НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

В мае 1945 года...

03 Декабря 2015 г.

Воспоминания автора о пребывании в госпитале. Воевал я в конце войны в должности помкомвзвода разведки 220 полка 79 гвардейской стрелковой дивизии 1-го Белорусского фронта. В нашей разведке был армянин из Еревана. Произносить его имя было трудно, и мы звали его Иваном Ивановичем. Он не возражал. Иван Иванович с упоением рассказывал про свою молодую жену, маленького сынишку и природу Кавказа. Рассказывал так увлекательно, что мне очень захотелось побывать в этих местах. Я твёрдо решил совершить поездку на Кавказ, если останусь живым. И такой случай представился. Иван Иванович погиб осенью сорок четвёртого года, а я был тяжело ранен в середине января следующего года под Варшавой. После трёх недель мытарств по разным временным санитарным пристанищам в Польше я оказался в Бресте. Здесь формировались санитарные поезда, которые развозили раненых по стационарным госпиталям страны. В тот момент формировался санпоезд в Новосибирск, но ехать туда я наотрез отказался: про себя решил — рано или поздно уж в своей-то Сибири я буду! И со следующим санпоездом поехал в Ереван, на родину Ивана Ивановича.

Все вагоны были переполнены. Нас, двоих тяжелораненых, занесли в первый полупустой вагон, в котором находилось не более двух десятков раненых фронтовичек. Среди них с тяжёлым ранением была девушка Маша: у неё была ампутирована голень на правой ноге. В вагоне не было перегородок. Вдоль обеих стен в три яруса располагались полки, и между ними – широкий проход. Девушки смеялись, перебрасывались шутками. Немало острых шуточек адресовались и мне. В этом обществе фронтовичек я чувствовал себя неуютно и с нетерпением ждал приезда в Ереван.

В вагон меня занесли в одних бинтах и гипсе. Гимнастёрку и брюки выбросили в санитарном батальоне: они были пропитаны кровью и изрезаны, когда их стаскивали. Поместили меня полуобнажённым на верхнюю полку. Мне срочно потребовалось справить малую нужду. Крепился сколько мог. Вконец измучился и, поборов стыдливость, попросил утку. Утка мгновенно переполнилась, и её содержимое через матрац вылились на девушку, лежавшую на нижней полке. Верочка подняла визг и с хохотом потребовала поменяться со мной местами, чтоб в отместку поступить подобным же образом. Со стыда я готов был сквозь землю провалиться!..

Эвакогоспиталь 14-72 в Ереване, куда меня определили, занимал школьное здание в центре города, вблизи республиканских правительственных учреждений. Поместили меня в палату, в которой лежали покалеченные воины — безногие, безрукие, с ранением в позвоночник. Палата находилась на первом этаже. Железные односпальные кровати стояли попарно впритык друг к другу. Между сдвоенными кроватями были втиснуты тумбочки. В палате стоял тяжёлый дух, к едкому запаху пота и табачного дыма примешивался острый душок гноящихся ран.

В палате стояла тишина. Нарушалась только едва сдерживаемыми стонами и негромкими разговорами медсёстер с ранеными, которым приходилось ставить уколы, давать таблетки, делать перевязки. Из медицинских сестёр больше других нам нравилась молоденькая Рая. Выше среднего роста, стройная, голубоглазая, с мелкими чертами лица, она была очень внимательна к раненым, своими чувствительными пальчиками ставила уколы легко и безболезненно. Входя в палату, Рая не могла не замечать, как наши мужские глаза ощупывали её девичью фигурку, и её щёчки невольно покрывались румянцем. Моим соседом справа был рябой Петя без ноги. Косноязычный, он с трудом вытаскивал из себя корявые слова. Слева лежал сержант Сидоренко без правой руки. Александру Петровичу было больше сорока лет. Он тяжело переживал трагическую смерть сына, с которым они служили на фронте в одной артиллерийской батарее. Старший лейтенант Сидоренко-младший был командиром батареи, а сержант Сидоренко-старший — наводчиком. На его глазах вражеским снарядом разорвало на части сына. Сидоренко-старший с ужасом наблюдал, как высоко над землёй извивались сыновние останки. Следующим снарядом Александру Петровичу оторвало правую руку.

...Поправлялся сержант медленно, лежал пластом. Ел мало. Часть своего пайка отдавал другим. Плохо спал. Перед его глазами стояла жуткая картина гибели сына. Ему не хотелось жить. Не хотелось писать домой письма. Мы все, как могли, отвлекали Александра Петровича от мрачных мыслей.

Однажды случился с ним сердечный припадок. Побледнел, как бумага. Дышал отрывисто. Медсестра сбегала за хирургом. Сержанту поставили укол, дали какие-то таблетки. Хирург, покидая палату, развёл руками: «Я только врач, а не бог. Вы, Александр Петрович, сами должны помогать своему организму».

Тишина в палате навевала грусть, тяжёлой тучей наваливалась тоска. Иногда каждому хотелось излить наболевшее. Больше всего говорили о фронтовых делах, боевых товарищах и командирах, о которых порой отзывались нелестно.

— Был у нас комвзвода, так себе, не очень деловой командир, — говорил с ампутированной ногой младший сержант Поляков. – Шуму, крику много, а толку мало. Солдат по фамилии не знал. Обычно говорил: «Эй, рядовой, ко мне!».

О своём командире роты солдат с оторванной кистью правой руки так сказал: «Ведь уж какой краснобай и дотошный-предотошный, даром что на селёдку походил!».

Рассказал и я о своём командире полковой разведки Хорольском — кадровом офицере. Под Житомиром он попал в плен. Сбежал. Скрывался от немцев в Одессе. Но не участвовал в борьбе с оккупантами, за что был разжалован в рядовые. Но доверили ему командовать нашей полковой разведкой. Мы его любили. Нам нравилось, что в боевой обстановке он не суетился и не прятался за нашими спинами. Ел с нами из одного солдатского котелка.

Раненые много курили, ходячие — в коридоре, лежачие — в постели. До армии я ни разу не пробовал дымить, хотя многие мои одноклассники давно уже курили. У меня же в школьные годы не было денег на покупку махорки. А бычками (так мы называли окурки) я брезговал. Так было и в госпитале. На махорку денег не было, самосадом снабжать меня было некому. Выпрашивать табак не любил. Поэтому-то в палате забивать лёгкие табачным дымом у меня не было условий.

Мне было восемнадцать лет. Я оказался в палате всех моложе, и ранений у меня оказалось больше, чем у кого-либо: правая рука была ампутирована, левая — в двух местах прошита осколками без повреждения кости, большая рваная рана на шее, из коленного сустава был удалён осколок. В гипсе обе руки, левая нога и шея. К моему несчастью, в санитарном батальоне правая рука была отрезана безграмотно. В Ереване во время перевязки обнаружили, что голая кость на два сантиметра торчала в культе. Хирургам эта картина понятна. Кость надо было срочно укорачивать. Была сделана ещё операция на культе. Перенёс операцию очень тяжело. Первое время даже не хотелось есть. Спал урывками. Боли не стихали ни днём, ни ночью. Стать на ноги помогли медицинские сёстры. Особенно Рая. Она кормила меня с ложки, обтирала лицо влажным полотенцем, время от времени заменяла подушки, пропитанные гноем, и очень осторожно делала уколы своими волшебными пальчиками. Как-то, сделав укол, поцеловала меня в губы. Поцелуй этот долго потом звучал в моих ушах, сладостно щекотал моё сердце и воображение...

Поправлялся я медленно. Молодой организм нуждался в хорошем питании, но еды не хватало. Шеф-повар, пожилая грузная армянка, ежедневно заходила в нашу палату. Я ей говорил:

— Мама-джан, мне хочется есть!

— Хорошо, хорошо, джаник, я что-нибудь принесу!

И приносила либо четверть тарелки супа, либо яблоко.

Когда я стал ходить, после завтрака покидал госпиталь и в трамвае до обеда ездил по городу. Посещал художественный музей с его великолепными экспонатами (многие картины были вывезены из Киева в сорок первом году), оперный театр, цирк. Вход во все эти культурные учреждения для раненых был бесплатный, как и проезд в трамвае. Раненые ходили по городу, посещали цирк, театр в кальсонах, которые держались на вязочках. Понятно, безрукие связывать и развязывать вязочки на подштанниках самостоятельно не могли. Трусы в то время отсутствовали, пуговицы были дефицитным товаром — днём с огнём не найдёшь. Ходить в таком одеянии было стыдно. Я старался женщин, тем более девушек, обходить стороной, избегать их взглядов.

Ни газет, ни книг в госпитале не было. Однажды в палату заглянул заместитель начальника госпиталя. На вид ему было года сорок два — сорок пять. В руках держал старую газету на русском языке. Газета до такой степени была изветшалой, особенно на изгибах, что многие слова и даже целые строки стёрлись, их уже почти невозможно было прочесть.

Он читал медленно, мы внимательно следили и не столько за смыслом прочитанного, сколько за трудной работой, обнаруживавшейся в лице и губах не раз вспотевшего замполита...

Учебный комбинат Еревана организовал в нашем госпитале курсы бухгалтеров. Записались многие, в том числе и я. Но многие быстро отсеялись – не хватало терпения учиться. Я не пропустил ни одного занятия. Занимался усердно, хотя было трудно: не успевал конспектировать. Старался запоминать. Окончил курсы на одни пятёрки.

...Пришла долгожданная Победа. День 9 мая выдался тёплым. Чистое, без единого облачка небо. Майское солнце своими лучами сквозь стекло окон ярко освещало палату. Госпиталь как будто вымер. Весь медицинский персонал словно ветром вынесло. Врачи, медсёстры, санитарки оказались на улице. Со всеми знакомыми и незнакомыми людьми обнимались, целовались, восторженно что-то выкрикивали, распевали отрывки знакомых песен — ликовали!..

В палату ворвалась медсестричка Рая с сияющим лицом, с широко раскрытыми лучезарными глазами. Но в дверях резко остановилась, точно наткнулась на какую-то невидимую преграду. Никто к ней не повернул головы. С её лица стала постепенно сходить радостная улыбка. Стала бесшумно пятиться в коридор, легонько закрыв за собой дверь. Умная, она поняла: нам, безногим, безруким, было не до веселья...

В палате было тихо. В этот день мы особенно остро почувствовали своё несчастье, беззащитность, изгоями в обществе. Безысходное горе, которое ничем невозможно было сгладить, охватило нас. Все мы были заняты своими мыслями. Каждый думал о своей судьбе. Какая жизнь была впереди — одному Богу было известно! Одно было ясно — ох как будет нелегко!..

До вечера кисеты с едким вонючим самосадом передавались из рук в руки. Как никогда, в этот день солдаты много курили...

После госпиталя в июне 1945 года в родном посёлке Жигалово Иркутской области сначала в течение пяти месяцев я работал заведующим районного коммунального хозяйства, а затем в этой же должности – райсобесом. В сентябре 1946 года переехал в Якутск, где 4 месяца трудился инструктором обкома ВЛКСМ и около трёх лет – секретарём Якутского райкома ВЛКСМ. После окончания в 1953 году Иркутского пединститута 22 года работал директором школы и пять лет – зав. кадрами Иркутского облоно. После 1981 года – на пенсии.

Награждён орденами Отечественной войны I степени и Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «За освобождение Варшавы», «За строительство Байкало-Амурской магистрали», «Ветеран труда» и медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени.

Награждён почётными грамотами губернатора Иркутской области и мэра города Иркутска, а также ассоциации офицеров запаса Вооружённых сил России; дипломом за мужество и героизм в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. и удостоен звания лауреата форума «Общественное признание».

  • Расскажите об этом своим друзьям!