ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-03-21-05-29-01
Александр Вертинский родился 21 марта 1889 года в Киеве. Он был вторым ребенком Николая Вертинского и Евгении Скалацкой. Его отец работал частным поверенным и журналистом. В семье был еще один ребенок – сестра Надежда, которая была старше брата на пять лет. Дети рано лишились родителей. Когда младшему...
2024-03-14-09-56-10
Выдающийся актер России, сыгравший и в театре, и в кино много замечательных и запоминающихся образов Виктор Павлов. Его нет с нами уже 18 лет. Зрителю он запомнился ролью студента, пришедшего сдавать экзамен со скрытой рацией в фильме «Операция „Ы“ и другие приключения...
2024-03-29-03-08-37
16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
2024-03-29-04-19-10
В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за...
2024-04-12-01-26-10
Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой...

Солдат (Часть 3)

Изменить размер шрифта

Новый рассказ Евгения Корзуна. (Продолжение. По ссылке - часть 2).

Солдат. (Новый рассказ Евгения Корзуна)

– Савва Иванович, вы рассказывали о первом ранении на берегу Днепра, а как вас ранило во второй раз? – спросил я.

– Вот после этой вылазки спустя какое-то время наше командование решило у немцев отбить одну высотку. У них там был наблюдательный пункт – обзор наших позиций. Рано утром по этой высотке дали артподготовку, исколошматили её в пух и прах, а потом пошла пехота, и мы, разведчики, вместе с автоматчиками тоже пошли. Подбегаю к немецкой траншее, она оказалась глубокой, выкопана в полный профиль, то есть в полный рост. Присел, чтобы спрыгнуть в неё. Руки чуть приподняты, автомат на шее. В это самое время немец… то ли он сидел там, у стенки, то ли бежал… скорее всего, бежал. Было плохо видно: во-первых, раннее утро, ещё толком не рассвело, во-вторых, наши пушки и миномёты такую копоть подняли, что света белого не видно.

Этот немец меня метров с трёх… ну, считай, в упор… как есть, в упор из автомата полоснул. Слава богу, просчитался, попал в обе руки. В одной только мякоть повредил, во второй пуля задела кость, но не сломала её, а третья пуля пришлась на автомат, угодила в спусковой крючок, словом, его заклинило. Я упал не в траншею, куда хотел спрыгнуть, а обратно на спину, за бруствер. Руки как грабли… кровища, полные рукава крови… На локтях кое-как отполз подальше, ведь пристрелят, я же никакой…

Пехота прошла на высотку, а за ней сразу санитары. Намотали мне жгут, перебинтовали. Я ещё немного отполз, полежал и поплёлся в медсанчасть своим ходом. Пролечился два месяца, отоспался и опять в строй. Приехал в часть, получил отделение в разведроте. Личный состав за моё отсутствие сменился наполовину. Сколько хороших ребят погибло за эти два месяца…

Пришло пополнение. В штаб прибыли две связистки – Аня и Люба. Люба была очень заметной девушкой. Природа одарила её такими женственными формами, что невольно, на её фигуре останавливался взгляд. Да если ещё учесть, что вокруг уже четвёртый год одно мужичьё, так и вовсе.

– Девушек на фронте было много? – спросил я.

– Нет, не много. У нас, во всяком случае, было мало, так что солдатам не доставалось.

– А сержантам? Вы ведь были старшим сержантом.

– Какая разница? Наш брат рядовой или сержант побирались эвакуированными, беженками. Так в деревнях некоторые женщины, жалея солдат, отдавались. А если девушки и появлялись, как, например, вот эти связистки Аня и Люба, они сразу попадали в плотное окружение офицеров. Выйти оттуда одной без спутника было невозможно. Любу приглядел майор, наш командир дивизиона, и она практически сразу же перестала служить, а была у него игрушкой, и в этом состояла её служба. У командира был ординарец Сашка Белов. С её появлением у Сашки работы прибавилось. Ему приходилось теперь ухаживать за двоими. Она ему ещё всякие поручения стала давать, то туда, то сюда. Сама делать ничего не хотела. Ладно, боевому командиру служить, а теперь и его шлюхе. А тут ещё «доброжелатели» словечки всякие подкидывают: «Ты чего, Сашка, медаль за бытовые заслуги зарабатываешь? Учти, что такой медали ещё не выпустили, разве что для тебя персонально»… Сашка ссорился с ней, но терпел первое время. Мы-то хоть под страхом ходили, но были в почёте, нам награды давали, а он всю войну в служанках «провоевал», теперь ещё у командирской девки на побегушках. Это било по Сашкиному самолюбию, ему уже было неловко смотреть солдатам в глаза.

Мы стояли тогда в каком-то небольшом населённом пункте. У немцев не поймёшь – то ли это деревня, то ли маленький городишко. Дома кирпичные, улицы мощёные. В одном особнячке на первом этаже был штаб и связисты, на втором разместились наш командир с Любой и ещё кто-то. Сашка за каким-то делом поднялся к майору. Постучал в его комнату, ответила Люба, и Сашка вошёл. Это мне потом Сашка рассказал. Майора в комнате не оказалось, а Люба стояла у окна и пилочкой поправляла ногти. Тогда трофейных дамских принадлежностей было хоть лопатой греби. Мы таких и не видывали. На ней была гимнастёрка майора и выглядела она как очень короткое платье. Ноги у Любы были красивые, и вид, судя по всему, был захватывающий. Может быть, сам майор любил видеть её в таком наряде. Сашка остолбенел, когда увидел Любу с полуголыми ногами.
– Ты что ляжками сверкаешь? Ночи дождаться не можешь?

А она и бровью не повела, говорит:
– А тебе-то что до моих ляжек? – и засмеялась. Сашка из комнаты выскочил, терпение его лопнуло, и он с этого дня стал проситься у командира в разведроту, но об этом случае ничего майору не сказал. Командир уговаривал Сашку остаться, а потом с большой неохотой отпустил.

Только Сашка появился в разведке, как мы буквально в эту же ночь пошли устанавливать наблюдательный пункт. Сашка сам вызвался пойти с нами. Он оказался таким весёлым, балагуристым и работящим парнем, что сразу же пришёлся, как говорится, ко двору. Работали всю ночь. Углубились в землю, всё как следует обустроили, установили свою трубу, и, как нам казалось, мы себя не обнаружили. Занималась заря, свет уже набирал силу. Сашка встал, чуть высунувшись из окопа, и тихонечко шепотом запел: «До тебя мне дойти нелегко, а…»

Пуля пришлась ему прямо в голову, навылет… Видимо, снайпер сидел где-то недалеко… Вот и всё. Одну только ночь и провоевал Александр Белов в разведке. Настоящую, боевую ночь. Мы положили его на плащ-палатку и унесли в наше расположение. Потом говорили, что Люба плакала и корила себя за то, что Саша погиб из-за неё. Человек ко всему привыкает и к человеческим потерям, к сожалению, тоже. Сашина смерть была заметна. Его знали многие, он был на виду при командире дивизиона. Он всегда был в относительной безопасности, и вдруг на первом же задании его убили.

На похоронах был командир, выглядел он хмуро, ни с кем не разговаривал. Вообще-то майор был вояка смелый и с головой. Разбирался в обстановке, в общем, воевал толково. Там, где был установлен наблюдательный пункт, немцы заняли крепкую оборону. Майор сам решил посмотреть, что это за оборона. Взял моё отделение, радиста, и мы вышли к немецкой линии. Сначала пересекли поле, потом пробрались в рощу, из-за которой время от времени выходила немецкая самоходка, обстреливала наши позиции и скрывалась за рощей. Сразу же за нею было выставлено немецкое боевое охранение. Дальше мы пойти не могли. В роще нами были обнаружены какие-то землянки и небольшие склады. Они были пусты. В одну из землянок мы вошли. Майор приказал связаться со своими. Связист антенну на деревце накинул, стал настраивать станцию. Вокруг стояла тишина. У меня был бинокль, думаю, надо проверить обстановку. Вышел из землянки, только бинокль прикинул… Какой там бинокль… Немцы вот в сорока метрах от нас. Они, видимо, обнаружили нас, когда мы ещё пересекали рощу, и решили нас тихонько окружить… Я как увидел их, сразу крикнул: «Немцы!..» Сам упал за земляной бугорок и давай полоскать из автомата. А мои ребята и майор поняли, что попадают в окружение, – как маханули… считая, наверное, что я уже убит.

Я отстрелялся, перезарядил автомат, смотрю, никого нет, надо, пожалуй, отсюда удочки сматывать. Ещё одну очередь дал и побежал. Бегу, смотрю – один мой солдат лежит убитый, второй. Это их немцы ответным огнём уложили. Дальше пробегаю… майор лежит, его только подстрелили в руку, в бедро, и одна пуля пришлась на пистолет. Может, пистолет и спас его. Всё-таки три пули для одного человека многовато. Хорошо, что я на него наткнулся. Я же мог бежать в десяти, двадцати метрах стороной и не увидеть его. Как бы сложилась судьба нашего командира, трудно сказать. Скорее, всего, плен. Он говорит: «Не бросай меня». Идти-то он не мог, лицо бледное и какая-то неуверенность во взгляде. Что греха таить, наверное, были и такие, что не помогали своему, когда вот-вот настигнут немцы. Взвалил его на себя и понёс, ладно, что не очень тяжёлый был. Нести быстро не могу, а того и гляди, что сзади закричат: «Хэнди хох!» Пронёс его какое-то расстояние, а сил уж больше нет, задыхаюсь, и тут нам навстречу пехота пошла. Они прошли, там бой завязали, тут санитар с собаками. У них лоток на колёсах – может быть, видел в кино? Это вроде носилок. В этот лоток запряжены три собаки, ведёт их собаковод. Мы майора в этот лоток положили и – ходу, до первой попавшейся машины. Он меня от себя не отпустил, пришлось сопровождать до медсанчасти.

Пока я его сопровождал, наши наступали, и мне пришлось целые сутки догонять своих. Майора отправили в госпиталь, а Любу через какое-то время перевели в штаб дивизии. Кто-то оттуда приметил нашу красавицу и, как только появилась возможность, умыкнул её. На новом месте она, наверное, примеряла гимнастёрку с погонами званием повыше, чем майор. Потом говорили, что её комиссовали по беременности.

Война шла к своему завершению. Мы стояли на Одере. Прошёл слух, что майор прибыл после лечения в часть. Он узнал, что я живой, и пришёл ко мне с сапожником. Мы встретились с ним как родные люди. Сапожник снял с моей ноги мерку и ушёл. Потом сшил мне отличные офицерские сапоги.

Майор задержался. Мы с ним ещё долго сидели, разговаривали. Майор посетовал, что мало кто остался из старых сослуживцев, насчитал не больше десятка.

– Не вижу, например, паренька из вашей же разведроты. Светленький такой. Хороший, безотказный парень.

– А-а-а… вы, наверное, имеете в виду Храмцова.

– Да, да, – подтвердил майор.

– Сразу после вашего ранения мы наступали и наступали, совсем мало где стояли. Подошли к небольшому городку, заняли восточные окраины. Немцы ещё были в городе и, казалось, что они так просто оттуда не уйдут. Решено было по скопившимся на западной стороне города немцам ударить артиллерией, а главное – по огневым точкам. Но эти точки для начала надо было обнаружить. В центре города стояла церковь с высокой колокольней. Туда послали меня со связистом и пятью ребятами для прикрытия. Вот в этом прикрытии был и Толя Храмцов. Мы до этой церкви добрались, установили на колокольне трубу для наблюдения, а ребята внизу заняли круговую оборону. Я стал связисту говорить, откуда бьют немецкие пушки, а наши стали стрелять точнее.

Немцы через некоторое время догадались, что кто-то на их позиции наводит прицельный огонь. Они стали сносить все более или менее высокие сооружения. Очередь дошла и до нашей церкви. Смотрю, нашу колокольню берут в «вилку». Думаю, сматываться надо отсюда побыстрее. Мы со связистом спустились вниз, а вокруг уже земля дыбом. Только мы спрятались за кирпичной оградой, как болванка вонзилась в церковную стену и, обессилив, повисла. Большая часть этой болванки была снаружи. Она повисела секунды две-три, не больше, а потом вывалилась вниз. Там около стены Толя выкопал себе небольшой ровик. Так, на всякий случай, если немцы попрут, чтобы было откуда отстреливаться. Вот эта болванка упала прямо на Толю, наверное, сломала ему позвоночник. Мы его положили на плащ-палатку и почти бегом всю дорогу несли в наше расположение. Он был без сознания. Его тут же забрали в санчасть, и я его больше не видел и не знаю, жив или нет. Обидно, что это случилось под самый конец войны.

Мы ещё поговорили о разных делах, потом майор попрощался и ушёл. А через несколько дней сапожник принёс мне хромовые сапоги, подарок майора. В них я и приехал домой.

– И всё? – спросил я

– Всё… с фронтом всё, – подытожил Савва Иванович.

– А награды? Вы ничего не сказали о том, за что вас наградили. – Вон, пиджак-то ломится от тяжести металла.

– Смотри, – Савва Иванович повёл рукой, указывая на пиджак. – Если о каждой награде говорить, много времени уйдёт.

– Перед отъездом сюда, – сказал я, – случайно встретил председателя комитета ветеранов. Я сказал ему, что собираюсь ехать к вам. А он мне и говорит: «Вы знаете, что Савву Ивановича представляли к званию Героя Советского Союза?» – Говорю: «Впервые слышу». – «Вы, говорит, обязательно об этом напишите».
– Савва Иванович, представляли, и что?

– Представляли, но не дали, – и Савва Иванович отмахнулся как о пустом деле, не требующем разговора.

– Может быть, звание затерялось где-нибудь в бумагах? Просто не дошло до вас? – засомневался я.

– Нет. Нас представляли троих – двух офицеров и меня, сержанта. Кандидатуры офицеров прошли, а моя кандидатура не прошла. Получил орден Отечественной Войны. Этот орден тогда был только что учреждён. В ближайшем моём окружении ни у кого такого ордена не было, – объяснил Савва Иванович.

  • Расскажите об этом своим друзьям!