НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

Констатация добра

29 Января 2016 г.

ussr nations

В послевоенный год 1946, когда еще только начинала заживляться память о прожитом и не было ничего важнее радостного сознания, что война ушла и больше не вернется никогда, а впереди – только светлое и хорошее, потому что иначе несправедливо, не было ничего ценнее, чем дни без бомбежек и ночи без пожаров, и ничего богаче в домах, чем книги на полках и радио на стене.

Из вещавших на коммунальных кухнях знаменитых советских репродукторов под смешным названием «тарелки» в жизнь тогдашних мальчишек со стриженными затылками и некошенными мечтами, как щедрый подарок, влилась эта замечательная передача.

Ее ждали с замиранием сердца, летели домой сломя голову и, побросав портфели, клюшки и мячи, прилипали к «тарелкам» мечтами и душой. Из таинственных глубин великих приключений звучала чудесная музыка, в которую вплетались давно выученные наизусть строки:

В шорохе мышином, в скрипе половиц
Медленно и чинно сходим со страниц,
Шелестят кафтаны, чей-то меч звенит,
Все мы капитаны. Каждый знаменит...

Передача называлась «Клуб знаменитых капитанов», завораживала слушателей историями оживающих героев всемирной классики и держала на одном вдохе целое поколение, у которого после страшной войны не осталось ничего на черный день, зато все – впереди, и только золотое.

У них было мало комфорта и много вкуса. Это было счастливое поколение.

Теперь над ними принято насмехаться, де, были счастливыми, как блаженные от незнанья, потому что слаще морковки ничего не едали, дальше собственного носа не нюхали и вообще не ведали, что творится под ногами и в отдалении.

Жили-де в виртуале, в тиши библиотек, зoмбированные классической книжной пропагандой вечных ценностей:

Нет на свете далей, нет таких морей,
Где бы не видали наших кораблей.
Мы полны отваги, презираем лесть,
Обнажаем шпаги за любовь и честь...

В это верили безоговорочно и правильно делали. Потому что, если уже в мальчишестве твердо знать, с какой стороны у бутерброда масло, и беспокоиться только о том, как бы мимо рта не пронести, то и юность и молодость быстро и незаметно сольются в одну мутную и явно преждевременную зрелость, которая от дряхлости ума и духа окажется так же неотличима, как тина от болота.

Такое «знание» – удел ранних скептиков, злобных циников и вечно недовольных, обрюзгших от брюзжания завистников чужой удаче.

Тех, что до судорог и пены на губах ненавидят всех, кто умеет и не стесняется делать что-то «вживую»: радоваться празднику, аплодировать успеху, восхищаться красотой любимого города (а не только постить апокалиптические фото предназначенного на снос), с удовольствием путешествовать (и делиться по этому поводу не только критикой, но и восторгами), скорбеть над общей катастрофой (без кривоухмыльного злорадства), наконец, торчать часами на морозе, чтобы, опять же, вживую убедиться, что искусство иногда все-таки требует жертв, а главное, этих жертв стоит.

А те, в пятидесятых, со стриженными затылками, прилипшие мечтами к удивительным радиопередачам, просто умели верить, несмотря на растущие сомнения. Если и не в такое светлое будущее, как поначалу казалось, то в «любовь и честь» – точно и до конца.

Потому что считать их «блаженными от незнания» можно только при чрезмерном самомнении и абсолютном игнорировании действительности.

Мне долгое время казалось, что поколения пяти- и шестидесятников были счастливее тех, что родились в восьмидесятых или в девяностых, но ни те, ни другие, конечно же, не могли пересчастливить нас – выходцев из «абсолютного застоя» семидесятых!

Нам достался тот запас прочности, который накопили именно они – те самые, жадные до великих приключений радиослушатели, поверившие в невидимые миру чудеса, которые происходят в обычной библиотеке каждый будний день, как только закрываются двери за последними читателями...

А мы и те, кто вслед за нами, этот запас серьезно порастранжирили, но, как выясняется, все-таки не раздербанили до конца. Тем, кто шел вслед за нами, досталась уже ощутимо шатающаяся конструкция, с очевидной нехваткой многих гаек и болтов.

Здесь все дело в том, что не только «смелость города берет», как в песне поется. Вера города берет. И строит, и разрушает. И это как раз сейчас становится очевидным всем, даже лично не заинтересованным (если, конечно, предположить, что еще остались на планете лично не заинтересованные...).

И вот, то ли от мрачного беспробудия взыграла ностальгия, то ли потому, что переваренный наконец опыт все-таки стал наукой, но многих потянуло – нет, вовсе не «назад, в совок» (как об этом любит гневно скорбеть однотонная «общественность»), а просто к тому чистому и хорошему, которое хоть и не запачкало заслуженное когда-то разочарование, но которое разочарование это все-таки выплеснуло из купели вместе со всей системой.

В последующей суматохе «перестроечных» и «разгребательных» мы как-то разучились и почти совсем перестали верить, зато умеем только бороться кто во что горазд.

Однажды, взявшись остервенело перетряхивать залежалое в «застое» белье, пустились во все тяжкие и уже по инерции, регулярно то выкорчевываем бывших героев из могил, то укладываем их обратно, наскоро присыпая здравым смыслом или сроком давности.

Одного пытаемся вынести из мавзолея, другого – внести на его место, зачистив и уравняв все хорошее и плохое, когда-то сделанное обоими.

Будто больше нечем заняться, или подобная «справедливость» что-то поменяет в общем ходе вещей?.. А может, еще больше растреплет и без того залохматившийся переплет нашей общей истории и еще более разделит желающих вернуть, переименовать, откопать от незаслуженных почестей и устроить новое погребение под лавиной обвинений? Вынести одного, внести другого?

Может, будя уже сводить счеты и пересчитывать убытки? Все мы хороши, как говорится в грубом анекдоте, Д'Aртаньянов мало. Не лучше и не честнее ли взять и признать все то, что было хорошего «тогда», и простить наконец за все плохое? Хорошее попробовать забрать в сегодняшнее, плохое запомнить, чтоб не повторилось завтра. А те, кто уже лежит – пусть лежат, как положили. Это уже история, которую не изменишь выносом и вносом.

Ведь все, что есть в нас лучшего сейчас, досталось именно от тех, предыдущих – все то, что мы сумели удержать. И это вовсе не «возвращение к Советам» и не «возжелание монархии»: просто и там и там всегда было что-то главное, сумма которого не меняется от перемены мест режимов и обстоятельств.

Это констатация добра. А оно не уходит в Лету с поколениями. К нему все равно будут тянуться все, сколько бы и какими бы средствами от него ни отваживали.

И не согласная я с заявлением, что лучше там, где нас нет. Там, где мы есть – всегда гораздо лучше. Просто не все вовремя это понимают.

«Все мы капитаны, каждый знаменит...».

По инф. vz.ru

  • Расскажите об этом своим друзьям!