- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Современная музыка: простая, сложная и выходящая за рамки классической |
| По инф. polit.ru |
| 02 Августа 2020 г. |
|
Зачем любить сложную музыку? Как «читает» произведение опытный слушатель? Почему важно знать разные варианты исполнения одного и того же произведения? Что такое теорба, граунд и сонорика? Какой русский композитор — современник Моцарта? Как не путать Верди и Монтеверди? Ответы на эти вопросы может дать книга Ляли Кандауровой «Как слушать музыку».
Итак, начнем с фрагмента главы, где рассказывается о музыке последних десятилетий и о том, какой будет музыка в будущем. Согласитесь, разобраться в музыкальных течениях, в том числе и современных, может быть полезным и очень интересным. Не будет нового МоцартаВ самом начале нашего века русский композитор и философ Владимир Мартынов (р. 1946) выступил с теорией, имевшей грандиозный резонанс среди музыкантов и публики. Она была изложена в книге Мартынова «Конец времени композиторов» (2002). Основная идея заключалась в том, что мы — свидетели заката длинной эпохи, которая началась незадолго до барокко и кульминацией которой стал XIX век. Эта эпоха подразумевала особое положение художественной культуры (на искусство смотрели как на нечто высокое и исключительное) и человека, занимающегося им (он — властитель дум, выразитель своего времени). Согласно идее Владимира Мартынова, композитор — человек, который создает нотный текст и претворяет идеи, страсти, страдания, искания своей эпохи в музыке, — был прежде фигурой общественного значения. Он был значимым для социума и государства, а не просто для людей, пришедших на концерт. Такие композиторы создавали шедевры, известные миллионам и волновавшие умы. Сейчас, пишет Мартынов, композитор как фигура утратил своё значение. Это произошло из-за изобретения звукозаписи, которая выдвигает на первый план исполнителя. Это произошло из-за взлёта бесписьменной музыкальной культуры вроде рока, панка, электроники, где можно быть кумиром поколения, выпускать пластинки и не создавать нотного текста. Наконец, это произошло из-за того, что композиторские техники на протяжении XX века всё сильнее старались отказаться от идеи авторства (можно вспомнить минимализм, где автор лишь запускает процесс повтора, почти не придумывая музыкального материала, или Кейджа с его «музыкой случая»). Возможно, нам не нужно оплакивать классическую культуру с её композиторами- великанами и феноменом шедевра. Просто, пишет Мартынов, нужно понимать, что в этом смысле мы живём в эпоху конца времён. Существует другая точка зрения: такое понятие, как шедевр, почти всегда ретроспективно. Музыка Бетховена при его жизни не была облечена ореолом сакральности и безусловного величия, в котором не сомневаемся мы сегодня. Вокруг Бетховена жили и творили десятки композиторов, чьи имена нам сейчас неизвестны: своей работой они создавали «питательный бульон», среду, из которой явилась великая бетховенская музыка. Никто не знает, какой бы она была, не будь этих «малозначительных» авторов: муравьёв, таскавших прутики в муравейник, проводивших большую культурную работу без всякой благодарности от потомков. А ведь может быть так, что кто-то из них в результате случайной находки, выдающегося исполнения или просто стечения обстоятельств попадет в фокус внимания наших потомков — людей XXII века — и в результате затмит Бетховена.
Людвиг ван Бетховен
С другой стороны, о композиторах, прославленных при жизни, часто забывают через несколько поколений. Кто сегодня знает, например, Яна Дюссека (1760–1812), некогда — знаменитейшего пианиста и композитора, которым бредила вся Европа? Величие и шедевральность — крайне зыбкие, подвижные, нами придуманные понятия. Да и смысл искусства — не в создании шедевра, а именно в «питательном бульоне»: в том, чтобы эстетически анализировать путь, который проделывает человек и человечество в целом. Музыка продолжит быть «сложной»Наверняка многие музыкальные языки XX века кажутся вам сложными для восприятия. «Почему эта музыка так некрасива? Зачем играть так шумно, диссонантно, немелодично? Почему современные композиторы не пишут приятных, берущих за сердце мелодий?» — возможно, думали вы. Во-первых, пишут. Во-вторых, многое зависит от слушательской привычки. Наш слуховой опыт частенько состоит из музыки эпохи, которая отрабатывала определенные, «свои» сочетания нот, гармоний, ритмов и тембров — из условных концертов Вивальди, симфоний Чайковского, вальсов Штрауса. Мы привыкли к ним, полюбили их, считаем их «нормой» и скучаем по всему этому в музыке эпохи, не имеющей с XVIII–XIX веками ничего общего. Вспомните, как изменился мир с момента смерти Чайковского в 1893 году — в историческом, политическом, экономическом, экологическом, каком угодно смысле. Представьте, насколько было бы странно и неестественно, если бы мы вдруг стали одеваться, выражаться, обставлять свой быт по образцу полуторавековой давности. Почему же мы ждем этого от музыки?
Но бывает и так, что композитор не хочет говорить о современности, не хочет быть рупором эпохи (действительно, он не обязан им быть). Его могут интересовать абстрактные вопросы, связанные со временем, архитектурой сочинения, поиском необычных тембровых эффектов, выстраиванием структур и смысловых рядов. Может быть, он хочет ставить себе сложные технические задачи и решать их. Хочет исследовать закономерности, сравнивать, обобщать. Публика же, напротив, ждет того, что она уже слышала: так работает принцип удовольствия. Однако композитор почти никогда не пишет для публики: поставьте себя на его место, и вы поймёте, почему. Наоборот, ему интересно играть с вашим музыкальным ожиданием и ломать его, обманывать ваш слух, удерживать вас на краешке стула. Вернее, так: интереснее всего композитору ставить собственный эксперимент, распахивать новые двери. А еще — найти хотя бы одного человека в зале, который сможет пойти следом, оказаться в новом музыкальном пространстве и удивиться ему. Современная «сложная» музыка только при поверхностном знакомстве кажется одинаковой. Если вы послушаете хотя бы по одному опусу перечисленных ниже авторов — работающих в разных техниках, принадлежащих разным поколениям, — вы сразу заметите их несхожесть. Сравните музыку австрийца Беата Фуррера (р. 1954) — суховато абстрактную, кусачую, осыпающую слушателя дождём иголок и бусин звука — с работами другого австрийского автора, Георга Фридриха Хааса (р. 1953). Его музыка, напротив, создаёт длящиеся, окутывающие звуковые состояния громадной эмоциональной насыщенности: от разящего света до кромешного мрака. Звук у Хааса воспринимается как нечто осязаемое, как физическая материя, которая может обладать вязкостью, густотой, прозрачностью, сыпучестью, клейкостью.
Если говорить о видении музыки как субстанции, можно привести ещё одно имя: немецкий композитор Энно Поппе (р. 1969). Среди его опусов есть «Масло», «Древесина», «Соль», «Мясо» или «Хлеб». С помощью звука автор как будто создаёт волокнистую ткань одного и кристаллическую решётку другого. Ещё один пример «сложной» новой музыки — сочинения венгерского композитора Петера Этвёша (р. 1944). Он пишет чрезвычайно ярко, терпким, красочно диссонантным гармоническим языком. Блещущие оркестровки и ритуально-языческие ритмы Этвёша напоминают фольклорные изыскания великих венгерских авторов XX века. Наконец, музыка, которая говорит вроде бы на сложном и экспериментальном языке, может восприниматься легко: таковы сочинения американского композитора Джона Лютера Адамса (р. 1953). Его протяжённые, созерцательные звуковые полотна — это застывшие потоки гула и рокотания, которые статичны и одновременно неуловимо подвижны — как его любимая земля Аляска: пустынная и холодная, она неслышно дышит под ледяным покровом. Музыка продолжит быть «простой»В то же время современная музыка может быть чрезвычайно «благосклонной» к слушателю. Например, темпераментным, экстравертным языком на стыке позднего романтизма и киномузыки пишет Лера Ауэрбах (р. 1973).
Лера Ауэрбах
Чрезвычайно располагает к себе музыка американки Дженнифер Хигдон (р. 1962). Джованни Соллима (р. 1962) — итальянский композитор и виолончелист, много сочиняющий для своего инструмента, — создаёт исключительно обаятельные и эффектные опусы. В них виолончель интересно использует свой потенциал и как певучий смычковый, и как щипковый, и даже как ударный инструмент. Целый корпус сочинений последних десятилетий продолжает идеи минимализма — Георг Пелецис (р. 1947), Владимир Мартынов (р. 1946), Александр Рабинович-Бараковский (р. 1945), Луи Андриссен (р. 1939), Антон Батагов (р. 1965), Павел Карманов (р. 1970) и десятки других авторов по-разному работают в этой области. Хулиганские и смешные минималистские работы Филипа Бимштейна (р. 1947) соединяют приятные, простые музыкальные жесты на традиционных инструментах с целыми коллажами из речи, бряканья посуды, мяуканья кошек и т. д. С другой стороны, существует целая стилистика, сопредельная поп-музыке, неоклассике и эмбиенту (подвид электронной музыки, который занимается созданием «звуковой среды», окутывающей слушателя, как облако). Её яркий представитель — итальянский композитор Людовико Эйнауди (р. 1955), работающий с приятными акварельными гармониями и нежными тембрами.
Музыка перестанет быть «академической»Всё чаще композиторам интересно выходить за пределы того, что мы по привычке называем классической музыкой. Об условности и ненадёжности границы между классикой и не-классикой мы говорили ещё в начале книги. Сочинения, которые играют с чужим материалом и закономерностями языка, появляются по обе стороны воображаемой границы между академическим и популярным. Эксперименты, в результате которых рождается музыка, «уже не популярная, но ещё не академическая» и наоборот, составляют целую музыкальную сцену — большую и чрезвычайно увлекательную. Послушайте знаменитый концерт для диджея и симфонического оркестра Габриэля Прокофьева (р. 1975). Или брызжущую энергией и безумием музыку Анны Мередит (р. 1978), расположившуюся между ритуальным минимализмом и роком. На более «академической» стороне — уже упомянутый голландский постминималист Луи Андриссен: бойцовая энергетика его музыки — левацкой, шумной, механистичной — пришла из джазовых биг-бендов. Андриссен также часто пишет музыку для инструментальных составов, которые включают электрогитары и оттого сразу вызывают ассоциации с рок-музыкой. Немецкий композитор Александр Шуберт (р. 1979) заимствует черты клубной танцевальной электроники — в частности, техно, основанного на холодном машинном звучании и непрерывной пульсации простого гипнотизирующего ритма. Оставляя нетронутой узнаваемую звуковую окраску техно — удары, лязганье, буханье, — Шуберт сложным образом искажает, сжимает, растягивает, рубит присущий техно-музыке ровный бит. В результате получается страшноватая, захватывающая авангардная дискотека. Австрийский композитор Бернхард Ланг (р. 1957) работает в «лоскутной» технике, также связанной с разными областями неакадемической музыки — EDM (electronic dance music — коммерческая танцевальная электроника), техно, роком, панком и т. д. Он исследует эффект настойчивого повтора и мутации краткой музыкальной клетки.
Американка Джулия Вулф (р. 1958) — одно из важных имён постминимализма, однако штормовой драйв и звуковая мощь её сочинений несомненно пришли из рок-музыки. Одна из самых хитовых классических работ последних десятилетий — «Asyla» (1997) любимца английской публики Томаса Адеса (р. 1971). Это сюрреалистическая «симфония», одна из частей которой представляет собой нечто вроде симфонического техно. Дмитрий Курляндский (1976), один из интереснейших современных российских авторов, свою прославленную работу «Riot of Spring» (2014) определил как «техно-балет» или «электро-балет». Курляндский проводит параллель между языческим обрядом и коллективным экстазом рейва. Книга Ляли Кандауровой «Как слушать музыку» выпущена издательством «Альпина Паблишер». Книга является своеобразным путеводителем по классической музыке. Коротко, честно, весело и системно здесь рассказывается о том, как настроиться на знакомство с классикой, избавиться от ненужных стереотипов, назвать всё правильными именами и найти свой путь в столетиях западной и русской музыки. Еще публикации, созвучные с темой, можно найти здесь:
|
