"Я это видел". Глава 5. «Не бойся идти туда, куда боишься идти», или Береги честь в старости

ГЛАВА ПЯТАЯ

«Не бойся идти туда, куда боишься идти», или Береги честь в старости

У каждого человека, хоть высокого, хоть низкого ранга, бывают тяжелые моменты. Наваливаются обстоятельства, состояние угнетенное, возникает желание все бросить. Думаешь: «А пропади оно все пропадом, хватит, уйду!»

У меня таких моментов было несколько.

Однажды это случилось, когда я был еще управляющим трестом «Востокэнергомонтаж». Прошу начальника главка: отпусти! Не могу, уйду в прорабы... Он не ожидал, начал меня уговаривать. Я понимаю: ему и самому невесело, вижу, как крутится, а тут еще вместо меня кого-то назначать надо, а назначать некого... Нельзя же просто так бросить заявление на стол порядочному человеку. Но я стою на своем. Он говорит: не нравится в Иркутске - давай я тебя переведу в Баку. Там тепло, фрукты, начальники управлений без подарков не приходят... В Баку, конечно, хорошо. Союзный трест, уважать будут, на руках носить - лишь бы работал на республику Азербайджан и не брал больше, чем положено... Но я говорю: Вазген Авдеевич, ты что, смеешься? Там же меня кончат. Буду принимать подношения - попаду к ним в лапы. Не буду - не поймут, сожрут в два счета, я же чужой... Не с моим менталитетом там работать, останусь.

Потом, во время августовского путча, когда навалилось это ГКЧП со своими телеграммами, я думал: ничего выполнять не буду, уйду. В 92-м президент меня перед всей страной долбанул, и я решил подать в отставку. Не успел - он меня снял. Но, когда стали копать компромат, я взъерепенился. И президент вынужден был извиниться и отменить свой указ.

Снова об отставке я начал думать с осени 96-го. Тут было несколько составляющих.

Первое - здоровье. Скачок в «Братскгэсстрой» стоил мне дорого. Чтобы быть на уровне «Братскгэсстроя», приходилось выкладываться до предела. Придешь под ночь, брякнешься в постель - утром, в восемь, в это же пекло. Первые четыре года в исполкоме тоже были очень тяжелыми. Квалификация людей была намного ниже, чем в «Братск-гэсстрое», все приходилось делать самому. Если бы потом не пришел Яковенко, я бы, может, и раньше ушел.

Мой лечащий врач сказал: Юрий Абрамович, вы можете работать. Мог бы. Но уже не так, как хотел. Меня бы избрали и на следующий срок. Но потом бы я сказал: все, здоровье не позволяет. А меня бы спросили: ты что, раньше этого не знал?

До следующих выборов оставалось еще почти полтора года. Я бы мог досидеть, добыть до этого срока. Но я не хотел просто быть, просто сидеть. Я считал это безнравственным. Не можешь делать лучше, чем другие, тянуть на верхнем «до» - уходи. Нечего тебе делать на этом месте, нечего обманывать людей, которые тебя избрали и тебе верят. Уступи место другому - кто сможет и потянет.

Вторая причина - пришло другое время. Вначале, в период, как я его называю, анархической демократии, не было наработано законодательство, федеральная власть не имела силы. Надо было принимать самостоятельные решения, моя неуступчивость, нежелание согнуться перед центром были полезны. Надо - ввожу повышенный поясной коэффициент к зарплате. Надо - ввожу надбавки учителям и врачам. Надо - подаю в суд на президента... Теперь этого уже просто так не сделаешь. Наработано, хотя и не полностью, законодательство, федеральная власть укрепилась, натянула вожжи. Нужно не столько принимать самостоятельные решения, сколько уметь договариваться с центром и проявлять чудеса эквилибристики, чтобы убеждать его принимать именно такие решения, которые выгодны области. Для этого нужны другие люди, другая команда. Может перемениться губернатор, но если останется старая команда, один он ничего не сделает. С этой командой и я, все понимая, успеха не добьюсь. Она была хороша для прошедшего времени.

Третья причина - я почувствовал, что новая избирательная кампания начинает набирать обороты, хотя официально еще не была объявлена и до выборов оставалось очень много времени. Развернется она полностью, на всю катушку, и кандидаты начнут поливать грязью старую администрацию, точить об нее свои когти, чтобы выглядеть защитниками народа. И нам бы пришлось не работать, а отстреливаться. Плюс - московские кланы хотели бы посадить в таком выгодном месте, как Иркутск, своего человека, я это видел, и надо было опередить их, начать кампанию раньше. Чтобы местный кандидат имел преимущества, а они не успели бы двинуть сюда людей и деньги.

Был еще один мотив. Когда уходишь сам, добровольно, не ждешь, когда попросят, - это тебе плюс. Я, конечно, понимал, что что-то потеряю, некий губернаторский комфорт. Но, я уже говорил, самое главное для человека - честь и достоинство. Это не зависит от ранга, этого отнять нельзя. Честь и достоинство одинаково дороги и для президента, и для дворника.

Большевики семьдесят лет вытравливали эти генетически присущие человеку качества. Внушали, что ради великой (а на деле - сомнительной) цели можно предать или даже убить кого угодно -хоть отца родного. Человек коммунистического мышления - это человек без корней, без морали, без собственности, без ничего. Но выбить-то это все невозможно. Простая штука - вот общий подъезд и вот своя квартира. В подъезде - мусор, холод, грязь, а в своей квартире - чисто, тепло, порядок. Я думаю - уже для наших детей все вернется на свое место. И в первую очередь - честь и достоинство.

Я долго и мучительно думал над всем этим, над своей отставкой. Я ни с кем не советовался, не делился. Тут надо решать одному. Да и с кем советоваться? Друзья мои были из юности, из ранних дней, когда я еще не был начальником. Среди сослуживцев или подчиненных у меня не было друзей. Я считал это для себя совершенно неприемлемым. Государственный деятель достаточно высокого ранга и должен быть одиноким. Одиночество -тяжелая штука. Но к нему можно привыкнуть. Наверное, это шло и от характера. Когда меня позвали в «Братскгэсстрой», я спросил у своего трестовского шофера, потяну ли я там. Он сказал: «Потянете, Юрий Абрамович. Вы никого близко к себе не подпускаете...» Я действительно близко никого не подпускал, хотя был совершенно открытым. Будут на работе друзья или, не дай Бог, любимчики - это может деформировать твои решения. На них, кроме государственного интереса, ничто не должно влиять - ни друзья, ни семья. Семья вообще в государственные дела не должна вмешиваться. Понимает тебя - пусть обеспечивает тыл.

Первым, кому я сказал о своей отставке и выложил свои аргументы, был Яковенко, первый вице-губернатор. Это было в феврале 97-го. Он со мной согласился, но просил повременить, еще раз обдумать. Но в марте опять накатили неплатежи по зарплате. Когда меня спросили, когда ее начнут платить, я честно сказал: не знаю. Это было последней каплей. Губернатор не может не знать. Если он не знает, как решить проблему, - все, теряет и уважение, и доверие.

Кроме Яковенко, все замы отнеслись к моей отставке резко отрицательно. Говорили, что дела не так уж плохи, не хуже, чем в других регионах, производство начинает подыматься, может, и положение изменится... Я знал, что у нас не хуже, чем в других регионах, а может, и лучше. Производство в некоторых отраслях действительно подымалось, но вряд ли положение могло измениться в ближайшее время. Замы не были политиками, они были специалистами, каждый видел свой участок. Я же видел глобальное состояние. В случае чего они могли кивать на меня - за все отвечал в конце концов губернатор. А я на кого мог показывать пальцем - на президента, на премьера? Я сам должен был контролировать ситуацию, но уже не мог.

У замов, конечно, был еще свой резон. Если я уходил, то им приходилось тоже уйти... Но я им говорил: если пойдем на выборы, меня, может, глобальной критикой и обойдут. А вот вас разнесут в клочья...

Избиратели тоже уговаривали меня не уходить. Говорили, что уважают, верят мне, что я их чуть ли не предаю... Но я бы предал их, если бы остался, и они бы скоро это поняли.

Из Москвы позвонил один Строев, председатель Совета Федерации. Спросил, окончательное ли это решение. Я ответил, что окончательное. Он сказал: «Правильно сделал. Я тебя уважаю за это...»

Я знал, что президент, его администрация промолчат. Уходит этот строптивый губернатор - ну и ладно, слава Богу. Все сидят тихо, не рыпаются, а он вечно выскакивает со своими больными вопросами. Молчание Москвы было понятно и не очень меня задело. Но я думаю, что президент, молодые реформаторы допустили здесь ошибку. Они привыкли принимать технократические решения, а тут решение было нравственное. Могли просто позвонить и сказать «спасибо» за работу. Это не столько для меня нужно было, сколько для других. Они бы увидели, что, если тоже уйдут добровольно, то могут рассчитывать на уважение и благодарность сверху...

Но у нас не привыкли ни к добровольным отставкам, ни к благодарности. А это могло бы стать неким примером...

Недавно в книге «Закон Паркинсона» прочитал: «Громче всех клеймят непокорную молодежь старики, стоящие во главе организаций, где никому моложе шестидесяти никогда не приходилось заниматься чем-либо, кроме подсобной работы. Если их хорошенько припугнуть, эти престарелые автократы иногда вдруг возносят на самый верх кого-то из самых молодых. Но вот уйти в отставку они никак не согласны».

И автор - не наш, и не к нам обращено, а вроде - точно про нас сказано...

Когда дома сообщил об отставке, не возражали. Знали, что бесполезно. Спросили только, чем теперь буду заниматься. Я сказал: солить огурцы...

Многие, правда, решили, что я не собираюсь уходить, а просто сделал политический ход. Это и говорили, и писали в газетах, я читал. Мол, сейчас народ подымется, начнут уговаривать, и я снова выставлю свою кандидатуру. Мне прямо говорили: Юрий Абрамович, выставляйтесь, очень удобный момент...

Мне такое и в голову не приходило. Это же нечистоплотно, как говорят на стройке, «политес», обман. Как потом буду людям в глаза смотреть, меня же уважать перестанут, если это сделаю. Было обидно, что могли так подумать. Но я никого не винил. Людей отучили понимать прямые слова. И никто из высоких кабинетов никогда добровольно в отставку не уходил - к этому тоже не были приучены. Сидит, пока его оттуда вперед ногами не вынесут.

Семьдесят лет мы развращали людей. Теперь спрашиваем: откуда это все? Белые офицеры стрелялись. А наши, осрамившись, опять вверх по лестнице ползут. И офицеры, и министры, и губернаторы... Тот же Руцкой в 93-м в Белом доме. Прыгал там, вождя изображал, «на штурм!» и тому подобное. Люди из-за него полегли. А он отсиделся, продул все позорно и вышел, как ни в чем не бывало. Боевой же офицер, в Афганистане воевал! А с него, как с гуся вода, пулю себе в лоб не пустил, гусарствует в Курске...

Назначили выборы, и я уехал в отпуск в Сочи. Я знал, что если буду в Иркутске, меня не оставят в покое, будут вовлекать в эту избирательную кампанию. Пока она начинается, разворачивается, я в нее вступать не хотел. Вступлю недели за две-три, когда она к концу подойдет и будут все карты выложены. Заранее вступишь - твои карты тут же побьют. А так - не успеют. Но перед отъездом я собрал ветеранов, спросил их мнения. Кто-то был за Говорина, кто-то за Левченко, секретаря обкома КПРФ. Я сказал, что я - за Говорина. Объяснил почему. Ветераны - люди с устоявшимися взглядами, но слово губернатора для них важно.

Еще я собрал мэров. Не всех вместе - в три приема. Тоже выслушал их мнения и сказал свое. Большинство мэров было за Говорина.

Я давно знал, кто будет главными кандидатами: Говорин, мэр областного центра, Левченко - от коммунистов, и Машинский, депутат Госдумы, его двигали определенные силы. Не ожидал, что будет Щадов - в прошлый раз он отказался. Теперь, когда я ушел, явного лидера не было, и я знал, что драка будет жесточайшая. Плюс - уже вклинились мощные финансовые группы и банки, которые захотят отхватить свое в такой богатой области...

Всего кандидатов набилось около двадцати. Я посмотрел список - только кухарки не хватало. Эти люди не представляли себе, какую ответственность несет губернатор. Полная дискредитация выборной системы!

Я уехал, но и в Сочи доставали. Звонили из Иркутска, приезжали, привозили газеты. Звонили из Москвы имиджмейкеры, разные придурки - хотели знать, на кого ставить, использовать мое имя. У каждого был свой интерес. Я тоже просил Иванова, который исполнял обязанности губернатора, звонить мне через день. Я был в курсе дела, имел информацию. Я знал, что такое предвыборная борьба, сам через нее прошел не один раз, знал Говорина, его самолюбие, понимал, каково ему приходится.

Вернувшись, я все это увидел. Мне даже намекнули, передали сбоку, через людей, что наскребут компромат, если буду вмешиваться. Тут подоспел социологический опрос. Резко набирали очки Щадов и Левченко, за ними маячил Машин-ский. А Говорин начал топтаться на месте. Это меня забеспокоило. Я пригласил Говорина и увидел, что он тоже нервничает. В таком положении оставаться нейтральным было нельзя.

После курорта я попал в больницу - обострение язвы. Там и сказал свое первое публичное слово в поддержку Говорина. Медики меня поддержали, это моментально разнеслось, подхватили все газеты.

Яковенко мне говорил: надо ехать в Ангарск. Матиенко - то же самое. В Ангарске была база Левченко и Машинского. Щадов к тому времени почти вышел из игры - его хлопнули очень серьезным компроматом. В Ангарск, откровенно говоря, ехать мне не хотелось. Но у меня есть золотое правило: «Никогда не бойся идти туда, куда боишься идти...»

Подогнали «Волгу», я сказал - не надо, уберите. Поехал на «жигуленке», на «пятерке». Как частное лицо - я же на больничном.

В Ангарске, в доме культуры «Современник», собрались, в основном, не избиратели. Там собрались штабы всех четырех главных кандидатов. Я же человек опытный, я видел. И понеслось...

Огонь открыли коммунисты. «Вот вы призывали голосовать за Ельцина, за его друзей, - кричали они мне, - а они развалили, продали всю страну. Теперь призываете голосовать за Говорина. Что еще скажете?» Ну «друзей» приплели как всегда - никаких «друзей» у нас никогда не избирали, за них я просто не мог агитировать.

Я принял вопрос. Говорю: «Вы это серьезно, товарищи коммунисты? Так вот что я вам скажу. Я голосовал за Ельцина и других призывал голосовать за него, и все это делал в открытую, не скрывал. А ваше большинство на съезде и в Госдуме трижды голосовало за Черномырдина, но втихаря. А Ельцин и Черномырдин - одна команда. Что людям об этом не скажете, скрываетесь, таитесь? Вы на публику работаете, а не на дело. И вам на людей - плевать, вам бы голосов побольше...»

Они опять - свое: вот продали Ангарскую нефтехимическую компанию. Мэр такой-сякой, ничего не сделал, чтобы спасти, и вы тоже... Я говорю: мэр виноват, и я виноват. Но я хочу вас спросить вот о чем. Коммунисты на съезде передали всю собственность в руки Чубайса, а потом его же били. Но вышла потом Конституция, по которой эта собственность - совместное владение центра и области. Почему ни первая Госдума, ни вторая, где в большинстве коммунисты, не заявили об этом, не приняли такого закона? Иркутский авиазавод и Братский ЛПК мы отбили, не отдали госпакета акций. Почему этого не сделали в Ангарске? Почему этого не сделал Машинский, депутат Госдумы, почему этого не сделал Левченко, первый секретарь обкома, со своими товарищами в той же Госдуме?

Я говорю: посмотрите на Ангарск и Иркутск. В Иркутске цены ниже. Потому что развернули торговлю. Торговля дает налоги. В Иркутске собирают налогов больше, чем в других городах, поэтому и положение лучше. Конечно, это заслуга не одного Говорина. Я, как губернатор, ему помогал. Потому что видел - он на правильном пути...

Кричат, уже с другой стороны: почему вы говорите, что Щадов - хуже всех? Отвечаю: я такого не говорил и не говорю. Щадов - высококвалифицированный управленец. Но он - руководитель «Вост-сибугля». Придет, вольно или невольно будет тянуть в эту сторону. Вот Потанин из «ОНЭКСИМбанка» пришел в правительство - куда он тянул? А потом снова подался в этот же банк. Нам это нужно? Нам нужен губернатор, который будет свободен от экономических, финансовых связей и от политических партий. Он должен быть зависим только от народа, который его избрал.

У них были лозунги, у меня - документы и факты. Я выложился до предела, весь взмок. Бился на полную катушку - словно за себя, а не за Говорина... Потом даже цветы поднесли. Это выступление было очень тиражировано.

Мне, правда, говорили, что, как должностное лицо, как губернатор, я не должен был вмешиваться, поддерживать одного кандидата, Говорина.

Но я действовал как частное лицо, губернаторских возможностей не использовал, закона не нарушал. Говорили еще: это не очень этично. Но избиратели меня спрашивали: на всех столько грязи вылили, не знаем, за кого голосовать... Как - этично было губернатору отвечать, что он тоже не знает? А потом, если придет Левченко или кто-то другой, что я людям скажу? Левченко совершенно не подготовлен к этой роли, другие, тот же Машинский, тоже не годятся. Меня спросят: почему молчал, почему не сказал об этом? Что отвечу? Не мог по этическим соображениям? Я думал не только о том, что скажу людям сегодня, но и о том, что отвечу им завтра.

Говорин выиграл. Да не просто - на голову всех обскакал. Он набрал 50 процентов голосов, Левченко - 18, Машинский - 14, а Щадов вообще 7... Слава Богу, я передал власть после девяти лет управления. Лет не простых - революционных. У Монтеня я прочитал: «Надо избирать людей, которые тяготятся властью». Я тяготился. Просто добросовестно исполнял то, что было необходимо в моем звании. Может, Говорин тоже будет тяготиться... По крайней мере, у него чистая биография. Вот еще почему я был за него.

Я перехожу в разряд обыкновенных, рядовых граждан.

«ГРАЖДАНИН -это звучит гордо!»

Несколько заключительных слов

На инаугурации Говорина произносили в мой адрес разные добрые слова. Даже занесли в перечень знаменитых иркутских губернаторов вместе со Сперанским, Муравьевым-Амурским, другими. Может, это звучит нескромно, но такое меня не смутило. Конечно, объем работы у них был неизмеримо больше - губерния тогда простиралась до самого Тихого океана. Они были военными генерал-губернаторами, а я - гражданским, войска мне не подчинялись. Но я столько лет управлял территорией во время революции. Я считаю -в 1985-1995 годах была четвертая русская революция. Первая - в 1905-м, в феврале семнадцатого - вторая, в октябре - третья, и вот теперь - четвертая. Слава Богу, мирная, бескровная. А в революцию, как в войну, год считается за два, а то и за три. Умножьте это На девять - сколько получится?

Инаугурация 1997 года была второй. Уже никто не сомневался, что она нужна.

Закладывалась новая традиция: не только с честью встречали нового губернатора, но и с честью провожали старого, а не бросали вслед камнями, как обычно бывает. Я считаю, что это очень важно. Не лично для себя - для общества. Такого у нас не было за всю историю Советской власти... Я уже рассказывал, как провожали Банникова...

Теперь у меня нет ни чинов, ни должностей, я - свободный гражданин. У этого слова в наше время появился неприятный оттенок. Заключенные в лагерях обращаются: «Гражданин начальник...» Но и великого Марата называли «гражданин Марат». Его и убили. Звание честного гражданина не менее опасно, чем звание губернатора или президента. В этом звании я тоже отвечаю за то, что у нас происходит.

У нового губернатора - свой стиль. Он не может, да и не должен повторять один к одному то, что было раньше. Другая личность, другой характер - другая манера управления. Многим не нравится, как он действует. Мне тоже не все нравится. Но я не собираюсь вмешиваться. Могу дать совет, обрисовать ситуацию, какой я ее вижу, но вмешиваться не буду, не стану в оппозицию. Оппозиции, раздрая и без меня хватает.

Конечно, я не собираюсь солить огурцы, как говорил. Хотя, может, и этим займусь - к земле, к хозяйству я привык с детства. У меня за городом небольшой дом, где я живу и зимой, и летом, и при нем приличный огород. Правда, говорили, что у Ножикова пять дач... Езжу я на старенькой «Ниве». А первый секретарь обкома КПРФ, который не платит людям зарплату, ездит на заграничном «джипе» и говорит, что я продаю Россию и преклоняюсь перед Западом...

Богатства я не нажил. Это обременительно. Собственности, которая бы приносила доход, у меня нет. Я считаю и уже говорил, что губернатор не должен иметь собственности - чтобы она не повлияла на его решения. Но он должен быть, как государственный служащий, прилично обеспечен. Иначе ему костюм сошьют подешевле, продукты подвезут подешевле и так далее. И он попадет кому-нибудь в лапы. Дадут на рубль, а потом затребуют миллион из государственной казны...

У меня приличная пенсия - 80 процентов зарплаты. Я считаю, что такую пенсию я заработал. Я отпахал сорок с лишним лет и вложил больше и физических, и умственных сил, чем средний человек. У нас странный взгляд: хотим, чтобы все были не богатыми, а бедными. Думаю, государственный служащий не должен побираться и в отставке. Другое дело - рядовой пенсионер тоже должен получать столько, чтобы ему хватило на жизнь.

Говорят: дети должны помогать. Но детям сегодня дай Бог самим выкрутиться. Моя старшая дочь, учитель музыки, живет с сыном, а зарплата у нее - 500 тысяч. Ей еще помогать надо...

Переучиваться мне поздно. Других специальностей, кроме специальности энергетика-монтажника, управленца и государственного деятеля, у меня нет. С этих рельсов я теперь не сойду. На государственную службу не вернусь - зачем я тогда с нее

254

уходил? В коммерцию идти считаю для себя неприемлемым, аморальным. Я получил на своем посту достаточно разной информации - что я теперь, торговать ею должен?

Я остался в области, а не смылся в Москву, как это делали многие прежние первые руководители. Хотя меня звали. На достаточно высокие должности. Еще раньше - вице-премьером в первое российское правительство, не так давно - председателем Федеральной энергетической комиссии. Дело это я знаю, но сказал Черномырдину: ищите кого-нибудь помоложе. Он меня понял и согласился.

Теперь, узнав об отставке, позвонил Строев и попросил возглавить Всероссийский банк развития регионов. Я ему говорю: я не понимаю в этом деле. Он говорит: там есть специалисты. Я не знаю, кому доверять, а тебе - доверяю. Я сначала думал над этим предложением, по моему заданию знающий и порядочный финансист посмотрел этот банк. Но я отказался. Приму предложение - надо переезжать в Москву. Но меня избирали здесь. Старый губернатор должен оставаться дома - это тоже прибавляет всей постройке стабильности.

Я сейчас советник губернатора по вопросам экономической безопасности - без зарплаты, на общественных началах. Занят в общественном комитете по поддержке энергетики Восточной Сибири. Меня беспокоит не только энергетика, но и другие дела - например, положение на Усть-Илимском лесопромышленном комплексе. Русско-американский университет пригласил читать лекции - поделиться со студентами опытом не теоретического, а реального управления территорией и экономикой. Все это - и не только это - составит мою жизнь и позволит реализовать себя и без крупных должностей.

Пока человек жив - он действует. Как может, насколько позволяют силы и способности. Самое главное - сохранить при этом честь и достоинство. Так я считал всю жизнь и теперь считаю. Я знаю, что это непросто дается и дорогого стоит. Но я ни о чем не жалею. Мне нечего бояться или стыдиться.

Вот моя история и некоторые размышления. История Юрия Чена, ставшего российским губернатором Юрием Абрамовичем Ножиковым в самые переломные времена.

Иркутск, август - декабрь 1997 года

Литературная запись Бориса Ротенфельда

• Расскажите об этом своим друзьям!

• «…Я знаю о своем невероятном совершенстве»: памяти Владимира Набокова
  
  Владимир Набоков родился в Петербурге 22 апреля (10 апреля по старому стилю) 1899 года, однако отмечал свой день рождения 23-го числа. Такая путаница произошла из-за расхождения между датами старого и нового стиля – в начале XX века разница была не 12, а 13 дней.
• «Помогите!». Рассказ Андрея Хромовских
  
  Пассажирка стрекочет неумолчно, словно кузнечик на лугу:
• «Он, наверное, и сам кот»: Юрий Куклачев
  
  Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола (1980).
• Эпоха Жилкиной
  
  Елена Викторовна Жилкина родилась в селе Лиственичное (пос. Листвянка) в 1902 г. Окончила Иркутский государственный университет, работала учителем в с. Хилок Читинской области, затем в Иркутске.
• «Открывала, окрыляла, поддерживала»: памяти Натальи Крымовой
  
  Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
• Казалось бы, мелочь – всего один день
  
  Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой год.
• Так что же мы строим? Будущее невозможно без осмысления настоящего
  
  В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за строй?
• Первый фантаст России Александр Беляев
  
  16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
• «Необычный актёрский дар…»: вспомним Виктора Павлова
  
  Выдающийся актер России, сыгравший и в театре, и в кино много замечательных и запоминающихся образов Виктор Павлов. Его нет с нами уже 18 лет. Зрителю он запомнился ролью студента, пришедшего сдавать экзамен со скрытой рацией в фильме «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика».
• Последняя звезда серебряного века Александр Вертинский
  
  Александр Вертинский родился 21 марта 1889 года в Киеве. Он был вторым ребенком Николая Вертинского и Евгении Скалацкой. Его отец работал частным поверенным и журналистом. В семье был еще один ребенок – сестра Надежда, которая была старше брата на пять лет. Дети рано лишились родителей. Когда младшему Александру было три года, умерла мать, а спустя два года погиб от скоротечной чахотки отец. Брата и сестру взяли на воспитание сестры матери в разные семьи.
• Николай Бердяев: предвидевший судьбы мира
  
  Выдающийся философ своего времени Николай Александрович Бердяев мечтал о духовном преображении «падшего» мира. Он тонко чувствовал «пульс времени», многое видел и предвидел. «Революционер духа», творец, одержимый идеей улучшить мир, оратор, способный зажечь любую аудиторию, был ярким порождением творческой атмосферы «серебряного века».
• Единственная…
  
  О ней написано тысячи статей, стихов, поэм. Для каждого она своя, неповторимая – любимая женщина, жена, мать… Именно о такой мечтает каждый мужчина. И дело не во внешней красоте.
• Живописец русских сказок Виктор Васнецов
  
  Виктор Васнецов – прославленный русский художник, архитектор. Основоположник «неорусского стиля», в основе которого лежат романтические тенденции, исторический жанр, фольклор и символизм.
• Изба на отшибе. Култукские истории (часть 3)
  
  Продолжаем публикацию книги Василия Козлова «Изба на отшибе. Култукские истории».
• Где начинаются реки (фрагменты книги «Сказание о медведе»)
  
  Василию Владимировичу в феврале исполнилось 95 лет. Уже первые рассказы и повести этого влюблённого в природу человека, опубликованные в 70-­е годы, были высоко оценены и читателями, и литературной критикой.
• Ночь слагает сонеты...
  
  Постоянные читатели газеты знакомы с творчеством Ирины Лебедевой и, наверное, многие запомнили это имя. Ей не чужда тонкая ирония, но, в основном, можно отметить гармоничное сочетание любовной и философской лирики, порой по принципу «два в одном».
• Композитор из детства Евгений Крылатов
  
  Трудно найти человека, рожденного в СССР, кто не знал бы композитора Евгения Крылатова. Его песни звучали на радио и с экранов телевизоров, их распевали на школьных концертах и творческих вечерах.
• Изба на отшибе. Култукские истории (часть 2)
  
  Было странно, что он не повысил голос, не выматерился, спокойно докурил сигарету, щелчком отправил её в сторону костра и полез в зимовьё.
• Из полыньи да в пламя…
  
  120 лет назад в Иркутске обвенчались Александр Колчак и Софья Омирова.
• Лесной волшебник Виталий Бианки
  
  На произведениях Виталия Валентиновича выросло не одно поколение людей, способных чувствовать красоту мира природы, наблюдать за жизнью животных и получать от этого удовольствие.