НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

Поиски гражданского мира: сто лет назад - и сейчас

15 Июня 2014 г.

romanovsk empire

Смена власти в Киеве, произошедшая в результате действий наиболее активной и недовольной части общества, в очередной раз поставила вопрос о будущем российского политического устройства. Сейчас в России нет нормальной, конструктивно работающей оппозиции, а без нее эффективное управление страной оказывается невозможным. Как долго это может продолжаться? До полной смены поколений, затронутых советской властью? Или есть и какие-то другие варианты? Если да, то как произвести реформы наименее деструктивным путем?

В российском прошлом, общем с украинским, этот вопрос уже стоял — в очень похожих обстоятельствах.

Удивительное ощущение абсолютной цикличности нашей истории вызывают "Воспоминания" Павла Милюкова – одного из наиболее влиятельных политиков, оппозиционных царскому режиму, лидера партии конституционных демократов (кадетов), члена Государственной думы, неоднократного кандидата в правительство общественного доверия, которое пытались создать Столыпин и Витте, наконец, одного из ключевых министров Временного правительства... Многие в России считали, что именно неспособность Милюкова и его соратников-кадетов пойти на компромисс с царским правительством и попробовать преобразовать самодержавие мирным путем привела к революции и тотальному хаосу. Милюков с жаром опровергал эту точку зрения, доказывая, что Витте и Столыпин сами виноваты. Однако, даже читая самого Милюкова, невозможно не поставить его позицию под сомнение.

Формирование первой Думы — представительного органа власти, которого так долго добивалась российская дореволюционная общественность, проходило по законам, принятым самодержавием. Тем не менее, в Думе раз за разом собиралось оппозиционное большинство. Превратить парламент в фиговый листок, прикрывающий самодержавие, властям никак не удавалось. Выборы проходили честно, и сделать с этим царский режим ничего не мог. Приходилось разгонять очередную непокорную Думу, менять избирательный закон и... убеждаться, что опять ничего не вышло.

Госдума начала XX века определенно была куда самостоятельнее и представительнее нынешней — она раз за разом отказывалась действовать в определенных самодержавием рамках и требовала принятия конституции, защищавшей права всех граждан и ограничивавшей чиновничий произвол. Представить нынешнюю нашу Думу всерьез оппонирующей правительству совершенно невозможно. И вряд ли кому-то придет в голову назвать это прогрессом.

Политические реалии за сто лет, конечно, изменились. Но, если абстрагироваться от оригинальных названий и рассмотреть ситуацию в общем, то мы увидим удивительное сходство между "тогда" и "сейчас". Авторитарная власть, опирающаяся на человека, убежденного, что он осуществляет божий промысел. Либеральная оппозиция, ненавидящая российскую власть, да и вообще повернутая в сторону более культурного Запада. Революционная или, если угодно, экстремистская оппозиция, делающая ставку на силовые действия и нелегальные методы борьбы. Наконец, правые экстремисты, подкармливаемые правительством в надежде, что они остановят левых экстремистов.

Остался неизменным, увы, и тон абсолютной нетерпимости всех по отношению ко всем. Это не сограждане с другой точкой зрения, а мерзавцы, враги, в лучшем случае, ослы... Казалось бы, сто лет прошло. В культурах многих стран отношения в разных сферах жизни сейчас отграничены друг от друга: там можно спорить до хрипоты о политике на телешоу, а потом мирно пойти играть в боулинг и пропустить по кружке пива. Однако для России по-прежнему характерна диффузная культура отношений, когда отношения из одной сферы (скажем, идеологически-политической) легко перекочевывают в частную, и человек, с которым вы по-разному смотрите на будущее страны, превращается в тотального врага — и как сосед по гаражу, и как партнер по пиву.

Такую особенность национального менталитета определенно лучше изжить – целее будем. Человек может видеть или чувствовать ситуацию по-другому и не быть "козлом" или "хамелеоном". И это может быть его собственное мнение, не проплаченное ни Кремлем, ни Госдепом. Тот или иной взгляд складывается на основе личной истории, в том числе истории семьи, опыта встреч с разными людьми. Зачастую запомнившийся с детства неприятный сосед-приватизатор или, напротив, оголтелый коммунист определяют наш взгляд на политические течения иррациональным образом.

В царской России начала прошлого века тоже было много ненависти. Читая Милюкова, с изумлением обнаруживаешь, что терроризм тогда воспринимался как нечто обыденное. Министров внутренних дел социалисты-революционеры убивали одного за другим. Просвещенное общество радовалось – одним реакционером меньше! Вот, например, как интеллигентный и образованный конституционалист Милюков описывает новость об убийстве министра внутренних дел Плеве: "...Плеве взорван бомбой по дороге к царю с очередным докладом... И эта "крепость" взята"... "Радость по поводу его убийства была всеобщей". Другой конституционалист Струве писал в газете: "С первых же шагов преемника убитого Сипягина (предыдущего убитого министра) назначенного на его место два года тому назад, вероятность убийства Плеве была так велика, что люди, понимающие политическое положение и политическую атмосферу России, говорили: "Жизнь министра внутренних дел застрахована лишь в меру технических трудностей его умерщвления". Нелегко, надо думать, работалось царским министрам в такой обстановке. И наиболее здравомыслящие из них пытались войти в коалицию с умеренной оппозицией. То есть – с конституционными демократами, партией, наиболее широко представленной в первой Думе.

Ключевым вопросом предреволюционной России было формирование правительства, представляющего общественное мнение, оформленное через думское большинство. Такое правительство должно было заменить прежнее, назначаемое царем, и постепенно перетащить центр принятия решений от царского двора в кабинет министров, подотчетных Думе.

Увы, сам Николай II не был человеком, понимавшим реальный расклад сил и способным к осознанным переменам. Однако премьеры его правительства Витте и Столыпин, а также близкий к царю петербургский градоначальник Трепов раз за разом пытались войти в переговоры с лидерами общественности, чтобы создать-таки правительство общественного доверия. Сколько было списков, потенциальных министров, обсуждений! В ходе этих переговоров, по сути, решалось, будут ли в России осуществляться планомерная политическая модернизация и демократизация, или ситуация скатится к бунту, революции и новому авторитарному режиму.

Очень поучительно читать описание этих переговоров и понимать, к чему порой сводились разногласия сторон.

Например, один из более чем умеренных общественных деятелей, сначала октябрист, а позже мирнообновленец Шипов, которому Столыпин и Николай II предложили сформировать правительство общественного доверия, пытался заручиться поддержкой влиятельного конституционного демократа Муромцева, председателя первой Думы, и услышал в ответ: "По мнению С. А. (Муромцева ) в виду господствующего в стране возбужденного настроения в широких кругах населения и воспитанного в обществе политикой правительства вообще отрицательного отношения к государственной власти никакой состав вновь образованного министерства при переживаемых условиях не может рассчитывать в ближайшем времени на спокойную и продуктивную государственную деятельность, и не сможет сохранить свое положение более или менее продолжительное время. Неизбежны революционные вспышки, против которых правительство будет поставлено в необходимость принимать строгие репрессивные меры и это вызовет несомненно недовольство в общественных кругах и лишит власть необходимой ей поддержки со стороны общества". То есть речь шла о нежелании рисковать своей репутацией и марать руки правительственной работой в нестабильной политической системе.

Другой пример: Столыпин вел переговоры с Милюковым и просил его сказать в Думе слово в осуждение политического терроризма. Милюков отказался, ссылаясь на политическую тактику партии и угрозу потери голосов. Столыпин попросил тогда хотя бы осудить политические убийства в передовице кадетской газеты. Милюков снова отказался – боялся себя этим дискредитировать в глазах общественности. Столыпин попросил в таком случае разместить хотя бы неподписанную Милюковым передовицу. Милюков обещал подумать. Столыпин подчеркнул, что от этого будут зависеть его дальнейшие действия, потому как ему нужно доказательство – кадеты не поддерживают террор. Милюков пошел советоваться к партийному патриарху кадетов Петрункевичу и получил гневную отповедь: "Никоим образом! Как вы могли пойти на эту уступку хотя бы условно! Вы губите собственную репутацию, а за собой потянете и всю партию.... Нет, никогда! Лучше жертва партией, нежели ее моральная гибель...".  Вот такая атмосфера царила в благостной, по мнению некоторых, дореволюционной России...

Статья, осуждающая политические убийства, написана не была, и Столыпин был вынужден сделать соответственные выводы. Впрочем, недалек был год, когда и сам он был убит в киевском театре в присутствии царя.

Наверняка царскому окружению не очень-то хотелось идти на союз с людьми из чуждой среды, однако, как заметил в беседе с Милюковым близкий к Николаю II Трепов, когда дом горит — приходится и с пятого этажа прыгать. Беседа двух деятелей была посвящена все тому же вопросу – созданию ответственного министерства из людей, пользующихся доверием общественности. И опять – ничего. Образованная общественность (интеллигенция) требовала всего сразу и не хотела, чтобы в правительство вошли представители старого режима, которые, собственно, и инициировали процесс. Общественность была щепетильна в отношении своей безукоризненной репутации и думала об этом куда больше, чем о судьбе страны.

Конечно, если бы тот же Милюков знал о будущей революции, большевизме и всем за этим последовавшим, он был бы куда сговорчивее, гибче, дальновиднее. Но он ничего подобного даже предполагать не мог. С интеллигентских позиций левые экстремисты казались морально намного предпочтительнее правительства, связанного с правым шовинистически-религиозным экстремизмом. Люди в картузах, чуйках и косоворотках, выходившие на патриотические молебны с хоругвями, – в описании Милюковым этой части общества читается брезгливое презрение, унаследованное, кстати, и нынешней российской интеллигенцией. "Мужички" все равно с будут с царским правительством, и никаких реформ и модернизаций не хотят — распространенное убеждение того времени. Один из вождей этих слоев Пуришкевич рассылал через свою газету указания, когда выходить на молебны и шествия, демонстрируя поддержку армии и крестьянству. Эти две массовые силы виделись как незыблемая опора царизма. Потому, наверное, демократическая интеллигенция и полагала, что ее моральный долг — поддержать немногочисленных тогда еще левых, пусть и действовавших террористическими методами, но ведь противостоявших такой махине!

Выбор высокообразованной демократической проевропейской интеллигенции был сделан: не пытаться скооперироваться с поневоле вынужденным к этому царским правительством, чтобы давить на него изнутри, маленькими шажками двигаясь к реформам — а стремиться сохранить репутацию, ориентируясь скорее на союз с левым экстремизмом, пусть и применяющим террористические методы, но во имя светлых целей. Наверное, в глубине души кадеты полагали, что не стоит соглашаться на частичное участие в управлении страной, когда вскорости можно будет получить всю полноту власти.

Царское правительство, лишенное опоры в образованной и продвинутой части общества, в итоге пало. Конституционные демократы во главе с Милюковым решили, что пробил их час. В результате долгожданной буржуазной революции в России возникло Временное правительство. Оно видело свою функцию в том, чтобы поддерживать в стране временный порядок – до созыва Учредительного собрания, где представители всех регионов, народов и слоев решат ключевые вопросы и определят, какой России быть дальше. (Постановка вопроса прямо как у одного нашего нынешнего видного оппозиционера: пусть народ сам решит.) Вопрос о монархии, кстати, тоже не был закрыт: великий князь Михаил отрекся от престола, переданного Николаем, до решения Учредительного собрания. Позиция его была такова: если народ проголосует за монархию, он готов вступить на престол.

Тут и начались сюрпризы. Компетентное и высокообразованное правительство оказалось неспособно управляться с разбуженной энергией масс. Немалую роль в этом сыграл и глубоко ошибочный выбор главы правительства и одновременно министра внутренних дел князя Львова — земского деятеля с безупречной репутацией, воспевавшего демократическую душу русского народа на все лады. Репутация и чистые руки оставались основополагающими для демократических интеллигентских кругов. Князь Львов – идеалист до мозга костей — не видел российской реальности в упор и действовал, исходя из гипотетических соображений. Правительство демократической интеллигенции решило немедленно откреститься от старой системы власти, скомпрометированной непорядочными людьми и их аморальными действиями, так что Львов уже 5 марта разослал распоряжение на места: "Устранить губернаторов и вице-губернаторов от исполнения обязанностей". Вместо них предлагалось передать власть председателям губернских земских управ, которые совершенно не были к этому готовы и не имели никаких связей с аппаратом управления. Возникла ужасная неразбериха, люди с мест повалили в центр за инструкциями. Перепуганный Львов заявил, что это "старое мышление", и пусть народ на местах сам решает, как все устроить и кого куда назначить. Народ сначала опешил, но тут же нашлись те, кто решил воспользоваться ситуацией...

В условиях наступавшего повседневного хаоса, усугублявшегося участием России в Первой мировой войне, строгое соблюдение процедуры подготовки Учредительного собрания становилось все более абсурдным: России было срочно необходимо уверенное в себе и решительное правительство, способное на жесткие действия по наведению порядка. В конце концов, Львов принужден был признать поражение. Он указывал на "неодолимость" трудностей именно из-за того, что "правительство отказалось от старых насильственных приемов управления и от внешних искусственных средств поднятия престижа власти". Далее Львов отмечал, что по мере перехода "к менее сознательным и менее организованным слоям населения" развиваются "насильственные акты и частные стремления, грозящие привести страну к распаду внутри и к поражению на фронте". Подведя этот вполне адекватный итог деятельности своего правительства, Львов отдал власть человеку, как ему казалось, более решительному – Керенскому. Но и тут он ошибся. Керенский был трибуном и позером, но не организатором и стратегом.

Тем временем левые экстремисты, недавно еще бывшие в меньшинстве и разрозненные, быстро организовались и превратились в новую силу, не обремененную заботой о репутации и чистых руках. Эти люди умели использовать энергию масс и не сомневались, что имеют на это право. Они не были озабочены идеей пропорционального представительства разных слоев, регионов и народов, а просто хотели взять всю власть себе.

В России наступила новая эра? Отнюдь нет, все вернулось к авторитаризму — просто его наполнение стало другим. Воспроизвести авторитарное устройство было куда легче, чем построить государство на новых принципах, как мечтала просвещенная интеллигенция.

Современная Россия тоже стоит перед вызовом демократизации и дебюрократизации, введения общественного контроля и создания правительства общественного доверия. Сейчас на волне оживления имперских чувств эти проблемы вроде как отступили в тень. Однако все вернется на круги своя очень быстро. И тогда опять остро встанут извечные российские вопросы — о модернизации государства, о сотрудничестве различных политических сил, о терпимости друг к другу. О желании и готовности жить в одной стране, в конце концов. А ответов снова не окажется — как и в начале XX века.

Rosbalt.ru

  • Расскажите об этом своим друзьям!