НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
-155-
Ведьма, сильфида, сатанесса – каких только прозвищ не давали Зинаиде Гиппиус ее современники. Одни преклонялись перед ее литературным талантом и «ботичеллиевской» красотой, другие боялись, оскорбляли и...
2024-11-20-02-00-01
90 лет назад, 1 декабря 1934 года, произошло одно из наиболее загадочных, таинственных, зловещих преступлений в мировой и отечественной истории. Его жертвой стал ближайший соратник Сталина, первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Сергей Миронович...
2024-11-26-06-34-23
Исследуя обстоятельства «Дела Кирова», глава Следственного комитета Александр Бастрыкин подходит к моменту убийства: «А теперь посмотрим на объективные результаты действия лица, находящегося в столь тяжелом эмоциональном состоянии: стреляя (если верить Николаеву) с расстояния пяти шагов из револьвера...
2024-11-21-04-10-50
Конец года, пять часов пополудни, а на улице уже темно. Впереди длинный-предлинный вечер. Середина лета, четыре часа утра – а солнышко уже светит. Даже до пробуждения заядлых «жаворонков» (особенно городских) уйма времени. Зачем такие перекосы? Где...
2024-11-26-05-16-17
Великие мысли великого полководца: к 295-летию со дня рождения Александра Суворова.

В сумерках. (Новая глава из книги Валентины Рекуновой)

28 Июня 2019 г.

С начала 1917 архиепископ Иркутский и Верхоленский Иоанн разбирал бумаги умершего пять лет назад архиепископа Тихона. Хотел описать его путь, избежав при этом традиционного жития: в жизни этого пастыря не было ничего, что нуждалось бы в затушёвке. Умирая, он не подчистил бумаги, оставил обыденное, должно быть, любя его, как и горнее. Когда-то, отправляясь в Иркутск на служение, Тихон взял среди прочего конспекты лекций, слушанных в академии, четыре проповеди из первых, включая и неудачные, памятную книгу с выписками из книг и рецептами от болезней. По этим рецептам готовил он снадобья и с большою охотою раздавал.

Архиепископ Иркутский и Верхоленский Иоанн

Реставрация фото: Александр ПРЕЙС

Он много строил, и всегда с большим толком, будто это и было его главным делом. Он растворялся в обыденном, одновременно возвышая его. Время ли давало ему силы или же масштабность фигуры позволяла выламываться из канона – ответ ускользал, но Тихон сумел удержать епархию в 1905. И, разбирая его бумаги, Иоанн искал в них источник силы уже отошедшего времени.

Далеко за церковной оградой

В ночь на новый, 1917 год все храмы Иркутска были переполнены, чего прежде, кажется, не бывало. «Но это – стихийная молитва за фронтовиков, и она говорит о глубоком отчаянии, а не об углублённой религиозности» – отмечал Иоанн.

Недавнее Рождество прошло ровно так, как и в предшествующие годы. Генерал-губернатор устроил торжественный завтрак; епархиальный благотворительный отдел выправил список беднейших семей и для каждой закупил праздничный продуктовый набор из муки и мяса. Вышло чуть более трёхсот наборов, а их выдачу принял на себя, как и прежде, настоятель Успенского храма. В семинарской воскресной школе устроили ёлку – строго по смете, то есть на сто человек. «Мало по нынешним временам», – читалось на лицах членов Благотворительного комитета, и Иоанн отвечал на страницах «Иркутских епархиальных ведомостей»: «Да, подкормленные на Рождество так и останутся бедняками, но поддержится самая идея церковной благотворительности, без которой вера мертва».

Это было его убеждением, не дававшим, однако, желанного облегчения, и разбирая бумаги Тихона, мысленно беседуя с ним, Иоанн отмечал: «Под шапкой «Епархиальных ведомостей», где прежде помещались высочайшие телеграммы, ныне печатается большой список вакансий. То есть из номера в номер подтверждается угасание религиозного чувства. Притом что Иркутская семинария и оба духовных училища исправно готовят выпускников, а часть из них поступает в духовные академии. Если откроют таковую в Иркутске, то найдётся немало охотников получить здесь достойное образование, а после дать ему ход – к сожалению, далеко за церковной оградой. В прошлом году Иркутской епархии не хватало 29 служителей, а теперь начинался новый отлив священников. Старший сын протоиерея Успенской церкви Семёна Писарева, Серафим Семёнович, окончил Казанскую академию, а служит крестьянским начальником и чуть ли не атеистом слывёт. Супруга его носит крест, но после трапезы пользует как зубочистку – и не стыдится. Значит ли это, что институт священничества изживает себя? Разумеется, нет, но кризис (не первый и не последний) всё углубляется. Если и остаётся ещё яркое религиозное чувство, то лишь в местах отдалённых, недаром викарий Зосима по полгода не сходит с экипажа, объезжая самые забытые уголки. На встречи с ним собирается много народа, а в Иркутске это редкость уже. В Иркутске и священник другой – более просвещённый и благообразный, но ведь дальше он от Бога стоит, чем сельский дьячок в неладно скроенной и давно уже выцветшей рясе.

Несостоявшийся праведник

Нынешний настоятель иркутской Успенской церкви отец Александр (младший сын Семёна Писарева) шагу не ступит без Божьего имени и любое письмо, даже в две строки, обрамляет крестами; кабинет его весь увешан иконами, с прихожанами ласков и совершенный бессребреник. Уже и праведником пробовали его объявлять, да не прижилось: праведнику положена благодать, а нет рядом с ним никакой благодати. Все внешние проявления его веры не подпитываются изнутри, не согреваются чувством. Говорят, что у отца Александра от природы наклонности беллетриста, и после исповедей, отпеваний, венчаний, крестин он запирается и переносит в дневник свои впечатления. Описывает в мельчайших деталях и погоду, и убранство помещений, и наряды, и блюда, и выражения лиц, и разговоры, и настроения. Когда-то в юности слыл он щёголем, говорят, но и эту свою черту подавил ещё до окончания семинарии – возможно, под влиянием слишком строгих педагогов-наставников. Да, ему всегда не хватало твёрдости и решимости, и из всех стараний следовать примеру отца вышли только сумерки веры».

Завидев тоненькую фигурку отца Александра, Иоанн невольно устремляется к нему и, принимая в объятия, всякий раз повторял: «Бедный ты мой, бедный!» – и долго с состраданием всматривался в маленькое лицо с прыгающими бровями и крошечным изогнутым носиком. Подспудно думая и о том, что вся церковь теперь потеряла опору и безнадёжно ловит взгляд Господа.

Иоанн не застал уже благостные времена, когда ранним утром 1 января съезжались к архиепископу избранные в Иркутскую городскую думу: без одобрения высокопреосвященного выборная власть, даже и утверждённая губернатором, не имела силы – так считали сами гласные. Они хотели благословения в Богоявленском соборе и принимали его как таинство.

Тогда и обязанности соборного старосты считались безусловною честью, которую требовалось заслужить. В том числе и готовностью взять на себя заботу о поддержании храма. Теперь же требовалось напоминать состоятельным прихожанам: старому собору нужен ремонт; если подобрать светлый колер для стен и пола, храм приподнимется изнутри, а обновлённый иконостас ещё усилит ощущение радости – а её-то и не хватает сейчас.

После недавних увещеваний Купец Бревнов передал епархиальному эконому шесть тысяч рублей, и на них покрасили стены; но на покраску пола средств не достало, не говоря уже о позолоте иконостаса. Архиепископ не сомневался: достопочтенный Владимир Капитонович непременно заедет посмотреть ход работ и добавит недостающую сумму, но надежды не оправдались; писать же, просить денег и прикладывать сметы было неловко: Бревнов торговал строительными материалами и лучше других представлял, во что обходятся такие работы.

«Благословило» отобрать

По части благоустройства куда как удачней сложился прошедший, 1916 год: в новом, Казанском соборе кроме прочего заменили деревянное надгробие над могилой архиепископа Вениамина на мраморное. И в то же самое время издали переписку-дискуссию Вениамина с обер-прокурором Святого синода. Подготовка документов к печати стала для Иоанна откровением: он прикоснулся ко времени, когда церковь ещё двигалась вглубь и вширь, когда обращение в христианство 30 тысяч язычников не считалось подвигом. «То было время обретений, а мы только силимся удержать добытое нашими предшественниками; при Вениамине и Тихоне поднимались храмы, открывались приходские школы, а нынешнее Временное правительство «благословило» передачу ЦПШ министерству народного просвещения, – печально итожил Иоанн. – И некому возразить. И негде: последний поместный собор был ещё в семнадцатом веке! В августе обещают-таки созвать, но ведь столько накопилось всего, что и за год не разобраться!»

Так оно и пришлось. А настроения большинства делегатов отслеживали по галёрке: она наполнялась, лишь когда заходила речь о насущном. Так дружно поддержали решение о твёрдом государственном жаловании всем священнослужителям, с надбавками и правом на пенсионное обеспечение. Согласились, что крещение, венчание, погребение (то есть требы из обязательных) могут совершаться бесплатно; но, к примеру, напутствие больных на дому нужно считать доходной статьёй. И после долгих прений установили: с каждого добытого рубля отдавать священнику 46 коп., дьякону – 31 коп., а псаломщику – 23 коп.

За обсуждением кому сколько и за что и накрыло известие об октябрьском перевороте. Газеты передавались по рядам, но от них отмахивались поначалу. В иркутской делегации самоё слово «переворот» не произносилось – кто-то подобрал более нейтральную формулировку – «чрезвычайное обстоятельство переживаемого времени».

Избрание патриарха планировалось в древнейшем Успенском соборе, но не успели: накануне в купол попал артиллерийский снаряд.

  • Расскажите об этом своим друзьям!