Рассказы о природе

Иду по снегу третий час подряд и заметно устал. Хотел засветло дойти до зимовья, но уже вижу – не получится. В лесу темнеет, а силенки быстро тают. Это все потому, что на авось понадеялся, навьючил на себя сверх всякой меры. Один рюкзак тянет не меньше половины моего веса. А к нему привязана труба для новой печки. Мало того, что труба все время грохочет, за кусты цепляется, так она еще и железная! Тянет тоже прилично.

А еще дорогой зайца добыл. Это, конечно, хорошо, но ему места не нашлось в рюкзаке – болтается снаружи.

В согласии с законами физики (усвоенной не очень старательно), все это добро тянет книзу и раскачивает ходока из стороны в сторону.

Еще видна цепочка моих старых следов, заметенных за неделю, стараюсь попадать в нее ногами. В основном попадаю, но случаются промашки, и тогда работает физика: нога увязла, а тело по инерции движется вперед или вбок. Происходит падение тела. А как оно встанет с таким грузом? Это отдельная история.

Нетрудно догадаться, что «истории» повторяются, причем повторяются с ненужным постоянством и все чаще. В снегу остаются воронки, по которым легко представить, как барахтался «ходок», подобно жуку, лапками кверху… А снег белый, мягкий и пушистый – так и лежал бы, глядя в небо и вспоминая детство, когда все мы, мальчишки и девчонки, барахтались так же, ничуть не заботясь о потерянном времени и намокшей одежде.

Жаль, но надо вставать. Выручай, ружье! Опираюсь на него, встаю, заботясь при этом, чтобы снег не забился в спусковой механизм. Трудно, братец, трудно, но терпи, неси свой крест стойко.

Отлеживаясь в одной из воронок, всерьез задумываюсь – не оставить ли здесь трубу? В другой раз заберу. Или завтра днем. Тогда и зайца заодно. Хотя нет, зайца нельзя. Зверье не пройдет мимо, утащат. Лиса постоянно тут шастает, бывает соболь, колонок. А мыши учуют – прямо сейчас начнут грызть. Кто не захочет свежей зайчатины?

Решение принять не суждено.

Жуткий нечеловеческий крик врывается в уши и заставляет вскочить на ноги с резвостью, на какую сейчас не способен.

Судорожно сжимаю ружье, озираюсь. Господи, что это? Кто это?! Ничего подобного не приходилось прежде слышать. Ничего опасного не вижу. И стемнело уже так, что не различить деревья в десяти шагах.

Крик раздался всего раз. Показалось? Нет, такое показаться не может. Ни на что не похожий, леденящий душу крик – он явно был и до сих пор в ушах стоит. Но вокруг одни деревья и гробовая тишина. Ни движений, ни шорохов. Серая тьма, слегка подбеленная редкими снежинками, тихо падающими из темного неба. Чертовщина какая-то…

Тишина убеждает идти дальше. Но… Удаются только три шага, как снова режет уши ужасный крик. Сейчас, однако, он был ожидаем.

Повернув голову влево, почти сразу вижу источник ужаса. Сова! Она совсем рядом, сидит надо мной, на изломе сухого дерева. Такая же серая, как все вокруг, и потому незаметная. Сидит не шелохнувшись, как бронзовая статуэтка, узнать ее можно только по «ушам» над головой. Настроение вернулось, есть повод съехидничать над самим собой – что же ты, охотник, перед птичкой сдрейфил?

Смех смехом, сова не отстает. Летит следом, издает препротивное: «Йя-я». Если исключить вой волков, ничего более жуткого не услышишь.

Надоело. Пробую поговорить по-хорошему, спрашиваю, что нужно. Даже ружьем замахиваюсь, но и это ей нипочем. Мало того, начинаются виражи над моей головой. В чем дело? И наконец приходит прозрение – сове совсем не интересен человек, ей нужен заяц! Вот оно что… Запах крови дразнит хищницу, она будет и дальше преследовать.

Добавилась еще одна проблема – как избавиться от совы?

Игнорирует все мои «брысь» и «фу», не помогают удары палкой по дереву. Стрелять по ней нехорошо. Просто палить в воздух – тоже. Ночная стрельба в лесу почти всегда означает одно и то же, учитывая «особенности национальной охоты» (название ныне забытого фильма). У костра все выпито, и рядящиеся в охотников люди переходят к главной потехе – отстрелу пустых бутылок.

Безвыходных ситуаций не бывает.

Хулиганский отчасти, но выход! Снял рюкзак с трубой и зайцем, чтоб не мешали. Слепил большой снежок. Сажусь на корточки, громко рычу, затем резко выпрямляюсь, заполошно машу руками. Снежок летит в сову, а следом несется истеричное «йяяя-а», похожее на совиный крик. Чуть не порвал голосовые связки, но передразнил. Так передразнил, что ей стыдно стало. До зимовья добрался, а сову как ветром сдуло.

***

Рябиновый вальс

Небольшая рябиновая рощица спряталась в тайге. Поляна размером с обычный дачный огород населена одними рябинами, стоящими вольно, раскидисто – это в наших краях редкость. Чертыхаясь, продираясь сквозь заваленное хламом мелколесье, внезапно ввалился в это женственное место и замер, как от окрика. Будто случайно вошел в чистую девичью комнату небритый, в грязных болотниках, да еще и с ружьем.

Да, вот еще… Сегодня середина октября, все листья облетели. А ночью пришел положенный Покров, поэтому все укрыто чистейшим искрящимся снегом. И полновесные кисти рябин, согласно сезону, одеты в пушистые белые шапочки. Стою и дивлюсь на кружева, сплетенные из веток, красных ягод и невесомого снега. И все это вписано в синий холст неба – дивная живопись! Даже музыка слышится. Вальс? Да, конечно, вальс.

Эх, подумалось, художника бы сюда. Но потом передумалось: не осилит художник-человек. Ну, подберет краски, узоры повторит. Даже удачная копия будет всего лишь повтором, как песня под фонограмму. А лесные запахи? Или свежесть морозного утра? Как передаст художник вкус этих холодных, тронутых морозом ягод, их ни с чем не сравнимую сладость с горчинкой? А льющиеся с неба звуки вальса – в каких красках их выразить? Нет, уж лучше живьем. И быть самому деталью редкого пейзажа – темной фигуркой, застывшей в белом нижнем углу картины. Немного «оживить» фон, как говорят искусствоведы.

***

Лосята

Были три острова с таким названием – по всей Ангаре краше не сыщешь. И вот их нет. Не совсем так, они есть и стоят на прежнем месте, прямо напротив Усть-Илимской ГЭС, очень близко от нее. Но их не видно… На глубине около сотни метров они стали подводными островами, стоят на дне водохранилища. И жизнь у них совсем другая: теперь не стройные сосны украшают их, но водоросли, вместо птиц рыбы и совсем-совсем слабенькое течение, которое не заменит вольных ветров.

Уже не всякий житель северного города помнит о них, а приезжие даже не слышали такого названия. Но когда-то их знали все, от детей до стариков.

И сам Усть-Илимск когда-то был известен всей стране. О нем пели песни и слагали стихи. В ту пору здесь жили люди редкой породы – романтики, активные, ищущие смысл в жизни и находившие его здесь, на берегах Ангары. Они съезжались сюда тысячами отовсюду, они остались влюбленными в город до конца своих дней.

Кто-то из этих хороших людей придумал название островам. Красивое и точное. В самом деле они были похожи на огромных и сильных лосей, плывущих против напористого течения. Все трое правили в одном направлении, высоко подняв над водой крутые каменные лбы. Плыли вместе, дружно и грамотно, выставив вперед самого большого. Напрягаясь громадным горбом, поросшим матерым лесом, тот будто грудью раздвигал упругую ангарскую воду, чтобы легче было меньшим братьям.

Они, конечно, не могли знать, что от судьбы никуда не уплывешь. Даже если очень сильный…

Лосят у нас любили, как любят надежных и верных друзей. Часто сюда переплывали через протоку. Зачем? А просто так. Чтобы побродить по бору, подышать чистым сосновым настоем, постоять на горбушке острова, откуда во все стороны видна сияющая блестками речная рябь.

Художники приезжали сюда на этюды, неизвестные поэты раскрывали здесь тетрадки и записывали свои первые рифмы. Замечалось, что тут легко признаваться друг другу в любви.

Если собирались вокруг костра, то одной из любимых была песня со словами «Лосята грустные стоят, как корабли». И это точно подмечено, сходство с кораблями тоже виделось. Три корабля с затонувшей кормой…

К ближайшему «Первому Лосенку» отсыпали дорогу из каменных глыб. Строевой лес, стоявший здесь веками, вырубали и увозили в строящийся поселок. Остров изувечили взрывами, брали здесь скальник. На другом Лосенке загорелся и пропал на корню весь лес, никто его не спасал – незачем. Махнув рукой, кто-то говорил: «Все равно под воду уйдут». Это правда, но на говорившего смотрели взглядом, в котором ясно читалось: «Зачем ты так»…

И вот пришла осень 1974 года, последняя для Лосят.

Люди нечерствые, неравнодушные (в ту пору их было много) не могли не попрощаться с островами. Всю ночь горел большой, до самого неба костер, до утра тосковали гитары. Расставаться с Лосятами пришли те, кто умеет строить и умеет любить. Собрал их, как всегда, неутомимый Василий Печковский, известный всем гидроинженер, «патриарх» спортивного туризма, автор песен и стихов. Не было в молодом Усть-Илимске ни одного большого дела, какое обошлось бы без него.

Что ж, оно и случилось, как намечалось.

Затворы на плотине опущены. Теперь только часть воды бежит обычным путем, к Енисею, другая часть разливается вширь, затопляя все.

Разлив идет настолько медленно, неуловимо для глаз, что поначалу в это и не верится. Даже осмыслению не поддается. Неужели эти высокие скалы, холмы и долины уйдут под воду? Как можно затопить горы? Затопить многие сотни километров пространства, необозримого даже из самолета… Это сколько надо воды, чтобы такое залить? Целый Байкал?

Адресую вопросы себе. Нашел время, чтобы наблюдать, пришел на берег поздней осенью. Стою на плоском камне, жду.

Бесконечно тянутся минуты, жду уже час, а камень сухой. Не верится, не верится… Несколько раз уходил погреться к костру, ноги мерзнут стоять. Возвращаюсь на камень и вижу то, что не хочется видеть – она прибывает… Вода подкралась к камню ближе, слизнула сухую хвоинку, как бы в раздумье покачала ее на волнах и унесла далеко. Подобралась еще ближе, дотянулась до моих сапог, тронула подошвы.

Нет, правда, она надвигается. Где-то наверху кричат улетающие гуси, ветер вспенивает потемневшую воду. Холодно.

• Расскажите об этом своим друзьям!