- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
В чем сегодня значение Владимира Маяковского? |
| Павел Басинский, Игорь Вирабов, rg.ru |
| 27 Июля 2023 г. |
|
Было время, когда его называли хулиганом, эпатирующим общественное мнение. Было время, когда его посмертно объявили главным поэтом СССР и, по словам Бориса Пастернака, «насаждали, как картошку при Екатерине», называя его именем центральные улицы и площади городов. В 90-е годы его пытались предать забвению как «официозного» поэта. А что такое Владимир Маяковский сегодня?
Об этом поговорили редактор отдела культуры «РГ» Игорь Вирабов и обозреватель газеты Павел Басинский. Павел Басинский: Существует такой миф о Маяковском, что он был настоящим поэтом, когда был с футуристами, Хлебниковым, Бурлюком, Крученых и другими, а, мол, советский Маяковский — это деградация его творчества. Работал на заказ, писал агитки, поэмы, воспевавшие Ленина, советскую власть. Словом, «наступал на горло собственной песне». Но вот я перечитываю «Стихи о советском паспорте» и в который раз поражаюсь мощи их поэтического звучания. Понимаешь, писать стихи о розах, девах и соловьях могли сотни поэтов, и некоторые, как Фет, даже делали это великолепно. Но написать оду официальному документу, да так, что каждая строчка впечатывается в память... Я помню, как в студенческие годы мы пели это стихотворение на мотив песни «Гимн восходящему солнцу» британской группы The Animals. «Я во-олко-ом бы выгрыз бю-юрократи-изм...» Стебались, конечно. Но сейчас я понимаю: ведь знали эти стихи наизусть со школы. Намертво. И не потому что заставляли их учить, а потому что невозможно не запомнить. Какая потрясающая ритмика, образность! «И вдруг, как будто ожогом, рот / скривило господину. / Это господин чиновник берет / мою краснокожую паспортину. / Берет — как бомбу, берет — как ежа, как бритву обоюдоострую...» Великие стихи, написанные всего лишь об удостоверении личности. Это мог только Маяковский. Не Блок, не Гумилев, не Ахматова, не Мандельштам. Только он! Вот это и есть диапазон поэтического голоса. Когда лирический поэт, а он был лириком до мозга костей, в том числе и в стихах о любви, пишет оду паспорту, а получаются стихи на века. Как ты думаешь? Игорь Вирабов: Думаю, это не только про «Стихи о советском паспорте». А ода обыкновенной ванной комнате? Литейщик Козырев вселяется в новую квартиру, будто открывает «землю обетованную»: «Брюки на крюк, / блузу на гвоздик, / мыло в руку — / и... / бултых!» Конечно-конечно, какая же тут лирика — с мылом или паспортом в руке? Маяковский заставляет сомневаться: а лирика — это что вообще? Розы и в рифму морозы или не только? Листаю Маяковского... После 17-го года он вроде бы с головой ушел в агитпроп, плакат, газету, злобу дня. Но оставался лириком. Просто он сам был — новая эстетика. «Господа поэты, / неужели не наскучили / пажи, / дворцы, / любовь, / сирени куст вам? / Если / такие, как вы, / творцы / — Мне наплевать на всякое искусство...» Не церемонился с литературными собратьями: «Что говорить / о лирических кастратах?! / Строчку / чужую / вставит — и рад. / Это /обычное / воровство и растрата / среди охвативших страну растрат...» Лирическая правда оказалась у него и про растраты, и про паспорт, и про все. Про это можно говорить и с фининспектором, и с товарищем Нетте, «пароходом и человеком». Да, собственно, он сам и объяснял: «Нами / лирика / в штыки / неоднократно атакована, / ищем речи / точной / и нагой. / Но поэзия — / пресволочнейшая штуковина: / существует — / и ни в зуб ногой». Казалось бы, поэма «Хорошо!» посвящена десятилетию Октября. Вчитаешься — а у него вдруг что-то очень личное, даже интимное. «Не домой, / не на суп, /, а к любимой / в гости, / две / морковинки / несу / за зеленый хвостик...» Его цитировать — сплошное удовольствие! То ли из раннего: «Я одинок, как последний глаз / у идущего к слепым человека...» То ли из зрелого: «В небе вон / луна / такая молодая, / что ее / без спутников / и выпускать рискованно...» Ты вспомнил студенческие годы — а у меня другое воспоминание. Маяковский был любимейшим поэтом моей мамы, и это свое отношение к его поэзии она внушала своим ученикам. Но у меня все время всплывает одна картинка: в самые последние дни своей жизни, тяжело болея, она читала и читала обвал «разоблачительных» публикаций о нашей истории, и среди них, конечно, про Маяковского. Зачем было читать, переживать и отравлять себе жизнь перед самым уходом — вопрос, может быть, философский. Но я сейчас скорее не про маму, а про поколения, выросшие на его поэзии. Самая громкая книга о Маяковском в конце 1980-х, помнишь, была Юрия Карабчиевского. Нет, говорил он, Маяковский с «его странным величием и непоправимой славой» был даже не «жертвой, скажем, сталинских лет» — это был человек без убеждений и духовной родины, по сути, тайный некрофил и человеконенавистник. Разоблачитель спотыкался на вопросе: «Маяковский, допустим, был верен себе в служении злу, а Пушкин, всегда служивший добру, однажды ему изменил». Он в ужасе: неужели обращение Маяковского к Пушкину — «После смерти / нам / стоять почти что рядом...» — было пророчеством? А в самом деле — разве их имена нельзя поставить рядом? Маяковский — чем не «наше все» двадцатого века? Павел Басинский: Ну, так они и стоят почти что рядом: от Пушкинской площади с опекушинским памятником до площади Маяковского, где он гордо возвышается, одна остановка на метро. Пешком минут десять идти по Тверской. Но я с тобой все же не соглашусь. Это очень коварная затея: сравнивать кого-то с Пушкиным. Именно потому что он — «наше все». С Пушкиным и Высоцкого сравнивают: ведь Высоцкий в своих стихах умел говорить языком всех слоев населения — от профессоров до сантехников, от спортсменов до умалишенных. Но универсальность Пушкина не в этом, а в том, что он создал тот русский язык, на котором мы и сейчас говорим. Сравнить язык Петровской эпохи и язык Пушкина — и все станет понятно. Кроме того, читать Пушкина — как чистым воздухом дышать. А от Маяковского часто задыхаешься — то кислорода избыток, то углекислого газа. И обрати внимание: Пушкин на памятнике стоит, склоня голову и сняв шляпу перед народом. «И долго буду тем любезен я народу, / что чувства добрые я лирой пробуждал...» А Маяковский на памятнике — гордый такой! «Мой стих с тр-рудом гр-ромаду лет прор-рвет / и явится весомо, гр-рубо, зр-римо...» Рычит! И любовная лирика у них разная. Вот вроде бы один смысл: «Я вас любил так искренно, так нежно, / как дай вам бог любимой быть другим...» и «Дай хоть последней нежностью выстелить / твой уходящий шаг...» Но на самом деле — разные смыслы. Пушкин благородно отпускает женщину к другому, может, более достойному, чем он. А Маяковский хватается за ее ноги, скулит, терзает ее... Но это не отменяет того, что его стихи, посвященные Лиле Брик, гениальны. Просто это другая любовная лирика. У меня у самого слезы на глазах, когда читаю: «Выбегу, тело в улицу брошу я. / Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась. / / Все равно любовь моя — тяжкая гиря ведь / — висит на тебе, куда ни бежала б. / Дай в последнем крике выреветь / горечь обиженных жалоб...»
Но не Пушкин, нет... Мне кажется, говоря о Пушкине и Маяковском, ты имел в виду что-то другое. Может, в последних годах их было что-то общее. Обоих затравили если не совсем бездарности, то «коллеги», которые и рядом с ними не стояли по значению. Игорь Вирабов: Что касается ножек — не могу не заметить: Пушкин тоже желал «с любовью лечь к ее ногам». И даже больше: вместе с набегающей волной «коснуться милых ног устами». Наверное, он делал это элегантнее, а Маяковский как мужлан: «Хочется крикнуть медлительной бабе: / — Чего задаетесь? / Стоите Дантесом». В общем, не берусь судить. Я в самом деле немного про другое. Маяковский действительно прямой наследник пушкинских традиций в стратегии своей судьбы, жизнетворчестве. Он не случайно начинал с футуристических призывов сбросить Пушкина с корабля современности — и так же не случайно пришел к тому, что Пушкин остался для него единственным, с кем можно оставаться искренним. «Может, / я / один / действительно жалею, / что сегодня / нету вас в живых...» Пушкинский «Памятник» превратился у него в последний манифест «Во весь голос». Он и не скрывает, что их так роднит. Затравили. Одиночество полнейшее. «Вот — / пустили сплетню, / тешат душу ею. / Александр Сергеич, / да не слушайте ж вы их!» «Их / и по сегодня / много ходит — / всяческих / охотников / до наших жен...» «Тоже, мол, / у лефов / появился / Пушкин...» И главное: «Бойтесь пушкинистов». Бойтесь тех, кто выдает себя за ближний круг. Единомышленников с виду. Читаешь, и во множестве воспоминаний, и в стенограммах его поэтических встреч с читателями и коллегами — просто девятый вал непонимания, претензий, обвинений. Он то отшучивался, то вмазывал в ответ, как мог. У критиков рефреном: зачем ему вот это о «советском паспорте»? Это такая дань «товарищу правительству»? Продался? Нет, он как раз шел в революцию не конформистом или приспособленцем. И что, в конце концов был вынужден разочароваться в идеалах? Нет, в том-то и дело: вера, которой Маяковский оказался одержим, осталась — это действительность с ней разошлась. Революции оказались нужны не искренние верующие, а прозаседавшиеся, присыпкины и победоносиковы. В том-то и дело: безоглядный, чистый идеал остался. Только рядом с поэтом равных, искренних не оказалось никого.
Как расставлял акценты первый биограф Пушкина Анненков? После того, как были написаны «патриотические пьесы „Клеветникам России“ и „Бородинская годовщина“... самым неожиданным образом устроилось и официальное, служебное положение Пушкина». Не то чтобы Пушкин карьерист, не то чтобы «продался», но — дело-то житейское. Именно «пушкинскому кругу», многим из друзей-соратников оказалось так важно доказать, что Пушкин исписался, в кризисе, предал идеал мятежной юности и пришел к своей нынешней вере по заблуждению или из корысти. И с Маяковским — все время ведь доказывают то же самое. Вот в этом сходятся два больших поэта. Их идеал, их вера вызывают злость (а то и ненависть) со всех сторон. И сверху, и снизу — все вдруг страшно возбуждаются, начинают копаться в их белье, чтоб только доказать: на самом деле идеалы — выдумка, их нет. И в этом смысле Пушкина с Маяковским можно назвать сознательными самураями. Одного застрелили, другой застрелился. Идеалисты, искренние, честные, всегда заведомо обречены. Они хороши только в виде памятников. Но что с нами будет, если на свете не останется ни одного идеалиста? Павел Басинский: Когда я думаю о Маяковском, то почему-то вспоминаю один советский мультик, где стали ремонтировать зоопарк и зверей надо было расселить по квартирам. Всех расселили, а жирафа не смогли — не тот метраж. И вот заяц ему говорит: «А чего ты такой большой? Надо быть маленьким». Кстати, Маяковский был художником и любил рисовать жирафов. У него во ВХУТЕМАСе, где он учился, и кличка была «Жираф», потому что высокий и постоянно носил вязаную желтую кофту (это потом уже ее принимали за футуристический эпатаж). И вот я думаю: в чем значение Маяковского сегодня? В том, что поэтов вроде бы много, а крупных личностей среди них не наблюдается. Таких, знаешь, кто сразу выделялся бы из толпы. Чтобы можно было представить его в виде памятника на площади. Как ты думаешь? Игорь Вирабов: Таких — точно нет. Но вдруг это просто мы не замечаем? Маяковскому тоже кричали из зала: «Ваши стихи не греют, не волнуют, не заражают!» Он отвечал, что он не печка, не море и не чума. Он отправлял своих героев-паразитов из «Клопа» и «Бани» в несбыточное будущее — там главначпупсы оказались не нужны. Но вот уже больше полувека прошло, а вокруг нас антигероев Маяковского по-прежнему хватает: главначпупсов, мошенников, карьеристов, бюрократов, разных притаившихся вредителей. Кто-то считает, что Маяковский уцелел в литературе лишь благодаря своей смерти и стараниям подруги Лили Брик. Его то сбрасывают с парохода, как он сам когда-то сбрасывал классиков, то возвращают. Сам он все время заклинал прекрасное далеко в своих стихах — верил, что они дойдут через хребты веков и через головы поэтов и правительств. Дошли? Конечно. Он и в наше время остается поэтом верным и насущным. И ненависть его ко лжи и пошлости — навсегда актуальны. «Братьям писателям» в 1917 году он объяснял: «Причесываться? Зачем же?! / На время не стоит труда, /, а вечно / причесанным быть / невозможно...» Так и остался — непричесанным. Слушайте, товарищи потомки! Нет? Ну, не хотите — не слушайте. Что касается меня — мне легче жить оттого, что есть у меня мой Пушкин, мой Маяковский. С ними легче дышится. Они учат верить и не предавать, потому что верят и не предают не для кого-то или чего-то, а прежде всего для самих себя. На нашем сайте читайте также:
|
