Забытый отряд

Моему отцу, Григорию Сергеевичу Киселёву, заслуженному геологу ЯАССР, посвящается.

***

Прибой всю ночь обстреливал скалы. Волны гулко взрывались и с шипением уползали в холодное море. Чуткий сон разрушился от очередного взрыва, и Григорий Сергеевич, не открывая глаз, представил себе и этот прибой, и равнодушные склизкие, темно-серые камни, о которые он разбивался. Вздохнув, он пошарил рукой в изголовье и, водрузив на внушительный нос очки с толстыми стеклами в круглой железной оправе, высунулся из мехового кукуля. В палатке было сумрачно и сыро. Вытянув худую жилистую руку, Григорий Сергеевич отстегнул клапан и сквозь тюлевое окошко глянул в небо. Оно по-прежнему висело низко, клубясь тяжелыми тучами, казавшимися почти черными в слабом отсвете раннего восхода. Казалось, кто-то обил небо неаккуратными пластами грязной ваты, неопрятные хвосты которой шевелит ветер. Штормило третий день, и грохот прибоя стал привычным звуковым фоном, сквозь который пробивались высокие звуки обыденной жизни. У кострища кто-то надсадно кашляя, позвякивал алюминиевой ложкой, хрустел свежий снег под ногами, протрещала и смолкла кедровка…

Григорьевич Сергеевич нащупал в изголовье плоскую коробочку карманных часов. Стрелки старинной точнейшей «Омеги» показывали пятнадцать минут седьмого… Из нагретого спальника вылезать не хотелось. Привычно подумалось: «У них там двенадцатый час ночи». Тотчас живо представилась чернильная тьма южной ночи. Звон цикад, одуряющий запах магнолий, зеленые вспышки светлячков, негромкое шипение морского прибоя, ускользающее лицо жены. Он никак не может четко его представить… И дети. Они наверняка уже спят. Вот белокурая головка Димки. Он сладко посапывает, приоткрыв рот с яркими губами. Таким он видел его в ночь перед отъездом четыре месяца назад. В этом году ему будет шесть… Дочерей, оказалось, представить сложнее – он не видел их уже два года. Старшая – тоненькая, большеглазая Ирина, чем-то похожая на мать, своенравная и независимая, и совсем не похожая на старшую сестру, послушная и щедрая Лялька-Наталка.

Невесело усмехнулся про себя: «Надо же, они только уснули, а я уже проснулся. Господи, когда же кончится эта кочевая жизнь!» Но тут же резко себя одернул – не раскисать! Изменить ничего нельзя, и твоя нынешняя задача – вывести отряд в жилое. Поле вроде бы прошло удачно, есть интересные проявления, люди все живы и относительно здоровы. Теперь главное – дождаться катера. Ждать его можно уже начиная с этого дня. Но, судя по погоде, скорее всего не придет…

Григорий Сергеевич резко сел в кукуле, пропитанный снежной влагой полог палатки полоснул по обнаженному плечу. Грезы растаяли. Он поежился и стал быстро одеваться.

Палаточный городок Яснинской поисковой партии дремал. Снег еще отливал ночной синевой, утро нехотя выбеливало его. С наветренной стороны стлался дымок костра. Дежурный Виктор Квач навешивал на таган большой артельный котел с водой.

– Доброе утро, начальник! – прохрипел он. Небритое худое лицо сморщилось в улыбке и, казалось, не выражало ничего, кроме почтения. – Как спалось?

– Доброе утро! – усмехнулся Григорий Сергеевич. – Как на берегу?

– А, все так же! Я всю ночь костер кочегарил. Только никто не пришел к нам на огонек. Нет катера. Да и кто рискнет, мать его в душу, в такой штормяга! Продрог – аж душа вон! Может, сегодня будет? – Виктор вопросительно глянул в лицо начальника…

Григорий Сергеевич задумчиво глядел на слабые язычки пламени.

Сырой плавник разгорался неохотно…

– Да нет, рано еще. Будем ждать, – сказал, помедлив.

В палатках зашебуршились. Услышав разговор у костра, рабочие начали неторопливо выползать из своих полотняных жилищ, побеленных снегом и изрядно потрепанных за лето.

Худые, темные от беспощадного камчатского загара лица первым делом обращались к морю, рябому от пены. Зябко ежась от морозца и сырости, люди шли к костру. Виктор начал суетливо подбрасывать сучья в смелеющий огонь…

Почувствовав на себе вопросительные взгляды, Григорий Сергеевич оторвал взгляд от пламени.

– А сделаем-ка мы сегодня баньку! Только вон ту палатку надо поближе к речке перетащить. Ты как смотришь на баньку, Алексей Васильевич?

– Хорошо смотрю, Григорий Сергеевич! – отозвался голос из двухместной низко натянутой палатки. – Я сейчас…

Через минуту из-под полога показалась рыжим веником борода прораба.

– А ну, народ, пропусти к огоньку! Григорий Сергеевич, банька это, конечно, хорошо, а что вы о катере думаете?

– Как видишь, катера пока нет.

Киселёв задумчиво посмотрел в спины уходящих ставить баньку рабочих.

– Нет пока катера, вот ведь какое дело, – повторил Григорий Сергеевич. – Но ты ведь и сам знаешь, как договаривались с экспедицией – с 25 сентября по 5 октября. А сегодня какой день? Ага – двадцать четвертое! Они же не могут знать, что мы раньше закончили, так что придется подождать. А я еще в маршрут сбегаю, Там на левом берегу любопытное обнажение вчера приметил. Надо бы посмотреть… Так что подождем, а заодно и себя немного приведем в порядок. А то вон как запаршивели!

Он кружкой зачерпнул из прокопченного ведра еще не согревшийся над тлеющим костром вчерашнего горьковатого с плавающими льдинками чая, сунул в рот папиросу и про себя отметил с неудовольствием – вторая! Вслух же сказал:

– Ладно, пойду поработаю. Ты тут посмотри, надо будет – позовешь…

– Конечно, конечно! – закивал рыжей бородой прораб. – Позову…

Основная часть полевых работ была окончена, а потому народ двигался не торопясь, хотя распоряжение о баньке всех взбодрило.

День прошел в суете и мелких заботах. К вечеру вся партия в составе 19 человек собралась у большого артельного костра. Чисто вымытые в импровизированной бане, побритые, шумно прихлебывали чай, неспешно беседовали, вспоминали минувшее лето, мечтали о жилом…

За полночь разбрелись по палаткам. Григорий Сергеевич откинул полог палатки и, сев по-турецки на закатанный коконом спальный мешок, зажег свечу и положил на колено записную книжку…

24.IX.49. Суббота. Начинает беспокоить отсутствие транспорта. Где он находится и когда будет – неизвестно. Выбираться, видимо, будет трудно. Работаем на стану. Днем сегодня устроили баню. Все ходят чистые и бритые.

У меня со вчерашнего дня опять начала болеть десна, но сейчас пока терпимо.

Забот хоть отбавляй, но сделать ничего не могу. Ночь, море бушует. Мы сложили на берегу продукты. Сейчас ходили проверять. Море очень сильно фосфорицирует.

25.IX.49. Воскресенье. Утром был сильный мороз. Я в своем летнем кукуле перед рассветом замерз.

Два дня назад послал Федю Лавренчука на шестой рыбучасток. Всего пятьдесят километров – должен был бы уже прийти. Не знаю, что и думать.

26.IX.49. С утра шел снег, но к обеду растаял. Ветер северо-западный. Море кажется седым. Сегодня послал еще двух послов. Вечером собирал совет – как действовать в дальнейшем. Мнения самые различные, и все неприемлемо, решил действовать по своему усмотрению. Еще три-четыре дня – и наше положение будет критическим. Но думаю, что прорвемся.

Этот сезон все же я закончил благополучно. За все лето ни разу не болел, не считая, что два дня болели ноги. Видимо, отпуск и курорт мне помогли хорошо. Меня сейчас беспокоит вопрос, как мать и сын доехали до дому... И доехали ли они благополучно?

Снег пошел с 6 вечера и все идет и идет.

***

Дни потянулись похожие один на другой. Катера не было. Тревожные думы о семье и тягостное ожидание транспорта скрашивались долгими маршрутами и охотой. Григорий Сергеевич скрупулезно записывал в дневник главные события каждого дня…

17.X.49. Катера нет. По всем моим подсчетам, на весь личный состав, при весьма строгом лимите, продуктов хватит не больше как на два месяца, а там, если что случилось с катером, нас ожидает суровая камчатская зима с ее пургой, и нам неминуемо грозит голод.

Я пригласил весь техперсонал на совещание. Решили немедленно отослать трех человек на 6-й рыбучасток, чтобы узнать, вышел ли за нами катер.

Отослал коллектора, десятника и топографа, а сам с рабочими, прорабом, десятником и завхозом остался, ибо мой уход каждый мог потом истолковать как начальство убегает, а остальных оставляет на произвол судьбы.

20.Х.49. Пятница. Вестей от посланцев нет. Рассчитав количество продуктов, я решил забрать еще пять человек (четверо ушли раньше) и, захватив с собой часть рабочих, чтобы они помогли нам вынести наиболее ценные образцы, шлихи и карты, мы двинулись в путь по берегу моря на 6-й рыбучасток – это 50 км, другого пути нет.

Вечером примерно на середине пути нас прихватил прилив и продержал в плену среди скал семь часов. Случайно прилив был небольшой, и мы остались живы, и в полный отлив с трудом еле выбрались из скал. Все мокрые, ночевали в снегу у костра. На следующий день добрели до рыбучастка. Устали сильно.

Из разговора с начальником рыбучастка я выяснил, что путь будет весьма тяжелый и длинный. Необходимо приобрести хорошую, теплую одежду. Участками на пути нет дров. Как я повезу ребят в летней одежде?! Даже не могу сообразить. Вот что наделали чертовы экспедиционные руководители… Хорошо еще, что жена и сын вовремя от меня избавились. Днем была пурга. Сейчас тихо.

24.X.49. Понедельник. Тихо идет крупными хлопьями редкий снег. Вой собак мне уже надоел. Воют день и ночь…

Весь день чинили собачью нарту. На катер надежду потеряли. Настроение очень плохое, но вида не показываю. Днем болели ноги, а вечером обнаружил, что они распухли. По-видимому, это результат последнего, 50-километрового перехода по снегу в резиновых сапогах.

Сейчас посмотрел карту и поразился, насколько далеко я нахожусь от семьи.

Предстоящий переход до базы экспедиции меня просто приводит в ужас. Добром этот переход явно не кончится!

25.X.49. Вторник. Мороз, ясно. Ветер и отлив угнали лед на север. Народ вымотался вконец.

Вчера неожиданно и вообще случайно на рыбучасток пришел катер с кунгасом. Поднялась суматоха. Все выскочили на берег, зажгли прожектор.

Приход катера надо принимать как счастье. Ибо он пришел в необычное время года и нам сокращает путь не менее чем на три дня тяжелого пути.

Хотели грузиться сразу же ночью, но отложили, так как команда катера будет отдыхать до утра.

По этому радостному случаю я на последние деньги купил бутылку спирта. Угостил хозяина и измученных, обледенелых моих рабочих.

Сейчас полтретьего ночи.

27.X.49. Четверг. Утро ясное. Я всю ночь спал в каюте. Часа в 4 катер остановился. Дальше не пускают льды. До сего времени стоим (9 часов утра) и надеемся, что нас снимет прилив. Но стоять еще 12 часов. Льдины жмут со всех сторон. Качки нет, лишь за бортом слышен шорох и скрежет льда. Все время приходится обходить большие поля льда.

Старшина уже думает, что надо бросать кунгас, может не хватить горючего. Льдами нас уперло на юг, южнее мест выхода, хотя в дороге мы уже 14 часов. (По чистой воде всего ходу до зимбазы 2,5 часа.) Сейчас стоим на якоре, так как губа обмелела – идет отлив, и нельзя дальше идти. Мыс, куда нам плыть, уже виден, но отливное течение очень быстрое – до 12 км в час, и гонит с севера лед.

В общем, этот год полон приключений, и все они опасны. Сейчас катер тащит льдами с шумом и скрежетом. Самочувствие неприятное. Другое дело сейчас в Гаграх. Но я очень и очень рад, что вся моя семья вместе и они в тепле и безопасности.

Льды жмут и жмут. Я даже в душе сильно нервничаю, но видимость делаю покойную. Чем это дело кончится?

Сижу, читаю Чернышевского «Что делать?», а сам прислушиваюсь к скрежету и визгу льда. Интересно будет этот вечер вспомнить через некоторое время. Но удастся ли это? Сейчас очередная льдина так толкнула, что все полетело на пол. Начался прилив, катер килем чертит камни, железо скрежещет. Сейчас плывем по течению со льдом, без помощи машин…

(Окончание следует.)

• Расскажите об этом своим друзьям!