспомни… Сильно горит? – Сильно! Ко мне лезет! – Да не ори ты! Кран я перекрыл. Идем на вынужденную. – Куда идти – носа не видно! – Тут восточнее луга были. До войны садился. – До войны… А если баки рванут? – Что, он еще горит? – Шутишь! Может, прыгнем? – Поздно, кума, высоты уже нет. – Я здесь зажарюсь! – Ладно, не каркай, дай работать… Они выскочили из пелены, когда Усть-Кут остался в стороне. Первое, что увидел Иванов, до луговины – несколько километров. Высоты нет. Под машиной – тайга, сопки. И всего-то сотня метров. Или меньше… Летчик обернулся за плечо: пламя срывалось с плоскости, лизало фюзеляж. – Командир, «фонарь» открыть? – Сдурел? Тебя же огонь достанет! Лучше ногами упрись сильнее – будем шлепаться на брюхо! Иванов потянул штурвал и подставил под удары днище. Теперь летчик видел только небо. А верхушки деревьев уже били в пол... (А в это время в Иркутске Августа, окучивая картошку, пыталась отогнать прочь навязчивое видение.) От крыльев и фюзеляжа летели клочья металла. Самолет, отбрасывая жирный дым, пробил просеку и исчез в чаще. Оттуда донесся взрыв... Летом 2003 года останки Иванова, Шабурова, Заломина и Максимова похоронили в братской могиле в Усть-Куте. Незадолго до праздников неожиданно мне позвонила Августа Сергеевна: поздравила с Новым годом. Мы немного поговорили и я, не удержавшись, спросил: – Августа Сергеевна, простите, а почему вы – Кулемина, а не Иванова? Женщина тяжело вздохнула: – Знаете, сразу фамилию не сменила, а потом и поздно было это делать. Да разве дело в фамилии? – И еще... Как-то нехорошо, когда люди одиноки. Может быть, среди ваших знакомых есть достойный мужчина вашего возраста... – Я вас поняла. Знаете, Миша, встречались мне добрые люди, даже делали предложения. Да я уж говорила вам: Георгия своего все ждала, детей поднимала, а на себя рукой махнула, не до того было. А после уж и времечко ушло. Ведь бабий век короткий… А вам доводилось читать роман «Верность»? – Писателя-фронтовика Козловского? – Да, я хорошо его знала, а с женой его, Зиночкой, мы дружили. – Так Зинаида Ивановна – моя соседка! – В самом деле? Зиночка жива-здорова? – Ну, все-таки возраст… – Привет ей передайте, мы как-то растеряли друг друга… И скажите мне как журналист: почему книгу Козловского до сих пор не переиздадут? Ведь это – замечательная история, чистая, трагическая. Вот что нужно читать нашим девчонкам и мальчишкам – о романтике, о высоких чувствах. А у нас – книжные прилавки завалены макулатурой. Пусть переиздадут «Верность», а? Что я мог сказать вдове?..
(Печатается в сокращении, полностью очерк опубликован в книге «Летящие».)
|
